Стояла глубокая ночь. Сквозь щели в крыше Скарлетт разглядывала россыпь невероятно далеких звезд. Это помогало ей отвлечься от ужасов положения, в котором она оказалась, заставляло думать о вещах более масштабных, более философских, чем это похищение, давало возможность почувствовать, что Конго — не такая уж огромная страна, просто клочок леса на крошечной планете. Более того, все ее беды казались на удивление ничтожными в общем масштабе — в масштабе вселенной возрастом в пятнадцать миллиардов лет.
Скарлетт ерзала на холодном каменном полу, безуспешно пытаясь пристроиться поудобнее. Ей даже удалось ненадолго уснуть, но она уже давно проснулась. Где-то за левым глазом снова начала долбить мигрень. Казалось, будто изнутри скребут в черепе ложкой. Но она ничего не могла с этим поделать. Аспирина здесь не было. Других обезболивающих — тоже. Оставалось только улыбаться и терпеть. Впрочем, это не так и трудно. У нее в голове было полно куда более серьезных мыслей — завтра ее может ожидать смерть. Звезды помогают отвлечься, но не в силах заставить забыть об этом.
Скарлетт жалела, что не может узнать, который час или хотя бы скоро ли рассвет. Эти скоты-террористы отобрали ее золотые часы. Она сама купила их после того, как ее первая попытка сыграть в романтической комедии завершилась грандиозным кассовым провалом. Она решила сделать себе дорогой подарок, чтобы поднять настроение. Там же, в «Тиффани» на Родео-драйв, она попросила сделать гравировку: «Тебе от меня». Сэл много месяцев донимал ее вопросами, от кого это «от меня». Она ему так и не сказала. Это была своего рода шутка. Теперь, похоже, шутка сыграла против нее. «Террористу от Скарлетт».
Кто-то вскрикнул. Это было больше похоже на какое-то слово, чем на простое ворчание, но она не могла разобрать, что именно это было за слово. Она села, морщась от головной боли. В скудном освещении она еле могла различить очертания остальных. Сэл лежал на скамье. Миранда и Джоанна прижались друг к другу, словно две ложки, в дальнем углу. Гром лежал ближе к двери, в стороне от остальных.
Вскрик повторился. На этот раз он больше напоминал стон. Он доносился с той стороны, где спал Гром. Кошмар? Или ему больно? Скарлетт встала и осторожно подошла к нему.
— Гром? — тихо позвала она, коснувшись его плеча. — Эй, с тобой все в порядке?
Он вздрогнул и проснулся.
— Тшш… Это я. Скарлетт. Ты кричал во сне.
Он попытался сесть, но, кажется, ему не хватало на это сил. Это ее встревожило.
— Гром, что с тобой?
Она потрогала его лоб. Он был горячий и потный. Господи, что у него может быть? Лихорадка денге? Сонная болезнь? Хорошо еще, что это, скорее всего, не малярия. Насколько она знала, симптомы малярии проявлялись где-то через неделю.
Она вспомнила ранку на его руке. В темноте ее было трудно отыскать, но она нащупала плотный, разбухший узелок чуть выше его левого запястья.
— Сколько тебе лет? — спросил он слабым голосом.
Вопрос ее удивил.
— Тридцать, — ответила она и на мгновение вспомнила о вечеринке, которая так и не состоялась. — Гром, посмотри на свою руку. Что случилось?
— Просто укус.
— Кто тебя укусил?
— Мне тридцать шесть.
— Гром, тебе нужно… — она хотела сказать «к врачу», но поняла, как нелепо это может прозвучать.
— Я не женат.
«Не бредит ли он?» — подумала Скарлетт и нежным движением убрала волосы с его лба. Она решила, что хотя бы может составить ему компанию.
— Почему? — спросила она. — Почему ты не женился?
— Был в отношениях десять лет. Потом не торопился снова начинать все всерьез. Думал, у меня вагон времени, — он облизал губы и тяжело сглотнул. — Ты давно замужем?
— Уже четыре года.
— Какой же он везучий чувак…
— Спасибо, Гром.
— А еще он редкая сволочь.
Это замечание так удивило Скарлетт, что она невольно рассмеялась, но тут же опомнилась и бросила тревожный взгляд в сторону Сэла. Спит ли он? Или лежит и слушает их?
— Спиногрызы есть? — спросил Сэл.
— А?
— Дети?
— Нет.
— В Австралии бывала?
— Пару раз в Сиднее с новыми фильмами. Ну и странные у вас там звери. Почему они все прыгают?
— Страна большая. Наверное, прыгать получается быстрее, чем ходить.
— Ты всегда жил в Брисбене?
— Вырос в Канберре, в столице. Там мои родители познакомились. Мама классная. Вы с ней сошлись бы. Она с детьми работает… в детском саду.
— А твой отец? Он тоже детей учит?
— Иностранный дипломат. Его как-то пригласили в школу, где работала мама, чтобы грузить детей политикой или что-то в этом роде. А ее приставили к нему сопровождающей. Через несколько месяцев они поженились. В Канберре отец был в командировке всего на три года. Когда Госдепартамент его отозвал, мы должны были уехать вместе с ним. Но у мамы заболела сестра, и мы остались.
Он зажмурил глаза, словно от боли.
— Тебе надо отдохнуть, — сказала Скарлетт.
— Нет, так легче. Разговаривать… — он снова открыл глаза; даже в темноте они, казалось, отливали синевой. — На следующий год отца избрали в Конгресс. Он был очень занятым человеком. А из Лос-Анджелеса в Канберру летать очень долго и через несколько часовых поясов. В общем, ничего не вышло.
— Они развелись?
— Так бывает. Но мама у меня классная. Она снова вышла замуж и счастлива.
— А твой отец? Он женился снова?
— Дважды. Был помолвлен в третий раз, когда его убили.
— Убили? Господи, за что?
— Не знаю. Без причины, просто так, — его бил озноб. — Мне холодно.
— Мне нечего тебе дать, — она приняла спонтанное решение. — Повернись на бок.
Гром выполнил это, кряхтя от натуги. Скарлетт вытянулась рядом и прижалась к его спине, вспомнив, как согревались во сне Джоанна и Миранда. Ей казалось, что она поступает как-то неправильно, но в то же время — что так надо. Гром ничего не сказал.
— Ты часто думаешь об отце? — тихо спросила она — теперь ее рот был возле самого его уха.
Она чувствовала жар, волнами исходивший от его тела.
— Время от времени. Я с ним почти не виделся после развода. А ты как? Твои, наверное, с ума сходят от тревоги.
— Отец был полицейским. Его убили, когда он пытался предотвратить ограбление магазина. Мне было шесть… Отдал жизнь за полсотни баксов и пару бутылок бухла. Мать впала в депрессию и на следующий год повесилась.
— Прости, Летти.
— Я почти два года прожила с дядей и тетей, потом они сдали меня в органы опеки. Я успела помотаться по трем приемным семьям. Думаю, они этим занимались ради денег. Положительная сторона? Не думаю, что когда-нибудь подалась бы в актеры, будь у меня нормальное детство. Когда ты сирота, у тебя развивается воображение. У меня в голове была целая воображаемая семья, пока мне не стукнуло шестнадцать или семнадцать. Если это не похоже на систему Станиславского, то что вообще на нее похоже?
— Нет худа без добра, верно?
— Даже с этим сафари… — тихо сказала она. — Знаешь?.. Я рада, что встретила тебя, Гром.
Он надолго замолчал, потом ответил:
— Я рад был с тобой познакомиться, Летти.
После этого они замолчали. В конце концов дыхание Грома стало глубоким и равномерным. Скарлетт не хотелось шевелиться. Она чувствовала себя в уюте и безопасности. Не такой одинокой. Не такой напуганной. Даже мигрень немного утихла.
Она уснула рядом с Громом.