Вертеп

Глава 4

Адвоката Анну Григорьевну, выручившую из беды Алферова, звали по паспорту Аракс Ервандовна, и Мазин помнил ее еще как однокурсницу Аньку Симонову, маленькую, резкую и сердобольную. Однажды в факультетской стенгазете раскритиковали злостного неплательщика членских взносов, изобразив наглого детину, изо рта которого тянулся «язык» со словами, обращенными к профоргу: «Денег, девушка, не имею». Разумеется, подобное антиобщественное поведение получило достойную оценку на собрании. Выступили активистки, говорили о жертвах фашистского террора в Греции, о положении в Китае, о Трумэне, который грозится водородной бомбой, а потом, связав все эти опасные события, спросили в упор:

— Как же ты мог так заявить?

Детина, флегматичный троечник, лениво пожал плечами.

— Сказал как есть. Не было у меня денег.

Активистки возмутились.

— Позор! Как не стыдно! Какая несознательность…

И только Анька Симонова вдруг вскочила и почти с плачем произнесла:

— Девчонки! Ну почему вы ему не верите? У меня тоже часто не бывает денег. Чем же он виноват?

Кто-то из ребят с задних рядов под общий смех объявил:

— Внимание! Торжественная минута. Новый адвокат родился.

И, пристукивая ладонями по столу, изобразил куплет:

Шутка — шуткой, но заступницей по натуре и адвокатом по профессии Аньке стать, видно, на роду было написано. Такой она и прожила жизнь, умудрившись избежать профессиональных соблазнов, не нажив палат каменных, кроме малогабаритки в бетонной многоэтажке, но сохранив житейский оптимизм и уважение друзей, к числу которых относила и Мазина.

Когда, вернувшись от Пушкаря, он позвонил Анне Григорьевне, та звонку не удивилась, ни о чем по телефону расспрашивать не стала и сразу пригласила на чашку чая.

— Приходи, Игорь, чай очень хороший, не пожалеешь.

И не обманула, чай по нынешним временам, да и не только, оказался отменным и на вкус, и на цвет, и на аромат. Напиток бодрил, переливался рубиновыми оттенками в тонких фарфоровых чашках. Сидеть в уютной комнатке у Анны Григорьевны было приятно, и говорить с ней легко было, чему и знакомство давнее помогало, и то, что нужды хитрить и умалчивать не было.

Правда, как и со всеми, начинать пришлось с новой деятельности Мазина, чего Анна Григорьевна, подобно многим, от него не ожидала.

— Не обижайся, Игорь-джан, не ждала. Прости, даже хохотала, когда мне сказали. Вспомнила, как ты в судах показания давал, весь такой официальный, костюм почти как у секретаря горкома, галстук туго завязанный… Короче, высший советский класс. А теперь что, дорогой? Чем ты занимаешься? Неужели и разводами? За неверными супругами следишь, а? В замочную скважину подглядываешь? Жучки в спальнях устанавливаешь, а? Стоны влюбленных на пленку записываешь? Ха-ха-ха!

Мазин невольно и сам засмеялся.

— Ну, стоны пока в пору собственные записывать, сама видишь, жизнь-то из нашего университетского курса выбилась, а жить приходится.

— Выбилась, Игорь, выбилась. Многим это не по душе, а я не жалею. Пусть и частные сыщики будут. Может быть, и нам, защитникам, легче работать станет. С монолитом-то государственным тягаться трудно. Ты суду от имени жулика, а прокурор от державы, да еще самой справедливой.

— А зачем преступников защищаешь? — спросил Мазин, прекрасно зная противные аргументы и слегка заводя увлекающуюся Анну Григорьевну.

— Да ведь преступник, как только его схватишь, сам в беде оказывается.

— Это расплата.

— Нужно, чтобы платил справедливо, по счету, а не сверх меры.

— Многие считают, что, наоборот, мягко судим.

— Что ты, дорогой! Где же мягко? Упрячут человека на пятнадцать лет или под вышку подведут и гордятся! Вот, мол, я какой — на мелочи не размениваюсь.

— Ты бы всех отпустила, Аня.

— Эх, не выставляй меня дурой. Но я, как Екатерина, считаю, пусть десять виноватых избежат кары, лишь бы один безвинный не пострадал.

— Выходит, если даже Алферов виноват, ты о хлопотах своих не жалеешь?

Анна Григорьевна сразу подтянулась.

— О чем говоришь?

— К делу перешел, Анечка. Алферова-то помнишь, надеюсь. Говорят, повозилась ты с ним.

— Вот ты о ком! Как же я его забуду? Он мне два раза в год звонит: «Анна Григорьевна, трубы не текут? Кран не капает? Починим с гарантией!»

Мазин уточнил:

— Он что, в ЖЭКе работает?

— Ой, нет, Игорь, дорогой, он сам по себе. Слесарь-водопроводчик, а если по правде, настоящий алкоголик. И мне стыдно его слышать. За что ему меня благодарить, если жизнь все равно пропала?

— Но не сидит, однако.

— Он просидел достаточно, чтобы сломаться. Зачем больше?

Мазин осторожно поставил на блюдечко хрупкую чашку.

— Печальная история.

— Ах, Игорь-джан, печальная. Да тебе-то он зачем?

Анна Григорьевна заметно разволновалась.

— Я уже спросил, нет у тебя сомнений в его невиновности?

— Ты меня обижаешь, Игорь. Одно дело адвокатский долг на процессе выполнить, совсем другое — три года человека из тюрьмы вытаскивать. Без убежденности на такое не пойдешь.

— Верно, Аня, верно. Я и не сомневался. Считай вопрос протокольным. А зачем я пришел, сейчас расскажу. Послушай…

И Мазин сжато, без версий и предположений, рассказал, чем занимается и что пока узнал об исчезновении Эрлены.

Анна Григорьевна помешивала чай. Она всегда чем-то занималась, когда слушала. Шла эта манера от беспокойного темперамента, но службу служила полезную. Мало знающий ее собеседник не догадывался, как цепко ловит адвокат каждое слово, поддавался на соблазн воспользоваться «невниманием», схитрить и обычно проигрывал.

— Вот не ожидала, Игорь, совсем не ожидала такого продолжения.

— Почему же, Аня? Человек-то пропал, а смерть не доказана, вот и хочет дочка о матери правду знать. Так что, видишь, придется мне снова Алферова побеспокоить.

— Жаль, совсем жалко. Он не виноват.

— Наверно. Ты так долго его делом занималась, что выводы сделала, конечно, надежные. Верю. Но твоя задача была Алферова выручить, а моя — правду о пропавшей Эрлене узнать. Это, как понимаешь, не одно и то же. Что-то из его памяти может мне пригодиться. Или он вовсе спился?

— Когда не в запое, с ним говорить можно.

— И то хлеб.

— Но особенно не надейся, дорогой, — с сожалением предупредила Анна Григорьевна. — Не знаю, как ты его разговоришь, тема горькая, не для приятных воспоминаний.

— Понимаю. Не в первый раз замужем, — сказал Игорь Николаевич механически и тут же пожалел о сорвавшихся словах, потому что Анна Григорьевна замужем никогда не была, а Мазин, как и каждый мужчина, считал, что для женщины это большое несчастье и бестактно в доме повешенного упоминать о веревке. Но собеседница не восприняла упоминание о замужестве болезненно. Поезд ушел давно.

— Она его жизнь погубила, Игорь. Роковую роль сыграла.

— Ты, Аня, прости, как цыганка говоришь.

— Не цыганка, а старая, много повидавшая армянка. Кому в молодости придет в голову, что от некоторых заманчивых женщин бежать нужно? Что в женщине много зла бывает? А как иначе? К нам судьба несправедлива, а несправедливость зло порождает.

— Чем же Эрлена твоего подзащитного погубила? Насколько мне известно, она согласилась с ним время провести на юге. Что еще нашему брату мужику глупому нужно! Помчался мотылек на огонек и сгорел неожиданно. В чем тут вина Эрлены, пока я ее не найду, судить не берусь.

— Надеешься найти?

— Ты же надеялась, когда Алферова из петли вытаскивала.

— Дай Бог тебе удачи, Игорь, — сказала Анна Григорьевна очень серьезно. — Хотела бы тебе полезной быть. Спрашивай, если вопросы есть.

— Есть. С тем и пришел. Что все-таки, по-твоему, произошло с Эрленой?

— Я думаю, она была легкомысленная женщина. Ни мужа, ни Алферова не любила по-настоящему.

— И сбежала с третьим, неизвестным?

— Разве так не бывает? Проводница показала, что она в поезде с попутчиком кокетничала.

— Любовь с первого взгляда? Чепуха!

Анна Григорьевна не возразила, но Мазин почувствовал, что эта умная некрасивая пожилая женщина где-то в душе и в такую любовь верит. Однако романтическую версию она не поддержала.

— Не легкомысленная, Игорь, а, мягко говоря, очень легкомысленная. Могла принять соблазнительное предложение и ускользнуть от Алферова на вокзале, но тогда ее не под венцом искать нужно, а где-нибудь в ближнем ущелье.

— Глупо! Пошло.

— Что ж, бывают и такие трагедии, — вздохнула Анна Григорьевна, — душа человеческая — потемки…

— А женская — сплошной мрак? Слыхал. Но это, по-моему, не про Эрлену.

— Хорошо, дорогой, не будем спорить. Думаешь, мне не важно было ее понять, чтобы клиента своего защитить? Я обязана была любое предположение изучить. И вот тебе факты. Отъезд Эрлены подтверждает муж, их вместе на вокзале видела проводница и в подробностях, до деталей, запомнила Эрлену в пути. Алферов, в свою очередь, признал, что они договорились совместно провести отпуск.

— Но на вокзале он ее не встретил.

— Он опоздал.

— Хорош влюбленный!

— Я же сказала, Игорь, она была легкомысленная женщина, и любовь у них была курортная. Между прочим, это подкрепляло мою уверенность в его невиновности. Не те отношения, чтобы убивать друг друга. С мужем жила нормально. На свободу любовника не покушалась. Короче, у них не было смертельных проблем.

— Предположим. Пойдем дальше. Эрлена приехала, не увидела на перроне Алферова, ждать его не стала. Пошла. Куда? Куда она могла направиться, кроме санатория? Ну, предположим, зашла на почту… А он что делал тем временем? Пошел в санаторий?

— Нет, домой. В санаторий он пришел на следующий день.

— Алферов так сказал?

— Да, и это подтвердилось. Эрлена не хотела, чтобы он появлялся в санатории. Там отдыхал кто-то из ее сотрудников. Но она знала адрес квартиры, которую снял Алферов, и он ждал, что она сама туда придет. Поэтому с вокзала он поспешил на квартиру и дожидался Эрлену до следующего дня. Между прочим, это было мое главное доказательство его невиновности. Дожидаясь, он злился и пил, пока не набрался как следует и не заснул. Домик рядом с вокзалом, пять минут хода пешком. Хозяйка подтвердила, что Алферов бегал на вокзал и быстро вернулся. За эти двадцать-тридцать минут убить человека в центре города и спрятать труп так, что его до сих пор не обнаружили, просто невозможно. К тому же он и не скрывал, кого ждет, и даже срезал несколько цветков в саду у хозяйки, вернулся с ними, поделился с хозяйкой неудачей, поставил цветы в вазу и засел с бутылкой в ожидании. Все время был, Игорь, на виду.

Мазин покачал головой.

— Железное алиби?

— Приблизительно так.

— Почему же суд это сразу не принял во внимание?

Анна Григорьевна развела руками.

— Женщина-то исчезла!

— Получается не исчезла, вернее, исчезла не сразу.

— Телеграмма? Да, была предъявлена.

— Не только. Ты знаешь, кто такой Пушкарь?

— Знаю, Игорь, конечно, знаю. Как я могу не знать? Такой самоуверенный молодой человек из розыска.

— Однако объективно он был на твоей стороне? Он ведь тоже Алферова виноватым не считал, даже на конфликт с начальством пошел.

— Ах! У него свой чок был. Он считал, что Эрлену муж убил, а факты собрал его обеляющие.

— Я с ним встречался недавно. Он и сейчас мужа подозревает.

— Это он зря, дорогой, совсем напрасно. В розыске тоже нужно уметь признавать ошибки. Негибкому человеку нельзя в розыске. Он опасный человек. Он не за истину воюет, а за свой престиж, за версию. Упрямец!

— Он не упрямец, Аня. Он признает, что у мужа Эрлены алиби, что муж и сам из города в эти дни уехал.

— А суд его факты против Алферова использовал. Совсем другую трактовку дал. Если у мужа алиби, кто же еще убийца, как не Алферов? Ах, уж эти алиби! Я в человека верю. Если хочешь знать, мне малоинтересно, что твой Пушкарь каждую минуту мужа высветил. И его провести можно. Я верю в непосредственный поступок.

— Дергачева?

— Да, в благородный поступок.

— Безусловно, в пользу твоего подзащитного?

— В пользу истины. И горжусь, что помогла ему решиться. Ведь муж должен был очень плохо относиться к Алферову, верно?

— Ну, скажем, без восторга.

— Еще бы, ревность, унижение. Ты бы стал соперника спасать?

Мазин вздохнул. Он уже чувствовал бремя лет и любовные страсти все чаще холодно рассматривал со стороны, на себя не примеряя.

— Боюсь, что Отелло меня не вдохновит.

— При чем Отелло, Игорь, дорогой? А унижение?

— И он через все обиды перешагнул?

— Не иронизируй. Суд все трактовал против обвиняемого. И телеграмму, и особенно билет, который был взят Эрленой на обратный рейс. Для них это фальшивки были. Коварный замысел. Такой злодей! Ты его сам увидишь, что это за человек.

— Я на злодеев насмотрелся. Они, между прочим, очень разные на вид бывают.

— Я про Алферова говорю. Они стеной стояли на том, что телеграмму дала не Эрлена, а сам Алферов, чтобы замаскировать злодейский план.

— Ну, это легко установить. Нашли собственноручный текст?

— В том-то и дело! Телеграмма была не ее рукой написана.

— Вот как?

Мазин протянул чашку.

— Аня, подлей чайку, пожалуйста.

— Пей, дорогой! Представляешь их радость? Конечно, суд за этот текст ухватился. Посмотри, как для обвинения хорошо выходило? Какая хитрость, послать фальшивую телеграмму!

— Ну, не такой, я думаю, твой клиент идиот, чтобы руку собственную приложить.

— Ах, Игорь, приговор-то вынесли обвинительный. Как я ни старалась, даже на почте пыталась выяснить, вдруг там запомнили, кто отправил телеграмму.

— Разумеется, нет.

— Ты прав, Игорь-джан. Но я должна была. Случаются и чудеса в нашей работе, сам знаешь.

— Но не с курортными телеграммами.

— Да, девушки отмахнулись. Текст элементарный, в сезон поток таких идет, и отправители для них все на одно лицо…

— Зря съездила?

— Нет! Съездила, Игорь, я не зря. Смотрю, в почтовой толкотне — старушка. Обыкновенная старушка, озирается беспомощно, а потом обратилась к девушке, что ей показалась посимпатичнее, и просит: «Прости, дочка, Христа ради, забыла я очки дома, ты за меня телеграмму не напишешь?» Представляешь?

— Это же обычное дело. Может быть, и Алферов «забыл очки»?

— Ах, Игорь, ты совсем как прокурор говоришь, а судья сидела, баба такая самодовольная, из партийных выдвиженок, и кивала этим пошлостям одобрительно. Стыдно было смотреть!

— Стыжусь, Аня, и я стыжусь.

— А я, маленькая женщина, против них одна. Они такие грозные, самоуверенные, судья телесами меня раза в четыре превзошла, прокурор небрежно с мундира пушинки щелчком сбрасывает, заседатели щеки надули, смотрят глубокомысленно, — и все, как один, готовы освободить общество от злодея… Ну, ладно, думаю, терять мне нечего: чем я рискую, если еще за одну соломинку ухвачусь?

— Что ж это за соломинка? — спросил Мазин с интересом.

— Ах, ты скажешь, дура, а я скажу, что верю в благородство людей. И я пошла к Дергачеву и сказала: «Я понимаю, вы не можете любить Алферова. Но есть справедливость. Я уверена, вы порядочный человек. Скажите мне, ваша бывшая жена не могла обратиться за помощью, попросить постороннего человека написать текст телеграммы?»

— И что же?

— Я в нем не ошиблась, — произнесла Анна Григорьевна с гордостью.

Мазин подождал, пока она выдержит актерско-адвокатскую паузу.

— Ну, сначала, как мне показалось, я его не обрадовала, скажу честно. Но я и не ждала энтузиазма. Он молчал-молчал, а потом спрашивает: «Вы, собственно, понимаете, о чем меня просите? Своими руками спасать человека, который, возможно, убил мою жену? И не говорите, что она мне изменяла. Такое, к сожалению, не редкость. Но убийство — дело совсем другое». — «Алферов не убивал вашу жену». — «Если вы это твердо знаете, зачем ко мне пришли? Пусть суд разбирается». — «Суд его уже приговорил». — «Тем более. Я не высшая инстанция». Но я уже видела, что он борется с собой! — «Поймите меня правильно, Владимир Степанович. Вы должны помочь именно высшей инстанции. Если и она ошибется, невинный человек понесет жестокую кару, а подлинный виновник навсегда уйдет от наказания!» Тут я схитрила немножко, я не уверена, что Эрлену убили, но ему сказала так. Ты не осуждаешь мое восточное лукавство?

— По-моему, это профессиональный прием.

— Спасибо, дорогой. Он еще подумал и сказал: «Как мне все это нервы измотало! Ну, ладно. Лишь бы кончилась эта канитель поскорее. Но меня лично избавьте. По диагонали от нашей квартиры на клетке в дверь постучите и спросите у соседки, когда она в последний раз видела Эрлену и зачем та к ней обращалась. А меня уж оставьте в покое, ради Бога».

— И соседка оказалась очередной удачей?

— Подарок судьбы, дорогой. Оказывается, эта несчастная Эрлена в спешке такую глупость сделала! Включила кофемолку, та почему-то не сработала, и Эрлена решила ее пальцем подтолкнуть. Так ей, представляешь, кусочек мяса просто вырвало! Она к соседке за йодом бросилась. Так что с двумя забинтованными пальцами — указательным и средним на правой руке ехать пришлось, представляешь? И проводница видела!

— Эрл Стенли Гарднер. «Кровь для адвоката». Не возражаешь, если я тебя буду Аней Мейсон называть?

— Шутишь, Игорь-джан. А эта неисправная кофемолка человека спасла.

— Малой кровью, могучим ударом? Короче, Алферова ты спасла, в невиновности мужа уверена…

— А как же иначе? Был бы виноват, топил бы Алферова. Ведь какая возможность, а? Тот уже срок получил. Все концы в воду, если бы Владимир Степанович про кофемолку не рассказал.

— Логично, Анечка, логично. Но кто же в конце концов убил Эрлену?

— Ты же надеешься, что никто не убивал.

— Куда же она девалась? Приехала, как договорились, но с Алферовым не встретилась, отправила успокоительную телеграмму домой и тут же взяла билет на самолет. Зачем вся эта конспирация?

— Они и этот билет Алферову пришить хотели. А взят законно, по паспорту.

— Непонятно только зачем и почему. Я, Аня, твой ход мыслей пытаюсь с Пушкаревым сопоставить.

Анна Григорьевна сразу возразила:

— Не надо, Игорь, не надо. Мы совсем по-разному мыслили.

— Тем более, Аня. Ведь пришли-то во многом к одинаковому. В самом главном, между прочим. Оба отвергли виновность Алферова.

— По-разному, дорогой, по-разному. Он доказывал, что они с Эрленой встретились, поссорились, потому она и улетела, а я Алферову верю, не виделись они в Горном Ключе, и не знаю, почему она улетела.

— Однако улетела. Живая улетела. И самолет по месту назначения прибыл. Выходит, Эрлену не по ущельям искать нужно, а где-то здесь, на асфальте. И хотя о муже ее у тебя с Пушкарем мнения расходятся — ты ему без колебаний веришь, а Пушкарь только факт его отсутствия в городе признает, — оба вы Дергачева не обвиняете. Но если все именно так обстоит, от кого же Эрлена сбежала, от мужа или от Алферова, и куда делась? А что стоит ребенка так запросто оставить?

— Почему запросто? Представляю, как она по-своему девочку жалела…

— Вот именно, по-своему. Пожалел волк кобылу.

— Человека осудить, Игорь, легко. Тебе не кажется, что дочка, прощая ее, мудрее нас?

— Да не собираюсь я Эрлену судить, а осуждать — тем более. Мое дело найти ее или хотя бы убедиться, что ее нет в живых. Кстати, не говорил ли тебе благородный муж, что Эрлена присылала ему письмо?

— Письмо? В первый раз слышу. Откуда ты это?..

— Агентурные источники, — улыбнулся Мазин. — Но нуждаются в проверке. Есть версия, что он получил письмо и в нем могла быть названа фамилия настоящего возлюбленного. И очень удивительно, почему Дергачев на суде не упомянул об этом.

— Когда он письмо получил?

— Сразу после исчезновения Эрлены.

Анна Григорьевна опечалилась.

— Почему же скрыл?

— Хотел, чтобы Алферова упекли скорее всего.

— А кофемолка? Это же противоречит…

— Почему? Ты к нему после приговора пришла. Дело-то было сделано! А кофемолка могла и без него всплыть. Соседка видела и проводница. Зачем же темнить? Себе могло быть хуже.

— Игорь, я прекрасно понимаю ценность правила — все подвергай сомнению, но тут ты не прав, — возразила Анна Григорьевна.

— Недавно говорили: «Борис, ты не прав!» Ладно, Анечка, будем считать, что ты меня проэрудировала и почти убедила в невиновности и мужа, и Алферова.

— Однако ты их подозреваешь?

— Как тебе сказать… Чтобы разыскивать эту Эрлену, нужно быть твердо уверенным, что она жива. Так что, с твоего разрешения, придется их еще разок через сито пропустить. Но деликатно. Я не прокурор. Срок не требую.

— Знаю, Игорек, ты не кровожадный.