Воины света. Меч ненависти

О соколах и волках

Альфадас смотрел на длинную извилистую дорогу, по которой они маршировали уже несколько часов. Полтора дня войско двигалось почти все время в гору. Сначала через леса, мимо невысоких отрогов, но вскоре путь сделался труднее. Он узко вился между острыми скалами и наконец стал карабкаться по отвесной стене между небесами. С левой стороны зияла пропасть, настолько глубокая, что казалось, будто они уже на небе. Справа поднималась отвесная стена, а над ней опять же сияло голубое небо. Некоторые мужчины не выдерживали, и им завязали глаза, поскольку они не могли выносить вида пропасти. Трое лежали привязанными к саням, потому что не хотели идти дальше. Неужели красота земли, простиравшейся у ног, лишала их рассудка? Этот мир был такой не похожий… А еще амулеты, лишавшие зиму силы. Это место не было создано для людей. Только смерть позволяла остаться здесь навсегда.

Альфадас отер пот с лица. Высоко над ним послышался негромкий стук ледоруба. Сверкающие каскады льда то и дело преграждали путь. Эльфы послали вперед отряд, устранявший эти препятствия. Граф Фенрил был умелым руководителем. И он был на удивление отзывчив по отношению к людям. До сих пор различные народы уживались довольно мирно. «По крайней мере склок можно было не опасаться», — подумал Альфадас. Он был убежден в том, что они не случайно вскоре встретятся с беженцами. Эта встреча наверняка была запланирована. Так люди могли почувствовать себя защитниками. От кого им защищать эльфов-беженцев посреди льдов? Флот троллей находится за много сотен миль, сообщил Альфадасу граф Фенрил. Беженцам вообще не нужен эскорт. Это должно было быть ясно каждому эльфу. Герцог надеялся, что его люди не разгадают эту хитрость. А то еще решат, что к ним относятся как к детям.

Куски льда с грохотом прокатились по утесу. Альфадас увидел, как они коснулись серых валунов в глубине и как исчезли в пропасти, закутанные в пелену серебристых брызг. Впереди послышался сигнал рога. Путь снова был свободен. Длинный караван из людей, эльфов и собачьих упряжек медленно тронулся в путь.

Странно было шагать по заснеженным землям и не ощущать холода. Ветер ударил в лицо Альфадасу, стал трепать его тяжелый красный плащ, но не кусал кожу, как это обычно бывало. Зима лишилась колючек. Вне всякого сомнения, так было приятней. Альфадас хорошо видел иней на шерсти собак и мог себе представить, насколько убийственным должен быть мороз. Вполне вероятно, что дыхание оседало бы на его бороде, если бы не амулет. Холод растрепал бы его маленькое войско, возможно, даже убил самых слабых. Поэтому спасибо, что эльфы их защищают. Но, тем не менее, сохранялось впечатление, что это неправильно: идти по миру из снега и льда и не чувствовать зимы.

Альфадас обошел обломок скалы. Все слишком хорошо, если он находит время размышлять, что у них одной заботой меньше. Выбитая в камне тропа становилась все уже и уже. Интересно, сколько времени понадобилось, чтобы прорубить этот проход на утес? Не видно было следов кирки. Казалось, она образовалась сама собой. На пути не встречалось отвесных склонов! Может быть, эту извилистую тропу создала магия?

Альфадас оглянулся на поросшие снегом леса, которые они оставили позади. Вот, значит, какова родина Сильвины. Никогда прежде не бывал он в горах Сланга. Они считались диким, негостеприимным местом. Нигде не было столько наделенных душой деревьев, как там. О лесе ходило много историй. Говорили, что магия здесь настолько сильна, что возникают неожиданные магические феномены. Вот как в грозу никогда не знаешь, куда ударит молния, так и в зачарованном лесу никогда нельзя быть уверенным в том, что не станешь жертвой магии. Сильвина рассказывала ему много легенд о том, как ночью чужаков опутывали и душили терновые шипы. Некоторых путешественников охватывало безумие, заставлявшее бродить по кругу. То и дело пришедшие в лес лишались сил и за ночь превращались в стариков. Земля была столь же опасной и непредсказуемой, как и ее обитатели. Никто в здравом уме не заходил туда по доброй воле.

На протяжении двух последних дней Сильвина избегала его. Очевидно, она верно поняла прощальные слова, обращенные к Асле. Он в Альвенмарке потому, что его вынудили, и он хочет вернуться на родину. Союз между ним и эльфийкой распался. И не он разрушил его. Так что пусть не надеется!

Альфадас поскользнулся и вынужден был ухватиться за скалу, чтобы не упасть. Дорога обледенела. Авангард посыпал дорогу пеплом последнего костра, но это была капля в море.

Никогда прежде герцог не поднимался настолько высоко в горы. Здесь не росли ни деревья, ни кусты. Альфадас снова подумал о том, что люди здесь лишние. Слишком красиво…

Помимо воли мысли его заполнила мауравани. Нужно больше думать о том, куда идешь, чем размышлять о ней. Ей не должно быть места в его голове! Почему только он не может освободиться от нее? У него есть жена, которая его любит, и двое прекрасных детей! Что может предложить ему Сильвина взамен? Только разочарования!

Взгляд Альфадаса снова скользнул по дикому горному пейзажу, который они оставили позади. В глубине пропасти было что-то жутковатое. Она притягивала. Герцогу пришлось сопротивляться желанию подойти к ней слишком близко. Интересно, чувствуют ли другие мужчины то же самое? Когда поднимаешься так высоко и находишься настолько близко к небу, начинаешь ощущать себя птицей. Можно даже подумать, что умеешь летать.

Кроме того, подъем необычайно истощил. Герцог тяжело дышал, несмотря на то что двигались они довольно медленно. Что-то лишало его воздуха. То же самое происходило и с другими людьми, шедшими рядом. Все стонали и тяжело дышали, словно на гору всходило войско из стариков.

Альфадас поднял взгляд. Еще пятьдесят шагов, затем узкий поворот. Некоторые из его людей шагали слишком близко к пропасти. Новый мир и магия, защищавшая от холода, ободрили их. Другие маршировали почти голышом, разрисовали тела причудливыми рожами, чтобы быть похожими на берсерков. Ему придется поговорить с воинами, прежде чем завтра они свернут лагерь. Эта излишняя храбрость до добра не доведет.

Крик заставил герцога вздрогнуть. На расстоянии двух вытянутых рук от него упал человек. Его голубые глаза были широко раскрыты. Они сверкали. Раскинув руки, словно крылья, он рухнул в пропасть.

Теперь к краю дороги подошел и Альфадас. Глубоко внизу он увидел, как несчастный ударился о валун. Во все стороны брызнула кровь. Но мужчина продолжал падать, пока его не поглотила мгла. Пока Альфадас смотрел в пропасть, раздался второй крик. Пронзительнее и безумнее. Сложив крылья, с неба рухнул белоснежный сокол. Он тоже исчез в тумане у подножия отвесной скалы.

Подавленный герцог отошел от края.

— Вперед!

Колонна остановилась. Несколькими грубыми выкриками Альфадас подстегнул людей. Сделал он это и ради того, чтобы не думать о мертвом. Он уже забыл его имя, но хорошо помнил, как тот подошел к нему в Хоннигсвальде. Сначала он держался очень отстраненно, но потом вошел во вкус. Это был кузнец, который изобрел алебарды.

Но что больше всего занимало Альфадаса, так это выражение лица мужчины. Кузнец не упал, он прыгнул. И при этом выглядел счастливым!

Герцог уставился на дорогу. Еще час, быть может, больше, и они одолеют стену. Что бы ни охватило кузнеца, нужно надеяться, что оно не коснется других!

Альфадас ошибся. Прошло более двух часов, прежде чем они оставили отвесную стену позади и выбрались на широкую равнину. Пока герцог перестраивал солдат после выхода с узкой тропы, к нему подошли Олловейн и граф Фенрил. Оба эльфа в белых одеждах почти сливались с заснеженной равниной.

У Фенрила были теплые светло-карие глаза. Полные губы и всклокоченная волнистая шевелюра придавали ему менее отчужденный и холодный вид по сравнению с остальными эльфами. На нем были простой элегантный белый камзол и шелковый плащ, вздымавшийся от малейшего дуновения ветра. Не сразу Альфадас заметил сокольничью перчатку на левой руке Фенрила.

— Герцог, скоро стемнеет, — начал граф, не тратя времени на вежливые фразы. — Я бы предложил войску двигаться до наступления темноты, чтобы еще немного отойти от пропасти. Я беспокоюсь.

— Почему? — Альфадас пристально посмотрел на эльфа. Неужели он что-то утаил?

— Это все воздух. На высоте он иной. Большинство эльфов не замечают этого. Мы просто начинаем чаще дышать, когда прикладываем усилия. Но твои люди… Не знаю, как отреагируют на это они. О кобольдах известно, что некоторые впадают в экстаз и перестают владеть собой. У них начинаются галлюцинации, им видятся странные вещи.

— Например, что они умеют летать? — резко спросил Альфадас.

Олловейн смущенно отвел взгляд. А граф кивнул.

— Да, такое уже случалось.

— Ты должен был сказать об этом раньше!

— Мы думали, что с твоими людьми ничего не случится, потому что они выше ростом и сильнее.

— Есть ли еще что-то, от чего, по твоему мнению, моим людям не будет вреда, граф? Я был бы очень благодарен, если бы ты в будущем вовремя предупреждал, если тебе в голову придет какая-нибудь мелочь, которая может угрожать жизни моих людей.

Альфадас говорил все громче и громче, и некоторые воины уже начали оборачиваться на них. Они говорили на языке эльфов, и фьордландцы не могли понять, о чем беседа. Велейф Среброрукий с любопытством поглядывал на них. Заинтересовался и Ламби.

— Ты не мог бы говорить тише, Альфадас? — Олловейн поднял руки, пытаясь успокоить его.

— Есть ли еще проблемы, связанные с какими-либо надеждами с вашей стороны? — не отступал Альфадас.

Ему было трудно снова не сорваться на крик.

— Свет на льду, — произнес Олловейн. — Он может ослепить.

— Это временно, — быстро произнес Фенрил. — Мы прекрасно понимаем, что хорошо, а что плохо для твоих людей. Свет на льду не представляет опасности, просто неудобства. Такой эффект знаком нам по поведению кентавров и фавнов. Кобольды на это внимания не обращают. Предотвратить неприятности очень легко. Твои люди просто должны надеть кожаные повязки с узкими прорезями. Тогда глаза будут защищены.

Альфадас поглядел на небо. За последний час натянуло тучи. Солнце висело низко над горизонтом. Скоро станет темно. Сегодня можно не опасаться ослепнуть от снега. Об этом ему доводилось слышать. Охотники, уходившие зимой далеко на север, рассказывали. Слепота могла продлиться несколько дней.

— Я позабочусь о том, чтобы мои люди защитили себя. Следует ли мне знать что-нибудь еще?

Граф улыбнулся.

— Прости меня. Я должен был подумать о разреженном воздухе. Но ведь у меня нет опыта общения с людьми. — Он умолк. — Есть еще кое-что. Скажи людям, чтобы, если мы попадем в буран, сразу останавливались на том месте, где их застигнет непогода. Амулеты защитят их от холода. Но в снежной круговерти очень легко заблудиться. Маршевая колонна рассыплется и развеется по ветру. Во время бури важно не двигаться с места. Если случится такое, я на время приму командование. Моя свита расскажет твоим людям, как себя вести.

— Что это значит? Я утрачу командование, если пойдет снег?

— Только если начнется буря, — попытался успокоить его Олловейн. — Ты и представить себе не можешь, насколько смертоносна стихия, снежный буран здесь, на равнине. Если не отыскать укрытия, тебя просто унесет.

Альфадас не понимал, почему должен подчиняться требованиям Фенрила уже сейчас.

— Решим, если начнется буря. — Он указал на тучи. — Нас ждет буран?

— Нет, всего лишь метель.

Фенрил вдруг поднял левую руку. На нее приземлился белый сокол. В клюве у него был испачканный кровью защитный амулет.

Альфадас глядел на птицу, ничего не понимая.

— Это же… кузнеца. Человека, который упал с обрыва. Ты приказал птице вернуть амулет! Ты знал, что произойдет!

— Нет, нет, нет! — Граф Фенрил решительно покачал головой. — Я просто приказал Снегокрылу возвращать потерянные амулеты. Они очень ценны, Альфадас, для того чтобы создать такой амулет, требуется очень много времени. Мы должны получить их для наших детей! Их не так просто заменить. Я предполагал, что будут погибшие, до которых непросто добраться. Поэтому взял с собой сокола. Я не умею глядеть в будущее, герцог! Я настолько же был готов к тому, что кто-то упадет во время подъема, как и ты. Но даже без всякого волшебства мне было ясно, что в любом случае будут потери. Это война!

Альфадас развернулся и молча пошел прочь. Граф был прав. То, что эльф сделал, было разумно. И тем не менее герцогу было неприятно, что Фенрил сознательно готовился к гибели людей. Его, Альфадаса, первые смерти захватили врасплох.

Он осознал, как давно не был в Альвенмарке. И в то же время испугался, что в Фирнстайне его видели таким, каким казался ему сейчас граф Фенрил. Его план был необходим. Но подготовиться к тому, чтобы снять с недосягаемых трупов амулеты, казалось Альфадасу слишком бесчеловечным. Его ошибка! Чего можно ожидать от эльфов?! Как они могут быть человечными?

— Что с тобой? — Олловейн двинулся следом.

— Ничего! — устало отмахнулся Альфадас.

Он просто хотел побыть один, насколько это возможно для герцога посреди войска.

— Граф Фенрил хотел бы знать, не обидел ли он тебя чем-то. Если это так, он передает свои извинения.

— Мне нужно кое о чем подумать. Передай графу, что все в порядке.

Это было ложью, но у Альфадаса не было сил спорить с эльфом о том, чего тот не мог понять. Это происшествие с соколом… Это было логично, но насколько пугающе!

Альфадас шагал вместе со своими людьми. Как и остальные, он нес сумку с припасами. Герцог отказался ехать на одной из немногих лошадей. Его беспокоило, что он не может вспомнить имя кузнеца. Он говорил с простыми крестьянами, которые никогда прежде не видели земли, целиком состоящей из льда и скал. Земли, на которой никогда ничего не вырастет и за которую, тем не менее, сражаются. Он говорил с молодыми воинами из лейб-гвардии короля, которые присоединились к ним последними. Им не терпелось поучаствовать в первой битве, и они скрывали страх за хвастовством.

Больше всего Альфадасу хотелось быть с Ламби и его ребятами. Военному ярлу удавалось ни на минуту не снимать доспех мрачноватого юмора. У его воинов создавалось впечатление, что его ничто не может озадачить. И это придавало мужества. Казалось, что, пока он рядом, ничего плохого случиться не может.

Альфадас пожалел, что не умеет быть таким, как Ламби. Люди в его войске считали его, своего герцога, непобедимым. Это была хрупкая слава. Он предпочел бы быть человеком, способным даже в поражении отпустить в адрес врагов грязную шутку и источать уверенность, что следующий бой пройдет лучше. Первое же поражение уничтожит доверие к нему. А как можно победить троллей?

Свои мысли Альфадас оставил при себе. Он шагал дальше, затем помог разбить лагерь. Они натянули защитные стены от ветра. На льду невозможно было разжечь огонь. Но эльфы поставили большие медные миски на ножках, и в них заплясало пламя. Несмотря на то что никто не мерз, люди небольшими группками собрались у немногих костров. Их свет вселял надежду, что темнота пройдет.

Альфадас отдал приказ забить нескольких овец. От одного запаха жареного мяса настроение у людей улучшилось. Они порезали мясо на широкие полосы и принялись бросать их на угли в жаровнях и печь, пока не образовывалась темная корочка.

Герцог наблюдал за тем, как Ронардин, страж моста в Филангане, смотрел на них со смесью восхищения и отвращения. Наверняка за все столетия своей жизни он не съел ни единого куска, который был бы снаружи зажарен до черноты, а внутри был сырым и кровоточил.

Эльфы принесли легкий сидр, не ударявший в голову, но приятный на вкус. Также раздали хлеб с травами, сушеное мясо и немного меда.

У одного из костров Альфадас услышал голос Велейфа. Скальд пел песню об одиноком охотнике, который зимней ночью ушел на промысел, чтобы оградить семью от голодной смерти. Ему потребовалось всего две строфы, и вокруг тут же стало тихо. Смолк даже грубый смех ребят Ламби.

Альфадас отошел от лагеря. Он бежал от мыслей об Асле и детях. Если они хотят победить, то он должен быть таким, как граф Фенрил. Нужно думать наперед. Моральный дух людей поддержат Ламби и Велейф. А его задача — холодный расчет, только так можно победить врагов, слишком сильных для людей. Хорошо, что сначала им предстоит оборонять крепость, стены которой защитят их от ближнего боя с троллями.

Внезапно снег перед герцогом пришел в движение. Из белизны показалась фигура, хорошо замаскированная тяжелой белой шерстяной накидкой. Сильвина.

— Почему ты не в лагере? — удивленно спросил Альфадас.

— Если смотреть в огонь, будешь плохо видеть в темноте.

— Неужели нам нужно, чтобы кто-то нес стражу этой ночью? Фенрил говорил, что тролли далеко.

Сильвина презрительно засопела.

— Он всего лишь нормирга. А я мауравани и знаю, что охотник, который недооценивает свою добычу, сам превращается в нее. В Вахан Калиде все думали, что находятся в безопасности. А теперь я знаю, что в Альвенмарк вернулись тролли. И знаю, что они хотят обрести прежнюю родину. Этих двух причин достаточно, чтобы не укладываться в Снайвамарке спать у костра.

Альфадас подумал о том, насколько близки были они когда-то.

— Ты всегда начеку, не так ли? Что я сделал тогда, что ты оставила меня?

— Сейчас не время и не место говорить об этом, — резко сказала она и отступила в темноту.

— А будет ли когда-нибудь время и место для этого разговора? — зло крикнул Альфадас ей вслед.

Гнев его был адресован не охотнице. Он злился из-за того, что этих немногих ее слов оказалось достаточно, чтобы настолько сильно вывести его из равновесия.

Сильвина остановилась. Медленно повернулась.

— Ты прав, сын человеческий. Никогда не будет легко говорить о том, что было. А через несколько недель мы, возможно, будем оба мертвы. Ты имеешь право знать. Как ты думаешь, почему я пришла к тебе в Другой мир?

Это был тот самый вопрос, которым Альфадас часто задавался на протяжении последних нескольких недель. И не находил на него ответа.

— Может быть, потому что тебя попросил об этом Олловейн?

Теперь Сильвина стояла прямо перед ним.

— Нет, — с улыбкой произнесла она. — Этого он не сделал бы никогда. Напротив, он опасался брать меня с собой, потому что боялся, что мое присутствие разозлит тебя.

Ее волчьи глаза не отпускали его. Она была по-прежнему прекрасна. По крайней мере для него.

— Я пришла в Другой мир посмотреть, какой ты отец. Я знала, что у тебя есть жена. И подумала, что у тебя должны быть и дети. Я хотела посмотреть на них… Хотела узнать, как ты растишь их. Как к ним относишься. Как они смотрят на тебя.

Альфадас почувствовал, как к горлу подступил комок. Подумал об Ульрике, как тот серьезно слушал, когда он рассказывал о честном бое. О Кадлин, заразительный смех которой заставлял забыть о гневе и всех маленьких катастрофах, в которых она участвовала.

— У тебя есть еще один сын, Альфадас, — негромко произнесла эльфийка. — Его зовут Мелвин.

Этого не может быть! Ее слова настигли его, словно удар грома. Во рту пересохло.

— У людей и эльфов не может быть детей. — Он с трудом мог говорить.

— Да, так считают. Это… противоестественно? Он был зачат в любви. Это противоестественно?

Внезапно Альфадаса снова обуяла ярость.

— Почему ты убежала? Почему ничего не сказала? Ты украла его у меня. Почему ты рассказываешь мне о ребенке, которого я не увижу никогда?

Ярость схлынула так же внезапно, как и появилась. Невольно вспомнились все одинокие часы детства, когда он мечтал об отце. Олловейн по-настоящему старался… Но иметь отца — это совсем другое.

— Я должна была поступить так. Из-за Эмерелль. — Губы Сильвины дрожали. — Сын Нороэлль. Он тоже был ребенком, которого не должно было быть. Ублюдок, эльф только наполовину. Она приказала убить его. И навеки изгнала Нороэлль. Ты же знаешь…

— Да… — Голос Альфадаса звучал отчаянно и хрипло.

Он знал, что произошло. Он ведь принадлежал к числу тех, кто в конце концов отыскал сына Нороэлль. Он мог понять, почему Фародин и Нурамон отказались выполнить приказ своей королевы.

— Я боялась, что Эмерелль обречет на смерть и нашего ребенка. — Голос Сильвины прервался, она говорила слишком быстро. Альфадас догадывался, что ей очень давно хотелось поговорить об этом. — Моя любовь к тебе никогда не угасала. И несмотря на это, я ничего не могла сказать. Ты не отпустил бы меня. А если бы ты пошел со мной, наша тайна была бы раскрыта. Ты был слишком тесно связан с двором, чтобы просто уйти со мной в глушь лесов в горах Сланга. Эмерелль узнала бы, что случилось. Но поскольку никто ничего не знал, однажды утром я просто исчезла, не сказав ни слова, и все подумали, что капризная мауравани просто последовала зову лесов, совершенно не думая о том, что, возможно, разбила сердце сыну человеческому… Я знаю, другие эльфы думают о моем народе именно так. И, конечно же, никто при дворе не удивился моему исчезновению.

— Нет, — признался Альфадас.

Он помнил, что даже холодная, неприступная Эмерелль пыталась утешить его. Мауравани — как ветер, сказала она тогда, они просто не созданы для того, чтобы долго находиться в одном месте. Ему это не помогло. И только встреча с отцом оживила Альфадаса. Сопровождать его в поисках сына Нороэлль было великолепным поводом избегать двора королевы, где все напоминало о Сильвине. Да, он даже ушел из Альвенмарка, чтобы больше никогда не вернуться.

— Каков он, мой сын? — спросил он, пытаясь представить себе ребенка, в котором сплелись черты его и Сильвины.

— У него мои глаза, — с улыбкой сказала она. Провела рукой по его волосам. — И твои уши. Это его злит. Он считает это недостатком — то, что уши выглядят не так, как мои или волчьи. Я не сумела его разубедить.

— А почему он сравнивает себя с волками? — удивленно поглядел на нее Альфадас.

— Волки очень хорошо заботятся о своих щенках. Вся стая присматривает за мальчиком. А если с матерью что-то случается, другие самки стаи выращивают малыша.

Герцогу потребовалось мгновение, чтобы понять, что она хотела этим сказать.

— Ты… Ты отдала моего сына волчьей стае? Это… Скажи, что это неправда!

— Все не так. Я пошла в стаю и стала ее частью. Я охотилась и жила с ними. Я не отдавала Мелвина. Я находилась там почти все время.

— Ты вырастила его среди волков! — Альфадас не мог понять того, что слышал. — Среди зверей!

— Эти звери никогда не считали его полукровкой, несмотря на то что он так сильно отличается от них. Из всего выводка, с которым он рос, осталась в живых только старая волчица. Они все приняли его как брата, он нашел свое место в стае. Нигде больше ему не удалось бы обрести его! Я не осмеливалась показать сына даже своему народу, поскольку они могли согласиться с Эмерелль. Никогда прежде не рождался мальчик — наполовину человек и наполовину эльф. Может быть, мауравани тоже решили бы убить его. Поэтому я ушла в леса у подножия Головы Альва. Туда никто не ходит! Это место считается проклятым. Никто из моего народа не задавал вопросов об этом. Нет ничего необычного в том, что кто-то из нас выбирает одиночество. Это они принять могут… Но ребенка? Может быть, они приняли бы и его… Я не знаю. Рассказать о нем значило бы играть жизнью Мелвина.

Альфадас попытался представить себе младенца, лежащего среди волчат.

— Они могли растерзать его. Ребенок, находящийся в безопасности среди волчьей стаи… Как тебе могло прийти в голову жить с ребенком среди жестоких тварей? Неужели твое сердце настолько холодно? Неужели тебе безразлична его жизнь?

— Ты не знаешь, о чем говоришь. — Сильвина разочарованно смотрела на него. — Ты вообще не хочешь меня слушать, не так ли? Тебе неинтересно.

— Как ты можешь так говорить? Он мой сын! Он… У него есть еще что-то от меня, кроме ушей?

Эльфийка мягко улыбнулась.

— Да, гораздо больше. Он все время о тебе спрашивает. Поэтому я и пошла в Вахан Калид. Я хотела встретиться с Олловейном и попросить его помочь мне попасть в мир людей. — Она покачала головой. — Но вместо этого он стал просить меня. Он поручил мне охранять женщину, которую я боялась больше всех созданий Альвенмарка. Эмерелль, из-за которой я ушла в глушь.

Альфадас огляделся, проверяя, не слушает ли их кто. Только потом он осмелился спросить:

— Это ты? Ты стреляла в королеву?

Сильвина долго глядела на него, не отвечая. С каждым ударом сердца Альфадас чувствовал себя все более и более неуверенно. Это было так не в духе мауравани! Раньше она всегда была прямолинейна. Ее ответы следовали без промедления. И она всегда говорила правду, не обращая внимания на то, вредит ли она себе или кому-то другому. Хочет солгать?

— Я не стреляла в Эмерелль, — наконец сказала Сильвина. — Она королева. Я не имею права убивать ее. И тем не менее Олловейн не мог найти никого хуже для того, чтобы присматривать за Эмерелль. Я отыскала лучника, который хотел убить ее, когда она находилась на кормовом возвышении своего корабля. И ничего не предприняла. Она представляет опасность для нашего ребенка, Альфадас. Я не могу защищать ее!

— Но ведь ты помогла им во время бегства из города. Ты… — Альфадас запнулся.

— Я помогла Олловейну, поскольку верила, что он найдет выход из этого пекла. Что он в конце концов и сделал. Для меня дело не в королеве. Я хотела выжить, и… я хотела попасть к тебе.

— Но, помогая Олловейну, ты спасла и королеву, — настаивал Альфадас, по-прежнему не желавший верить в то, что Сильвина противопоставила себя королеве.

— Может быть, — спокойно ответила мауравани. — Но это не считается, потому что я и не собиралась помогать королеве. И лучше ей никогда не рассчитывать на мою помощь.

— Олловейн знает об этом?

— Не нужно ему знать. Он мне не доверяет. И в этом он прав.

Альфадас не мог толком понять чувства Сильвины. Она ненавидела Эмерелль и боялась за ребенка. Она не защищала королеву и не предпринимала ничего, чтобы навредить ей.

— Где мой сын теперь? Ты оставила его среди волков? И сколько ему лет? Он ведь не находится по-прежнему у той горы, о которой идет настолько дурная слава, что туда не приходят даже мауравани?

— Наш сын живет свою двенадцатую зиму. И он в безопасности среди волков. Они не растерзают его. Я… — Голос не слушался ее. Она отвернулась. — Я никому не могу доверять.

Альфадас подошел к ней и погладил по щеке.

— Мне ты доверять можешь.

От прикосновения к ней испарилась вся его ярость, и произошло то, чего он боялся больше всего. Все воспоминания о полугоде, который они провели вместе, отчетливо вернулись к нему. Тогда он чувствовал себя счастливым впервые в жизни.

Лишь Асла сумела залечить глубокие раны, нанесенные ему Сильвиной, когда та внезапно исчезла. Он проклинал мауравани. И искал ее, неделю за неделей. Но уже в первый день поисков понял, что никогда не отыщет Сильвину, если только она сама не захочет этого. Наконец отказавшись от поисков, он попытался по крайней мере понять ее. Но это тоже не удалось. Никто не мог понять маураван, так говорили всегда, и наконец он согласился с общим мнением. А затем пришел отец. Поехать с ним и оставить позади все, что напоминало о Сильвине, было необходимо. А потом он встретил Аслу. Она любила его с первого дня. А он?

С Аслой ему было хорошо. С ней он обрел мир. Но каждый раз, когда он глядел на каменную корону Январского утеса, приходило понимание, что он сотворил с Аслой. Ей пришлось заполнить брешь, оставленную Сильвиной. Он любил свою жену… Но то была иная любовь, не та, которую он испытывал к эльфийке.

Сильвина поцеловала его. То было всего лишь мимолетное касание, но исполненное страсти.

— Я не буду стоять у тебя на пути, — хрипло произнесла она.

А затем торопливо скрылась в ночи.