Вертеп

Глава 5

Пушкаря Мазин навестил в собственном доме, Анна Григорьевна жила в крошечной, но уютной квартирке, Алферов обитал в коммуналке. По возрасту и жизненному опыту Игорю Николаевичу полагалось знать, что такое коммуналка, однако человек к хорошему привыкает быстро, а привыкнув, плохое инстинктивно вытесняет из памяти, и Мазин не был исключением. Прекрасно зная, что коммуналок еще с избытком, он всякий раз, подходя к обшарпанной двери с «пультом» из разномастных звонков, испытывал чувство недоумения и стыда перед людьми, влачащими существование в подобных жилищах. Люди эти, как правило, были старыми, беспомощными до конца дней, отброшенными на обочину жизни. Это знакомое щемящее чувство испытал Мазин, отыскав на косяке фамилию «Алферов», нацарапанную на давно некрашенном дереве. Надпись тоже давно не подновляли, но понять, что написано, было можно.

Мазин нажал кнопку соответствующего звонка. Никто не откликнулся.

Он позвонил еще раз и прислушался. Отклика не было.

«Может быть, звонок не работает?» — подумал Игорь Николаевич и постучал на всякий случай.

На этот раз сигнал сработал. Послышалось шарканье, потом возня с замком, и в приоткрывшейся двери, поверх натянувшейся цепочки, появилось женское лицо того возраста, когда годы считать уже нет смысла.

— Вам кого, гражданин?

— Мне нужен Сергей Алферов.

— Ильич-то? — уточнила старуха и задумалась, видимо, решая нелегкую проблему.

Подумав с минуту, она повернулась и прошаркала внутрь квартиры, ничего не пояснив Мазину, но и не захлопнув дверь перед носом. Изнутри послышался разговор. Вторая собеседница была, очевидно, глуховата, поэтому совет двух соседок воспринимался односторонне. Открывшая Мазину старуха говорила громко и отчетливо, другая шамкала невнятно, и ее слова доносились с большими помехами.

— Слышь, Елена, вот к Ильичу человек пришел.

— Да рази он?..

— Вроде бы на поправку идет.

— Слава Богу, если…

— Вот и не знаю, беспокоить или не беспокоить.

— А ты…

В итоге решено было обратиться к самому Ильичу, примет ли. Последовал осторожный стук во внутреннюю дверь и громкий недовольный голос в ответ:

— Ну, какого хрена? Сколько вас предупреждать нужно!

— Ты уж прости, Ильич. Человек к тебе.

Прозвучало философское.

— Это еще вопрос — человек ли?..

Старуха ответила лестно для Мазина.

— Да вроде приличный человек.

— Вам все приличные, божьи одуванчики. Ну ладно, пускай.

Цепочка звякнула, открывая доступ в квартиру.

Старуха в дверях, привстав на цыпочках, шепнула в ухо Мазину:

— Ты уважь его, уважь, руки-то золотые, и поправляется как раз. Не пожалеешь.

Мазин понял, что его приняли за клиента, но объясняться соседкам не стал.

— Принимаете, Сергей Ильич?

— Куда от тебя денешься, раз пришел.

Ильич сидел на неприбранной койке, с которой свисали грязные простыни, и, приладив между колен бутылку с отечественным пивом, пытался открыть ножом жестяную пробку, но «золотая» рука заметно дрожала, и пробка не поддавалась.

— П…параша! Помоги, что ли!

Алферов протянул Мазину бутылку и нож.

Мазин открыл бутылку. Алферов поднял стоявший на полу стакан, хотел налить, но стекло дробно застучало по стеклу.

— Вот параша, — повторил Ильич. — Да ладно, мать ее… Еще разолью.

И он, прихватив зубами горлышко, потянул пиво напрямую из бутылки. Выцедив половину, оторвался и посмотрел на Мазина.

— Тебя не угощаю, у меня норма. Лишнего не брал. Вздорожало нынче пиво. Не допью, — он показал на угол, где стояло с десяток пустых и полных бутылок, — тебе же хуже. Чтоб работать, поправиться нужно.

Они посмотрели друг на друга. Судить об Алферове по нынешней его внешности алкоголика после глубокого запоя было почти невозможно. В таком состоянии все лица схожи, смазаны общей главной заботой — «поправиться». Лицо Мазина Алферова заинтересовало больше.

— А я тебя не знаю. Тебя кто направил?

Мазин повременил с ответом. Он сомневался, что Ильич достаточно поправился, чтобы вести серьезный разговор.

— Кто, я спрашиваю, направил? — повторил Алферов с раздражением. — Я без рекомендации не работаю. Я мастер-класс. И беру дорого. Слыхал? Я тебе не ЖЭК, я с гарантией делаю. Японец я, а не совок-халтурщик. А на морду не смотри. Я к тебе работать приду чисто выбритый. Ты меня не узнаешь, понял?

— Понял, — кивнул Мазин, все еще не определившись, как поступить. Он намеревался сразу же уйти, если Алферов в запое, говорить только с трезвым, и не ожидал встретить его в «промежуточном» состоянии.

— Нет, ты чего-то не понял. Услыхал, что я из запоя выхожу и на мели, потому подешевле надеешься? Не выйдет. Мне твой скептицизм не нравится. Что-то ты меня рассматриваешь нахально.

Слово «скептицизм» напомнило Мазину, что перед ним все-таки не рядовой алкаш, а «бывший интеллигентный человек» и тон его скорее бравада, чем подлинная суть, и он решился.

— У меня есть рекомендация.

Алферов доцедил бутылку.

— Не врешь? От кого?

— От хорошего человека.

— Хороших людей не бывает. Ври меньше! Лучше открой еще одну.

Мазин подчинился и протянул Алферову вспененную бутылку.

— Ну ладно, говори, — проявил тот наконец великодушие. — Интересно, кого ты за хорошего человека держишь? Кто тебя направил?

— Анна Григорьевна.

Алферов опустил бутылку, смахнул ладонью пену с губ.

— Анна Григорьевна? Сама?

— Сама.

— Чего ж сразу не сказал? Для нее у меня отказа нет. И возьму умеренно.

— Дело не в цене.

— Ну! Богатый? «Новый русский»? Придумали словечко! Я его не люблю. Я не новый и не старый, я просто русский человек. Смотри, за похвальбу зелененьких запрошу!

— Я тоже не «новый». Я к вам…

Ильич приподнялся.

— Ого! Выкаешь зря. Я свою весовую категорию знаю. Давай дело!

— Дело у меня не водопроводное.

Алферов нахмурился.

— Другими не занимаюсь.

— Я же сказал. Я от Анны Григорьевны.

Мутные и больные глаза насторожились, и Мазин увидел, что в них мелькнул страх.

— Неужто опять?

«Господи! Как же можно человека сломать! На дне, и там от страха не избавился».

— Успокойтесь. Я не органы представляю.

— А кого ж?

— Дочку Эрлены Дергачевой.

— Не понял. В глаза никогда не видел.

— Возможно. Она ведь тогда маленькая была.

Алферов потянулся к бутылке, но остановил руку.

— Значит, выросла?

— Естественно, время-то идет.

— Не знаю. Я человек конченый. Будущего не имею, за временем не слежу.

— Но прошлое-то было.

— Вот это мне тем более ни к чему. Я его забыл. В забытьи живу. Сам видишь. Я пьющий человек, а пьющие часов не наблюдают. Я все забыл.

Мазин оглядел убогую комнату, смятую койку, давно не метенный пол, стол, накрытый газетой, старый шкаф, — оглядел и подумал: «Дорого же дается такое забытье».

— Может быть, и не все забыли.

— А вы, собственно, кто такой? — перешел на «вы» Алферов.

Мазин постарался пояснить.

Ильич выслушал и впервые через силу усмехнулся.

— Какие перемены! Частный детектив к нам пожаловал, а мы в таком виде!

И, сделав усилие, Алферов встал с койки, прикрыл ее вытертым одеялом.

— Пойду прополоскаю ряху. Можете, если хотите, пивка хлебнуть. Советую из горла. Чистоту домашней стеклотары не гарантирую. Между прочим, вы знаете, что пиво раньше хлеба изобрели?

— Нет, — честно ответил Мазин.

— Ха! А еще детектив…

«Подшучивает? Неужели вылечился?»

Из комнаты Ильич вышел, однако, с трудом переставляя ноги.

Игорь Николаевич, который все еще стоял перед койкой Алферова, подошел к окну и присел на единственный в комнате стул. Ножки поползли в стороны, но стул выдержал. С соседней крыши, что подходила почти под самое окно, черный кот внимательно посмотрел на Мазина, возможно, удивившись появлению незнакомого человека.

Алферов задержался, зато успел не только умыться и причесать сивые полуседые волосы, но и поскоблить заросшие щеки.

— Хотел одеколончиком взбрызнуться, куда там! Выпил, конечно, — он сделал паузу. — Что? Шокировал? Шучу. Живу, правда, в жестком цикле — пью, просыхаю, зарабатываю на очередной запой, ну и позволяю себе. Пока хватает и без одеколона. Скрывать мне, гражданин начальник, нечего. Даже кот за окном все знает. Но я его подкармливаю иногда, чтобы помалкивал, все-таки компромат, — улыбнулся Алферов уже без натуги, но и не весело. — Бумагу для протокола захватили? Своей у меня нету. Ни к чему она мне. В переписке ни с кем не состою, мемуаров не пишу тем более.

— Анна Григорьевна опасалась, что о прошлом вам вспоминать будет тяжело, так что попробуем обойтись без записей.

— В самом деле? Святая женщина. Как она со мной валандалась! Я-то лапки опустил, к такой беде не готов был ни на йоту. Когда обвинение услышал, волосы дыбом. Это ж надо было удумать! Такое на невинного человека обрушить! Я вот иногда после запоя размышляю, а не стыдно ли мне в моем состоянии существовать? Позорить человечество! Зачем живу? Чтобы пить? Или пью, чтобы жить? Постыжусь-постыжусь немного, а потом нет, думаю, в этой жизни иначе жить и не стоит. Я, конечно, наслышан о переменах, реформах. Да и как не слыхать, если и по мне они ударили. Цены-то всех кусают. Но прижился. Руки выручают и, конечно, то, что пью запоями, а не каждый день. Успеваю заработать и отовариться. Беру свой ящик и сюда, в лежбище. Я в порядке, а вы там можете сколько угодно перестраиваться, кобылу позади телеги запрягать. Рынок рынком, а жизнь все равно гадская останется, полная параша, будьте уверены. Не нужно только лапшу на уши вешать.

— Ну уж, — возразил Мазин. — Возможно, и полезные перемены происходят.

— Не смешите. Жизнь-то, что такое? Люди. А человек, особенно русский, измениться не может. Такие, как я, останутся всегда жертвами, а сволочь наверху будет гужеваться. С другой стороны, какая разница, кто внизу, кто сверху? Это иллюзия. Один смех, как они там в Москве за власть дерутся, цепляются, стреляют. Да я на их месте давно б в Швейцарию слинял и такие бы напитки пил… Хотя по большому счету пить тоже все равно, что и где. Лишь бы градус держала. Вот так! Видите, как разговорился? А зачем? Чтобы вы мое кредо поняли. Жизнь — это срок, который в зоне отбываешь. А большая или малая зона тоже без разницы. Везде урки, везде верхние в законе.

— Не противоречьте себе, Алферов. Вы только что Анну Григорьевну святым человеком назвали. Это ж благодаря ей вы все-таки не с урками в зоне, а со старушками добрыми. Они вас жалеют…

— Ха! Поймали! Ловушка элементарная. Да, есть святые, и добрые есть. А зачем? Тоже элементарно! Исключения из правил, чтобы оттенить суть бытия, в котором дерьмо — закон, а старушки одноразовые. Так что Анна Григорьевна зря волновалась, я к вони притерпелся, и если вам нужно, а она просила, прошу. Сколько угодно! Что там случилось экстраординарного?

— Недавно Эрлена прислала дочке телеграмму, — сказал Мазин.

— Вот как?

Алферов сморщился, потер виски и на этот раз без посторонней помощи открыл очередную бутылку.

— Вы удивлены?

— Да как сказать… С одной стороны, я-то знаю, что не убивал ее. Муж тоже оказался чистым. Значит, или несчастье, или подлость. Выходит, подлость. Дочку бросила да и меня между делом из подающих надежды молодых ученых в нелюдь перевела.

Алферов снова прилег.

— Прошу прошения, набираю форму. Но отвечать готов по-прежнему на любые вопросы. Валяйте, не смущайтесь. Хотя, если честно, не пойму, зачем я вам нужен, если эта стерва объявилась.

Мазин пояснил.

— Девочка хочет найти мать.

— Лучше бы спряталась от мамочки подальше.

— Ну, это ее право.

— Ладно. Вас наняли, вы отрабатываете. Это я могу понять, сам нанимаюсь. Ну а дальше? Я вам зачем? Ищите!

— Приходится искать с момента исчезновения. Вас подозревали в том, что вы с ней встретились и убили. Вы доказали, что не видели Эрлену. Важно установить, приезжала ли она действительно в Горный Ключ?

— Она, помнится, оттуда телеграфировала, чего ж еще?

— Текст не ее рукой написан.

Алферов хохотнул. У него это получалось как-то по-своему, не смех, а какой-то лишенный эмоций звук.

— Слава Богу, и не моей. Будьте добры, подайте еще бутылочку. Последнюю. И не обижайтесь. Труд ваш окупится.

Неуверенный, что труд окупится, Мазин встал и подал пиво.

— Ха! — выдохнул Алферов. — Повезло вам. Я ведь загадал — если возгордитесь, не поднесете пивка, не скажу. Я люблю людей, которые не стыдятся унизиться. Сатана в гордыне, а нищие духом блаженны. Поэтому выдам один штришок. Я о нем на суде умолчал, сами поймете, почему. Штришок не принципиальный. Все равно, что муфту на четверть оборота не докрутить, труба от этого в разнос не пойдет.

— Но вы докручиваете?

— До упора. Я же сказал. Я — класс-мастер. Я не на заказчика работаю, а на свою совесть. Так, чтобы ни капли не протекло. Понимаете?

— Это я понять могу.

— Тоже класс-мастер?

— Стараюсь.

— Точно. Вижу. Вы будете первый, кому я сейчас скажу то, чего и Анне Григорьевне не говорил. Там четверть оборотов погоды не делали, а вам, может, и пригодится. Как мастер мастеру — видел я Эрлену в Ключе.

Мазин сделал резкое движение, и стул возмущенно заскрипел.

— Спокойно! — предупредил Алферов. — Не суетись. Никаких сенсаций. Но в суде могли и раздуть, я же видел, как им мой скальп в музее внутренних дел под стекло выставить хотелось. Вот и счел возможным умолчать. Понимаете?

— Алферов, я не судья. Я для себя сделаю выводы. Сам.

— Дело мастера боится? Ладно, продолжаю. Я, конечно, пошел ее встречать.

— Знаю, поезд раньше пришел…

— Не перебивайте! Поезд по расписанию прибыл, это я раньше с цветочками пришел и занял позицию рядом с шестеркой на асфальте. Я знал, что она шестым вагоном едет. И представьте себе, дверь прямо над белой цифрой зависла. Я улыбаюсь прилично случаю, букет в левой, правой готов багаж принять и саму подхватить. Но вижу, среди нетерпеливых, что в тамбур заранее выскакивают, ее нет. Ладно, думаю, не хочет толкаться. И пошел вдоль окон глянуть, далеко ли она от выхода. А взгляд случайно по платформе скользнул, и на тебе! Чуть позади из восьмого вагона Эрлена выпрыгнула.

— Из восьмого?

— Точно, через вагон, но расстояние небольшое, потому что там из ближней к шестому двери народ выходил, и я не мог ошибиться. Да и одежда знакомая, плащ, косынка голубая в горошек, сумка чешская. Я рукой взмахнул — Эрлена!..

Алферов примолк, помолчал немного, потом пожал плечами.

— Вот не скажу, увидела она меня, услышала… не знаю. Она в мою сторону не смотрела, а сразу в толкучку нырнула и пошла с перрона. Быстро пошла, стройная такая, легко шла, как юная девушка.

Он приложился к бутылке и, с сожалением отметив, что осталась самая малость, прокомментировал:

— Интересно! Знаю же, что норма, больше не нужно, а кажется, еще бы выпил.

Но Мазина интересовало другое.

— Вы лучше про встречу…

— Про встречу? А не было встречи. Вот это, как на духу.

— Не было?

— Не было. Я сначала метнулся за ней, да вдруг осенило. В поезде, видно, знакомый ехал — на службе у них две путевки распределяли, — вот она и ускользает. Мне даже смешно стало. Ну, думаю, конспирация! Но, в общем, особых эмоций я не испытывал. И я ее санаторий знал, и она мой адрес. Так что опустил я букет из парадного положения в походное, цветами вниз, и пошел домой. До вечера ждал ее дома. На другой день… — Алферов прервался. — Короче, остальное вам от Анны Григорьевны известно. Дальше по сценарию…

— Спасибо. Зачем только ей такая игра понадобилась? Зачем было вагон называть, если она решила с вами не видеться? Получается, когда вы договаривались о поездке, Эрлена еще не собиралась с вами порвать? Выходит, это решение в поезде пришло? Почему?

— Избавьте! — вяло махнул рукой Алферов. — Вот от этого избавьте. Я объяснять ее поступки не собираюсь. Это ваша работа.

— Моя, — согласился Мазин и подумал: «А что, если тут нет никакой «лав стори», а нечто посерьезнее, попытка запутать след какого-то уголовного дела?»

Однако в этом случае Алферов ему помочь ничем не мог. Оставалось докрутить на четверть оборота любовную историю.

— Послушайте, Сергей Ильич, я понимаю, что вы давно уже утратили чувства к женщине, по вине которой столько горя хлебнули, но все-таки, извините мое любопытство…

— Да не извиняйтесь вы каждую минуту. Я же сказал, отвечаю на любые провокационные вопросы. Но по фактам. Домыслов не требуйте. Я от домыслов натерпелся с избытком.

— Это можно считать и фактом. Вы любили Эрлену?

Алферов снова поморщился и поднес пальцы к вискам.

— Ну зачем вам это? Если хотите, я на почве алкоголизма давно полный импотент, а для импотента нет и сантимента. Хороша шутка?

— Грустная. Значит, от провокационного вопроса уходите?

— Да ну вас, знаете куда? Ну, предположим, любил. Только это черт-те когда было! В детстве. Я ее в школе любил. Устраивает?

— В школе? Вы учились вместе?

— А вы не знали, что мы одноклассники? Я, Эрлена и Володька?

— Нет, об этом мне никто не говорил.

— И правильно делали. Не углубляйтесь в эту муть. Обычная затасканная схема. Девочка нравится мальчику, а ей нравится другой мальчик. Отношения старомодные. Тогда в школе еще предметам учились, а не сексу. «Ты была всего лишь одноклассница». Все остальное, кроме танцев, — ЧП. Короче, с Володькой она танцевала охотно, а со мной нет. И ничего удивительного. Был почти красавец. Не чета нынешнему. Видел я его недавно — козел общипанный, хуже чем я, когда я в форме. А тогда наоборот. Танцевал я отвратительно, танцы трудные были, требовали изящных движений, соответствующих музыке, не то что сейчас, а я эту гармонию никак уловить не мог. Медведь на ухо наступил. Так что нет ничего удивительного, что через некоторое время они поженились. Ну а я в науку в основном подался. Да и забыл Эрлену почти, если честно. Вдруг встретились неожиданно. Она в наш институт по делу, забыл по какому, зашла. Вот и столкнулись в коридоре… Теперь-то, понятно, и сам не рад, что встретил, а тогда обрадовался. От судьбы-то не уйдешь, особенно когда она в конфетной обертке. Шоколадка. Эрлена, помню, только с моря вернулась, в самом деле на шоколадку в красивой упаковке похожа была. Ну а когда намекнула, что в семье у них восторги позади…

— Былое вернулось?

— Не акцентируйте! Никаких страстей, чистая рутина. Школьную романтику давно изжевали, набила оскомину… Мне бы не хватать что плохо лежит. Но слаб человек. Эрлена к тому времени женскую зрелость обрела. Да и опыт чувствовался. Короче, вместо детских переживаний многообещающий товар лицом. Как говорится, и удовольствие, и продовольствие. А до импотенции мне еще далеко было. Вот и клюнул…

— Хотите сказать, что инициатива от Эрлены исходила?

Алферов уперся локтем в подушку.

— За Иосифа себя не выдаю, но, по-видимому, они чаще заводят. Это только говорится, что девушка доверилась негодяю. В моем случае негодяй доверился девушке. Она первый ход сработала. Неожиданно Володька звонит, хотя раньше ни разу. «Привет, старик. Сколько лет, сколько зим! Эрлена сказала, что тебя встретила. Я рад. Может, встретимся, посидим, повспоминаем. Наши все разбрелись по свету, хоть ты объявился». А между прочим, никакими мы друзьями в школе не были. И не из-за Эрлены, просто у него художественная натура, дружков полно, а я, в общем-то, непопулярный был. Некоммуникабельный. Я себя только в слесарном деле обрел, теперь всем нужен. А что плохого? Эйнштейн говорил, что хотел бы стать слесарем-водопроводчиком. Может, я и есть Эйнштейн, чья душа в мое проспиртованное тело переселилась? Ну ладно. Посидим, значит, посидим, я не возражал. «Где сидеть будем?» — «Можно в кабаке, да мне по образу жизни там слишком часто бывать приходится. Надоело. Вали лучше к нам. На домашний огонек!» Так и полетел мотылек на огонек, но в отличие от прекрасного Иосифа не убежал вовремя. Хотя и упрощать не стоит. Первая встреча, хорошо помню, вполне пристойно прошла. У меня еще мысли окончательной не было… Выпили, разболтались, показалось, что в самом деле друзья задушевные встретились. Потом в ресторан ходили вместе. Однажды собрались в ресторане посидеть, а Володька не смог, что-то задержало, помешало. Короче, пошли вдвоем. Там слово за слово. Она спрашивает: «А ведь я тебе нравилась, правда?» Я, подвыпив, уже с прицелом: «Ты мне и сейчас нравишься». — «Ну что ты! Я почти старуха». Кокетничала. Выглядела она отлично, даже не располнела совсем.

Алферов опустил голову на подушку.

— Зачем я рассказываю эту ерунду? Что, сами не знаете, как это бывает? Хватит, устал я.

— Меня все интересует. Характер, например, чтобы понять, на что человек способен.

— Характер бабский. А они на многое способны. Я это не сразу понял. Я вообще в людях плохо разбирался тогда. Больше через розовые очки смотрел. Даже когда она открытым текстом заговорила, не верилось. Мы же еще из поколения, которое порнофильмы не смотрело. Привыкли сначала в кошки-мышки поиграть. Вот и возникли какие-то двусмысленные отношения. Я запутался. С одной стороны, хотел ее все больше и больше, с другой — совесть держала. Ну, она развязала, конечно, распутала. Стали на хате встречаться.

— Где?

Алферов удивился.

— Все-то тебе, коту, знать хочется! Ну какая теперь разница… Давайте кончать эту муру. Я завелся, кажется, зря. Все это прошло давно, и я существую в другом измерении. Вот посмотрите, там на столе вырезка маленькая из газеты. Почитайте, и вам понятно станет, что пора нам сворачиваться.

Мазин взял небольшую бумагу. Часть текста была подчеркнута. Он прочитал:

«Человек, который не имеет жизненной перспективы, живет тихо. Живет, как будто умирает, — планов особых не строит, но и протянуть ноги тоже, конечно, не спешит. Сколько отпущено судьбой обреченному, столько и старается продержаться».

— Столько и стараемся продержаться, — процитировал хорошо знакомый текст Алферов. — Вот я сейчас посплю еще, передохну и на заработок, чтобы сохранить свое последнее право — жить тихо. Так что вы меня снова в эти страсти-мордасти не впутывайте. Лады? Что знал, сказал. Дальнейшее известно.

— Вот дальнейшее-то и неизвестно.

— Мне плевать. Привет семье. И оставьте меня в покое, ради Бога. Жива она, нет ли, свое она сделала, хребет мне сломала. Но я не мстительный. Идите. Бабки вас проводят. Небось под дверью слушают, хотя одна и глухая… Эй, сокровища души моей! Держите вахту? Спустите трап. Дружественный визит окончен.