Воевода

ГЛАВА СЕДЬМАЯ В ПОИСКАХ КЛЮЧА

Сказывали летописцы и бывалые люди, что в Казанском царстве за сто с лишним лет до его покорения Русью было угнано в неволю до ста тысяч русских людей. Обезлюдели целые восточные и северо-восточные области. Казанская орда делала набеги с 1430 по 1545 год каждое лето. А к осени уходили караваны в Османскую империю и в страны Средиземноморья, чтобы продать в рабство русичей, бывших в расцвете лет. Начинал борьбу с Казанским царством великий князь Иван Третий Васильевич. Он добился установления вассальной зависимости Казанского царства, которая держалась тридцать четыре года. Но казанские цари и ханы каждый год нарушали мирные условия вассальной зависимости. Они вламывались в пределы Руси, грабили, жгли селения и города, убивали стариков и старух, угоняли молодых и детей в неволю. Особенно свирепствовали казанцы в правление великого князя Василия Третьего. Он был вынужден поставить на Волге крепость Васильсурск и укрепить городище Темников на реке Мокше. Эти крепости стали первыми опорами на правобережье Волги в подготовке к покорению Казанского царства.

Ранней весной 1545 года юный великий князь Иван Четвёртый и его близкие воеводы, по совету выехавшего в Москву астраханского царевича Шиг-Алеф, предприняли первый поход на Казань. Русь показывала свою нарастающую силу, и поход имел хорошие последствия. Хотя и не было крупных военных действий, но испуганные вельможи Казанского царства изгнали с трона ставленника Крымской орды и Турции хана Сафа-Гирея. Они дали согласие Москве возвести на престол астраханского царевича Шиг-Алея. Однако едва русские войска удалились, как в 1546 году Сафа-Гирей возвратил себе трон. Полтора года Русь терпела от Казанского царства новые бедствия. Русичам приходилось сражаться сразу против двух орд — Казанской и более многочисленной Крымской.

В зиму сорок седьмого года, в морозный декабрь, уже приняв царский титул, Иван Четвёртый сам возглавил войско и повёл его под Казань в надежде штурмом овладеть городом-крепостью. Но этот скороспелый поход не принёс царю и русичам успеха. После крепких морозов вдруг наступила сильная оттепель. Когда войско шло по Волге, лёд покрылся водой, а ближе к Казани начали проваливаться пушки, гибли воины. Иван Четвёртый дрогнул, покинул войско и возвратился в Москву, переложив всю ответственность за поход на плечи большого воеводы Дмитрия Бельского. Тот выполнил волю царя, дошёл до Казани и осаждал её семь дней, но, понеся большие потери от вылазок татар, особенно со стороны Арского поля, в январе вынужден был прекратить осаду и отойти от Казани.

Среди русских воевод той поры, озабоченных безопасностью Руси, было немало умных и думающих людей. Они следили за борьбой с Казанским царством и делали выводы из походов, увенчавшихся неудачами. Искали пути, искали ключ к победе над сильным и коварным врагом. В ту пору нередко встречались в узком кругу воеводы князья Михаил Воротынский, Андрей Курбский, Андрей Горбатый-Шуйский, боярин Пётр Морозов, дьяк Иван Выродков. Их беседы часто сводились к одному: как одолеть Казань. И все сходились во мнении, что надо накопить большую силу, изготовить много пушек, ядер, пищалей, пороха, собрать большое, не меньше ста тысяч, войско. И ещё выбрать благоприятное время.

Однако молодой царь торопился добыть себе славу покорителя Казани и, не внимая советам мудрых воевод, вновь бросил слабо подготовленные полки, и опять-таки в неудачную пору года, в поход на Казань. Был ноябрь, лёд на реках ещё не окреп. Пришлось ждать на дальних подступах, когда откроется путь. И только в феврале 1550 года русское войско приблизилось к Казани, с ходу пошло на штурм крепости. Но он завершился полной неудачей. Русские понесли большие потери. А тут опять, как два года назад, наступила небывалая оттепель, пошли дожди, лёд на Волге сломался, заторопился, и уже ни о какой осаде не могло быть и речи. Продержав войско под городом одиннадцать дней, Иван Четвёртый повелел воеводам с полками покинуть Казанское царство.

Однако, несмотря ни на что, подспудно накапливались силы для большого наступления. Летом 1551 года русским дипломатам удалось отколоть от содружества с Казанью Ногайскую орду. Теперь у Руси остались на юге и востоке только два врага — Крымская орда и Казанское царство. В эти же годы до начала большого похода в русском стане велась и другая подготовка. Она была незаметная, неизвестная русичам, но предполагалось, что в предстоящем наступлении на Казанское царство она сыграет большую роль. Хотели русские воеводы, чтобы их полки не шли вслепую, а знали, как скрытно подойти к врагу, какими путями подтянуть к крепости орудия, где поставить гуляй-города, опорную крепость, какие перевозы перекрыть на реках, чтобы враг не стягивал силы. Во всём этом и участвовали Даниил Адашев и Иван Пономарь. Оба они были подготовлены к тому, чтобы выполнить порученное им дело. И на первый взгляд оно казалось простым.

Когда сошли снега, им велено было собираться в путь на Волгу, в землю черемисов. Их снабдили так, как должно ходить коробейникам по селениям и продавать там свой товар. А товар у них был простой, всего-навсего приклад для шитья: иголки да нитки, ещё булавки. Им снарядили на колымажном дворе крытый возок, побывавший долгое время в служении, пару буланых немудрёных лошадок, каких можно встретить в каждом крестьянском хозяйстве, не прытких, но трудолюбивых; им была выдана грамота, оберегавшая от приставов. И вот уже приближался день расставания с родными и близкими. Пономарю для этого надо было лишь поклониться Чудову монастырю, где он провёл большую часть жизни. А у Даниила Адашева всё оказалось сложнее. Он трудно расставался с матушкой и с батюшкой, с братом и племянницей, но вдруг обнаружилось, что ему ещё труднее расстаться с Глафирой, Глашенькой, которая одной фразой изменила его душевное состояние, степень его чувств к жене. И сказала она это так же просто, как отзывался о своём походе в неведомые края Даниил.

После утренней трапезы, когда лошади уже переминались с ноги на ногу, она тихо произнесла:

— Ты, Данилушка, не забывай нас в дальних землях. Теперь мы вдвоём тебя будем ждать. — Глафира улыбнулась ему, и её глаза светились неподдельным счастьем.

— О чём ты говоришь, Глаша? — шёпотом спросил он.

— Да чего уж скрывать. Понесла я. Вот уже третий месяц, как мы вдвоём возле тебя.

У Даниила перед глазами пошли радужные круги, дыхание перехватило, в ногах возникла слабость. Он никогда не ощущал в себе подобного. Но ведь это же была радость. Он так и возликовал от вести о том, что жена носит дитя, и конечно же сына. Выйдя наконец из оцепенения, он обнял Глафиру.

— Я буду молить Бога, Глаша, чтобы он сохранил наше с тобой дитя.

В порыве страсти он приник к её губам. Это был первый такой поцелуй, навеянный чувством нежности к матери его сына. И тут же Даниил добавил с горечью:

— Господи, как можно теперь уехать от вас!

— Поезжай, семеюшка любезный, с лёгким сердцем. У нас всё будет хорошо. К тому же я не одна: матушки, батюшки рядом.

— Нет-нет, я слетаю в приказ и откажусь от поездки.

— То-то будет урон и тебе, и нам! Идём, я провожу тебя до возка. Вон уж и Ивашка заждался…

— Да-да, нам надо ехать, — растерянно произнёс Даниил и, взяв Глашу за руку, повёл её во двор.

Там у крыльца его ждали родители. Они увидели смущённое лицо сына и ещё более смущённое лицо невестки, её сверкающие глаза. Ульяна первая догадалась, что случилось в последние минуты расставания.

— Радуйся, тебе это подарок на дорогу, Данилушка, — сказала она и осенила сына крестом. — Дай Бог тебе благополучного возвращения.

— Помни, явись ко времени. Осень тебе крайний срок, — промолвил Фёдор, обнимая сына. — А то мы не знаем, как назвать нашего внучонка.

— Назовите его, батюшка, «беспокойный», «взволнованный», ежели что, а как это звучит — в святцы загляните.

Почему-то у Даниила не хватило духу сказать открыто, чтобы назвали Тархом. Всё-таки он был человеком твёрдого нрава и запретное походя не произносил. Пока Тарх — это его второе, скрытое лицо, как у Ивана — Шогаль.

Ворота уже распахнуты. Пономарь сидит на облучке. Даниил машет ему: дескать, трогай коней. Сам поспешил за возком, у ворот помахал всем рукой, а за воротами столкнулся носом к носу с подьячим Фадеем. Он перекрыл ему дорогу козлиной бородкой.

— Жду тебя, батюшка Даниил, кои полчаса.

— Что случилось, Фадей? Или отменили повеление?

— Всё по-старому. Да ехать тебе нужно ноне на Большую Якиманку и там пристать к поезду царевича Шиг-Алея. Да запомни: въезжай во двор через дальние от палат ворота. Там вас встретят, дадут ордынскую одёжку, и ноне же с поездом Шиг-Алея вы отправитесь в путь.

— Эко задал мороку, Фадей. Да не шутишь ли?

— Как шутить! Вчера батюшка Дмитрий в Поместный приказ ходил. Там всё и решили. Сказывают, Шиг-Алей на царство возвращается. Да будто потому, что казанцы прогнали царя Сафа-Гирея. Что деется, что деется, — вздохнул Фадей. — Давай уж я тебя провожу до ворот Шиг-Алея. А то батюшка-боярин спросит, а я лишь руками разведу.

— Дотошен ты, Фадей, далеко пойдёшь, — заметил Даниил.

— Дотошен. Потому как в чины хочу. Мне вот двадцать один, а я уже подьячий. То-то! — И Фадей гордо вскинул голову.

«Да, продерётся в чины сей молодой козел», — подумал Даниил и велел Фадею прыгать в возок.

На подворье Шиг-Алея всё так и было, как сказал Фадей. Адашева и Пономаря встретили, провели в зимник[15] на конюшне и дали им новую верхнюю одежду, стёганые халаты из суровой ткани, ещё суконные башлыки и мягкие сапоги. Как переоделись Даниил и Иван, так стали похожими на всех дворовых людей Шиг-Алея.

Ждать отъезда из Москвы не пришлось вовсе. Едва Адашев и Пономарь переоделись и спрятали в возок свою одежду, как на дворе началось движение и десятка полтора повозок потянулись к воротам. Пристроились к ним и «коробейники». Из главных ворот выехали кареты, следом конные воины, придворные царевича.

Путь до Казани был неближний — восемьсот двадцать вёрст. А за день одолевали не больше пятидесяти. Похоже, что Шиг-Алей не очень-то и спешил к трону. Он знал коварство казанских вельмож и не доверял им. Сейчас вельможам захотелось пожить в мире с Москвой, и они прогнали Сафа-Гирея. А как только Турция и Казанская орда погрозят им кулаками, они сбросят с трона ставленника Москвы и вновь отдадут его Сафа-Гирею. И потому, предполагая эту игру, Шиг-Алей не торопился в Казань. И хотя шёл он в Казанскую землю кратчайшим путём, через Владимир, Муром, Арзамас, Нижний Новгород, Чебоксары, Шумерлю, Канаш, спешить он не собирался. Где бы ни останавливался царевич, всюду у него были сородичи и среди них он не скучал.

Адашев и Пономарь в дни остановок брали лотки и свой немудрёный товар и выходили на торги. С ними нередко шёл Каюм, с которым Даниил познакомился ещё в Москве, а Пономарь — в пути. Они понравились друг другу, и Каюм учил их казанскому говору. Он был сыном богатого мурзы и служил царевичу Шиг-Алею, но, как заметил Даниил, больше бездельничал. Зато ему нравилось торговать, и он с завистью смотрел, как делают это Даниил и Пономарь. Особенно успешно они поторговали в Шумерле. Иголки и нитки у них покупали нарасхват. Похоже, каждой семье был нужен такой товар. Оба «купца» вели разговор с покупателями то на татарском языке, то на черемисском. Их понимали, им отвечали.

Уже близ Казани, в Больших Ширданах, Даниил решил отстать от поезда Шиг-Алея. Счёл он, что ему не следует показываться в Казани в свите будущего казанского царя. Пора было исполнять службу самостоятельно. И никто из спутников Шиг-Алея не обратил внимания на то, что двое не покинули Большие Ширданы.

— Ну вот мы и обрели свободу, — молвил Даниил Ивану.

— А ты не скажешь, что это такое? — пошутил Иван.

— Не надейся, что от меня узнаешь. Сам своим горбом познай, что это такое, — отшутился Даниил. Однако ему нужно было поговорить с Пономарём и в чём-то утвердиться, в чём-то прислушаться к разумному голосу друга. И он спросил: — Ты вот что скажи мне, Шогаль: верно ли мы поступили, что остались в Больших Ширданах?

— Верно лишь с одной стороны — это прямая дорога к дому, самый краткий путь до Москвы. Ну и дорога для летней поры удобна. Разве этого мало?

Даниил не понял, смеётся Иван или говорит всерьёз.

— Давай шути. Но верно и другое: отсюда удобно побывать во всех селениях близ Казани. Сейчас вот спрошу кого-нибудь, какие тут деревни, и пойдём торговать.

Даниил ушёл на постоялый двор. Вернулся не скоро, но принёс полную плетёную корзину еды, чему Иван обрадовался. Они принялись уплетать пирожки с бараниной и, похоже, с кониной. Но ничего, им понравилось. А пока ели, Даниил рассказал Ивану, какие у них на пути к Казани селения.

— Впереди у нас вёрстах в семи село Мизиново, а в двух вёрстах от него — Большое Ходяшево, за ними река Свияга, дальше мыс Свияжский. И будто бы с его холмов видна Казань. Туда и станем пробираться. Ну а со Свияжского мыса — за Волгу.

— Ладно, так и будет, Тархуша. Только про овраги не забывай, — предупредил «купец» Шогаль.

Похоже, Иван уже привык к чужой одежде, к чужому имени и товар, который они везли из Москвы, ему нравилось продавать.

Однако на базаре в Ширданах их товар не пошёл нарасхват. Может, день был не базарный. Но к Ивану подошли две татарки, купили по иголке и по катушке ниток, и одна из них сказала:

— Лучше не торгуйте у нас, пришлые, то дело мурзы Кугея. Как бы псов на вас не натравил. — С тем и ушли.

Спрятав свой товар, Иван прошёлся по базару, приблизился к Даниилу.

— Пора нам отсюда уходить. Закрывай лоток.

Даниил закрыл лоток, отправился следом за Иваном, на постоялом дворе спросил:

— Что случилось?

— Предупредили меня, что тут торговля в руках мурзы Кугея. Сказали, ежели не послушаюсь, собак на меня спустят.

— Спасибо надо было сказать тому человеку. Я понял, что тут везде так: на всё есть свой хозяин. Что ж, давай, Шогаль, собираться в путь.

Заплатив за постой, «купцы» отправились дальше, на селение Мизиново. В пути они решили, что вроде бы поторопились отстать от поезда Шиг-Алея.

— Сложно тут вольно передвигаться и торговать, не зная обычаев и порядка, заведённого местными мурзами, — высказался Даниил.

— Что ж, будем уповать на Бога, — ответил Иван.

— Всё так, да как бы впросак не попасть.

Рассуждая о своей оплошке, они добрались по накатанной полевой дороге до селения Мизиново. И каково же было их удивление, когда они застали поезд Шиг-Алея, расположившийся на луговине неподалёку от самого большого дома в селении!

— А ведь Господь-то хранит нас, — повеселел Иван.

— Верно, брат. Потому пристаём к ним, и дальше до Казани ни шагу без царевича и его свиты.

Даниил и Иван не промахнулись во второй раз. Им бы не въехать в Казань самостоятельно. Стражам у ворот был дан наказ никого в город не пускать без ярлыка, будь то торговый человек или кто другой.

Сам царевич Шиг-Алей не спешил в Казань. Из Мизинова он послал гонца в город уведомить вельмож о своём намерении вступить в него вместе с делегацией от царства. Гонец вернулся через день и сказал Шиг-Алею, что делегация будет встречать его в селении Верхний Услон на паромной переправе. Царевич был недоволен, ворчал про себя, но на другой день ранним утром покинул Мизиново. Поезд двигался медленно, тридцать вёрст одолел только к вечеру. От большой делегации осталось лишь десять вельмож, остальные уехали, устав ждать. Шиг-Алей и их терпение нарушил. Он не намеревался на ночь глядя переправляться на левый берег Волги, велел поставить шатры у переправы и провёл последнюю ночь, как ему показалось, без хлопот. Мурзы поняли, что Шиг-Алей ждёт в Казани встречи многотысячной толпы, чтобы весь левый берег был заполнен казанцами. Он так и сказал вельможам:

— Возвращайтесь в город и поднимайте завтра утром всех моих подданных. Хочу видеть весь свой народ, в лица заглянуть, с радостью ли ждут меня.

Посланцы с низкими поклонами покинули Верхний Услон, чтобы выполнить волю царя.

Казанская знать постаралась. Едва наступил рассвет, как муэдзины[16] со всех минаретов возвестили волю царя. И казанцы отозвались. Тому благоволила хорошая погода. Берег Волги заполонила многотысячная толпа. Люди махали чем могли и молили Аллаха о скорой встрече со «своим» царём.

И тогда Шиг-Алей взошёл на паром, а следом за ним свита. Паром потянули канатами на левый берег Волги. Даниил и Иван оставались пока вместе с дворней на правом берегу. Вскоре Шиг-Алей сошёл с парома. На берегу его ждала карета, он сел в неё и медленно в сопровождении тысяч казанцев въехал в город, направляясь к царскому дворцу. В пути он поднимал руки, приветствуя горожан. Ему очень хотелось, чтобы казанский народ полюбил его, не питал больше вражды к русичам, чтобы прекратил набеги на дружественную державу. Но всему этому не суждено было сбыться, во всяком случае в ближайшие два года.

Наконец паром вернулся на правый берег, и на него вкатились карета царевича и все повозки. Не заставили себя ждать и Даниил с Иваном. Они вошли в город вместе со всеми, кто сопровождал царевича, и вскоре оказались в Кремле.

В тот же день среди придворных слуг Шиг-Алея Даниил нашёл Каюма. При царевиче он был постельничим. Родился и вырос в Казани, и лишь при Сафа-Гирее его родители уехали в Арск и поселились там. Встретившись с Каюмом в пустом покое, Даниил попросил его побыть у него приказчиком хотя бы один день и показать ему город, базар, помочь в торговле. Каюм любил деньги и согласился, но только за плату. Даниил заверил:

— Каждая пятая деньга твоя.

— Ты щедрый купец, — отозвался Каюм.

Даниил дал ему лоток Ивана, отсчитал сто иголок и пятьдесят катушек ниток, и они вдвоём отправились торговать. Иван остался при лошадях и возке, дабы хранить товар. Базар был в центре города и близко от царского дворца. Многолюдие удивило Даниила, словно он попал в торговый день на Красную площадь Москвы. Тут можно было встретить купцов из многих земель. Торговали-покупали все поволжские народы. Много было мордвы, черемисов, чувашей, ногаев. Купить на базаре можно было всё. Но товар Даниила оказался редким. Когда они с Каюмом пришли в полотняные ряды и раскрыли свои лотки, к ним тотчас потянулись покупатели. Каюм назначил цену сам. Даниил подумал, что парень лучше знает свой базар, и не возразил.

— Пятиалтынный иголка! Пятиалтынный нитка! Подходи, покупай!

Однако, услышав такую цену, многие отходили от лотков, и покупали только те, которые могли себе это позволить. Понял и Даниил, что так они не продадут товар, сказал Каюму:

— Продавай за пятиалтынный иголку и нитку.

— Ой, купец, ты щедр в ущерб себе, — возразил Каюм.

— Всё справедливо, — заметил Даниил.

Каюм согласился. Придя в конец полотняных рядов, они начали торг по новой цене, и дело пошло.

К концу базарного дня они продали весь свой товар. Даниил знал, сколько они выручили денег, сколько из них он должен сдать в государеву казну, выплатить Каюму и оставить на корм себе. Каюм был доволен заработанными деньгами. Пока Даниил и Каюм торговали, у него зародилось к Даниилу чувство дружбы. Даниил тоже проникся доверием к казанцу и позвал его в питейную избу. Там они выпили крепкой водки и повеселели. Потом Даниил напросился погулять по городу.

— Идём, Каюм, покажи мне свои улицы, где бегал мальчиком.

— Я покажу тебе весь город. Лучше меня его никто не знает.

Они отправились в восточную часть города, на самую окраину, к крепостной стене. Остановились возле большого низкого дома.

— Вот тут мы жили, пока моего бабая не стал преследовать Сафа-Гирей. Продали дом и уехали в Арск. Помню, в детстве мы с кунаками поднимались на крепостные стены и оббегали их кругом. — Это воспоминание для Каюма было настолько приятным, что он повёл Даниила вдоль стен, продолжая рассказывать о крепостных башнях, о воротах. — Вот Марлеевы ворота, мы через них бегали купаться на речку Казанку. Тут возле Марлеевой башни есть родник, и вода в нём как мёд. Когда мы играли в разбойников, то прятались вот в этой Даировой башне. Ты видишь, она каменная. Сила! Ни одна пушка не разобьёт.

Даниил и Каюм, пошатываясь, шли дальше и изредка прикладывались к баклаге с хлебной водкой, которую не забыл захватить в питейной избе Даниил. Каюм становился всё более разговорчив.

— Из Царёвых ворот нас из города никогда не выпускали. Вот они, Царские ворота. Зато из Аталыковых мы бегали вольно. Мы забирались в Арскую башню и пускали стрелы из своих луков.

Так, останавливаясь, чтобы сделать по глотку водки, они обошли город по кругу вдоль стен. Даниил попытался запомнить названия ворот, башен. Но не только это интересовало его. Он присматривался к состоянию ворот, стен, башен. Каменные башни были крепки: не всякое ядро пробьёт их стены. Царские ворота оказались двойными. А вот стены не везде были надёжными. Во многих местах заплот был однорядным. Однако полати, как их называл Даниил, были устроены прочно и к ним вело множество удобных лестниц. Взбираясь на стены, воинам не надо было ждать, топтаться: лети на стены один за другим. Даниил иной раз ловил себя на мысли о том, что увиденное им крепостное сооружение никогда не придётся штурмовать русскому войску. Вот встал на престол царь Шиг-Алей, с Русью у него будет заключён мир на вечные времена, и его, Адашева, знания о крепости погаснут втуне. Однако совсем скоро свои размышления Даниил назовёт досужими, потому как приезд из Москвы Шиг-Алея никому не прибавил уверенности в том, что с Казанским царством больше не придётся воевать.

Два друга как-то не заметили, что уже наступил вечер, но им дано было заметить, что баклага у них опустела. И потому они на нетвёрдых ногах «поползли» к Царскому дворцу, дабы где-нибудь приклонить головы. Утром, помаявшись головной болью, Даниил рассказал Ивану, как у них с Каюмом прошёл вчерашний день, где они были, что он увидел.

— Ты только запомни, брат мой, о чём я тебе толкую, — попросил Даниил. — Всё называю тебе по порядку.

— Ваня всё запомнит. Игумен, бывало, прочитает лист, а потом велит: «Повтори, сын мой, что услышал». И я повторял.

— Вот и хорошо. А нынче мы ещё потолчёмся по Казани. Хорошо бы узнать, сколько воинов помещается в крепости, где их казармы.

— Нет, брат, этого мы не узнаем. Даже Шиг-Алей нам того не скажет, а он ведь друг нашего царя-батюшки.

— Вот я о чём думаю, Ванюша: нам бы сегодня или в другой день вокруг города побродить.

— Но есть же у него посады, вот и пойдём по ним с товаром: коробейникам везде путь открыт.

— Нет здесь вокруг города посадов. Разрушены они нашей ратью за минувшие годы. А вот в Арском городище, кое вёрстах в сорока, надо бы обязательно побывать. У Каюма там родители живут. Подскажу ему, чтобы навестил их и меня за кунака взял, товар продать.

— Не пойму, брат, зачем тебе нужен Арск. Нам Казань нужно обнюхать.

— Верно говоришь, со мной никто не вёл речи об Арске, потому как он не рядом с Казанью. Но Арск — это военное городище, и там главное татарское войско пребывает. И нам должно знать, городище это или крепость.

— Ты прав, пожалуй. Оттуда всегда могут в спину ударить.

Каюма Даниил встретил лишь к полудню.

— Ну как твоя головушка, кунак? — спросил Даниил.

— Лучше не вспоминай, И что это вчера на нас нашло, — удивился Каюм.

— Вчера ты говорил, что хочешь навестить бабая.

— Не помню, что я говорил вчера. Помню только, как царь меня плетью огрел, когда увидел, каков я шайтан.

— А я хотел в Арске поторговать. Одному, что ли, отправиться?

— Не ходи один. Каюк тебе будет. Вот царь милость проявит ко мне и отпустит бабая проведать, так и тебя возьму. А сегодня не ищи меня, в посылках я. — И Каюм убежал.

Проводив Каюма, Даниил задумался. Хотелось ему ещё раз пройтись вдоль крепостных стен внутри города, своё приметить да твёрже запомнить увиденное. Счёл он, что следует и за крепостью побродить. Да повод не находился. Ещё когда от Волги ехали к Казани, Даниил заметил, что город, как и Москва, стоит на холмах. А что за его холмами, за стенами? Надо бы знать, расчищены ли рвы от прежних завалов, когда русское войско под Казанью было. Опять же нужно знать удобные пути-подходы к городу. Обо всём этом велел ему сведать князь Михаил Воротынский, когда беседовал с ним перед отъездом.

Выход из затруднительного положения, как показалось Даниилу, у него есть. Пользуясь тем, что царь Шиг-Алей поставлен на трон с помощью царя Ивана Четвёртого, он может попросить у Шиг-Алея ярлык на свободную торговлю. Однако в эти дни Шиг-Алею было не до московского «купца»: озабочен он своими делами. Надо думать, что Сафа-Гирей оставил в Казани близких к себе знатных вельмож и они не станут сидеть сложа руки, а начнут плести козни. И всё говорило Даниилу, что ему нужно действовать на свой страх и риск. Во всяком случае, у него была за спиной опора, на которую можно опереться при надобности, если вдруг он в чём-либо будет уличён. В этот час Даниил не знал, что ему надо больше всего бояться сторонников главного муфтия[17] Куль-Шерифмолны. Неистовые мусульмане не боялись царя и, защищая свою веру, были беспощадны ко всем неверным. Они были наблюдательны, и им ничего не стоило отличить истинного мусульманина от человека, который пытается показать, что он мусульманин. Однако и Даниил кое-что умел делать, чтобы не попасть впросак.

На этот раз Даниил отправился в город один. Не знал он, кому доверить хранение товара, и опять оставил при нём Пономаря. Сам взял лоток, положил в суму свёрток с иглами и с нитками, покинул царский двор. Но прежде, чем спуститься с холма, Даниил обошёл по наружной стене царский двор и увидел, что это тоже малая крепость. Он даже рассмотрел в бойницах башен пушки. Их было двенадцать. И выходило, что уж ежели в царском дворе есть пушки, то и на крепостных стенах города они должны быть. В башнях — обязательно. «Как заглянуть в них? Охраняются ли они? — мучил себя вопросами Даниил. — Ах, Каюм, Каюм, как мне тебя не хватает», — мелькнуло у него.

Обойдя царский двор, Даниил спустился с холма на базар. Раскрыв лоток с товаром, он не стал зазывать покупателей. Шёл молча: дескать, вот товар, смотрите, покупайте. И к Даниилу подходили, покупали. Он продал десятка два иголок, ниток и, покинув базар, направился к Арским воротам, куда уходили многие с базара. Он шёл позади двух пожилых мужчин, двое стражей у ворот лишь глянули на него и пропустили. Но из башни вышел третий, низенький и толстый страж, спросил своих:

— Кто это высокий шагает?

— Коробейник.

— А спросили, куда идёт? — и страж закричал: — Эй, кунак! Остановись!

Даниил понял, что кличут его. Он остановился, повернулся к стражам. Толстяк поманил его рукой. Даниил подошёл к нему.

— Куда идёшь? Что несёшь? Кто такой? — зачастил тот.

Даниил сделал глупое лицо, ответил:

— Коробейник я. Вот иголка, нитка. Торгую в Канаше, в Дербишах…

— В юрт или торговать! В юрт! Там базар! — И толстяк показал на ворота.

Даниил, тупо улыбаясь и кивая головой, побрёл обратно в город. «Ах, как мне не хватает ярлыка», — подумал он. Возвращаясь в город, Даниил, однако, осудил себя за то, что торопится, хочет всё ухватить одним махом. А нужно ли торопиться? Пока Шиг-Алей у власти, он должен воспользоваться этим в полной мере. Нельзя упускать Каюма, через него нужно познакомиться с кем-либо из казанской знати, кто и при Сафа-Гирее был чтим. Надо, чтобы сами казанцы помогли ему узнать всё о городе, о крепости. Уж не так-то и много ему должно быть известно, чтобы в нужный час не ошибиться.

Базар больше не привлекал Даниила, и он решил походить по улицам Казани, раскрыв лоток и изредка покрикивая: «Вот нитка, вот иголка! Подходи, покупай!» И к нему подходили горожане, всё больше мужчины, смотрели товар, цокали языками, взяв заскорузлыми пальцами иглу. И чаще всего уходили ни с чем, потому что денег у них не было. Иногда к Даниилу подходили с обменными товарами. Вот пожилой татарин предложил новую тюбетейку, попросил за неё три иголки и три катушки ниток. Даниил согласился на сделку.

Бродя по улицам, Даниил заметил, что они в Казани очень узкие. Казалось, что две повозки в них не разъедутся и сражаться в таких улицах трудно. Враг может быть всюду: в домах за окнами, за заборами, на крышах, и всего-то полусотня в силах остановить тысячу воинов. Исходив всю западную часть города и не увидев для наступающих никакого простора, Даниил подумал, что для продвижения вперёд надо будет использовать не только улицы, но и дворы.

Уже в сумерках весеннего дня Даниил вернулся на царский двор. Он устал, проголодался и не чаял добраться до покоя, где ждал его Иван Пономарь. И тут его встретил Каюм.

— Меня отпускают в Арск, — сказал он, едва сойдясь с Даниилом. — Царь помнит моего бабая и шлёт ему поклон.

— И когда же ты едешь?

— Не я, а мы с тобой! И сегодня же мы уезжаем. Я волен лишь один день и две ночи. Или ты передумал?

— Нет-нет, я готов. Вот только у меня нет коня. И я хочу есть.

— Какой разговор, кунак! Будет тебе хороший конь. И еды возьмём. Только ты прихвати в подарок моим трём сёстрам, пяти племянницам, четырём тёткам, ну и матушке — всем по иголке и по катушке ниток. Ведь не разоришься же?

— Я порадую твоих сестёр, племянниц и тёток, да и матушку, — повеселев, ответил Даниил.

— Ты, Тарх, добрый купец, я это знал. — И Каюм похлопал Даниила по плечу. — Иди же собирайся и приходи в конюшню.

Игра стоила свеч, и Даниил согласился на всё. Он забыл об усталости, о том, что голоден. Ему было известно, что в Москве ни у кого из воевод нет ясного представления о том, что это за городище — Арск. И он поспешил собраться в путь.

Спустя каких-то полчаса Даниил простился с Иваном и наказал ему: — Ваня, прежде всего найди человека, кому можно доверить наш товар. А ещё, и это самое главное: в Арске я не стану задерживаться и вернусь обратно вместе с Каюмом через две ночи. Запомни. Это значит послезавтра утром. Ежели меня не будет, иди к Шиг-Алею и бей тревогу.

— Так и сделаю, брат. У тебя две ночи в отлучке, и только…

— Будь здоров, Ваня. — Даниил похлопал Ивана по плечу и поспешил на хозяйственный двор.

Каюм ждал Даниила в конюшне. Близ него на скамье лежали сабли с поясами, кольчуги, луки, колчаны со стрелами.

— Это всё для нас с тобой? — спросил Даниил.

— Что поделаешь, кунак! У Сафа-Гирея здесь остались друзья, и они грозят нам насилием. И вчера дворовый Шиг-Алея, что с нами был в Москве, уже исчез.

— Как исчез?

— Да очень просто: схватили где-нибудь на улице и уволокли. Ладно, не буду рассказывать страсти. Пора в путь.

Друзья покидали Казань, когда стражи уже собирались закрывать ворота. У Арских ворот Даниил вновь увидел стража-толстяка. Но на этот раз он даже не заметил Даниила. Каюм нагнулся к стражу, что-то сказал и приложил руку к сердцу, три раза поклонился и показал рукой на дорогу. Надо думать, он узнал Даниила, но не подал виду.

От Казани в полуверсте дорога сразу убежала в лес, потом выбежала на луговой простор. В отсветах вечерней зари обочь дороги катила свои воды навстречу путникам какая-то речка. Даниил спросил:

— Это не Казанка?

— Она самая. Почти до Арск а наша спутница.

— Если бы. Мы-то против течения едем.

— Верно.

Вскоре впереди показалось селение. Каюм догадался, что его спутнику интересно знать, по каким местам они едут. Сказал:

— Это улус Бирули. А дальше будем проезжать улус Челгуча, потом Курнакчи. — Разговорчивый Каюм был верен себе, любил просвещать кого-либо, если тот внимательно слушал его. — В этих улусах всегда собираются воины со всего восточного царства, когда царь выступает в поход. Даже верхние черемисы спускаются по реке Вятке сюда. Ещё удмурты, если с черемисами не дерутся. Вятка — река воинов.

— А Кама?

— На Вятку-то я ходил с бабаем, а про Каму не знаю. Туда не ходил.

Ночь Каюм и Даниил провели в пути. На рассвете они увидели впереди большой холм и на нём городище Арск. Чем ближе они подъезжали, тем холм становился выше и был уже похож на гору. Городище окружали крепкие и высокие деревянные стены с угловыми башнями.

— Вот он какой, наш Арск! Попробуй одолеть его! — в восторге воскликнул Каюм.

Кони долго шли на подъём. Но вот и городские ворота. Перед ними подвесной мост, но сейчас он был опущен. Из башни близ моста, очевидно, заметили всадников, и ворота тотчас открылись. Воины приветствовали Каюма.

— Давно тебя не видно, Каюмка, — сказал старший из воинов, крепкий, широкоплечий, с узкими чёрными глазами Олдяз.

— Так на службе я. Вот бабая приехал навестить. А кунак Тарх со мной. Подарки везёт моим сёстрам и племянницам.

— Ты, Каюм, поезжай домой, а я должен показать чужака мурзе Тюрбачи.

— О, Магомет наш пророк! Так Тюрбачи я сейчас на чашку кумыса позову. И ты приходи, Олдяз. Я ведь в Москве был, много расскажу про неё.

— И пришёл бы, да служба. — Олдяз повернулся к Даниилу. — А ну, сойди с коня!

— Что тебе от меня нужно? — спросил Даниил.

— Вот сейчас и узнаешь. А ну слазь!

Из башни вышли ещё три воина. Олдяз приказал им:

— Ссадите этого с коня.

Но Даниил в это время спешился сам, молвил Каюму:

— Возьми коня. Там в суме подарки твоим сёстрам.

— Как я оставлю гостя! — наседал на Олдяза Каюм.

— Вот и оставь, мы приведём. — И Олдяз велел одному из воинов: — Проводи Каюма и лошадь возьми.

Воин взял лошадей Даниила и Каюма под уздцы и повёл их. К Даниилу тотчас подошли два воина с обнажёнными саблями, отобрали у него оружие и отдали Олдязу. Даниил сказал ему:

— Я подданный царя Шиг-Алея, и вы ответите за насилие.

— Ты урус, а им в Арске не место, — ответил Олдяз.

— Зачем урус? Я купец Тарх.

— Молчи! От Москвы тебя ведут и знают, кто ты. Да и сам всё скажешь!

Даниила вели вдоль крепостной стены, потом свернули в узкий переулок, вышли на площадь и остановились у ворот низкого, большого дома. Один из воинов постучал в калитку. Она открылась, выглянул человек, и вскоре ворота распахнулись. Даниила ввели во двор, ворота захлопнулись, и он ощутил в душе холод. Он почувствовал, что-то должно произойти с ним жестокое, чего он никак не предполагал. Его провели вглубь двора, и он оказался в конюшне. За стойлами распахнулась дверь, и Даниила ввели в светлую рубленую клеть с окном, выходящим в сад. Его подвели к скамье и усадили на неё. Всё делалось молча. Даниил сел. Он понял, что сопротивляться бесполезно: оба воина были сильнее его, и эта сила ощущалась в каждом их прикосновении к нему.

Пришёл Олдяз. Он распахнул дверь и стоял возле неё в поклоне. И появился выше среднего роста татарин лет тридцати пяти, с суровым и властным лицом, с холодными чёрными глазами. Это был большой арский мурза Тюрбачи, сторонник хана Сафа-Гирея. Весь Арск был под его властью. В руках Тюрбачи держал плеть. Он подошёл к Даниилу и, постукивая плетью по ладони левой руки, сказал по-русски:

— Я знаю, что ты из Москвы, что ты русский, хотя и вырядился в нашу одежду. Зачем ты явился в Арск?

Даниил понял, что говорить, будто он не русский, а татарин, было бессмысленно. Его знания татарского языка были всё-таки скудны. Оказалось, что он не знает, как по-татарски называется кукла или конское копыто. К тому же его «вели» из Москвы. Вот только кто? Уж не Каюм ли? Однако ответ на вопрос мурзы у него был готов.

— Меня пригласил в гости кунак Каюм.

— А много ниток, много иголок зачем тебе?

— Я торговый человек.

— Ты не купец, ты гяур[18]! Мой человек видел, как ты торговал в Москве и по пути из Москвы. Вскоре бы ты проторговался и стал нищим. Потому говори, зачем ты появился в Арске? Кто тебя прислал, уж не сам ли царь Иван?

— Я же сказал, что я торговый человек и приглашён в гости.

— Тебя не приглашали. Ты сам напросился. Говори правду.

Мгновенным движением Тюрбачи взмахнул плетью, и она, просвистев, ударила Даниила по ногам выше колен. Боль обожгла, перехватило дыхание. В Данииле закипела ярость: его ещё никто ни разу не бил. Но он понял, что ярость нужно погасить. Тюрбачи был не из тех, кого можно было удивить сопротивлением. Это был один из самых стойких сторонников хана Сафа-Гирея, и он не удалился вместе с ханом в изгнание, а остался в царстве, чтобы помочь тому вернуть престол. В Данииле он увидел человека, который, пользуясь возвращением царевича Шиг-Алея, способствовал утверждению в Казанской земле господства Москвы. И Тюрбачи считал, что вырвать из этого «купца» признание, с чем он послан в царство, — дело его чести. К тому же Тюрбачи с чистой совестью вознаградит племянника Мунчу, который и вёл «купца» от Москвы. И плеть просвистела вновь, на этот раз ударив Даниила по плечу.

— Правду, только правду, — прошипел Тюрбачи.

— Я купец, и другой правды у меня нет.

— Сейчас приведут сюда Мунчу, что приходил в лавку Тюбяк-Чекурчи, и он скажет, какой ты купец из дворянских палат на Сивцевом Вражке. Говори правду, гяур! — И плеть дважды обожгла спину Даниила.

Несдержанность мурзы Тюрбачи была тоже чертой его характера. Умноженная на ненависть к русским, она ослепила его. Он приказал воинам стащить с Даниила верхнюю одежду, снять исподнюю рубаху и, когда это было исполнено, принялся бить его по обнажённой спине. Даниил лишь успел закрыть руками лицо. Но Тюрбачи в ярости хлестнул его по темени. Даниил потерял сознание и упал.

— Фу, курдюк ты, а не купец! — Тюрбачи пнул Даниила ногой и отошёл. — Спрячь его в нижней клети, — приказал он Олдязу, с тем и покинул конюшню.

Миновало две ночи после отъезда Даниила в Арск, а он не вернулся в Казань в назначенное время. И Иван понял, что надо действовать и спасать Даниила. Нужно, как сказал Даниил, идти к Шиг-Алею и просить, требовать, чтобы немедленно были отправлены в Арск люди, способные предотвратить беду.

Однако, толкаясь на царском дворе два дня, Пономарь заметил, что в стане Шиг-Алея тоже проявляется какое-то беспокойство. Как перед грозой, все вели себя тихо, оглядывались, смотрели на небо. У ворот на царский двор в три раза больше стражей. Нукеры Шиг-Алея никуда не отлучались от дворца. Всё это навело Ивана на мысль о том, что в Казанском царстве назревают события, могущие прервать торжество Москвы по поводу «вечного мира» с Казанью. Да, Сафа-Гирей низложен и греется где-то под солнцем Бахчисарая, но не увёл же он с собой всю татарскую родовую знать, которая не хотела родниться с Москвой, и не только в самой Казани, но и по городам и улусам оставались сторонники Сафа-Гирея, готовые помочь ему вернуться на царство.

Послушав какое-то время звон набатного колокола в душе, Иван отправился из конюшни, куда забрёл, не зная, где найти себе место, прямиком в царский дворец. Все приближённые Шиг-Алея хорошо понимали русскую речь, и Пономарь легко объяснил причину своего появления во дворце. Ивана привели в царские покои. Перед ним оставалась одна дверь, за которой находился Шиг-Алей.

Царь сидел в окружении приближённых, и разговор у них шёл о том же, о чём думал и Пономарь, — о шаткости престола под Шиг-Алеем, о назревающих событиях в государстве. И один из вельмож, крупный и мужественный князь Шемордан, земли которого располагались на реке Вятке, сказал то, что давно беспокоило его:

— Нам, царь Казанский Шиг-Алей, надо бояться происков арской родовой знати и всех, кто затаился в Арске после бегства Сафа-Гирея. Там логово змей, и пора бы бросить их в железный каган и сжечь. А первым того заслуживает мурза Тюрбачи.

У царя Шиг-Алея были свои люди в Арске, и он знал от них, какими помыслами жил и живёт мурза Тюрбачи. И всё сводилось к тому, чтобы взять его немедленно под стражу и наказать за измену. Но нужен был повод, хотя бы малый. Пока Тюрбачи не давал такого повода и вёл себя тихо. «Где найти этот повод? Подбрось Шайтан ему палку под ноги, пусть споткнётся», — молил Шиг-Алей, когда к нему подошёл придворный и что-то прошептал на ухо. Шиг-Алей посветлел лицом. Лишь только придворный ушёл, он сказал:

— Вот что, знатные люди Казанского царства. Князь Шемордан прав, пора действовать. Мне стало известно, что в Арске пропал родной брат Алексея Адашева, любимца царя Ивана Васильевича. Многие из вас его помнят: он ехал с нами от Москвы. Потому велю князю Шемордану поднять в седло тысячу воинов и сегодня же отправиться в Арск. Тебе, князь Шемордан, говорю: без брата Алексея Адашева и без всех повязанных арских мурз не появляйся. Милуй только отца Каюма — мурзу Умерчи. Он и его близкие — верные слуги нашего престола. Да захвати с собой Ивана Пономаря. Он сейчас в приёмном покое сидит.

Князь Шемордан поклонился и ушёл.

Ещё и вечер не наступил, как он повёл тысячу отборных воинов на Арск. Мчались рысью. Решил князь подойти к Арску в полночь: и шума меньше и драки не возникнет, считал он.