Во власти греха

Глава 10

Грир успела увидеть, как расширились глаза принца, прежде чем прижалась к его губам своими. Сердце так отчаянно колотилось, что стало страшно, как бы оно не разорвалось в груди. И наверняка разорвется, если она начнет думать о своих действиях и позволит страху овладеть собой.

Веки затрепетали и опустились – больше Грир ничего не видела.

С закрытыми глазами она только чувствовала. Отдалась ощущениям, пробудившемуся в крови желанию.

Грир и раньше целовалась, но то было так давно. В миг же, когда вкусила губы принца, она поняла, что этот поцелуй словно лекарство вывел ее из оцепенения.

Несколько мгновений принц не шевелился, просто замер, и она уже испугалась, что он откажет, оттолкнет ее.

Но тут Севастьян обвил вокруг нее руки и вернул поцелуй, разомкнув ее губы своими. Под таким нажимом Грир открыла рот с небольшим придыханием. Он поймал этот звук и впитал в себя. Она теснее, крепче прижалась к нему, каждой клеточкой стремясь быть ближе.

Дрожь прошла по телу Севастьяна, когда Грир неуверенно попробовала его своим языком, а потом запустила руки ему в волосы, притягивая вниз к себе, в то время как он тянул ее вверх. В ответ Севастьян, повторяя за ней, пустил в ход свой язык, чем вызвал ее стон.

Принц своими большими руками водил по ее спине и крепко, отчаянно прижимал к себе. Когда он обнимал ее, то большим пальцем задел ноющую грудь, и тело Грир словно запылало изнутри.

В поцелуе принца не было ни капли нежности или щегольства. Грир чувствовала, что растворяется в нем. По собственному желанию и под магией искушенных губ. Она глубже запустила пальцы в его волосы и, вцепившись в пряди, наклонила его голову сначала в одну сторону, потом в другую. Она так набросилась на его рот, что больше не узнавала себя – эту незнакомку, утратившую самообладание, берущую, хватающую то, что желала, словно свою собственность. Словно принц принадлежал ей.

Сев застонал ей в рот, и Грир затрепетала.

Она наслаждалась лихорадочными движениями его губ на своих, глубоким проникновением языка в свой рот. В объятьях Севастьяна она почувствовала себя желанной, что пробудило в ней ощущение вседозволенности. В ту минуту она и думать не думала, что недостойна всего этого – недостойна принца.

Казалось, такое невозможно, но поцелуй углубился. Они зашатались вместе, цепляясь друг за друга, и остановились, только когда врезались в фортепиано.

Севастьян прикусил ее нижнюю губу, затем втянул саднящую плоть в рот и, словно изголодавшийся, еще теснее прижался губами к Грир.

Но все равно она была недостаточно близко. Ее тело запело, ожило и пробудилось, будто прежде она ничего не чувствовала. Теперь же значение имело только одно: необычное ощущение этой минуты.

Грир хотела погрузиться в опьяняющее тепло, позволить жару проникнуть в свое тело. Ничто не могло испортить этот миг.

Ничто и никто, кроме Севастьяна.

Когда она прошлась губами по его подбородку, целуя колючую кожу, у нее над ухом прогрохотал голос принца:

– Ну и ну, мисс Хадли, я и не подозревал, что за маской приличия скрывается такая чертовка. Может, вы пересмотрели мое предложение?

Грир замерла, осмысливая его слова, вспомнила, где находилась и с кем… кто она и кто он.

Огонь в крови потух. Звенящее оживление в теле сошло на нет, пока снова не осталось ничего, кроме холодной, оцепеневшей оболочки.

Пыла Севастьяна, однако, ничто не умерило. Принц со спины перевел руку на грудь Грир. Такое прикосновение отрезвило ее, и она откликнулась подобно любой благовоспитанной женщине. Как должно любой незамужней леди, не начинавшей страстного поцелуя…

Звон пощечины, которую она ему залепила, разлетелся по всей глухой комнате. Принц отдернул руки.

Грир неловко попятилась, не отрывая от него взгляда, когда он потрогал ноющую щеку.

– Это что было? – возмутился принц.

– Вы… вы… – Давясь словами негодования, она замахала между ними рукой.

– Ответил на ваш поцелуй? – закончил он.

– Нет! – отрицала она. – Вы дотронулись до моей… – Грир сглотнула, не в силах произнести, не в силах признать, что едва не сдалась этому негодяю. – Вы дотронулись до меня. Неприлично.

– И вы не ожидали ничего подобного, когда набросились на меня с поцелуями? Я думал, что это только начало.

– Так что, значит, я сама виновата? – взвилась она, а внутренний голос прошептал: «Да, ты. Ты обрушилась на него с поцелуями, как изголодавшаяся по мужчине блудница. Он все верно сказал». Лицо запылало от стыда.

– Едва ли вы стали жертвой моего внимания.

В полумраке комнаты Севастьян пожал плечами.

– Я воспринял ваш порыв, как любой здоровый мужчина, и не ожидал, что мое «прикосновение» не понравится кому-то, кто первый с таким пылом набросился на меня с поцелуем.

Униженная Грир прикрыла глаза. Даже возразить нечем. Она вела себя, как развратница, а потом еще и ударила принца, когда он ответил взаимностью.

Грир открыла было рот, чтобы извиниться. За все: за поцелуй, за пощечину. Больше всего на свете Грир ненавидела признавать свои ошибки. Слабость, что тут скажешь, ведь она знала, что далека от совершенства. Папа не единожды упрекал ее за излишнее упрямство. Да, она слишком упрямая.

Только она упустила возможность произнести эти трудные слова.

Севастьян отступил подальше, словно она была чем-то гадким. Наверное, такой он ее и посчитал: распутной девкой или хуже. Ужасная догадка осенила Грир. А что если он счел ее отчаянной дебютанткой, надеющейся скомпрометировать себя и таким образом поймать принца?

Горячая желчь подступила к горлу. Севастьян ведь мог сложить такое мнение и заподозрить, что она приготовила ему ловушку. Во рту образовался горький привкус при этой мысли. Дьявол! Грир не знала, куда деть руки, чтобы выглядеть достойно, не знала, как убедить принца, что она вовсе не дикая, темпераментная соблазнительница, а степенная, приличная женщина без всяких намерений относительно его персоны.

Она проследила за его движениями, когда Севастьян вытер широкую ладонь о жакет, словно пожалел, что прикасался к Грир.

– Думаю, пока мы здесь, нам следует избегать друг друга, – заявил он.

Его слова причинили острую боль. Абсурд, конечно. Грир была полностью с ним согласна. Их встречи ни к чему хорошему никогда не приводили. Она не нравилась ему, а он ей – помимо краткого помутнения рассудка пару мгновений назад, когда она бросилась в его объятия. В ту минуту Севастьян стал для нее спасением. Оцепенение дало трещину. И все от одного поцелуя. Грир ухватилась за возможность чувствовать снова, позволить ощущениям затопить себя и просто забыться в объятиях привлекательного мужчины.

Она резко кивнула. Поладить им не удастся. Каждый раз, как они оказывались в одной комнате, летели искры, целый сноп искр. Такое случалось у нее только с принцем.

Грир перестала кивать и наконец обрела голос:

– Не могу не согласиться. Очевидно, вы здесь, чтобы ухаживать за…

– Не за вами, – сердито перебил принц.

– Знаю, – сжав зубы, процедила Грир. – Мне бы и не хотелось, чтобы вы ухаживали за мной, можете не сомневаться.

По взгляду Севастьяна ясно читалось, что он ей не поверил. И она призналась себе, что, вероятно, сама себе тоже не верит. Какая девочка не мечтает стать принцессой? Еще девчонкой-сорванцом Грир каждую ночь перед сном любила помечтать о жизни в замке с конюшней на сотню лошадей.

Она подбоченилась.

– Только то, что я поцеловала вас, не означает, что вы мне нравитесь. Вы стали долгожданным развлечением этих малоприятных нескольких дней.

– Развлечением? – Принц скрестил руки на груди, явно недовольный таким определением.

Грир понравился его вид. Приятно для разнообразия задеть принца.

Губы дрогнули, когда она оглядела его с ног до головы – не пропустила ни сантиметра прекрасной мужественной фигуры. Маловероятно, что кто-нибудь прежде называл его высочество развлечением. Вероятно, женщины смотрели на него и видели сияние солнца от его мужественного облика. Грир порадовалась, что сумела пробить брешь в раздутой до небывалых размеров гордости принца.

– Именно. Будьте уверены, что такое больше не повторится. Подобный опыт не совсем то, на что я надеялась, – солгала она, задрав подбородок.

Севастьян оглядел ее своими золотистыми кошачьими глазами, будто не знал, что и думать. Грир, еле сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, подумала, что вряд ли принцу приходилось прежде встречаться с женщинами подобными ей.

Сев выпрямился.

– Что ж, счастлив это слышать. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что случившееся между нами что-либо значит.

– О, я и не думаю, – уверила она как можно небрежнее.

Принц долго смотрел на Грир, пытаясь в тени разглядеть лицо, в то время как она сама была на взводе, подобно стреле, готовой вот-вот выстрелить из лука. Наконец Севастьян оторвал взгляд, отвернулся и, не оглядываясь, пошел к двери.

Грир подождала несколько минут, стараясь умерить дыхание и вернуть самообладание, прежде чем покинуть комнату. Потом, ступая как можно тише, пошла по коридору к своим покоям. От нее в ночи вытянулась длинная тень.

– Где ты был, старина? – спросил Малкольм.

Сев в один глоток прикончил свой бренди, затем жестом указал ожидающему лакею наполнить бокал и еле слышно выругался при виде своей дрожащей руки.

– Нигде.

– Что ж, в этом «нигде» ты пропадал довольно долго.

Сев пожал плечами.

– Гулял. Прочищал мысли.

– От каких же мыслей тебе понадобилось прочищать голову? Весь мир у твоих ног, бери – не хочу. Ты победил в войне, у тебя на выбор самые богатые наследницы. Жизнь, кузен, во всяком случае, для тебя, прекрасна.

Действительно, нельзя не согласиться с этим утверждением. Впервые за многие годы в Малдании мир. Севастьян выжил, а у его королевства дела шли на лад. Он обязан оставить годы войны, боли, потерь и неопределенности позади. Обязан.

Малкольм глядел на него в ожидании ответа.

– Мне всего лишь нужен был глоток воздуха, – снова расплывчато ответил Сев.

– А-а. – Малкольм улыбнулся, словно внезапно понял. – А этот воздух случайно не оказался в компании некоей леди Либби?

Сев поморщился. Прекрасная леди Либби даже близко не была в его мыслях, что нехорошо, поскольку она возглавляла список предполагаемых невест и стала причиной, по которой он вообще тут оказался. Он уже заручился искренним одобрением ее отца на брак.

Кажется, кузен принял гримасу Севастьяна за вину.

– О, я заметил.

Малкольм замигал в преувеличенной манере, и Сев совершенно уверился, что кузен вообще ничего не замечал. Исподтишка поглядев на других джентльменов, Малкольм наклонился и сказал:

– Ну, она привлекательная девушка, тут не поспоришь. Не могу обвинить тебя в том, что ты ускользнул с ней. А ее папенька советовал тебе познакомиться с ней поближе? – добавил он со смешком.

Сев прикончил порцию выпивки.

– Я был не с ней.

Только потом он спохватился, что слишком выделил «с ней».

– Вот как? – Брови Малкольма взметнулись вверх. – Не с ней? А с кем тогда?

Сев лишь хмыкнул и опрокинул очередную порцию бренди. Он не собирался признаваться, что отвлекся на старшую мисс Хадли, иначе Малкольм подумает, будто между ними что-то назревает. Но ни о чем подобном, конечно же, не может быть и речи.

Она, правда, поцеловала его со всей страстью и умением опытной куртизанки, но тот поцелуй ничего не значил. Щека до сих пор горела при воспоминании о том, как Грир Хадли выказала свое мнение об их поцелуе… о нем. Севастьяна нельзя отнести к тем, кто гоняется за юбками, и если мисс Хадли не интересна легкая интрижка, так тому и быть. Все равно ничего привлекательного в ней нет.

Как вообще может возникнуть желание к особе, которая оскорбила его и страну, в борьбе за которую он провел полжизни? Мисс Хадли не принадлежала к типу женщин, которые ему обычно нравились. Слишком дерзкая. Слишком высокая, загорелая до черноты и веснушчатая, словно какая-то батрачка.

Тут в памяти вспыли яркие глаза, обольстительные, сияющие в темноте музыкальной комнаты, с томным взглядом из-под полуопущенных век, и горло вдруг пересохло. Естественно, Севастьян откликнулся на Грир: теплую, готовую на все женщину. Он ведь всего лишь пылкий мужчина. Однако ничего привлекательного в этой мисс Хадли он, конечно же, не нашел. Вообще ничего.

Но, тем не менее, ее образ засел у него в голове, а вкус поцелуя горел на губах.

Под прищуренным взглядом Малкольма Сев поставил недопитый бокал.

– Думаю, мне пора ложиться спать. Хотелось бы встать пораньше для утренней верховой прогулки.

– В такую погоду?

Сев фыркнул, вспомнив о бесконечных ночах в палатке, когда снаружи бушевали ледяные ветра, а далекие пушечные залпы заменяли колыбельную.

– Английская зима не сравнится с зимой в Малдании. Неужто ты забыл?

Взгляд Малкольма затуманился.

– Возможно. Я был мальчишкой, когда нас отправили в изгнание.

Сев кивнул и сжал плечо кузену, жалея, что наступил ему на больной мозоль.

– Ты знаешь, что волен вернуться домой. Дедушка не винит тебя за преступления отца.

– Теперь это неважно. Мать больше ни ногой не ступит на землю Малдании, а я не могу оставить ее здесь. К тому же столько воды утекло. Теперь я англичанин. Слава Всевышнему, они обожают титулы. Может, я и без средств, зато меня часто приглашают в лучшие дома и на праздники. С голоду не умру.

Севастьян похлопал кузена по спине.

– Не сомневаюсь.

– Наверное, женюсь на какой-нибудь наследнице. Мать говорит, что самое время. – Малкольм оценивающим взглядом пробежался по комнате и остановился на Джеке Хадли. – Одна из девчонок Хадли подойдет как нельзя лучше. Да хоть та фурия с веснушками, что пролила на тебя воду. – Он хохотнул. – Спорим, под одеялом она задаст жару. С такой не заскучаешь.

Сев сжал руки в кулаки.

– Не лезь к ней, – приказал он.

Малкольм внимательно посмотрел на кузена.

– Что? Тебе она не пара, но мне вполне подойдет. Может, она с благодарностью воспримет мое расположение. Ведь тут ей пришлось несладко.

– Она моя, – вырвалось у Севастьяна.

Он не ожидал от себя таких слов. Не понимал, как его тянет к ней, пока не произнес их.

И все же, глядя в потрясенное лицо кузена, принц обнаружил, что не сожалеет.

– Твоя?

Следовало бы взять свои слова обратно. Объяснить, что имелось в виду другое.

– Ты меня слышал.

Знание того, что Малкольм – или любой другой – тянет к Грир руки, наполнило Сева смертельной яростью.

Он не сожалел о сказанном, но все-таки не должен был говорить такое. Не должен чувствовать подобное.

Сдержанно кивнув, Севастьян пожелал спокойной ночи и покинул комнату, пока не сказал еще чего-нибудь лишнего.