Воевода

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ОСАДА ТВЕРДЫНИ

Едва исполнив поручение воевод и известив царя о том, что Шиг-Алей вновь на престоле Казанского царства, Даниил был позван в Разрядный приказ. И всё тот же по-отечески относящийся к Даниилу думный боярин Дмитрий Романов благословил его на новую большую заботу. Но, прежде чем начать деловой разговор, он спросил, как поживает батюшка Фёдор Григорьевич, не мается ли болезнями.

— Слава богу, боярин-батюшка, у моего родителя всё хорошо.

— И дома у тебя хорошо?

— Не был ещё в Сивцевом Вражке, как в Москву прикатил. Вот беда-то в чём, — отозвался с грустью Даниил.

— Ничего, сегодня побываешь. А теперь о деле, сын мой.

— Слушаю, батюшка-боярин.

— Стоят на Москве-реке три больших струга. На них тридцать шесть пушек, ядра к ним, заряды, фитили — всё как должно. Ещё три судна со стрельцами. Их там сто человек с пищалями. Над ними ты тоже голова. Ведёшь их до Свияжска, там князю Микулинскому передашь. А к своим пушкам ты сам наряд собирай — ты это ведаешь. Так вот тебе, как воеводе наряда, надо принять пушки как должно и стрельцов заодно, да поспешить на Москву-реку завтра утром с рассветом. Там мой дьяк будет, всё и передаст.

— Боярин-батюшка, пощади. Я забыл, как сына и жену звать и как они выглядят. Почитай, полгода в пути да в пути. В прошлый раз приехал, думал в баньке помыться дома, а меня снарядили Вишнякова с казной провожать, ещё Шиг-Алея.

— Что поделаешь, Данилушка. Зато у быстрого коня и почёту больше. Твоё имя часто на устах у царя-батюшки. Ладно, как вернёшься из Казани, так и будешь отдыхать полгода. — Сам боярин улыбался.

— И когда же я вернусь — тебе сие ведомо, боярин-батюшка?

— Если бы ведал, я бы так и сказал. Вот приедешь туда с пушками, их на службу надо поставить, наряд к ним прикрепить. Там зима подступит, так ведь в Свияжске-то при пушках воеводе должно быть. Придётся годовать-зимовать.

— Выходит, мне в первую голову?

— Угадал, сын мой Адашев, тебе в первую голову. Да там и Микулинский будет, и Морозовы… А Микулинскому-то ты ой как любезен.

— Спасибо, боярин-батюшка, вовсе меня утешили. — И Даниил рассмеялся, поняв, что свободы ему хотя бы на недельку не добыть от думного боярина. — Право же, какой я везучий!

— Что уж говорить, вы с братцем оба везучие и оба в чести большой у государя. И ты об этом помни, Даниил, — словно предупреждая о чём-то, строго сказал боярин.

Сметливый Даниил тут же подумал, что дыма без огня не бывает. Посерьёзнел. Да надо бы ему всмотреться в глаза боярину Романову-Юрьеву, может быть, своим острым взглядом и заставил бы боярина щёлочку в душе приоткрыть и озарилось бы сокровенное, избавило бы от многих теперь уже неминучих несчастий. И уходили эти несчастья корнями в род Романовых-Юрьевых, Романовых-Захарьиных и выше, выше — к царице Анастасии. А другие-то корни несчастий шли в душевную глубь Алексея Адашева, царского любимца. И потому боярин и молодой воевода сыграли в молчанку. На том и расстались, лишь напутствие дал глава Разрядного приказа:

— Помни, сын Адашев, большое тебе поручение дано. Да не пожалей живота своего, исполни с честью.

— Так и будет, боярин-батюшка, — ответил Даниил с поклоном и покинул покой думного боярина.

Шагая по Арбату на Сивцев Вражек, Даниил забыл поглазеть по сторонам оживлённой улицы. Его занимало другое, сказанное боярином со значительным умыслом, и теперь эти несколько слов, словно с церковного амвона, падали в душу Даниила, и каждый раз у них были особые звуки. «Ты об этом помни, Даниил» — это было нечто зловещее. Но, прозвучав в другой раз, они показались благожелательными: ведь сказано же было думным боярином, что он с братом Алексеем в чести у государя. Сам Даниил считал, что было бы лучше, если бы его миновали и царская милость, и царский гнев.

Уже смеркалось, когда Даниил появился дома. На Арбате в скобяной лавке он купил сыну игрушку, «быстрого» коня, которого с помощью ниток можно было заставить ходить. Довольный купленным подарком, он перешагнул порог дома. В покоях было тихо и спокойно. Всё семейство находилось в трапезной. Женщины — матушка, Анастасия и Глаша — занимались рукоделием. Глаша, как понял Даниил, вязала сыну чулки. Дети, Анна и Тарх, играли. Алексей ещё не пришёл: пропадал на службе в Кремле.

— Низкий поклон вам всем от батюшки и от меня, — сказал Даниил, появляясь на пороге трапезной.

И всё в доме пришло в движение. Тарх стрелой подлетел к отцу и уткнулся в колени. Даниил взял сына на руки, поцеловал его и направился к Глаше, которая шла навстречу. Ульяна, что-то ворча себе под нос, встала со скамьи, обитой алым бархатом, и, благословляя сына, молвила:

— Совсем вы, служилые, отбились от дома. Пойду о трапезе похлопочу.

Анастасия тоже встала, поклонилась Даниилу. Она пополнела, налилась румянцем, душевно была спокойна.

— Поди, в Кремле был, нет бы Алёшу прихватить. Днюет и ночует там.

В её голосе всё-таки прозвучала нотка горечи, а в больших серых глазах Даниил заметил печаль. «Что-то у Алёши в семье неладно», — подумал Даниил.

— Так ведь служба заедает нас, Анастасьюшка, — бодро сказал Даниил.

И опять он подумал о брате: «Нет у него жажды к дому. Сынка загадывает какой год, ан в сухостойную супружница превратилась. Дочушке седьмой годок, уж пора бы рожать другое дитя. Да Бог не даёт».

Анастасия взяла Анну за руку и ушла. Остался Даниил с Глашей и с Тархом. Он обнял жену, почувствовал полноту её живота. Прижал её голову к груди, тихо молвил:

— Понесла, голубушка.

— Шестой месяц уже…

— Дай-то Бог дочушку.

— Так и будет, — ответила Глаша, на удивление похожая на Даниила. Глаза чёрные, нос с малой горбинкой, волосы чёрные. Он улыбнулся: «Только бороды и усов нет».

— Скучаю без вас, дома хочу побыть, а мне одна ноченька-то отпущена.

— И батюшка у меня так: явится на день-другой и опять в отъезд. Доля наша такая, женская. Вот и вяжу всякое то сынку, то маме, то Ане. Да ты присядь. Да ты присядь, Данилушка, устал. А похудел-то как. Одни жилы на тебе. Ну словно борзой.

— И то верно, царские борзые мы. Одно скажу: вот как казанцев утихомирим, так дома буду сиднем сидеть.

— Нет, Данилушка, тебе на роду написано всю жизнь в походах провести. И гадание мне показывает одно: дальнюю дорогу год за годом.

Даниил прошёл к скамье, сел, держа на руках сына, дёргавшего лошадку за нитки. Глаша села рядом, прижалась к его плечу. И ничего в этот миг Даниилу для полного счастья не нужно было. Благостно сидел он с сынком на коленях, с женой, прижавшейся к нему. Так мало выпадало им подобного близкого духовного общения. Даниил уже совсем утвердился в вере, что Глаша ему послана Всевышним за утерю Катюши.

В трапезной появилась матушка с дворовой девицей, они принялись накрывать на стол. Увидев яства, Даниил улыбнулся и признался Глаше:

— А ведь я голоден как волк.

Когда все сели за трапезу, появился Алексей. Он почти бегом приблизился к младшему брату, вытянул его из-за стола, принялся обнимать, тискать.

— Ох, брательник, как я по тебе соскучился! И плохо, что днём не увидел: упросил бы царя-батюшку караван послезавтра отправить. Теперь уж ничего не поделаешь. А тебя государь хвалил. Всё ему донесли: какие башни построил, как обучал пушкарей, как крепость ставил.

— Спасибо, Алёша, а я боюсь этой царской похвалы. Мешает она быть самим собой. Ну да ладно, давай к столу. Хоть вечер вместе проведём, расскажешь, как там, во дворце.

— Во дворце пока всё благостно. Мы довольны царём, царь — нами. Дай-то Бог, чтобы и дальше всё так текло. Однако впереди у нас, Данилушка, трудный год. Что царь отважился порушить Казанское царство — это хорошо. Но сколько кровушки будет пролито!

— Но там же Шиг-Алей, и с ним биться не будем. Воеводы поговаривают: дескать, зачем все затеяли: рать согнали, крепость поставили.

— Полно, братец. С Шиг-Алеем идёт игра. Не тот он человек, чтобы на троне удержаться. Дай Бог, чтобы до весны просидел. Да нам-то его сидение хоть и короткое, а во благо. Силы там накопим, пока казанцы хана Едигера к трону не вернули. Прорвётся Едигер раньше времени, тогда война опять не в нашу пользу пойдёт. И сейчас уже идёт игра за спиной Шиг-Алея. Ведомо нам, что хан Едигер договорился с Ногайской ордой и Крымским ханством единой силой выступить против Руси в будущем году. Одна орда ещё куда ни шло, можно и побить. Но три… Да ежели крымцы хлынут стотысячной лавиной, ногаи тысяч тридцать бросят против нас, да казанцы до семидесяти тысяч соберут — этак и к стольному граду подкатятся. Устоит ли он, неведомо. Вот и нужен нам сегодня Шиг-Алей. Вся беда, Данилушка, нынче в том, что год неурожайный выдался. Не хватит у нас хлеба войско накормить. А ежели оно голодное, сам знаешь, какой спрос с него. Потому и решили затеять игру в кошки-мышки, по одному этих грызунов перебить.

— Вы царские советники, вам и карты в руки, — заметил Даниил. — Радуюсь я, что ты, Алёша, с такими людьми, как Сильвестр да Пересветов[26] стоишь близ царя. А без вас-то царь другим бы был, так мне кажется.

— Ты, Данилушка, держи при себе такие мысли, — посоветовал Алексей.

— Мне их легко держать, я в стороне от стольного града, от дворцовой жизни. Лишь сам с собой думаю о разном. И о том, что мы в великой чести у царя-батюшки, нам надо помнить. Так ноне подсказал мне один боярин.

— Знаю того боярина, да не держи в душе сказанное им.

— Ну коль так, — Даниил поднял кубок с медовухой, — давай, Алёша, выпьем за благость в нашем доме. — И братья выпили.

Трапеза завершилась. Женщины не участвовали в беседе мужчин, лишь посматривали на них: Глафира на Даниила с нежностью, Анастасия на Алексея — настороженно и даже с отчуждением. «И всё-таки у брата в семье какая-то прореха появилась», — вновь подумал Даниил и, посмотрев на Глафиру, дал ей понять, что пора идти в опочивальню.

Утром чуть свет Глафира разбудила крепко спящего Даниила. Вечером они уснули поздно, да тому была причина.

— Пора тебе в путь, сердешный, — сказала Глаша, сама полночи не спавшая близ любимого.

— У-ух, хоть бы ещё чуток дала поспать, — нежно проворчал Даниил.

— Велел ведь разбудить с рассветом.

— Верно, голубушка, — согласился Даниил, приподнялся на локте и уткнулся лицом Глаше в грудь. — Желанная, не хочу никуда от тебя уходить. Вот привяжу сейчас себя к ложу, — смеялся он.

А долг уже звал его. И Даниил встал, быстро оделся, спустился вниз, зашёл в поварню. Глаша налила ему топлёного молока из кринки. Он выпил его, пожевал хлеба, взял приготовленную матушкой суму с кормом. Ульяна уже стояла в дверях: пришла проститься с сыном.

— Ты там береги себя, сынок, — сказала она, перекрестила Даниила и поцеловала. — Батюшке от всех нас низкий поклон.

Даниил уткнулся в плечо матери, поцеловал Глашу и чёрным ходом покинул палаты. Женщины стояли рядом и махали ему руками.

Водный путь от Москвы до Новгорода был Даниилу в новинку. Никогда он по Москве-реке и по Оке не хаживал, а ведь это были реки, протекающие в самом сердце Руси, питающие его. В пути Даниилу не хватало Ивана Пономаря: они всегда вместе в дальний путь уходили. Но, будучи по природе общительным, Даниил проводил время среди стрельцов, рассказывал им о Казанском царстве, сам слушал их байки, присматривался к ним. Ведь стрельцы тоже были воинами нового рода войска, как и его пушкари. И видел Даниил, что близится то время, когда в войске не будет лучников: их сменят стрельцы.

Между тем, пока Даниил плыл со стрельцами и пушками к Свияжску, в Казани снова заварились недобрые дела. Вельможи Казани никак не могли смириться с тем, что Москва в какой раз навязала им в цари Шиг-Алея. Отдав в руки Москвы пятилетнего хана, наследника престола, и его мать, ханшу Сююн-бике, заставив бежать из Казани правителя Кучана, вельможи осознали свои ошибки и вновь взялись чинить препон в налаживании Шиг-Алеем мирной жизни с Москвой. Знать рассчитывала с помощью Шиг-Алея восстановить свою власть на правобережье Волги. Когда этого не случилось, знать пошла на хитрость. В её кругах родился план перевода царства под московскую власть. Однако при этом они хотели сохранить все свои завоевания, чтобы у них остались права на собственность, свободу держать войско, хранить веру отцов, торговать, с кем выгодно.

Царь Шиг-Алей на всё это согласился и позвал в Казань на переговоры московских послов и воевод. Но в день появления русского посольства у ворот Казани в царском дворце произошёл переворот, царём Казанского царства был избран хан Едигер из астраханской династии и за ним были посланы в Астрахань знатные вельможи.

Этими своими действиями казанские правители окончательно подорвали доверие к ним Москвы и царя Ивана Васильевича. Всё должно было решиться только военным путём, ибо Казанское царство висело над Русским государством дамокловым мечом. Во всём этом просветили Даниила Адашева отец и князь Семён Микулинский, когда последний приплыл со стрельцами и пушками в Свияжск.

— Вот и выходит, Адашевы, что мы не напрасно крепость поставили и нам надо укреплять рубежи на правобережье, — заключил беседу князь Семён Микулинский.

А укреплять было что, и, пока земля не промёрзла, вокруг крепости началось возведение укреплений на самых дальних подступах к ней. Три сотни ратников добывали в ближних лесах тонкоствольные деревья, ставили зубьями по рубежам против конницы ордынцев. Были изготовлены туры — корзины в рост человека, которые засыпались землёй, дабы за ними прятались стрельцы и лучники. С юга и юго-востока по Свияжскому мысу поставили пушки. Дозоры уходили далеко от крепости, чтобы вовремя заметить приближение врага. Даниил и Иван Пономарь в эти осенние дни пятьдесят первого года с утра и до позднего вечера не покидали позиций, чтобы вовремя поднять на защиту воинов, которые прятались в землянках от холодов.

В Казани знали о мерах предосторожности, принятых русскими, дабы их не застали врасплох, и потому в течение зимы не совершили ни одного крупного налёта на крепость и даже на рубежи, занятые русскими далеко от крепости. Хан Едигер накапливал силы для летнего наступления. Но русские опередили казанцев. По полой весенней воде из Москвы и многих других городов, стоящих на реках Оке и Волге, двинулась великая водная рать. А как подсохли дороги, из стольного града выступила пешая и конная рать с царским полком и полками правой руки, сторожевым и ертаулом. Шёл с ратью и сам царь Иван Васильевич. Однако в Коломне ему доложили, что к Туле движется Крымская орда хана Девлет-Гирея, и царь отправил три полка на помощь тулякам. Они подошли вовремя и вместе с тульскими ополченцами разбили Крымскую орду, обратив её в бегство.

От Коломны русская рать двинулась двумя путями на Казань. Передовой и Большой полки, полк правой руки шли через Рязань, Шацк, Борончеево Городище. Царский полк, полки левой руки, сторожевой и ертаул шли через Владимир, Муром и тоже вышли к Борончееву Городищу. Оттуда вся пешая рать двинулась к Свияжску.

Перед окружением Казани был в Свияжске большой совет воевод. Вёл его сам царь. А первое слово было дано Даниилу Адашеву. Он знал об этом заранее, потому как его предупредил брат Алексей. Ещё в пути царь сказал Адашеву:

— Ты, Алёша, предупреди брата: ему отчитываться за вояж в Казань. Пусть покажет себя.

Алексей же посоветовал Даниилу взять лист бумаги и нанести на него крепостные стены Казани, как он их видел и запомнил. За день до большого совета Алексей и Даниил вместе нарисовали крепостные стены Казани, обозначили ворота, башни, прочертили речки, отметили озера. А в отдалении Арское городище нанесли. Всё сделанное Даниилом получилось внушительно и понятно воеводам.

Государь открыл совет и сказал:

— Теперь вам поведает про Казань воевода Даниил, сын Адашев. Он два года назад кружил близ неё и внутри.

— Спасибо, государь-батюшка, — с поклоном отозвался Даниил. — А поведать мне есть о чём. Как увидел я казанские стены, осматривая их, то понял, что они самой природой защищены. — Даниил поднял серый лист. — Вот она, крепость, в окружении рек и рвов. Вот река Казанка, она протекает с северо-востока под самыми стенами. По южной и западной сторонам там течёт река Булак. Это гнилая река, берега у неё болотистые, дно топкое. Вытекает она из озера Кабан. Самые удобные позиции для наступления и приступа — с восточной стороны и частично с северо-восточной. Но там за спиной у войска будет река Казанка. А если о восточной стороне сказать полнее, то за спиной у рати будет Арское городище, из которого всегда могут прихлынуть ордынцы. С востока перед крепостью тоже есть преграды — глубокий ров с водой, наполняемый из озера Поганого. Стены крепости всюду деревянные. Лишь одна из башен каменная — это Даирова башня. Стоит она близ самой речки Казанки на западном углу. Помнить надо всем, что за спиной у нас с южной и юго-восточной стороны будет гулять князь Епанча из Засеки. Сколько у него войска, того не ведаю.

— А сколько у казанцев пушек, ты видел? — спросил Иван Васильевич.

— Видели мы с Иваном Пономарём, но, может быть, не всё. Я позже насчитал из башни князя Шемордана сорок семь. Башня царит над городом, и почти все стены крепости видны.

— И что вы думаете, воеводы? — спросил царь.

— Спасибо сыну Адашеву, он хорошо нам помог, — отозвался князь Андрей Курбский. — А думать следует о том, как лучше расставить полки. Нужно с Даниилом согласиться, что Казань стоит в великой крепости. Как не пожалеем пороху да ядер, так и разобьём сей орех.

— Туры надо поставить. Брёвен побольше подвезти, дабы рвы заваливать. Через Булак мост навести, — выразил своё мнение князь Юрий Пронский.

Вставил своё слово и дьяк Иван Выродков. Он помогал Фёдору Адашеву, когда возводили крепость Свияжск.

— У нас осталась башня несобранная. Хорошо бы её перенести под Казань. Слышал я от Даниила, что стены у казанцев шесть сажен. А нам бы поднять ту башню на семь сажен, и будем с неё стрелять из пушек и пищалей по городу.

— Ты и поставишь ту башню на Арском поле, — указав на дьяка Выродкова перстом, молвил Иван Васильевич.

— Спасибо, батюшка-государь, исполню, как сказано.

Так и появится на Арском поле башня Ивана Выродкова.

В эти же дни, после военного совета, началось движение русской рати к Казани. Пошло стопятидесятитысячное войско. Были пущены в дело все суда, прибывшие с верховьев Волги, с Москвы-реки. Их набралось больше сотни. Воеводы Андрей Горбатый-Шуйский, Андрей Курбский, Михаил Воротынский решили переправлять свои полки на левый берег под покровом ночи. Знали они, что казанцы не рискнут делать вылазку против них ночью. Переправив первые тысячи воинов, воеводы позаботились и о пушках Даниила Адашева. В его распоряжении по воле царя было отдано с пушкарями «по прибору» сто пятьдесят пушек, и они были уже распределены по полкам.

Первым на левый берег Волги переправился сторожевой полк Фёдора Львова, которому по расписанию предстояло встать с западной стороны по берегу реки Булак. Дальше от него располагался по берегу реки Казанки полк правой руки. Пришла очередь выйти на рубеж и разведывательному полку князя Семёна Микулинского. Ему достался трудный и опасный рубеж осады. Справа от полка и за его спиной протекала река Казанка. Впереди высились две крепостных башни, ворота, которые каждый миг могли распахнуться и выпустить тысячи конных казанцев. Слишком близко к стене вынужден был встать полк ертаул, и пришлось воинам сразу же ставить туры для защиты от стрел ордынцев. Среди тех, кто ставил туры у Микулинского, был и Алексей Адашев. За ертаулом уже на рассвете отправился за Волгу передовой полк Юрия Пронского. Его воины благополучно переправились по наведённому мосту через реку Булак, прошли вдоль стен к Арскому полю и уже готовы были занять позиции. Ничто не предвещало беду. Казань казалась вымершим городом. На стенах не было видно даже дозорных. И никто из русских воинов не обратил внимания на тихий скрип двух городских ворот. Только тогда, когда из тех и других стремительно вылетели две конные лавины, русские успели принять боевой порядок и встретить врага выстрелами из пищалей и тысячами стрел. Но это не остановило врага. Вслед за конными лавинами из ворот сотня за сотней выбегали пешие воины и бежали к месту завязавшейся сечи. Но на помощь полку Юрия Пронского уже спешили воины князя Семёна Микулинского. По подбегавшей пешей орде открыли огонь пушки Даниила Адашева. Тут же подоспел большой отряд боярских детей, которые по своему долгу должны были поспевать туда, где бой складывался не в пользу русских.

И татары не выдержали натиска с трёх сторон. Теряя раненых и убитых, они поторопились укрыться за городскими воротами. А полк Пронского уже действовал расчётливо и отсёк часть отступающих в крепость. Около сотни казанцев было взято в плен.

Захлопнулись городские ворота, за ними были поставлены тараны. Казанцы вновь затаились, наблюдая с крепостных стен и башен, как русские полки брали в крепкий хомут их крепость. В казанских мечетях в этот час началась утренняя служба, и муэдзины с минаретов призывали мусульман на молитву.

Русские полки той порой продолжали беспрепятственно занимать позиции вокруг крепости. На главном направлении против Аталыковых ворот встал Большой полк князя Михаила Воротынского. В осаде Казани по воле царя Ивана Васильевича принимал участие и двухтысячный отряд татар, призванных на службу ещё царём Шиг-Алеем. Теперь он сам возглавлял этот отряд. Шиг-Алей расположился между полком левой руки и Большим полком вдоль реки Булак.

Заняли свои места и пушкари Даниила Адашева. По нескольку пушек было поставлено против каждых крепостных ворот. Первый день осады показал, как опасно оставлять ворота без присмотра. У Аталыковых ворот возле самой тяжёлой пушки стояли братья Касьян и Прохор. Младший брат таскал за собой вместе с пушкой молот, с коим работал в сельской кузнице. Знатное оружие, считал он, вернее всякой сабельки и меча. Даниил разыскал главного воеводу князя Михаила Воротынского, доложил:

— Батюшка-князь, пушечный наряд числом сто пятьдесят на позициях.

— Спасибо, воевода Адаш. Теперь тебе должно башню дьяка Ивана Выродкова поставить.

— За тем и пришёл. Только башней Выродкова её случайно назвали. В Борисоглебском под Костромой она срублена. А поставить её, я думаю, нужно на Большом полку.

— Почему так считаешь? Уж не в лесть ли мне?

— Никакой лести, батюшка-воевода. Я уже говорил, что по позициям Большого полка может ударить в спину князь Епанча из Засеки. А это очень опасно.

— Убедил. Так и ставь против Аталыковых ворот. Да подними к утру. Пусть дивятся казанцы русской сноровке.

— Так и будет, — ответил Даниил.

С неизменным своим спутником Иваном Пономарём он поскакал на переправу через речку Булак. К этому времени две сотни ратников, что наводили переправу, уже освободились, и Даниил распорядился перевезти их на судах на правый берег Волги. Вот и сруб башни лежит в бунте. Ратники ждут дела.

— Давай, Ванюша, командуй. По брёвнышку, по брёвнышку — да на левый берег. А я к батюшке сбегаю. Давно его не видел, а он не бережёт себя.

Но Даниилу не удалось на сей раз встретиться с отцом. Едва он поскакал в Свияжск, как началась буря. Мощные порывы ветра легко перевёртывали на Волге суда и выбрасывали их на берег, ломались деревья, ливень хлестал стеной. Кружили вихри. И на Свияге было перевёрнуто несколько судов с кормом для войска. Буря как налетела неожиданно, так и стихла, оставив после себя хаос, поломанные деревья, снесённые крыши в крепости, перевёрнутые суда. А ещё словно бы разбудила казанцев. Едва они увидели, что против Аталыковых ворот русские ставят деревянную башню, как попытались захватить её. В пятницу, 26 августа, уже под вечер, казанцы распахнули ворота, и на Арское поле хлынула конная лавина. По ней ударили пушки Адашева, стреляли почти в упор, ядра прокладывали «улицы», но лавина мчалась. За нею выбежали пешие казанцы. Завязалась сеча. Пушкари уже не могли стрелять, они схватились за мечи, ввязались в бой. Прохор орудовал своим молотом. Закреплённый на руке кожаным ремнём, молот кружил над головой Прохора, и перед ним, как перед ядрами, раскрывалась «улица». Вновь татары не выдержали, побежали в крепость. И снова им вслед стреляли пушки, летели тысячи стрел. «Бысть яки гром великий и блистания от многого пушечного и пищального стреляния и дымного курения».

Князь Михаил Воротынский воспользовался отступлением татар, придвинул свой полк к стенам крепости на шестьдесят сажен и велел ставить туры и окапываться. На другой и на третий день татары вновь делали вылазки из Аталыковых ворот, пытаясь отбить у русских башню и ближние к крепости туры, но им это не удавалось.

По всей окружности казанских стен полки всё ближе приближались к ним, всё ближе были к Казани. Пушки Даниила Адашева начинали обстрел города и крепостных стен с утра и били до позднего вечера. Ядра постепенно разрушали стены, делали в них проломы. Но татары тут же ставили к проломам срубы и засыпали их землёй. Они сами искали пути неожиданных нападений на русский стан, и в конце августа — ещё не наступил рассвет, ещё пушки не выстрелили ни разу — в нём возникла тревога.

Дал наконец знать о себе князь Епанча. Сосредоточившись за ночь в Арском лесу, он на рассвете выскочил на Арское поле конной лавиной с целью напасть на Большой полк со спины. Но дозоры, охранявшие тыл, вовремя забили тревогу, открыли стрельбу из пищалей и успели уйти под защиту туров. Тут же пушкари открыли по конной лавине огонь из пушек. У борисоглебских охотников это получалось хорошо. Наученные меткой стрельбе, они прорубали в конной лавине «просеки». Внезапное нападение орды Епанчи захлебнулось в собственной крови.

Однако князь Епанча на том не успокоился. Через два дня он попытался совершить налёт на передовой полк. Однако на совете воевод было решено устроить князю засаду. С правобережья Волги позвали запасной полк князя Андрея Горбатого-Шуйского, «мужа зело разумного и почтенного», и поручили ему ночью встать на опушке леса близ Арского поля и затаиться. Когда утром 30 августа орда князя Епанчи выкатилась на Арское поле, воины передового полка сделали обманный манёвр: побежали за туры, вглубь оборонительного рубежа. Лишь только азартные конники достигли туров, им в бок ударили ратники князя Андрея. Орда Епанчи оказалась между молотом и наковальней. Ей ничего не оставалось, как сражаться и с честью погибнуть. Но князь Епанча сумел-таки вывести из безнадёжного боя часть своих воинов. Их преследовали несколько вёрст, но они успели скрыться за речкой Килари. В этой короткой сече передовой полк князя Юрия Пронского взял в плен триста сорок татарских воинов.

Царь Иван Васильевич решил воспользоваться пленными и начал переговоры с казанцами и ханом Едигером о мире. Повелением царя всех пленных привязали к кольям и выставили за турами против Царских ворот. Государь выслал на переговоры сановников, и среди них был Алексей Адашев. Они кричали казанцам, что царь Иван Васильевич отпустит всех пленных, как только начнутся переговоры о мире и казанцы сдадут город.

Услышав такое предложение, татары загалдели: дескать, подождите, скоро дадим ответ. Ждать пришлось не так долго. В русский стан полетели со стен тысячи стрел, но метали их казанцы в своих сородичей, крича при этом: «Лучше видеть вас мёртвыми от наших рук, чем посеченными гяурами необрезанными». Царь Иван Васильевич и все в русском стане поняли, что мира с казанцами не будет, и с этого часа началась подготовка к штурму твердыни. Был совет воевод, и на нём решили сделать под стены и башни подкопы и взорвать их минами. Даниилу Адашеву и привезённому из Москвы немецкому инженеру Эразму дали в помощь Алексея Адашева и князя Василия Серебряного. Была собрана артель плотников, мастеров по подкопам, готовились плахи на настилы, стойки крепи. Главный воевода Михаил Воротынский сказал Даниилу:

— От тебя, сын Адашев, да от Эразма зависит дело, к окончанию коего мы идём. Да не поимейте сраму.

Даниил это понимал и знал, что с подкопом надо, спешить, потому как в конце августа пошли проливные дожди. Копать при такой погоде подземные ходы сложно и опасно, каждый шаг придётся брать с бою, да крепи должны быть надёжные.

— И откуда эти дожди навалились, — досадовал Даниил. — Ведь пора бабьего лета…

Иван Пономарь ответил на это так:

— Колдовством казанцы напускают на нас непогоду. При восходе солнца старики и старухи поднимаются на городскую стену и зовут на службу сатану. По его воле в чистое небо наползают чёрные тучи…

— Вот я тебе и поручаю прибить этого сатану, — пошутил Даниил.

Но шутки шутками, а дело надо было двигать вперёд. К этому времени донские казаки — а их было в русском стане около тысячи — захватили каменную Даирову башню. Даниил знал, что неподалёку от неё есть тайник с проточной водой из Казанки. Собрав отряд землекопов и плотников, Даниил и Эразм повели их в Даирову башню и поставили делать подкоп к тайнику. В это же время начали вести подкоп к главной цели — к Царским воротам — и повели третий подкоп — под угловую башню на позициях Большого полка. Через десять дней подкоп к тайнику с водой был подведён. Даниил с Эразмом спустились в него, и при них была заложена первая большая мина. Понадобилось десять бочек пороха.

Вечером 3 сентября Даниил доложил князю Михаилу Воротынскому о том, что первый подкоп готов, мина заложена.

— Ну, с Богом, завтра чуть свет и взрывайте, — ответил князь.

И утром 4 сентября был взорван первый подкоп близ тайника с водой. Обрушилась часть стены, и источник воды был уничтожен. Казанцы остались без питьевой воды. Но другие заряды ещё не приводились в действие. Лазутчики донесли главному воеводе, что в Арском городище собираются большие силы ордынцев и они могут помешать штурму.

Царь Иван Васильевич повелел уничтожить Арское городище и послал туда два запасных полка. Во главе их стоял князь Андрей Горбатый-Шуйский. На подходе к Арскому городищу он вынужден был задержаться и уничтожить отряд казанцев, засевших в остроге. Но это не помешало успешно окружить Арское городище и захватить его.

«С падением Арского городища, с уничтожением острога на пути к нему и очищением от татарских отрядов земель до Арска и было связано начало штурма Казани».