Виннипегская Стена и я (ЛП)

Глава 21

Я как раз сидела за своим компьютерным столом, когда раздался первый оглушающий удар молнии. Дом затрясло. Окна задрожали. Завыл ветер, отчего захлопала облицовка дома. До нас, наконец, добралась буря, которую предсказывали метеорологи по новостям.

Запаниковав, я так быстро, как могла, сохранила свою работу и выключила компьютер.

Потом ударила еще одна молния, и свет за окном был таким ярким, что казался нереальным, больше похож на ядерный взрыв, чем стихийное бедствие. На свет можно не надеяться. Он потух, как свеча: вот он есть, и уже нет.

— Твою мать! — пробормотала я себе под нос, уже отходя от стола к кровати, я шла вслепую и махала руками по сторонам, чтобы найти ночной столик. Сначала его нашли мои колени, и я ругнулась, схватившись за место, на котором, уверена, уже появился синяк, одной рукой, а другой — нащупала верхний ящик.

Внутри я быстро обнаружила маленький светодиодный фонарик. Я всегда оставляла его в левом углу, и, конечно, он там и оказался.

Включив его, я глубоко вздохнула, а потом забралась на кровать и залезла под одеяло. Фонарик — это самое лучшее оборудование, которое можно купить за деньги; хитроумное изобретение восьми сантиметров в длину с пятью сотнями люменов. Я скользнула ярким лучом по потолку и направила его в сторону открытой двери, в то время как завывания ветра снаружи становились все громче. Меня передернуло.

Не похоже, чтобы меня заранее предупредили, что надвигается буря. В последнее время дождь шел, не прекращаясь, но вместо того, чтобы буря проходила мимо, она становилась лишь сильнее и сильнее. Отлично.

Это так глупо. Ненавижу свой страх темноты. Правда. Из-за него чувствую себя чертовым маленьким ребенком. Но не важно, как сильно я пыталась убедить себя, что все хорошо, все нормально...

Не помогло.

Меня все еще трясло. Дыхание застревало в горле. И я очень хотела, чтобы свет снова загорелся.

— Ванесса? Где ты? — послышался в коридоре грубый голос Эйдена. Я едва слышала его шаги в коридоре, так как они сливались с шумом на улице.

— В своей спальне, — крикнула я в ответ, мой голос звучал слабее, чем мне бы того хотелось. — Почему ты не спишь? — Спящие Штанишки пошел в кровать в обычное время — в девять. Три часа назад.

— Меня разбудил гром, — следующая молния осветила тело, заполнившее мой дверной проем секунду спустя, и я посветила фонариком на его ноги.

Его голые ноги.

На нем надеты одни лишь боксеры. На груди нет футболки. Эйден стоял у меня в дверях в одних лишь боксерах, с медальоном вокруг шеи, и всеми своими мускулами.

У него так много мускулов.

Прекрати. Тебе нужно остановиться прямо сейчас.

— Боже. Насколько яркая эта штука? Не могла бы ты светить в пол? — произнес он голосом, по которому я поняла, что всего пару минут назад он крепко спал. Вместо этого я направила луч света в потолок. — Ты в порядке?

— Все нормально, — ответила я, но по моей спине все же пробежала нежелательная дрожь. — Просто описалась в свои штаны. Ничего особенного, — смешок, вырвавшийся из моего рта, прозвучал так же фальшиво и неловко, как я себя и чувствовала. На самом деле, я походила на сумасшедшую.

Звук, который он издал, походил на то, будто он полностью выпрямился и двинулся вперед, обходя матрац, прежде чем остановиться, возвышаясь надо мной.

— Подвинься.

Подвинуться?

Я не собиралась спрашивать. Я должна, но не буду, так как мое сердце поднялось к горлу и там застряло.

Я пододвинулась. Ни один из нас не произнес ни слова, пока он забирался на мою кровать и ложился под одеяло, будто в этом нет, черт возьми, ничего особенного, будто это не первый раз, когда он делал подобное. Я не позволила себе стать стеснительной и застенчивой.

Отчаянные времена требуют отчаянных мер, и я не собиралась говорить «нет» другой части моего брачного договора, когда он забирался в мою постель, а мне не хотелось оставаться одной.

В двух окнах моей спальни снова вспыхнула яркая молния, и потом комната погрузилась в жуткую тьму, которая пугала меня до смерти, несмотря на луч света, направленный в потолок.

Не стыдясь, я пошевелила между нами ногой, пока наши колени не соприкоснулись.

— Ты дрожишь? — спросил он странным тоном.

— Немного, — я пододвинулась к нему на миллиметр ближе, впитывая жар, выделяемый его телом.

Эйден вздохнул, будто я мучила его, а все, что я делала — занималась своими делами в постели.

— Ты в порядке.

Я водила лучом фонарика круговыми движениями по потолку.

— Я знаю.

Из мужчины его размера вырвался тяжелый вздох.

— Иди сюда, — его голос, казалось, грохотал среди простыней.

— Куда? — я уже была около него. Мне пришлось перекатиться на бок.

— Ближе, Ванесса, — приказал он, раздраженно.

Я почти не беспокоилась о том, как странно, что со мной в кровати тот, кто за все время нашего знакомства ни разу не обнял меня. И я уж точно не думала о том, что он почти голый, и что на мне лишь нижнее белье и майка.

Поэтому я сдвинулась еще немного и поняла, что он уже не лежит на спине. Он перевернулся на бок. А я практически оказалась прижатой к нему: лицо у его груди, руки между его торсом и моей грудью.

Он был теплым и прекрасно пах дорогим коксовым маслом и травяным мылом, которым ежедневно пользовался. Тем же самым, что я заказывала ему онлайн, когда все между нами было совсем иначе.

Я даже сейчас представить себе не могла, что Эйден — тот же самый мужчина, который еще пять месяцев назад как минимум пять дней в неделю удерживал меня на расстоянии вытянутой руки — а сейчас лежал в моей кровати, потому что знал о моей фобии.

Позже, когда буду способна, я обдумаю то, что он проснулся и пришел в мою спальню, но сейчас неправильное время.

Он слегка сместился, всего немного. И его подбородок, покрытый щетиной, на секунду потерся о мой лоб. Эйден издал мягкий звук и снова прикоснулся ко мне, задержавшись на моей коже на мгновение дольше.

— Как ты пережила последние двадцать лет, боясь темноты? — его вопрос был таким мягким, таким гибким, и я открыла рот, чтобы ответить, прежде чем задумалась над этим.

— У меня всегда при себе фонарик, — объяснила я. — И кроме последних двух лет, я всегда жила с кем-то. Плюс, я редко оставалась в абсолютной темноте. Со временем учишься ее избегать.

— Ты жила со своим парнем? — спросил он небрежно, его теплое дыхание щекотало мои волосы. Если его голос и был слишком небрежным, я не зациклила на этом свое внимание.

— Эм, нет. Я никогда не «жила» ни с кем. У меня их было лишь трое, и до этого так и не дошло, — мой взгляд задержался на блестящем золотом медальоне, который лежал слева на его грудной клетке. — А ты когда-нибудь жил с девушкой?

Смешок, вырвавшийся из горла Эйдена, заставил меня подпрыгнуть от неожиданности.

— Нет, — в тоне его голоса слышались капли отвращения и недоверия, будто бы он никогда не совершил нечто настолько глупое. — Я никогда не состоял в отношениях.

— Никогда?

— Никогда.

— Правда?

— Правда, — ответила самодовольная задница.

— Даже в старшей школе?

— Особенно не в старшей школе.

— Почему?

— Потому что каждые отношения заканчиваются одним из двух способов: либо расставание, либо свадьба. А мне не нравится тратить свое время.

Из-за этих слов я немного отклонила голову назад, чтобы наши взгляды встретились. На его лице застыло выражение, которое ясно говорило, что я потеряла собственный разум, но он был слишком занят. В его словах об отношениях есть смысл, но остальное...

О том, что он не встречается. Религиозный медальон у него на шее. И вдруг все обрело смысл.

— Ты... — я не могла произнести это. — Ты хранишь себя до брака?

Он не откинул голову и не рассмеялся. Не щелкнул меня по лбу и не назвал идиоткой. Эйден Грэйвс просто пялился на меня в темной комнате, его лицо было в нескольких сантиметрах от меня.

Когда он перестал смотреть на меня, то заморгал. И моргнул еще раз.

— Я не девственник, Ванесса. Пару раз в школе я занимался сексом.

Я выпучила глаза. В старшей школе? Он не встречался ни с кем со времен чертовой старшей школы?

— В старшей школе? — мой голос прозвучал с таким недоверием, каким и должен был быть.

Кажется, он понял, на что я намекаю.

— Да. Секс — это сложно. Люди лгут. У меня нет на это времени.

Черт. Побери. Я наблюдала за его лицом. Он не врет. Совсем. Вдруг у меня появилось отличное представление о том, какого черта он делает столько часов в своей комнате. Он мастурбирует. Мастурбирует все время. Я почувствовала, как покраснело мое лицо, когда спросила. — Ты вновь обратившийся девственник?

— Нет, — его ресницы снова опустились. — Что заставляет тебя так думать?

— У тебя никогда не было девушки. Ты даже на свидания не ходишь, — ты все время дрочишь.

Черт, мне пора прекратить думать о нем и о его руке, и еще о том, что он все время зависает в своей комнате.

Эйден определенно смотрел на меня с выражением «ты идиотка».

— У меня нет времени пытаться строить отношения, и мне почти не нравятся люди. Включая женщин.

Я сжала руки, которые все еще находились между нашими телами.

— Я тебе немного нравлюсь.

— Немного, — повторил он, слегка изогнув уголки губ.

Я пропустила его комментарий мимо ушей и указательным пальцем показала на медальон Святого Луки у него на шее.

— Разве это не католический святой? Может быть, ты религиозен.

Он сразу поднял свою большую руку и коснулся маленького медальона, который всегда носил на шее.

— Я не религиозен.

Я приподняла брови, и он раздраженно рассмеялся.

— Ты можешь спрашивать, о чем хочешь.

— Но ответишь ли ты?

Он фыркнул, пошевелив передо мной своим большим, почти голым телом.

— Задавай свой чертов вопрос, — заявил он резко.

Кончик моего указательного пальца завис прямо над его медальоном, прежде чем я притянула руку обратно к своей груди, ощутив стыд. Я несколько лет хотела задать ему этот вопрос, но не ощущала достаточной уверенности. Какой момент будет еще лучше, чем когда он мне скомандовал сделать это.

— Почему ты всегда его носишь?

Эйден ответил без оговорок.

— Он принадлежал моему дедушке.

Это что, так колотится мое сердце?

— Он отдал его мне, когда мне исполнилось пятнадцать, — объяснил он.

— На день рождения?

— Нет. После того, как я переехал к нему.

Его голос мягкий и успокаивающий. Мне хотелось закрыть глаза, впитать его слова, и я ощутила смысл в том, что он открывался мне.

— Почему ты стал жить с ним?

— С ними. Я жил с бабушкой и дедушкой, — он снова коснулся моего лба своим щетинистым подбородком. — Мои родители больше не хотели иметь со мной дело.

От его признания у меня дрогнуло сердце. Все это казалось слишком знакомо, слишком болезненно даже для меня.

Вероятно, очень болезненно даже для Эйдена.

Я никак не могла соотнести то, что рассказывал Эйден, с мужчиной рядом со мной. С тем, кто едва повышал голос в гневе, который почти не матерился, редко дрался со своими соперниками, а еще реже — с членами своей команды. Эйден — уравновешенный, целеустремленный, сфокусированный, дисциплинированный.

А я прекрасно знала, каково это — чувствовать себя не важной.

Я не собиралась плакать.

Я лежала с закрытыми глазами, а Эйден хранил свои секреты ближе к сердцу.

Я ощутила его дыхание у своего лба.

— Ты когда-нибудь посещала терапевта? — спросил он. — После того, что сделали твои сестры.

Возможно, в конце концов, это не тот разговор, который мне хотелось бы вести.

— Нет. Ну, когда меня забрали из дома матери, я ходила к психологу. Когда Департамент защиты детей взял меня под надзор. Но они задавали лишь вопросы о матери. А не обо всем... остальном.

Оглядываясь назад, я понимала, они хотели убедиться, что я не подвергалась насилию ни с ее стороны, ни со стороны тех, кого она могла привести в жизнь своих детей. Возможно, психолог увидел что-то не то в моих сестрах, потому что нас отправили в разные дома. Честно, я никогда не была так счастлива, как тогда.

Насколько это ужасно? И я даже не чувствовала вины, особенно когда нас отдали хорошей семье, в которой взрослые действительно заботились о нас.

Такого со мной раньше никогда не было.

— Мне не нравится бояться. Я бы хотела, чтобы этого не было, и я пыталась все исправить, — бессвязно пробормотала я, защищаясь.

Он отклонился немного назад и неуверенно посмотрел на меня.

— Это был всего лишь вопрос. Все мы чего-то боимся.

— Даже ты? — я заставила себя посмотреть ему в глаза, отметая в сторону защитную реакцию и цепляясь за новую тему.

— Все, кроме меня, — послышался его спокойный, легкий ответ.

На это я застонала. Яркий луч света между нами отбрасывал тени на его лицо.

— Нет. Ты это сказал. Все мы чего-то боимся. Что насчет того, когда ты был маленьким?

Тишина становилась такой же оглушающей, как и грохот, который издавали дребезжащие стекла. Почти машинально я коснулась кончиками пальцев его груди.

— Клоуны.

Клоуны?

— Серьезно? — я пыталась представить, как маленький Эйден плакал из-за мужчины или женщины с разукрашенным лицом и красным носом, но не смогла.

Здоровяк все еще лежал лицом ко мне. Он слегка наклонил подбородок, выражение на его лице было спокойное и расслабленное:

— Ага.

Боже, помоги мне, он использовал на мне свой канадский сленг. Я пыталась контролировать эмоции на своем лице из-за того факта, что он использовал единственное слово, которое произносит лишь тогда, когда супер расслаблен в присутствии других людей.

— Я думал, они собираются съесть меня.

Сейчас, представив это, я слегка улыбнулась. Я скользнула ладошкой под свою голову, устраиваясь поудобней.

— Сколько тебе было? Девятнадцать?

Он очень, очень медленно заморгал своими большими шоколадными глазами.

— Ты прикалываешься надо мной?

— Да, — моя улыбка стала шире.

— Потому что я боялся клоунов? — он будто не мог понять, почему мне так весело.

Но так и было.

— Я просто не могу представить, что ты чего-то боишься, особенно клоунов. Да ладно. Даже я никогда не боялась их.

— Мне было четыре.

Я хихикнула.

— Четыре, четырнадцать... никакой разницы.

Учитывая жесткое выражение на его лице, ему совсем не было весело.

— Это был последний раз, когда я пришел спасти тебя от Бугимена.

Меня пронзил шок, но я постаралась не показывать этого, но... так и было. Он шутил со мной. Эйден прикалывался надо мной. Со мной.

— Прости. Прости, я просто прикалываюсь над тобой.

Я пододвинулась к нему еще на миллиметр, вытягивая колени так, что они коснулись его бедер.

— Пожалуйста, не уходи пока.

— Не уйду, — ответил он и подложил подушку себе под щеку, его глаза уже стали закрываться.

Мне не надо просить его обещать мне, что он не бросит меня; я знала — если он сказал, он так и поступит. Вот такой он человек.

— Эйден, — прошептала я.

— М-м-м? — бормотал он.

— Спасибо, что пришел сюда за мной.

— Угу, — его большое тело слегка сместилось, прежде чем он испустил длинный, глубокий вдох.

Не разворачиваясь, я положила фонарик позади себя и направила луч света на стену.

Он не спрашивал, собираюсь ли я оставить свет включенным на ночь, или сколько выдержит батарея. Вместо этого, я просто улыбнулась ему, сняла очки и положила их на неиспользуемую тумбочку позади себя. Потом положила руки под щеку и наблюдала за ним.

— Спокойной ночи. Еще раз спасибо, что остался со мной.

Приоткрыв один глаз, всего лишь узкую щелочку, он промычал:

— Ш-ш-ш.

Это «ш-ш-ш» самое близкое к «пожалуйста», что я получу от него.

Я закрыла глаза, улыбаясь.

Примерно пять минут спустя Эйден заговорил:

— Ванесса?

— Хм-м?

— Почему на твоем телефоне я был сохранен как «Миранда П.»?

Из-за этого мои глаза резко распахнулись. Я не удалила это имя из контактов, когда ушла, не так ли?

— Это длинная, скучная история, и ты должен спать. Ладно?

Его ответ в виде «угу» прозвучал так же недоверчиво, как и должен был. Он знал, я вру, и того, что я знала, что он знает, оказалось недостаточно, чтобы вызвать у меня бессонницу.

И когда я проснулась чуть позже, на улице все еще было темно, дождь барабанил по окнам, и у меня ушла секунда на то, чтобы понять, что я в своей кровати, и делаю все возможное, имитируя одеяло.

Персональное человеческое одеяло для Эйдена.

Одна из моих ног переброшена через его бедро, предплечье прижато к его животу, и моя макушка буквально покоилась на его бицепсе. А мой чертов рот был в миллиметре от его соска.

Какого черта я делаю?

Слегка откинув голову назад, я увидела, что Эйден лежит на спине, а ладонь выполняет роль подушки — хотя куда она делась, понятия не имею — а другой рукой, бицепс которой я использовала как подушку, он обнимает меня за шею.

Убрав назад руку и ногу, чтобы не вести себя как огромный осьминог, я медленно перевернулась, не двигая головой. Я пыталась придумать, что бы подумал Эйден, если бы проснулся и нашел меня в такой позе, и я не хотела этого знать.

Чего он не знал, не причинит ему боли.

— Я проснулся посреди ночи, чтобы выпить воды, — произнес Зак над миской овсянки с бананами.

Я сняла очки и зевнула. Эйден нечаянно разбудил меня в шесть утра, когда вставал с кровати. Моей кровати. Той, в которой он провел со мной всю ночь. Ну, шесть часов.

Я пыталась снова уснуть, но не смогла. Вместо этого я лежала в кровати и смотрела телевизор, пока не решила, что прошло достаточно времени, чтобы немного поработать, прежде чем пойти позавтракать.

— И твоя дверь была широко открыта, — продолжил он.

Я закрыла рот.

— И я заметил, что ты была не одна, милая, — идиот даже не пытался скрыть дебильную улыбку на своем лице. Он слишком сильно этим наслаждался.

Теперь я могла справиться с этой ситуацией несколькими способами. Могла притвориться идиоткой. Могла сойти с ума. Или вести себя так, будто в этом нет ничего особенного. Когда имеешь дело с самым назойливым мужчиной в мире, третий вариант ― мой единственный выбор.

Постукивая вилкой по тарелке, я спокойно посмотрела на блондина, сидящего передо мной.

— Прошлой ночью во время шторма отключили свет.

— Угу.

Он заглотил это.

— Он знает, что я боюсь темноты, — продолжила я.

— Боишься темноты, — его рыжие ресницы затрепетали. — Угу.

— Это все, что произошло. Прекрати так на меня смотреть.

Зак усмехнулся, перед тем как засунуть ложку с овсянкой в рот.

— Все, что пожелаете, миссис Грэйвс.

Из-за этого я застонала.

— Все совсем не так.

— Я не спорю с тобой, милая, — ответил он, но я совсем не была уверена в том, что он забудет обо всем.

— Правда, все было совсем не так, — добавила я. — Он просто... пытается быть моим другом.

«Друг, который забирается к тебе в кровать?» — задавалась я вопросом. Может быть, в следующий раз он просто найдет для меня фонарик для чрезвычайных ситуаций.

И я легко могу поверить, что он проснулся из-за грозы, сумасшедшего грома и ветра. Но что заставило его прийти в мою спальню, когда отключился свет? Потому что он видел, что я чувствую, верно?

И это доказывало, что он хоть немного, но заботился обо мне, и это то, что делают друзья. Или, может, если бы я умерла от сердечного приступа в кровати, все увидели бы, что то, что между нами, не по-настоящему, а он хотел защитить свою репутацию.

У меня нет ни сил, ни воли так много думать об этом.

Зак приподнял бровь, прежде чем снова вернуться к своей еде.

— Ты, более чем вероятно, первый человек, с которым он пытается быть друзьями, Ван.

Я смерила его взглядом, чувствуя себя неловко. А потом просто пожала плечами и продолжила есть. В конце концов, какие у меня аргументы?

— Ты его друг.

— Не совсем, сладкая.

Я не могла полностью с ним не согласиться; все те компоненты, которые, как я думала, являлись элементом нашей дружбы, отсутствовали во взаимоотношениях между Эйденом и Заком. Они ничего не делали вместе. И, как я заметила, они никогда по-настоящему не разговаривали друг с другом, особенно с тех пор как Зака выкинули из команды.

Связь между ними стала еще тоньше. Они просто, ну, соседи.

И снова, это Эйден. Разве мы ожидаем, что он будет обниматься и писать любовные письма?

— Знаешь, в тот день, когда мы пошли гулять, а ты отключился? Он спустился вниз и помог уложить тебя на диван. Он беспокоился о тебе. Это, как я думаю, о чем-то, да говорит.

Очевидно, он отмахнулся от моих слов и не давил. Не понимаю я мужскую дружбу, и, наверное, никогда не пойму.

— Ты проведешь День Благодарения с Дианой? — спросил он.

Я покачала головой.

— Нет. Пару дней назад я писала ей, и ответом мне стало: СЛИШКОМ СКОРО, ПРЕДАТЕЛЬНИЦА. Я дам ей еще одну неделю, чтобы успокоиться, пока она сама не свяжется со мной. Ничего особенного. В конце концов, это всего лишь День Благодарения.

Сколько раз в этот день я ела макароны с сыром из коробки?

— У моего младшего брата в пятницу игра. Я собираюсь остаться там. Что насчет тебя?

Зак скривился.

— Я поеду домой. Не хочу давать маме возможность приезжать сюда и оттаскивать обратно за ухо, если сам не приеду, — он хмыкнул. — Это будет не в первый раз.

Я усмехнулась, вспомнила миссис Джеймс и согласилась с ним. Она пугающая и возмутительная женщина: южная красавица до самых кончиков ногтей с французским маникюром. Я встречалась с ней пару раз, когда она приезжала на игры в Даллас.

— Я уже представляю, как она это делает.

— Она и сделает. Думаю, она думает, что дает мне достаточно слабины с тех пор, как меня выгнали из команды. «Моему малышу нужно вернуться домой и позволить мамочке все уладить», ― гласило ее последнее голосовое сообщение, — он быстро посмотрел на меня. — Хочешь поехать со мной?

На секунду мне захотелось согласиться, но, в конце концов, я покачала головой.

— Вероятно, я должна просто остаться здесь. Но все равно спасибо.

Он слегка разочарованно пожал плечами.

— Если передумаешь, ты знаешь, тебе всегда рады.

— Знаю. Спасибо, Зак. Я бы могла попросить тебя остаться, но немного боюсь твою маму. Если мне придется, я, вероятно, сама повезу тебя.

— Трусишка.

Я улыбнулась.

— Это ты не хочешь ехать домой. Просто не забывай бегать. Мне не нужно, чтобы ты расслаблялся. Мне достаточно твоих легких курильщика, а у нас и так плотный график.

Он застонал, но неохотно кивнул.

— Не забуду, — заметил он с улыбкой, которая исчезла так же быстро, как и появилась. — Пока я снова не забыл… Какого черта происходит между тобой и Кристианом?

Улыбка исчезла и с моего лица.

— Ничего.

— Не «ничегокай» тут мне. Ты сказала, что он не нравится тебе по определенной причине, и я, черт побери, забыл спросить тебя об этом. Что случилось?

«Когда, мать твою, у меня появился старший брат?» — задалась я вопросом, когда этот высокий блондин, совсем не похожий на меня, взмахнул своими пальцами, будто говоря мне «давай же», и я нахмурилась.

— Ничего серьезного.

Он снова взмахнул пальцами, и в этот момент я поняла, что он не отстанет. По-видимому, он надел шорты Эйдена. И, как я поняла, вздох, вырвавшийся у меня, оказался вполне заслуженным. Я откинула голову назад, медленно подняла ее и приоткрыла один глаз.

— Он мудак. Ты об этом знаешь, — начала я, открывая второй глаз. — И однажды он пытался подкатить ко мне.

Зак заморгал своими светло-голубыми глазами.

— Когда?

— Может, года полтора назад, — это точно было полтора года назад, но кому нужны детали? — Мы пошли с Дианой в бар, и там был он. Пьяный. Он узнал меня... А затем начал вести себя неприятно, пытался меня поцеловать, был подлым и лапал мою задницу. Обычное поведение мудака.

Мой друг потянул немного мочку своего уха и послал мне самую фальшивую улыбку, на которую только способен такой искренний парень, как Зак. Меня это совсем не успокоило. Совсем.

— Ни фига себе, сладкая.

Я отмахнулась от него.

— Ничего серьезного. Просто теперь я пытаюсь держаться от него подальше. Я вообще не должна была заикаться об этом.

Глаза моего друга вроде как остекленели, и он устремил свой взгляд в пустоту, смотря на что-то у меня за плечом.

— Ау. Зак?

Он снова посмотрел на меня, сфокусировался, и, наконец, на его лице появилась настоящая улыбка.

— Прости.

У этого парня нет ни одной грубой косточки, но мне не понравилось, что он отстранился. Я прищурилась.

— О чем ты думаешь?

Он бросил мне мои же слова.

— Ни о чем, миссис Грэйвс.

— Прекрати.

Следующая неделя пролетела очень быстро. У меня было много работы, и когда мне позвонили и попросили посидеть с детьми брата Дианы, Родриго, потому что она не может из-за своей работы, я не сказала «нет». Я не могла отказать.

Мне нравились его мальчики, даже если Родриго идиот, который отказывался верить, что его сестра может ему врать, он все еще отличный парень. И так уж случилось, что я нашла у его детей игрушку, из-за которой я рассмеялась, и заплатила им пять долларов.

Один раз позвонила мама, чтобы спросить, приеду ли я на ужин в честь Дня Благодарения, и я дала ей тот же ответ, что и каждый год с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать.

— Нет, — и я перестала придумывать оправдания, почему не могу этого сделать.

Моего младшего брата тоже там не будет, потому что я могла приехать лишь, если бы он умолял меня, но он никогда так со мной не поступит. Она ничего не сказала о Сьюзи или двух других демонах, с которыми у меня одна ДНК.

И прежде чем я поняла, наступила среда, и дом оказался полностью пустым. В День Благодарения у «Трех Сотен» игра против главных соперников, а единственный сосед, который у меня остался в городе, все время отсутствовал.

Поэтому я удивилась, когда в среду вечером мой телефон пикнул со своего места на моем столе.

Это Эйден.

Эйден: Идешь завтра на игру?

Я: Запиши меня, но всего один билет. Пожалуйста.

Эйден: Всего один?

Я: Да...

Зак уехал, а Диана по смс уведомила меня, что едет на День Благодарения к своим родителям в Сан-Антонио, и если я захочу поехать, она не намерена специально разбить свою машину по пути.

Я написала ей в ответ, что ценю ее искреннее предложение, но останусь в Далласе, потому что планирую встретиться с младшим братом, который в пятницу будет играть матч неподалеку.

Я решила, что в День Благодарения займусь дизайном футболок, пока у меня есть вдохновение.

Эйден: Тебе не с кем пойти?

Я: *Всегда одна*

Эйден: *Всегда Раздражающая*

Я: Ты бы скучал, если бы меня не было, Солнышко.

Я чуть не нажала «отправить», но написала ему другое сообщение.

Я: Спасибо за билет.

Он не ответил, но когда тем вечером я вышла из душа, то нашла на кровати что-то в цветах команды, завернутое в пластик, и долго пялилась на этот предмет. Когда я разорвала упаковку, то встряхнула ее и увидела, что это новенькая джерси с надписью ГРЭЙВС на спине, и я улыбалась так, что у меня заболели щеки.

Взглянув на часы у своей кровати, я увидела, что еще нет девяти, и пошла к комнате Эйдена, хозяйской спальне в конце коридора. Когда я оказалась там, его дверь была закрыта, но я постучала, слушая его передвижения с той стороны.

И, конечно же:

— Ванесса?

— Это Кексик.

Он издал звук, который я не смогла распознать.

— Заходи.

Я повернула ручку и скользнула внутрь, оставляя ее открытой. Он сидел на краю своей большой королевской кровати, вытирая голову полотенцем. Первое, что я заметила, какая гладкая у него челюсть.

Без бороды он выглядел моложе... симпатичнее. В прошлом я лишь пару раз видела его гладко выбритым, но так как он обычно делал это вечером, пока спал, она всегда слегка отрастала.

— В твоей комнате отключился свет? — спросил он, закинув полотенце себе на шею.

— Ты такой забавный, — я закатила глаза, чтобы он знал, как раздражал меня. — Манекен.

Уголок его полных губ слегка приподнялся, когда он забросил полотенце в корзину в углу комнаты.

И только тогда я поняла, что на нем лишь маленький кусочек золота между ключицами и боксеры. Серые, облегающие, сделанные из какого-то спандекса, боксеры.

У меня пересохло во рту, и я отвела глаза в сторону — куда угодно — вместо... вместо этих огромных бедер, которые я все время видела в обтягивающих шортах, когда делала его фотографии.

Или вместо этой толстой, темной выпуклости, прижатой слева к его ноге. Я разглядывала его комод.

— Я, эм, видела подарок, который ты оставил на моей кровати, — заметила я, подбирая слова.

— Угу, — пробормотал он, и я увидела своим периферийным зрением, что он встал и пошел в сторону комода, на котором я пыталась сосредоточиться.

Что он делает? Я сглотнула и бросила секундный взгляд на самую потрясающую задницу, которую когда-либо видела, прежде чем снова отвести взгляд.

— Я просто хотела поблагодарить тебя.

Мышцы на его шее поднимались и опускались. Вы никогда не видели трапециевидные мышцы, пока не видели Эйдена.

— Я получил ее бесплатно, а тебе была нужна новая.

Я на секунду снова взглянула на его задницу. Я слабая. А потом посмотрела снова. Такая чертовски слабая.

— Они дали ее тебе бесплатно? — мой голос звучал напряженно, а почему бы и нет?

Я не могу перестать пялиться на самую великолепную округлую задницу и бедра во Вселенной. Я хотела укусить их. Я, правда, хотела покусать их.

— Я попросил ее впервые. Им пришлось дать ее мне, — бросил он через плечо.

Его комментарий согрел меня сильнее, чем должен был, и я сосредоточилась на золотой цепочке вокруг его шеи. Я хотела спросить его о родителях и почему они не фигурируют в его жизни. Я хотела знать, был ли он занозой в заднице, когда был ребенком.

Но сильнее всего я хотела узнать, что больше всего он любил в своих дедушке и бабушке. Но не сделала ничего из этого. Вместо этого, я спросила в его спину:

— Могу я кое о чем спросить тебя?

— Я сказал, что ты можешь.

Возможно, наши отношения и стали лучше, но мне все равно время от времени хотелось встряхнуть его. Что-то мне подсказывало, что это никогда не изменится.

— Я всегда задавалась вопросом, почему вместо футбола ты не играешь в хоккей?

Он развернулся лицом ко мне всем своим большим, влажным телом, надевая серо-лиловые пижамные штаны. Из-под мешковатых краев его штанов выглядывали эти длинные ноги. И эта верхняя часть его тела...

Данная картина не надоедала, и я не стала невосприимчивой к этим твердым, круглым соскам, которые окружены влажными, темными волосами. Или к этим жестким, твердым мышцам брюшного пресса. К этим широким плечам, узкой талии и выпуклым мышцам, из-за чего он выглядел более впечатляюще.

В прошлом году он отказался от съемок для обложки журнала по какой-то глупой причине, и я не понимала, почему. Даже если он много весил, он выглядел потрясающе. Если бы он только решил продавать календарь со своими фотографиями, он заработал бы так много денег.

Но об этом я подумаю позже, а не когда Эйден рассказывает мне о том, что я исказила стереотипы об остальных его соотечественниках.

— Не все канадцы хорошо играют в хоккей, — объяснил он, завязывая шнурок своих пижамных штанов.

Я посмотрела в его спокойное лицо и приподняла брови.

— Ты говоришь, что полный отстой в этом?

Он окинул меня своим самодовольным взглядом, который обычно я ненавижу, и уперся своими руками в бедра.

— Я не полный отстой. Я хорош в хоккее. Просто не наслаждаюсь игрой.

Высокомерный?

— Ты же сидела со мной на всех этих интервью. Ты все знаешь, — добавил он тоном, который задел что-то во мне, будто он пытался сказать мне что-то, что я никак не могла собрать воедино.

— Ты просто всегда говорил, что тебе нравилось играть в лакросс, вот и все, — по какой-то причине, никто никогда не спрашивал, почему он не играет в более популярный канадский вид спорта, чем в тот, который был преимущественно американским, ну, насколько я помню.

Здоровяк оперся своей задницей о комод.

— Когда я был моложе, мой дедушка записывал меня туда на пару сезонов, но во мне ничего не щелкнуло, ты этого не знала? — я покачала головой. — Хоккейный тренер из моей старшей школы в десятом классе пытался рекрутировать меня играть за него. Тогда я уже был метр восемьдесят. Весил девяносто килограммов, но я сказал ему, что не заинтересован.

Даже если я признаю, что различия между футболом и хоккеем огромны, я все еще не могу понять, на что он намекает.

— Что тебе в нем не нравится?

— Мне он не нравится. Вот так все просто, — он надавил кончиком своего языка изнутри на щеку, и Здоровяк не делал никакого театрального представления из того, что говорил. — Мой отец бил меня, потому что мог, по крайней мере, раз в неделю, пока я не достиг половой зрелости. За всю свою жизнь я ввязывался в достаточное количество драк; я буду драться с кем-то по хорошей причине, но не ради игры.

Пока росла, я пыталась не сильно жалеть себя. Из-за того, что мать не слишком сильно любила меня. Из-за того, что я оказалась не так важна для того, кем бы ни был мой отец, чтобы хоть раз попытаться встретиться со мной.

Даже если я и не была так испорчена, как мои сестры, у меня был характер. Я легко выходила из себя. Но я научилась это контролировать. Я рано решила, что не собираюсь позволять эмоциям определять меня.

Я хотела быть лучше. Хотела быть хорошим человеком. Я хотела быть кем-то — не обязательно кем-то великолепным или кем-то важным — но тем, с кем я могу жить.

Мой младший брат совсем не пил, и я знала, это потому, что у нашей мамы были проблемы с выпивкой. Он был на четыре года младше меня и провел в этом доме меньше времени, чем я, но помнил достаточно.

А как иначе? Но я не хотела избегать алкоголя из-за страха того, что он мог сделать со мной. Я не хотела демонизировать его. Хотела лишь доказать себе, что алкоголь — не монстр, который уничтожает жизни, пока мы сами себе этого не позволим.

Вся наша жизнь основывается на выборах. Ты выбираешь, что из нее сделать. И я не собираюсь позволить ей сделать из меня суку. Я могу быть зрелой взрослой, которая знает свои границы. Я могу быть хорошим человеком. Может, не все время, но достаточно.

Так что объяснение Эйдена и тот факт, что его долбанутый отец бил его, поселились глубоко в мягком, нежном местечке во мне, которое находится глубже, чем мое сердце. Я знала, каково это ― не хотеть упасть в дыру, которая уже выкопана для вас, даже если и был шанс заполнить ее. Из-за этого у меня защипало глаза.

Я опустила голову, чтобы он не заметил восемьдесят разных нежелательных эмоций, отразившихся на моем лице.

И, может быть, Эйден чувствовал себя таким же неуравновешенным, как и я, поэтому он отошел от темы и двинулся к более безопасной.

— В любом случае, до этого я все равно играл в лакросс.

С остальной частью истории я была знакома, и рассказала ее, не отрывая взгляд от бежевого ковра.

— Лесли уговорил тебя играть в футбол, — поделилась я с ним информацией, которой он делился с остальными сотню раз до этого.

Согласно истории, раньше он никогда не играл в футбол, и ему было интересно. Остальное история. Только сейчас я знаю фрагмент истории, о котором не знала раньше, но долгое время знал Лесли.

Он был лучшим другом его дедушки. Лесли верил, что спросил Эйдена в правильный момент. Это было мгновенное решение, которое изменило все направление его жизни.

Тем летом, между десятым и одиннадцатым классом, он набрал девять килограммов мышечной массы и тренировался с Лесли несколько раз в неделю. В середине последнего года обучения в старшей школе несколько учебных заведений в Канаде и США уже пытались заполучить к себе Эйдена Грэйвса.

Он был феноменальным. Естественным. Его талант и тяжелая работа так глубоко врезались в него, что невозможно было игнорировать алмаз в грубой огранке.

— Лесли попросил меня играть в день, когда дедушка застал меня с девушкой на заднем сидении его машины, и сказал, что мне нужно занять свое время чем-то более продуктивным, или это сделает он.

Как насчет этого. Он действительно не девственник. Ха. Мой рот дернулся, и я встретилась своим взглядом с его.

— Ну, мне кажется, это здорово, что ты ввязываешься в драки только с людьми, которые заслуживают, чтобы из них выбили все дерьмо. Если тебе об этом никто не говорил, это действительно благородно. По-супергеройски.

Из-за моего комментария Здоровяк закатил глаза, чувствуя себя некомфортно из-за моего комплимента. Ну, ему было некомфортно из-за любых комплиментов, высказанных в его адрес. Не знаю, почему нахожу это таким привлекательным, и мне правда этого не хочется, но невозможно чувствовать что-то иное. Как кто-то может быть таким высокомерным и одновременно смиренным?

— Я совсем не герой, — заспорил он.

Мою грудь наполнил всплеск привязанности.

— Ты пришел спасти меня на прошлой неделе, когда я нуждалась в тебе. Ты можешь быть не совсем белым рыцарем в сияющих доспехах, — сказала я до того, как успела обдумать свои слова.

Его голова слегка дернулась назад, и он сфокусировал на мне взгляд своих глаз. Его челюсть напряглась.

Я сказала достаточно, и не хочу слишком давить. С таким курсом, каким двигаюсь я, далее я сделаю комплимент его заднице.

— Ладно, я знаю, что тебе скоро надо будет ложиться, и я просто хотела поблагодарить тебя за подарок. Я буду носить его с гордостью, но только не говори Заку, что его джерси я оставила дома.

Здоровяк кивнул, выпрямляясь. Он опустил руки по бокам.

— Спокойной ночи, Ван.

Я сделала шаг назад и схватила дверную ручку, улыбаясь, когда закрывала за собой дверь.

— Спокойной ночи.

«Встреть меня в семейной комнате», ― прочитала я записку, написанную аккуратным почерком на обратной стороне чека из продуктового магазина; я ожидала всего лишь билет, а не пропуск, чтобы пройти через охрану, шедший в довесок.

Пропуск, как постоянное напоминание, прожигал мой карман всю игру — игру, которую они проиграли. Я продолжала прикасаться к нему, чтобы убедиться, что не обронила его, и пыталась понять, почему после игры он попросил меня встретить его там.

То есть, я пару раз встречала его, но всегда лишь потому, что ему было нужно что-то от меня, когда я на него работала.

Мне пришлось спросить у нескольких работников стадиона, куда идти, потому что, когда я раньше ждала Эйдена, то обычно подъезжала прямо ко входу семейной комнаты.

Я не очень хотела идти в семейную комнату, особенно потому, что это первый раз с прошлого сезона, когда я увижу всех. Я не могла назвать ни одну из жен своей подругой, даже если они дружелюбны, но не думаю, что за год они обо мне забыли.

Тогда я была единственной женщиной в жизни Эйдена, и некоторое время я была «новенькой», потому что многие из них не верили, что я его ассистентка, и наши отношения были лишь деловыми.

И теперь...

Ну вот, теперь я выгляжу как лживое чмо, тогда как в прошлом между нами с Эйденом ничего и не было. Но не то чтобы теперь все в это поверят, даже если я не видела их с тех пор, как он в октябре получил травму.

И если быть честной с самой собой, я немного боялась.

Ладно, больше, чем немного.

Мне действительно пришлось добавить в свой позвоночник немного стали, напоминая себе, что мне известно, что я никому не врала. И пока я это знала, это все, что мне было необходимо. Я здесь только ради Эйдена, ни для чего больше.

Я мысленно продолжала повторять себе эти слова, проходя один за другим пропускные пункты охраны со своим пропуском и документами, спрятанными в заднем кармане.

«Семейная комната» ― это просто всем известная зона на пути к парковке игроков, здесь никогда нет СМИ, интерьер ― всего несколько диванов и круглых столов. Я не торопилась, пока шла туда, но все равно оказалась там слишком быстро.

Пройдя последний пост охраны, я подняла подбородок и зашла в комнату, будто в этом нет ничего особенного, будто мне не из-за чего чувствовать себя плохо.

Комната оказалась забита. Забита детьми, женщинами и мужчинами всех возрастов. Она была наполнена атрибутикой «Трех Сотен». Первые слова «О, дорогая, поздравляю!» ударили меня прямо между лопаток, и даже если я не была актрисой, я не хотела быть грубиянкой, даже обманывая.

Поэтому я развернулась и одарила женщину, разговаривающую со мной, самым счастливым взглядом.

А далее последовали, вероятно, самые болезненные тридцать минут в моей жизни, и это о многом говорит, учитывая мою последнюю поездку в Эль-Пасо, которая стала абсолютным провалом.

— Я так рада за тебя!

— Вы созданы друг для друга!

— Вы ожидаете пополнения?

— Ты должна всегда поддерживать своего мужчину.

— Обязательно запланируйте ребенка на межсезонье!

Созданы друг для друга? Мой мужчина? Чертов ребенок?

Не уверена, как меня не вырвало. Честно. А потом последовали тонкие комментарии о том, как жены игроков НФЛ, особенно членов команды «Трех Сотен», должны себя вести.

Игроки должны быть центром Вселенной. Предпочтительно, чтобы семью не видели и не слышали. «Мы» ― невидимая система поддержки.

Я не многое знала о женщинах, но достаточно о парнях по фрагментам и кусочкам, которыми Зак иногда делился со мной, и лишь некоторые из них были впечатляющими. И если парень — кусок дерьма, то как его подруга может быть значительной?

И когда я обдумывала это, меня пронзило осознание, что я замужем за человеком, которого считают самым большим мудаком в команде.

По крайней мере, по историям Зака, которые он рассказывал мне в прошлом. Эйден недружелюбный, закрытый и не прикладывает никаких усилий для установления дружественных отношений с кем-либо, а тем более с супругами и семьями людей, с которыми состоит в одной команде. Он говорил об этом снова и снова — у него нет времени на дружбу и отношения.

Что это говорило обо мне? Я идиотка и проститутка, в зависимости от того, как анализировать факты.

Я как раз разговаривала с одной из жен ветеранов команды, у которой уже было готово праздничное блюдо на День Благодарения, когда игроки начали заполнять комнату.

Очевидно, ее муж был одним из них, потому что она почти сразу похлопала меня по руке после того, как заглянула мне через плечо.

— На следующей игре я возьму у тебя номер телефона. Мы должны держаться вместе, детка.

Помимо того, что я была идиоткой и проституткой, я была самозванкой. Здесь были все эти женщины, которые пытались быть милыми, включая меня — хотя некоторые из них отвадили меня от того, чтобы появляться в семейной комнате — но вот я здесь. Я. Фальшивая жена. Человек, который через несколько лет исчезнет из их жизней, если не раньше, зависит от того, что в ближайшем будущем решит делать Эйден.

Может, эта «проводить-время-в-семейной-комнате» идея не очень хорошая.

Хорошая часть заключается в том, что обычный сезон уже наполовину закончился.

Крепко обняв меня одной рукой, за все время с того момента, как я зашла в комнату, она впервые оставила меня одну. Я наблюдала, как игроки подходят к своим семьям в разных настроениях.

У некоторых на лицах были спокойные улыбки, у некоторых — неохотные, а у других — грустные. Некоторые выглядели злыми и не пытались спрятать свои эмоции, очевидно же, что они хотели бы оказаться в другом месте, а не здесь.

Где Эйден?

Он, что, забыл обо мне...

Вдруг в группе мужчин немного меньше его появилась знакомая большая голова. Эти глубоко посаженные карие глаза быстро просканировали комнату, прежде чем он заметил меня.

Я махнула.

Когда он слегка опустил подбородок, черты его лица не выражали никаких эмоций. И он произнес этими своими красивыми, полными губами:

— Готова?

Я улыбнулась и кивнула. Преодолевая заполненную комнату, большую часть времени я не отводила свой взгляд от лица Эйдена. Когда проходила мимо двух парней, для которых делала кое-какую работу в прошлом, то резко остановилась, когда один из них пожал мне руку; другой игрок, суперсексуальный, в которого была влюблена каждая фанатка «Трех Сотен», обнял меня.

Обязательно расскажу об этом Диане. Она сошла с ума, когда в прошлый раз я рассказала ей, что делала для него кое-какую работу.

Вероятно, у меня на лице было видно, насколько привлекательным я считаю этого парня, потому что, когда я оказалась рядом с Эйденом, он хмурился.

И я чувствовала жуткое ощущение от того, что на меня смотрят множество глаз, на нас, смотрят и осуждают, и знают, что мы должны делать. Широко распахнув глаза, я улыбнулась ему фальшивой улыбкой, сверкнув зубами, чтобы он точно понял — это знак для него мысленно подготовиться.

Конечно, я должна была поцеловать его.

Вместо этого обняла, впервые обернув руки вокруг его талии.

А тот факт, что мы — буквально — спали вместе, но никогда официально не обнимались, был выше моего понимания. Чтобы сделать это, нам понадобилось два с половиной года.

Если бы я когда-нибудь мечтала о том, каково это — обнимать Эйдена, то реальность меня бы совсем не разочаровала. Несмотря на то, что его широкие плечи уменьшались к фигурной талии, она была не такой уж и маленькой. Это иллюзия, основанная на том, насколько мускулистая и негабаритная верхняя часть его тела.

Мои руки соединились на его пояснице. Грудь прижалась к его животу, и он оказался таким же твердым и неприступным, как и выглядел. Я прижалась щекой к месту прямо между его грудными мышцами. Его тело было теплым после душа, который он принял, и он пах чистотой и мягким ароматом своего мыла.

Пока я вдыхала его аромат, он обнял меня. Нежно, нежно, очень нежно. Одной рукой он обвил верхнюю часть моих плеч, а другую положил прямо под ней. Он усилил свое объятие и притянул меня ближе в кокон своего большого тела.

Я пыталась не замереть. Он обнимал меня. Он обнимал меня.

Что-то коснулось моей макушки, и я знала, я, черт побери, знала — это его подбородок.

Вероятно, это второе самое лучшее объятие в моей жизни; его бьет только объятие моего приемного отца, которое он подарил мне, когда навестил меня в больнице сразу после того, как Сьюзи сбила меня машиной.

Он первый, кто пришел ко мне, первый человек, что зашел в мою палату после того, как я очнулась, и я расплакалась. Он обнял меня и позволил горевать о смерти тех отношений, что у нас с ней были.

Но это совсем иное объятие.

Учитывая, что Зак по всем меркам не маленький мужчина, да и рост моего младшего брата метр девяносто, меня никогда не обнимал кто-то такой же большой, как Эйден. Мне это нравилось. Очень. Его бицепсы, прижатые к моему уху, приглушали болтовню людей на заднем фоне. Меня будто поглотило торнадо.

Большое, мускулистое торнадо с потрясающим телом, которое будет присматривать за мной следующие несколько лет моей жизни, даже если не на лучших условиях.

И большое, мускулистое, теплое торнадо с потрясающим телом, которое, наконец-то, стало моим другом.

Из-за этого я улыбнулась в его любимое худи, которое он надел.

— Это приятно, — призналась я шепотом.

Грудь под моим лицом напряглась так сильно, как только могли эти изысканные мышцы.

Все объятие, в общем, продлилось, наверное, секунд пять, прежде чем я отстранилась, улыбаясь как идиотка, и, возможно, я даже покраснела, потому что этот момент был таким монументально грандиозным, и мне казалось, будто я выиграла золотую медаль.

Потом я вспомнила, что команда проиграла игру, и засунула руку в карман со слегка растаявшими мятными конфетами, которые пронесла на стадион. Я планировала съесть их, но когда нашла пропуск вместе со своим билетом, то съела одну, оставив другую для Здоровяка.

Протягивая ему завернутую в обертку конфету, я приподняла брови.

Он приподнял свои брови в ответ и забрал из моей ладони конфету, раскрыл ее и засунул в рот; обертка исчезла в кармане его кофты.

Я наблюдала, как он медленно жует, и спросила:

— Ты должен что-то еще сделать?

Виннипегская Стена покачал головой, все его внимание было полностью сфокусировано на мне.

Я покраснела, не уверенная, как чувствую себя от того, что стала центром его интенсивного взгляда.

— Хочешь поехать домой?

— Да.

— Ты подвезешь меня до моей машины? Я припарковалась на месте для обычных людей...

— Я подвезу тебя.

— Не уверена, позволят ли они тебе заехать на парковку... — я замолчала, когда заметила его «ты идиотка, Ван» взгляд. Я, правда, хотела засунуть палец ему в нос. — Верно. Конечно, они позволят тебе заехать. Тогда подвези меня.

Эйден молча согласился, наклоном головы указав мне в сторону выхода.

Может быть, мы успели сделать два шага, когда я заметила знакомое лицо; мужчина стоял у входа в семейную комнату. Я выпрямила плечи, когда мы дошли до принимающего «Трех Сотен».

Я уловила момент, когда он заметил Эйдена и меня рядом с ним. Улыбка, которая появилась на его лице, была тревожной и вывела меня из себя.

— Хорошая игра, мужик, — сказал Эйдену Кристиан Дельгадо, однако он не отводил взгляда от меня. — Привет, Ванесса.

— Привет, Кристиан, — поприветствовала я его в ответ, мой голос звучал безэмоционально, абсолютно без энтузиазма.

— Как поживаешь?

— Хорошо, спасибо, как ты? — мой голос, правда, звучал как у Ларча из «Семейки Аддамс».

Распускающий руки ублюдок подмигнул. Он, черт возьми, подмигивал мне, пока Эйден играл роль моей огромной тени.

— Отлично, милая.

Милая? Правда?

На мои плечи опустился тяжелый вес. Периферийным зрением я заметила на своем плече тяжелое запястье. Взгляд на моем лице оставался бесстрастным, когда мы прошли мимо него и направились в сторону туннеля.

Наконец, когда мы оказались далеко от семейной комнаты и Кристина, я посмотрела на Эйдена.

— Прости, что обняла тебя, но я знала, люди смотрят, и было бы странно, если бы я этого не сделала.

Он с отстраненным взглядом продолжал смотреть вперед, но покачал головой.

— Как все там прошло?

— Пять женщин, с которыми я никогда не разговаривала, спросили, на каком я месяце беременности. Трое других сказали, что мне лучше планировать рождение ребенка в межсезонье, если я не хочу, чтобы меня все расстраивало.

Я приподняла бровь, снова обдумывая эти разговоры. Мне не нравилось, когда люди говорили мне, что делать, особенно те, кого я не знаю, и которые суют свой нос не в свое дело.

— Игнорируй их.

— Стараюсь, — вздохнула я, до сих пор разрываясь между неприятными ощущения от того, что я обманщица, и раздражением на других женщин, которые оказались такими назойливыми.

Эйден нахмурился.

— Что такое?

— Ничего.

Эйден сжал мое плечо.

— Что такое?

Я посмотрела на него взглядом, как можно точнее стараясь сымитировать его.

— Я чувствую себя плохо из-за того, что веду себя с ними дружелюбно, когда на самом деле все не так, как они думают, — я заметила, что морщинка между его бровей стала глубже.

— И кто знает, что случится через несколько месяцев, верно? — я понизила голос, зная, насколько конфиденциальна эта информация.

Он медленно кивнул, не осторожно, но в нем бушевала какая-то другая эмоция, которую я не могла определить.

— Мы не можем жить в разных штатах, — произнес он громко, будто это не то, о чем нужно говорить шепотом.

Я осмотрела дорогу, по которой мы шли, чтобы убедиться, что ниоткуда не появился человек с диктофоном в руке.

— Ты хочешь поговорить об этом сейчас?

— Почему нет? — ссутулив плечи, спросил мужчина, который лгал лишь тогда, когда восходила голубая луна.

Не заметив никого поблизости, я пожала плечами под его запястьем.

— Потому что ты не хочешь, чтобы об этом знали все?

— Мне плевать, Ван. Я всегда буду делать то, что лучше для меня. Если это кого-то удивляет, это их вина.

Тот факт, что я два месяца хранила в тайне мой план уволиться совсем не давил виной на меня. Совсем. Я знала, что из всех людей, именно Эйден поймет то, что я сделала, если задумается над всем этим.

— Ты не против переехать? — спросил он.

— Я знала, во что ввязываюсь вместе с тобой, Здоровяк. Я не собираюсь неожиданно давать задний ход. Ты говорил, что не совсем счастлив здесь. Это твоя мечта, — я знала, его контракт почти истек.

Я знала, даже после того, как он подпишет контракт с командой, его могут продать в любой момент. Я была готова к такой реальности. Конечно, здесь Диана, но нас с моей лучшей подругой могут разделять континенты, и мы все равно найдем способ общаться каждый день.

Дистанция никак не повлияет на нашу дружбу. Ведь я как-то выжила с четырнадцати лет, когда мы перестали с ней быть соседями. Плюс, я никогда не перееду обратно в Эль-Пасо. Никогда.

С другой стороны, у моего брата собственная жизнь. Мы виделись так часто, как могли, но с его колледжем и баскетболом этого недостаточно. После его игры в Дентоне, мы, возможно, не увидимся с ним еще месяц или два.

Меня это устраивало, потому что я знала, у него все хорошо. Он делал то, что любил. С этой мыслью, стоя рядом с мужчиной, который всеми силами цеплялся за свою мечту, я остановилась. Как и он.

Выражение на лице Эйдена было сдержанным, но я хотела убедиться, что он понимал.

— Я могу работать где угодно, и, в любом случае, я здесь ради тебя, а не ради команды. Делай то, что тебе нужно.

У него на лице появилось немного забавное выражение.

— Мы все уладим, но не переживай обо мне, — пыталась заверить его я. Не уверена, почему он думал, что я передумаю, кину его или сделаю что-то из того, о чем он думает.

Я долго и упорно думала об этом, прежде чем согласилась выйти за него замуж. Спортивная карьера — вещь непостоянная, даже если сейчас он в своей лучшей форме.

Нечто яркое могут отобрать у вас в любое время.

Я улыбнулась ему и спросила:

— Ты голоден? — я заморгала. — Глупый вопрос. Ты всегда голоден. Дома я что-нибудь приготовлю.

— Ты не ела?

— Ела до того, как пришла на игру, но это было несколько часов назад.

— Из-за бега ты должна следить, что ешь достаточно, — добавил он, из-за чего я практически споткнулась. — Что ты сегодня делала?

— Ничего. Была дома.

— Что насчет твоей подруги, с которой ты всегда разговариваешь? Она живет здесь, не так ли?

— Диана? Она вчера уехала к родителям.

— В Эль-Пасо?

— Нет. Пару лет назад они переехали в Сан-Антонио.

— Ты не хотела поехать с ней?

— Я не привыкла возиться в День Благодарения. Я лучше поработаю и заработаю денег.

Это полуулыбка появилась у Эйдена на лице? Уверена, так и есть.

— Я люблю Хэллоуин и Рождество. Вот и все, — объяснила я чуть детально. Смотря на его улыбку, я заставила себя задать вопрос, о котором думала последние несколько дней, с тех пор как в соседнем продуктовом магазине появились рождественские деревья.

— Эй, ты не возражаешь, если я установлю елку на Рождество? — и украшения, но я оставила это при себе.

Я уже подготовилась, что он ответит «нет».

Но он не сказал «нет», пока вел меня по парковке к своему «Рендж Роверу», припаркованному на самом ближнем месте, потому что он всегда был первым, кто выходил со стадиона.

— Если это делает тебя счастливой, я не возражаю.

Я резко подняла голову.

— Правда?

— Ага, — он смерил меня взглядом. — Прекрати вести себя так, будто ты в шоке. Ты, правда, думала, что я скажу тебе «нет»?

И вдруг я почувствовала себя идиоткой.

— Может быть.

Он закатил свои карие глаза.

— Меня не волнует Рождество, но если хочешь что-то сделать, вперед. Тебе не нужно спрашивать. Это и твой дом тоже.

Пока я смотрела на него, то не могла понять, откуда взялся комок, сформировавшийся в моем горле, но очень долго я не могла избавиться от него.