Воля вольная

11

Подъезжая к зимовью, Генка услышал запах свежего дыма. Остановился на бугорке, из трубы вихлялся белый столб. Собаки, убежавшие вперед, молчали. С кобяковскими раздрались бы... Москвич, скорее всего, тот без собак, понял Генка и обрадовался. Москвич был нормальный, в общем-то, мужик...

Жебровский стоял на крыльце. Генка подъехал, ткнулся избитым, лапотным «Бураном» рядом с черной новенькой и непривычно блестящей «Ямахой». Заглушился.

— Здорово, сосед! — Жебровский улыбался, блестя глазами.

— Здорово! — Генка все же слегка смущался встрече.

— Как там в тайге?

— А ты не был?

— Нет, только начинаю.

На стене избушки рядом с Генкиной обшарпанной мелкашкой висел новенький чехол с оружием. Вошли в тепло, раздевались молча. На столе стояла початая бутылка водки, две кружки, закуска разложена. Нары застелены толстым пуховым спальником. Генка сел на свою сторону, стал снимать унты.

— Как там Москва, стоит?

— Стоит. — Жебровский, явно уже клюкнувший и веселый, разлил водку, пододвинул к Генке шмат сала. Генка сало очень любил, и Илья ему специально привез из Москвы. — Давай, Гена...

— Про Степана Кобякова ничего не слышал в поселке? — спросил Милютин, когда выпили.

Жебровский рассказал, что знал. Генка слушал молча, попыхивал сигареткой.

— А с Трофимычем как получилось? — спросил, когда Жебровский закончил.

— А что с ним? — удивился Илья. Из поселка они уезжали пьяные, возбужденные, ночью, и о старике просто забыли. Утром только вспомнили, на полпути.

— Ласты склеил дед сегодня утром... Верка сказала, обыск у него сделали, икру нашли.

— Ну-у! — Жебровский с недоверием уставился на Генку. — Он с нами должен был ехать... на свой участок. Мы и вещи его увезли нечаянно, на повороте в вашу сторону оставили... На развилке...

— Верка говорит, Трофимыч по улице шел, карабин, что ли, не в чехле был, менты прицепились, ну и... Икры килограмм пятьдесят всего... Там что с ментами делается?

— Погоди... он же на охоту...

— Не знаю... Плохо ему в ментовке стало, отвезли домой. Там помер.

Замолчали. Жебровский прикуривал сигарету, думая о чем-то, потом взял свою кружку, заглянул в нее рассеянно, поставил на стол:

— Сука, — выругался негромко, — приехал сюда, тут то же самое.

— Что? — не понял Генка.

— Как все надоело. Все эти пакеты с деньгами, обеды с генералами, трясущимися от жадности... Думал, хоть здесь этого нет. А оно... Трофимыч как охотник хотел помереть... Всю жизнь охотник, а умер в ментовке! Никуда от них не деться...

— Кобяка искать будут, сюда обязательно прилетят, — сказал Генка, как бы предупреждая, чтобы аккуратно тут.

— Думаешь?

— Ну, — буркнул Генка, — это зимовье отовсюду видно.

Жебровский приоткрыл дверь, выпуская табачный дым наружу, сунул полено, чтоб не закрывалась, и присел на пенек у порога, все думая о Трофимыче. В каких-то дальних ответвлениях своих мечтаний он себя видел таким же стариком, безвыездно осевшим на своем участке. Казалось Илье, что такой конец был бы неплох. Это было сложное и глубокое внутреннее ощущение, приходило оно не часто, и Жебровский даже удивился, услышав от Трофимыча почти то же самое. Смерть старика в милиции была страшным издевательством над этими непростыми его мыслями.

Водка по-разному на них действовала. Илья чем больше пил, тем задумчивее и тверже взглядом становился. Генка же наоборот: разомлел, разговорился, хвастаться начал, все время глуповато улыбался и временами прихватывал Жебровского за плечо большой крепкой рукой.

— Я бы Кобяка взял! — улыбался Генка неуместно счастливой улыбкой. — Пусть себе вертолет с ментами летает, так только дурак попадется, а Кобяк — охотник! — Генка многозначительно поднял палец. — Капканы глядеть надо...

— Ему сейчас только капканы...

— А то! Целый год ждать охоты и не ловить соболя. А для чего собаку взял? А-а!? Стреляет он из-под нее, Степан — мужик, упертый на своем...

Помолчали. Генка жевал сало, думая о чем-то.

— Ну у нас ладно, у нас — беспредел получается. Если ты прокурор — остальным стоять смирно, но ты говоришь, и в Москве так же... нигде, что ли, путевой власти нет?

— В Москве еще хуже. Тут у вас хоть какие-то человеческие понятия в ходу. Там — только деньги.

— А что, правда, наш президент — самый богатый в России? — спросил Генка не без пьяного восхищения.

Жебровский сидел, прищурившись на Генку, думал о чем-то. В приоткрытую дверь заглянула Айка, зевнула широко и безразлично на мужиков с их разговорами.

— Ты сам-то как думаешь?

— А чего нет? Кто ему помешает? — Генка довольно вздернул голову.

— Если бы он тебя сейчас слышал, он бы порадовался...

— В смысле?

— Думаю, это его самая большая мечта... В этом и проблема.

Генка наморщил лоб, соображал, видно, потом, то ли поняв, то ли, наоборот, — не поняв, кивнул головой:

— А ты говорил, свой бизнес продал, а почему?

Жебровский затянулся сигаретой, положил ее в консервную банку-пепельницу:

— Надоело, если коротко... Своей жизнью решил заняться... Была у меня юношеская мечта — в тайге пособолевать — вот соболюю!

— Ты же тут ничего не зарабатываешь!

— Ну...

— И что, совсем не работаешь?

— Смысла нет! — Он помолчал, достал дымящуюся сигарету из банки, курнул задумчиво, обратно положил. — Да-да, бессмысленно просто так бабло колотить... Когда-то думалось, что мы что-то строим... Свободную страну. Оказалось — ничего такого от нас не надо.

Генка глядел на Жебровского, не отрываясь. Что-то болезненное было в лице Ильи. Коробок спичек нервно подскакивал в руках.

— Это долгий разговор... — продолжил Илья. — Мечту у нас украли, бабками подменили! И главное... народ совсем и не против. Ему подачки бросают, и он рад! На пиво хватает! Страна же не работает, Гена!

— Не знаю, я их подачек не видел! Мне они вообще по барабану.

— Кто они?

— Как кто? Президенты эти наши, я уже запутался, кто из них сейчас кто...

Генка сидел с серьезным видом, но вдруг осклабился:

— Не, ну плохо-плохо, а все ездят на япошках, жигулей совсем нет в поселке. Телевизоры у всех с полкомнаты... и пива двадцать сортов!

— Это все правда, вот бы еще дороги да больницы появились!

— Мы тут крайние, пока до нас очередь дойдет... Здание налоговой, правда, отгрохали, погранцы тоже расстроились — ничего себе, где ты дом купил... Дороги, конечно, дрянь...

Генка взялся было за новую бутылку, но поставил на место. Присел, слегка покачиваясь, к печке. Пощупал остывший чайник и стал выбирать чурочки потоньше.

— В Канаде, говорят, неплохо. У нас несколько семей уехали. У канадцев свои угодья большие, самолеты у многих. У простых охотников. Гидропланы. Сел, полетел, когда хочешь... надо только бензин хороший. А у нас ни одной заправки на весь район!

— Не может быть! — удивился Илья.

— Говорю тебе — ни одной заправки! — Генка решительно махнул рукой.

— А где же вы заправляетесь?

— Где? Весь бензин левый! Берешь полтуши сохатого, едешь в порт к знакомому кладовщику, обратно везешь бочки этой бадяги. Повезет, немного будет соляры в бензине — поездишь, не повезет... бывает, и бочку выльешь. Тут с Аляски, — Генка покачнулся и, крякнув, сел на дрова, — прислали шесть снегоходов в подарок — мы там с кем-то побратимы, бляха. Ну, ясен пень, по администрации да по их родственникам все разошлось. Через неделю все встали! Топливо-то — говно! А ты говоришь — власть! Для себя же бензина хорошего не могут наладить. — Генка заржал, поджег растопку и закрыл дверцу.

Стало слышно, как занимаются, пощелкивая, сухие щепки.

— Китайцы здесь будут скоро. Пока мы со своими глупостями цацкаемся, лежа на печке, они придут. И боюсь, это правильно, они — работяги.

— Тут я не согласен... — закачал головой Генка, — наши деды сюда пришли, и мы...

— Наши деды, наши деды! — зло перебил Илья. — Нашим дедам эта земля нужна была, они ее отбивали и осваивали, чтобы на ней работать! А мы?! Знаешь, бывает, родители всю жизнь вкалывают в поте лица, а детки потом балдеют! Вот мы и есть эти глупые детки! Только долго это не протянется!

— Все так, но китайцев здесь не надо! Русские — не подарки, но для нас это все-таки наша земля, деды наши здесь лежат, а для них? И деньги они любят не меньше! После них тут пустыня останется!

Генка сидел на корточках у печки. Он дотянул бычок, сунул его в щель дверцы и повернулся к Илье:

— А знаешь, почему у нас хорошей власти никогда не будет?

— Почему?

— Потому что она мне на хер не нужна. Я это четко знаю! Смотри! То, что мне нужно, техника, например, или оружие — у меня все хорошее. Я за этим слежу, стараюсь, чтоб было еще лучше. А что власть? Не надо ее мне, вот она и такая. У меня все свое — я и без них прокормлюсь. Нет, серьезно, нашу власть надо отменить совсем.

— Посмотрим сейчас. Кобяка повяжут... Узнаете.

— Не повяжут... договорятся... а не договорятся... — Генка, широко зевая, пожал плечами. — Давай укладываться, что ли? Не нам это решать...

Генка раскатал спальник, повозился, устраиваясь, вскоре затих и тонко засипел носом. Жебровский поднес горсточку руки к верхушке лампы, дунул в нее, огонек погас. Он лежал сверху спальника. Не спалось. Зарекался говорить обо всей этой дребедени, а тут понесло. За этим ты сюда ехал? — спрашивал самого себя.

Луна подсвечивала в окошко. Печка давно умолкла, и становилось прохладно. Илья сел, закуривая, нащупал ногами галоши и вышел из зимовья. Нашарил по карманам фонарик. Градусник показывал минус шестнадцать. Тихо было в тайге. Мелкие блестки летели откуда-то сверху, из черноты вселенной, оседали на серых бревнах избушки. Луна окончательно выползла над хребтом и осветила белые склоны, вычернила каменные осыпи, окрестные вершины растворились в осветлевшем небе. Лиственницы на поляне, кедровый стланик на другой стороне ручья потянули по снегу четкие тени. Одна из Генкиных собак высунула половину морды из конуры и посмотрела на Илью. Будто спрашивая: чего не спишь? Или завтра не пойдешь на охоту? И начала засыпать и падать мордой, еще не спрятавшись.

Жебровский будто очнулся, ежась от холода, подумал с внезапной радостью, что завтра и правда на охоту. Он надергал из поленницы дров и вернулся в тепло. Наложил в печку. Присел рядом на корточках, грелся и смотрел, как лиственница сначала вспотела на алых углях, а потом в нескольких местах сразу закрутилась дымками. Все лучше и лучше становилось на душе. Из головы не шел удивленный взгляд собаки про их завтрашнюю охоту. И он, вольно улыбаясь, уже бодро пер на снегоходе по заснеженной, залитой солнцем тайге и ни о чем не думал. Важны были только крепость тела, удача, да красота вокруг. И хрен с ними, со всеми этими мужиками и их проблемами, если им самим до этого дела нет.

Генка храпел так, что банки звенели на полке.