Волшебник в Бедламе

ГЛАВА 9

Восходящее солнце застало группу бредущей по королевскому большаку — старого бродячего проповедника, молодую женщину в темном плаще с капюшоном и двух грязных сумасшедших, покрытых коркой грязи и лишь с клочком набедренной повязки в качестве одежды. Один из них мог бы показаться очень высоким, если бы когда-нибудь стоял прямо, но он горбился и волочил ноги, спотыкаясь по пути.

Чего у другого недоставало по части роста, он наверстывал энергичностью. Он скакал по дороге, прыгая, кукарекая и воя веселый гимн восходящему солнцу.

— Сыграно, я уверен, великолепно, — сухо заметил отец Флешье. — Но, по-моему, ты проделываешь это по слишком малому основанию и со слишком большой охотой. Я бы попросил тебя помнить, что, в конце концов, я христианский священник.

— Конечно, отец, — бросил через плечо Дирк. — Но любой добрый христианин согласится, что только сумасшедший запоет гимн солнцу.

— Тем не менее наш добрый отец говорит дело, — возразила Мадлон. — Верно, мы должны маскироваться от королевских патрулей, а двое сумасшедших и следующая в монастырь дева едва ли будут замечены в этом краю, если они путешествуют под защитой священника, но я хотела бы напомнить тебе, что в данный момент никакие солдаты не наблюдают за нами.

Дирк отмел эти возражения.

— Ты не понимаешь искусства игры. Истинный артист никогда не должен выходить из роли — никогда нельзя знать, когда у тебя окажутся зрители.

— При других обстоятельствах я бы не счел этот спор чересчур обязательным, — вмешался Гар. — Но, поскольку перед нами только что появились зрители, трое всадников, то я должен с неохотой допустить, что он исчерпан.

Пораженный Дирк поднял голову. Далеко впереди по дороге, полускрытые утренним туманом и слепящим солнцем, выделялись силуэты троих конников.

— Спокойствие, дети мои, — отец Флешье, казалось, расслабился вокруг ядра напряжения. — Мы всего лишь двое бедных сумасшедших и их горюющая сестра, путешествующие в Бедлам под защитой священника.

Дирк занес этот факт для дальнейших срочных справок и, круто развернувшись, начал следующий акт «Приветствия солнцу».

Не успел он допеть половину второй строфы, как голос крикнул: «Стой!» Это было как раз вовремя, так как у Дирка почти иссякли стихи.

Он обернулся, расположив одну руку над головой, словно статуя в фонтане, и уставился на солдат, широко раскрыв глаза.

Отец Флешье остановился и поднял слегка вопросительный взгляд. Гар продолжал пастись дальше, Мадлон потянула его за руку, он остановился и медленно обернулся, уставясь на солдат тупым бычьим взглядом.

Сержант, нахмурясь, посмотрел на них.

— Что у нас тут, брат? Трое гусей, дочиста ощипанных приходом?

— Всего лишь двое бедных сумасшедших, сержант, — торжественно произнес отец Флешье. — Недавно осиротевших и их более здоровая сестра.

Более здоровая. Дирк заинтересовался этим.

Один из всадников, нагнувшись, откинул капюшон Мадлон, открыв густые, спутанные рыжие волосы. Солдат присвистнул.

— Под моей защитой, конечно, — негромко добавил отец Флешье.

Сержант грозно взглянул на солдата, и тот отступил. Дирк изумился, он и не подозревал, что клирики обладают таким большим влиянием.

— И куда же вы путь держите, отец? — спросил сержант, смерив взглядом рост Гара.

— Да конечно же к ближайшему Бедламу, куда же еще? — непринужденно ответил отец Флешье. — В приют Святого Ортикона, в Шамбрэ.

— Их трое, — проворчал второй солдат, — и если выпрямить большого…

— Умоляю вас, не пытайтесь этого сделать, — смиренно попросил отец Флешье. — Если вы его тронете, он станет буйным.

Солдат поглядел на здоровенную фигуру Гара и малость подал коня назад.

— Ну, что будем делать? — проворчал первый солдат. — Арестуем их?

— За что? — взглянул на них с легкой озадаченностью отец Флешье. — Наверняка же эти бедные несчастные не могли причинить никому зла.

— Я уверен, что они не могли, — сарказм сержанта так и пер наружу. — Но, как ни нелепо это может показаться, мы, солдаты, обязаны принимать во внимание, что даже вы, человек в рясе, может быть, пытаетесь протащить мимо нас опасных преступников.

— Нет! — отец Флешье выглядел в достаточной степени возмущенным. — Неужели среди ваших начальников действительно осталось так мало веры?

— Именно так, — посетовал сержант, — но не нам спрашивать, почему, брат.

— Сержант, — мягко укорил его священник, — я же мирный человек.

Дирк вспомнил о стрелах, но держал язык за зубами.

— А мои начальники, боюсь, нет, — заметил сержант.

Тон отца Флешье сделался более резким.

— Сержант, если вы заденете находящихся под защитой священника, то заслужите неудовольствие Всемогущего.

— В этом есть доля истины, — задумчиво произнес сержант. — Но если не тронем их, заслужим неудовольствие пэра Кора, которое, вероятно, проявится раньше, чем божье.

— Но продлится совсем не так долго.

— В этом тоже есть правда, — сержант сердито посмотрел на Дирка, впавшего в увлеченное изучение частиц земли на дороге.

Мадлон посмотрела на него, широко раскрыв глаза, чуть ли не обожающим взглядом.

Сержант выпрямился в седле с видом человека, принявшего трудное решение.

— Что ж, ладно, отец, мы не станем вмешиваться в действия клириков. Мы позволим вам отвести ваших подопечных в Бедлам.

— Благодарю вас.

— Фактически, — продолжал сержант, — наше уважение к вашей вере и сутане столь велико, что мы даже проводим вас.

— О, — отец Флешье поджал губы, с миг обдумывая это предложение. — Я вам признателен, но… наверняка ведь это слишком хлопотно для вас.

— Вовсе нет, вовсе нет, — дружелюбно возразил сержант. — В конце концов, не можем же мы теперь оставить вас на милость разбойников, не так ли?

Солнце уже садилось, когда священник привел сумасшедших к приюту Святого Ортикона. За ними, правда, следовала тройка облаченных в сталь солдат. Их сестра нежно поцеловала их со слезами на прощанье и прошептала между поцелуями:

— Не падайте духом, сколько можете. Мы как-нибудь вызволим вас. Я просто не могу сказать, как скоро…

Затем она отошла, прощально подняв руку, в то время как священник благословил их, а служители препроводили с солнечного света в сырой холодный мрак, наполненный вонью немытых тел и экскрементов.

Они остановились в дверях, невольно отпрянув от ударившего по ним кромешного ада стонов и завываний. Глаза Дирка пытались приспособиться к мраку. Света из расположенных высоко на стенах немногих маленьких окошек — зарешеченных отверстий, проделанных в граните в десяти метрах над ними проникало совсем мало. К тому времени, когда лучик света просачивался до пола, он рассеивался в неровном мраке, из которого выступали острова бледных тел, наряженных в лохмотья и грязь. Некоторые из этих островов постоянно двигались, медленно взбалтывая мрак.

Служители потащили их вперед, и когда они проходили меж рядов сумасшедших, лежащих на соломенных тюфяках, Дирк видел иногда таких, чьи движения были торопливыми, лихорадочными и совершенно бесцельными, своего рода судорожная пантомима насилия. Дирк попытался отгородиться, внутри своей шкуры, конечно, от всех тех, кто заполнял это длинное узкое помещение, стоя, сидя, лежа или прислонившись к стенам. И каждого держала цепь, некоторых за лодыжки, некоторых за запястья, а другой конец ее крепился к стене. Дирк в ужасе озирался кругом, следуя за служителями, чувствуя себя словно погружающимся в море стонов, отчаянья, воплей ярости и визгливого невнятного смеха.

Он вдруг усомнился в том, что сможет выдержать здесь хотя бы одну ночь. Он был способен только в ужасе наблюдать, как надзиратель приковал цепь к его лодыжке и ушел, оставив их обоих прикованными между согнувшимися у стены ремесленником, зло глядевшим на невидимого гонителя и беспрестанно ругающимся низким ровным голосом, и фермером, приземистым и вялым, сидевшим сгорбясь у стены и медленно жующим болячку на тыльной стороне руки.

— Это сумасшедший дом, — прошептал ошеломленный Дирк.

— Да, — с трудом сглотнул выпучивший глаза Гар. — Не психиатрическая лечебница, не клиника для душевнобольных. Сумасшедший дом. Настоящее истинное средневековое изделие. Бедлам…

Он снова через силу сглотнул.

— Не знаю, смогу ли я выдержать здесь хоть одну ночь…

— Заткнись! — оборвал его, вспыхнув глазами Гар.

На лбу у него выступил холодный пот.

Дирк, озадаченно нахмурившись, смотрел на него — и почувствовал внезапный глухой страх, увидев, как гнев в глазах великана растаял, оставив только муку. Великан выглядел, словно раненый, борющийся с раздирающей ему внутренности жгучей болью, способный держаться только потому, что знает — врач уже идет.

— Что с тобой случилось?

— Стоны… муки… отчаянье… — он в ярости повернулся к Дирку. — Заткнись, неужели ты не можешь заткнуться? Ты терзаешь мне уши!

Дирк съежился, отпрянув от него, уставившись на великана, покуда страх переворачивал его внутренности и превращал ноги в желе. Он же ничего не говорил.

Когда свет растаял, Гар привалился к стене, опускаясь все ниже и ниже, распластавшись спиной на шершавом камне, глядя, выпучив глаза, на маленькое высокое окошко напротив него, со струящимся по лицу и подбородку потом.

Когда солнце зашло и огромное каменное помещение окутал сумрак, вошел надзиратель с пищей — кусками заплесневелого хлеба и чашей кашицы для каждого. Никаких ложек не полагалось, обитатели ели пальцами, пили кашицу, выгребали ее горстями или опрокидывали себе на головы.

Гар не прикасался к пище. Он сидел на корточках, плотно сжав челюсти, выпучив глаза и обливаясь потом. Дирк следил за ним и мудро проявлял спокойствие. По крайней мере, он надеялся, что это мудро.

Звон ключей — надзиратель остановился перед Гаром. Дирк поднял взгляд на миниатюрную гориллу, явно избранную на эту должность за изящество и тонкость чувств. Тот хмуро посмотрел на Гара.

— Эй ты, кончай — жри! Мы не собираемся лишаться тебя и украсть у себя тот грош в день, что дает за тебя король!

Но Гар просто сидел на корточках, уставившись в никуда.

Служитель выглядел обеспокоенным. Потрясенный Дирк понял, что этот неандерталец действительно обладал некоторой добросовестностью. Он присел на корточки, уставясь в глаза Гара.

— Брось, брось, не так уж это и плохо. Главное, ешь и держись за жизнь, и все образуется.

Мускулы на горле Гара завибрировали, но он продолжал молчать.

Надзиратель нахмурился, и Дирк вспомнил, что даже наитончайшая чувствительность может притупиться от неподходящей среды. Набравшись смелости, он протянул руку и встряхнул Гара.

— Кончай, старик! Неужели ты не выполнишь приказ короля? Его Величество приказывает тебе есть — так радуйся же, парень, ты всегда был хорошим едоком. Посмотри — это жирная курица и вино с королевского стола!

Лоб надзирателя разгладился, он одобрительно кивнул.

— Да, вот так, уговори его, если сможешь.

— Будьте уверены, Ваше Величество, будьте уверены! — весело отозвался Дирк и, повернувшись, зло прошептал на ухо Гару: — Выходи из этого состояния, идиот! Ты что, пытаешься добиться, чтобы тебя кормили с ложечки?

Голова Гара медленно, почти механически повернулась, словно ее отделили от остального тела. Голос его был хриплым скрежещущим шепотом:

— Стены…

— Да, стены. Ну и черт с ними, тебе вольют это в глотку!

Глаза Гара совершенно остекленели.

Дирк нахмурился, скрывая внезапно появившийся страх.

— Брось! Да что с тобой случилось? — он дал Гару пощечину и крикнул: — Проснись, старик! Ради луны, пустившейся в полет вдогон за солнцем, из озера ночи, что покрывает небосвод за горизонтом…

Он надеялся, что дух Хайяма не будет возражать, но это, кажется сработало. Что-то будто щелкнуло за стеклом глаз Гара, они, казалось, внезапно сфокусировались. Он повернулся и, нахмурясь, уставился на чашу с едой. А затем содрогнулся и начал есть.

Надзиратель одобрительно кивнул и поднялся на ноги.

— Ты человек что надо, хотя и рехнутый, — сказал он Дирку. — Позаботься тогда о своем брате. На это у тебя, по крайней мере, ума, кажется, хватает.

В противоположном конце палаты пронзительно закричал человек, вскочивший на ноги и молотивший воздух, натягивая обмотавшую ему плечи цепь. Надзиратель в тревоге бросился к нему. Еще один служитель врезался в кричавшего с другого бока. Они схватили древнего старца за руки и выкрутили ему их за спину.

— Брось ты это, Старый Жан, брось, — проворчал надзиратель тоном, по идее, предназначавшимся для успокоения. — Это пройдет, Жан. Это всегда проходит. Они уйдут…

Дирк отвернулся с бунтующим желудком, когда старик, рыдая, рухнул, скользя спиной по стене, пуская слюни и дрожа. Дирк взглянул на Гара и почувствовал, как его охватывает тревога.

Великан снова замер, обратившись в камень, плотно зажмурив глаза, раздвинув губы, с шипением втягивая и выпуская воздух. С его макушки градом катил пот.

— Эй ты, там! — нахмурился Дирк. — Что с тобой?

— Я не могу… — с трудом сглотнул Гар. Глаза его открылись, он быстро тряхнул головой. — Я не могу… Больше надолго…

Он качнулся вперед на колени, а потом обратно на корточки, так что только подошвы его ног вступили в контакт с полом.

— Камни, черт побери! Я не могу их принимать!.. Гам здесь и так ужасен, но камни!.. В десять раз хуже — это чересчур. Они… эмоции… вопят… ярость, отчаяние… — он сглотнул и снова окаменел, шевеля губами, словно пытаясь выдавить из себя звук.

Дирка продрал озноб страха, а за ним пришла жуткая уверенность, что если Гар не был безумцем, когда вошел сюда, то будет им, когда выйдет. Это было самое подходящее место для такой метаморфозы.

Он попытался успокоиться — может быть, все это игра. Слишком хорошая игра, укололо что-то внутри него. Он слышал о таких случаях — об актерах, действительно начинающих считать себя персонажами. А если персонаж сумасшедший…

Мрак в палате сгустился в ночь. В противоположном конце зала горела единственная лампа, там, где играли в карты двое надзирателей. Обитатели бедлама впали в сонное забытье — по крайней мере, большинство из них. Некоторые начали стенать, раскачиваясь из стороны в сторону, а несколько лежали, скорчившись у стен, рыдая от терзающей их муки беспредельного отчаяния. Время от времени один из них с воплем вскакивал на ноги, размахивая руками, словно сражаясь с невидимыми демонами. Двое надзирателей оказывались рядом с ними чуть ли не раньше, чем кончался первый долгий вопль, ограждая его и не отставая от него, когда он поворачивался, так, чтобы уже не мог причинить вреда своим соседям, до тех пор, пока приступ не проходил и пациент не погружался снова в лужу рыданий.

Это была кошмарная ночь, освещаемая только мерцающими лучами одной лампы, наполненная воем и стенаниями демонов — и вдруг Гар, протянув руку, шлепнул Дирка по предплечью:

— Говори, что угодно! И дай мне чего-нибудь пожевать!

Дирк уставился на него.

А затем встряхнулся, вспомнил, что, бывало, и он нуждался в отвлечении.

— Ладно. Здесь нет явно никакой психологии, даже попытки понять что-нибудь из того, что у них в голове; власти навешивают на несчастного ярлык «сумасшедший» и больше не интересуются им. В конце концов, всякий знает, что понять ум сумасшедшего абсолютно невозможно, верно?

— Верно, — кивнул Гар. — Но — здравый смысл, по крайней мере! Ее!

Он ткнул пальцем во мрак. Дирк посмотрел в ту сторону и увидел девушку лет двадцати, которая была бы прекрасной в любом другом месте — с золотыми волосами, покрытыми коркой грязи, овальным лицом, высокой полной грудью и узкой талией — что было легко разглядеть, так как ее серую тунику разодрали в дюжине мест в клочья. Глаза ее были казались стеклянными, пустыми. И, возможно, Дирк ошибся, но ему почудилось, что Гар содрогнулся, посмотрев на нее.

— Разве они не пытаются понять, почему прекрасная девушка впадает в отчаянье? — проскрипел он. — Разве они не видят, почему…

Девушка внезапно впала в беззвучную ярость, лицо ее исказилось, плотно сжались глаза, тело свернулось в тугой клубок, покачивающийся на пятках, до тех пор, пока девушка не расслабилась в безмолвных рыданиях, сотрясающий все ее стройное тело. Тогда Гар медленно поднял голову, хрипло дыша.

— Что случилось? — осторожно спросил Дирк. — Тебе невыносимо даже видеть ее?

Гар покачал головой, подняв широко раскрытые глаза, и выдохнул:

— Нет. Дело в том… в том, что происходило у нее в голове…

Дирк нахмурился. А это еще что за фигуральное выражение?

— Дело становится все хуже, — Гар неопределенно махнул рукой направо, не глядя, мимо Дирка. — Там дальше сидит старик, следящий за ней, словно горгона, и у него во рту густо от слюней.

Дирк повернулся, посмотрел в ту сторону и нахмурился. Он едва едва различил сгорбленное тело купца, сидевшего по-скорняцки, опершись локтями о колени, уставившись со всепоглощающей завороженностью на девушку, раскрыв рот со свисающей с нижней губы тонкой нитью слюны. Гар даже не смотрел туда. Как же он тогда смог об этом узнать? Вероятно, заметил этого парня раньше.

— Разве они не видят, что она делает с ним? — проскрежетал Гар. — Какие он строит о ней фантазии, в каком постоянном напряжении она его держит.

Дирк, нахмурив брови, повернулся к нему:

— Откуда ты это знаешь?

Гар нетерпеливо мотнул головой и продолжал, словно не расслышав вопроса:

— А за ним есть еще один, с поврежденными генами — от инбридинга? — лишь с обрубком ноги, он родился таким, а еще у него недостает части мозга. Он родился без левой лобной доли.

Дирк вгляделся сквозь мрак, но этого он вовсе не смог увидеть. Может ли зрение Гара быть настолько острее?

Нет. Невозможно.

Он снова повернулся к Гару:

— Ты можешь слышать их мысли, не так ли? И ты не можешь закрыться от них — не от такого множества и не настолько сильных.

Гар покачал головой, уставясь в небытие стеклянными глазами.

— Это вызвано не тем. Не только одно это. Все дело в камнях, — он поднялся, согнув спину, переступая с ноги на ногу в своего рода шаркающем танце. — Это копилось с камнях этого здания века, год за годом, муки и отчаянье, возросшие за эти века в громадную кучу, и я не могу скрыться от них!

Дирк нервно взглянул на надзирателей.

— Не повышай голос.

— Если бы только мне не приходилось прикасаться к ним, если бы я мог проложить что-то между ними и собой, хотя бы хорошую толстую доску, но нет, и это не помогло бы, они тянутся ко мне со всех сторон, вдалбливаются и втискиваются ко мне в голову, и я не могу… не могу… я не могу принять всего этого! — он круто обернулся, вцепившись в голову, крутясь на цепи. — Останови их, черт подери, останови их, заткни им рты! Я не могу принять этого! Я должен выбраться отсюда!

Он схватился обеими руками за голову, а потом за цепь и уперся ногой в стену.

— Я не могу этого принять!

Дирк вскочил на ноги, вспомнив решетки на арене, когда подбежали надзиратели. Тело Гара конвульсивно дергалось, натягивая цепь, металл застонал, заскрежетал и на него навалились надзиратели. Один обхватил его рукой за горло, другой по-медвежьи прижал его руки к бокам. Великан завертелся, рыча, стряхивая их, как терьер крыс. Затем навалились еще трое надзирателей из караулки, свалив его на пол собственной тяжестью. Дирк, распластавшись у стены, в ужасе уставился на них. Затем он встряхнулся и нырнул в колышущуюся массу тел, обхватив руками одного надзирателя и оторвав его — и Гар с ревом вздыбился, расшвыривая надзирателей, словно вулкан, испустив один громкий, створаживающий кровь крик, пронзивший Дирка сквозь уши до хребта. Он вызвал эхо и растаял, но сумеречный свет показал огромный, застывший на мгновение силуэт, выгнувшийся назад, с разинутым ртом и пустыми вытаращенными глазами. Затем фигура постепенно сложилась, а затем рухнула внезапно, разметав дрожащие конечности и склонив голову к полу.

Надзиратели стояли, не приближаясь, следя с застывшими в трагических масках лицами.

Дирк шагнул вперед, опустился на колени и протянул руку к огромному телу.

— Он жив? — спросил один из надзирателей.

Дирк коснулся для пробы массивного плеча, затем сжал и тряхнул его.

Огромное тело мучительно поднялось, выпрямив одну ногу назад, до тех пор, пока плечи и затылок не упали обратно на стену. Огромные руки бессильно опустились, упираясь в пол ладонями. Пустые глаза уставились в потолок.

Надзиратели молча стояли полукругом. Затем один из них нахмурился, нагнулся вперед и дал Гару пощечину.

— Ну, ты, отвечай — ты слышишь меня?

Лицо качнулось вбок от удара. Глаза оставались такими же пустыми.

— Ушел, — пробормотал, еле ворочая языком, другой надзиратель. Их лица казались желатиновыми, они медленно повернулись обратно к свету. Надзиратель, стоявший над Гаром, повернулся к Дирку.

— Он, значит, ушел, малыш. Ты знаешь, что это значит?

Дирк неожиданно вспомнил о своем якобы сумасшествии.

Он удивленно вскинул брови и сумел улыбнуться.

— Да, дяденька, он же мой брат.

Лицо надзирателя на мгновение, казалось, смягчилось.

— Да, бедный идиот. Но он ведь еще здесь?

Дирк повернулся и в удивлении посмотрел на Гара.

— Да где же еще?! Он такой же, как был всегда, со дня своего рождения. Кроме… — он опустился на колени, повернув лицо так, что оно оказалось в дюйме от лица Гара, и стал рассматривать его со всех сторон, борясь в то же время с внезапным приливом дурноты. А затем поднял взгляд на сторожа с восторженной детской улыбкой, — …кроме того, что теперь он больше.

Надзиратель с минуту постоял, шевеля губами. Затем на его лице возникла печальная улыбка, и он покачал головой из стороны в сторону.

— Да, малыш. Да, он теперь больше. И это все, — он протянул было руку к Дирку, словно собираясь погладить его по голове, но передумал и убрал ее. — Да, позаботься о нем. Тогда. Он ведь твой брат.

И, повернувшись, ушел обратно к свету.

Дирк глядел ему вслед, уставясь на слабое свечение лампы — что угодно, лишь бы не смотреть на Гара. Да, Гар теперь был ему брат. Между ними образовались узы — теперь, когда стало слишком поздно.

И надзиратель опять же был прав — Гар ушел, или, по крайней мере, ушел его разум. Вероятно, в кататоническое состояние — он, увы, не специалист и не может быть уверен в этом точно.

И теперь, когда стало слишком поздно, он понял: Гар был телепатом, он был способен «слышать» мысли других людей, да и не только это. Он мог «слышать» также мысли и умерших — если находился в помещении, где те прежде жили. Существовало научное объяснение этого явления — психометрия, и даже подкреплявшая его теория. Сильные эмоции производили миниатюрные перемены в электрическом потенциале объектов в пределах какого-то диапазона, и особого рода мозг, сканируя эти объекты даже века спустя, мог еще срезонировать крошечное эхо этих давно пропавших эмоций. Действительно хороший психометрист предположительно был обязан взять камень, или, к примеру, чашку, или вообще что угодно и описать характер лица, которому они принадлежали, и главные события жизни этого лица и его пристрастия.

А здесь, в помещении, никогда не содержавшем никого, кроме психических больных, и пропустившем через себя поколения их веками… Помещение, в котором никогда не бывало ничего, кроме сильных эмоций, в основном, крайне отрицательных… На миг Дирк почувствовал прикосновение того, что, должно быть, пережил Гар, и содрогнулся, автоматически перекрывая эти ощущения, закрыв от них свой мозг. Гар, наверное, подумал, что спустился в ад. Надо полагать, что телепат — или любого рода другой псих — выстраивал автоматическую защиту от псионического ввода, своего рода блокировку или перегородку, автоматически преграждающую путь любым сигналам, каких он не хотел слышать, подобно тому, как большинство людей может находиться в комнате, где звучит музыка, и иногда по-настоящему не осознавать этого, пока музыку не выключат. Но даже самая прочная плотина может быть прорвана. Или же поток может хлынуть поверх нее…

И что же случится тогда, когда с грохотом несется поток воды, а вокруг свирепствует гроза? Да ясное дело, ты найдешь себе нору, какое-нибудь водонепроницаемое место в недрах земли и запрешься там, утащив с собой ключ, чтобы никто и никогда не смог добраться до тебя. Никогда-никогда больше…

Где-то, в каком-то глухом углу мозга Гара укрылся разум великана, закрыв за собой входное отверстие, оставив остальной мозг чистым, предоставив играть на нем демонам…

Дирк вдруг отчаянно затосковал по рассвету.