— Ну, давай ещё по одной, Люсь, и я пойду. За что выпьем? – я подняла бокал с игристым, и уставилась на любимую и самую близкую подругу – Люську.
— А, давай выпьем за счастье! Мы с тобой его заслужили! – Люська звонко расхохоталась во все свои тридцать два, и аккуратно стукнулась о мой бокал.
С Люськой, точнее с Людмилой Павловной Арсеньевой – бухгалтером высшего класса и самым востребованным специалистом в городе – мы дружили с детства. Правда тогда она была просто Люськой, веселушкой, хохотушкой и лохматой девчонкой, с вечно зелёными ободранными коленками. Вместе мы излазили все закоулки района, прыгали по гаражным крышам, вместе получали по задницам от гневных родителей. Вместе пошли в первый класс, практически одновременно встретили свои половинки, в один день вышли замуж. Даже дети у нас родились с разницей в несколько дней.
По жизни вместе... и развелись в один год.
Да, такая вот дружба – судьбою связанная. Теперь мы ещё и бизнес вместе ведём. Я – ответственная за меню, персонал, поставки-закупки и прочую нудную, но очень важную дребедень. А Люська тащит то, что меня бесит до дыма из носа – бухгалтерию. Нет, вот серьёзно, я готова напечь пирожков с тремя видами начинок на целую свадьбу, но только не сидеть целый день, сводя дебет с кредитом... или как там это называется?
Сегодня у нас великий день. Мы празднуем открытие уже пятой точки с названием «Обед у мамы» - кафе домашней кухни. Вот так неожиданно, за три года каторжной работы, мы стали бизнеследи. Горжусь нами, прекрасными девочками-пчёлками!
— Может, ещё посидим? – Люська устало потирает глаза, совсем позабыв про макияж. Под веком тут же образуется синяк – Люська превращается в полупанду. – Давно не отдыхали... Чё у тебя с Богданом?
— Да... не знаю, как сказать. – Кривлю моську, потому что и сама не знаю как у меня с Богданом. – Встречи по пятницам с ночёвкой до воскресенья, редкие выходные и праздники с выездом в соседний город... Короче, мне нужен Богдан, чтобы я не забыла, как секс выглядит.
— Ха-ха, ну ты даёшь, подруга! – хохочет Люська. — а кто это у нас выжег своё пуританство калёным железом? Кто тут у нас произвёл падение моральных устоев?
—Ой, Люська, — смеюсь в ответ, прекрасно понимая, о чём она говорит. После развода я с пеной у рта, доказывала, что «никогда в жизни больше...» и вообще, мне этот «секс даром не нужен...». – Всё течёт, всё изменяется... Только нет у меня к Богдану пылких чувств. Бабочки в животе не порхают, а ползают жирными и ленивыми гусеницами. И вообще, нет дымки этой розовой – ну, знаешь, когда вата такая сахарная вместо мозга в черепушке вдруг обнаруживается? А? Старая я становлюсь, наверное...
— Пф! Какие наши годы? И вообще,— Люська поднимает вверх палец и громко декламирует, — Сорок пять – баба ...
— Ягодка опять!
Подхватываю слова подруги, и мы громко хохочем, пугая прикорнувшего Борьку – красавца мейн-куна*. Борька резко подрывается с подоконника, путается в тонком тюле и, с громким мявом, обрушивается на пол, попутно роняя горшок с орхидеей.
— Бо-о-орька, что ж ты так, друг мой ситный!
Люська соскакивает и пытается поймать ошалевшего кота. Борис, зверея ещё больше, обрывает тюль вместе с гардиной, скользит в рассыпавшейся земле и, с видом восставшего из ада, пытается свалить из люськиной кухни, прихватив с собой гардину. Я трясясь от смеха, сползаю на пол и пытаюсь поймать беглеца за кусок тюля. Здоровенный мейн-кун, ревя как крокодил, делает рывок – тюль остаётся у меня в руках, а Борька исчезает в недрах люськиной квартиры. Слышится грохот и звон разбитого стекла. Кажется, Борис не вписался в стол и грохнул цветочную вазу.
— На удачу! – хохочет Люська, сидя в куче земли и потирая оцарапанную руку – Борькино спасибо за попытку спасения от хищного кухонного тюля. – Теперь точно счастливыми станем!
Наше веселье прерывает истеричная трель дверного звонка, а потом череда сильных ударов. Следом сердитый старческий голос завопил:
— Что там происходит? Я сейчас милицию вызову! Развели тут проститутошную! Нормальным людЯм ни поспать, ни отдохнуть не дадут! Ходют, шампанскую из горла прямо пьют... Спекулянтки!
Тётя Зина собственной персоной. Местная скандалистка, верный поборник морали и несгибаемый страж порядка в доме номер шестьдесят пять. Ну, раз припёрлась тётя Зина, значит, мне пора домой. А то следом ещё и участковый приплетётся – он обязан реагировать на каждый стук. Особенно от тёти Зины, а то полетят птицы-голуби, жалобные записки, и получит наш участковый по макушке.
Люська прижимает палец к губам, и мы давимся смехом в ожидании, пока тётя Зина наорётся и уползёт в свою пещеру под номером семьдесят три. Разговаривать с крепкой пенсионеркой семидесяти пяти лет Люська пробовала – бесполезно. Уговорам тётя Зина не поддаётся, аргументы упорно игнорирует, а факты… С ними она поступает жестоко: раздирает в клочья, выворачивает наизнанку и выдаёт их обратно, только теперь эти изувеченные факты свидетельствуют против тебя. Так и живёт тетя Зина, предпочитая в свободное время терроризировать весь подъезд.
А мы предпочитаем тыриться от неё на кухне. Во избежание, так сказать. Нервы важнее. Особенно, когда они твои собственные.
Я считаю, что «тёти Зины» это вечное проклятие человечества. Они будут поопаснее Эболы, коронавируса или урагана. Даже от тараканов можно избавиться, но только не от надзора вездесущих бабок- командирок. Они есть в каждом доме, на каждой улице, в каждом городе. Они всё видят, всё знают и всё слышат. Они блюдут «мораль», поедая своей «заботой» всех встречных-поперечных.
Интересно, откуда берутся эти поедатели морали? Вроде все мы нормальные женщины, нервные немного, но всё же. Или их в пенсионных набирают, кодируют, а потом распределяют по участкам – мол, в третий дом три человека, в четвёртый – не надо, а в седьмой и одной хватит? А может, курсы какие есть? Типа «Как стать главной по подъезду?».
— Давай помогу убраться, — утирая слёзы смеха, предлагаю Люське. Тётя Зина заткнулась, видимо выдохлась. Что-то быстро сегодня. Наверное, луна в скорпионе, день не лётный. – Раз вечное зло пробудилось, то мне пора. А то вызовет сейчас какое-нибудь чудовище, и не выпьем мы с тобой больше шампусика!
— Иди уже, сама справлюсь... про ювелирку мы с тобой, две «проститутошницы», забыли.
— Мы не «проститутошницы». Мы редко выпивающие женщины в полном расцвете лет. И уставшие. И секс нам дорог как память. А память у нас дырявая.
— Я бы сейчас не отказалась всколыхнуть «память». Только не с кем. Может, теть Зина Ваську-участкового по мою душу вызовет. Глаза у него красивые… небесно-голубые! – Люська мечтательно закатывает глаза, а потом корчит мне морду и заразительно хохочет. Вдруг резко обрывает смех и делает большие глаза, – цацки твои в сейфе, сейчас вытащу.
Люська, стряхивает с себя комочки липкой почвы, и уходит из разгромленной кухни. Вот что значит ответственный человек. У меня нет сейфа и все ценные вещи, типа украшений, я храню у подруги. Безопасно, надёжно. И, если у меня память дырявая, то Люська помнит всё.
Я договорилась отдать всю ювелирку, а там есть очень интересные экземпляры, на чистку. Свободный день – сегодня, а потом только через два месяца появится окошко у мастера. А один гранатовый гарнитурчик я намереваюсь надеть через неделю, на Люськин день рождения.
— Держи, — Люська протянула мне бархатный мешочек, — проверь, всё собрала или нет.
— Всё тут. А ты не хочешь свои почистить?
— Не, я их недавно отдавала. Так что всё нормально.
— Какая же ты молодец. Не то, что я – растяпа.
— Я просто очень мудрый счетовод. А ты и правда – растяпа. Сумку свою, с образцами специй, забери. И телефон не забудь. А то потом опять будешь вечером метаться, пытаясь вспомнить, где оставила.
Мы осторожно выползаем в коридор. Я проверяю наличие телефона, мешочка с ювелиркой и ключей от дома в сумочке («бабкиной авоське» по заверениям Люськи), звонко чмокаю в обе щёки подругу, мельком гляжусь в зеркало, поправляю поехавший макияж. Пока я подкрашиваюсь, Люська смотрит в глазок на предмет наличия громогласной соседки. Облегчённо вздыхает и показывает мне пальцами знак «ОК».
Путь чист.
Мы тихонько прыскаем в кулак, я подхватываю тяжёлую сумку с образцами, быстро спускаюсь вниз и отчаливаю домой, а к мастеру загляну по дороге. Благо – близко всё, только небольшой крюк надо сделать, через парк. Такси вызывать лень, а на своей машине не поеду. У меня пунктик, крепкий и непреложный. Никогда не садиться за руль нетрезвой, даже если выпила всего пятьдесят грамм.
Вечереющий парк накрывается сиреневыми сумерками. Хорошо-то как! Давно не гуляла, а тем более вот так: тёплым майским вечером, под сенью цветущих деревьев. Дорожка петляет, путается под ногами. Заводит в густые тени, манит за собой. Иду, слепо повинуясь поворотам разноцветных плиток. Вот, всё-таки, замечательная это задумка – делать парковые дорожки из цветной плитки. Помню, в детстве, тут был разбитый асфальт и грязные тропки, заваленные мусором.
Впереди что-то блестит, как будто фонариком по кустам светят. Гляну, может, помощь нужна. Вдруг потеряли что-то или плохо кому-то. Нельзя оставлять человека без помощи.
— Эй,— кричу и ускоряю шаг, тяжёлая сумка со специями оттягивает руку и мешает идти, — помощь нужна?
Свет начинает быстро скакать по кустам, словно кто-то испугался и начал бежать, но не от меня, а ко мне. Яркий луч бьёт мне в глаза... ослепляет...
Я зажмуриваюсь на ходу и тут же проваливаюсь в яму.
******************
Мейн-Кун - (название породы кошек произошло из-за слияния двух слов Мэн- одноимённый американский штат, и raccoon- в переводе означает «енот»)