Воля вольная

18

Семихватский встал по нужде под утро. Накинул суконку и вышел из зимовья. Морозило, за голые коленки и ляжки хватало, под ногами крепко хрустело. Градусов двадцать, подумал. Небо было темное. Неуютный свет чуть занимался с востока между деревьями. Семихватский замер, прислушиваясь, тайга негромко потрескивала, вернулся в выстывшее зимовье. Присел к печке. Воняло перегаром и кислятиной от сапог и от самого Сенькина. Он вытащил из-под него пару поленьев. На нарах зашевелились. Осипший голос одного из студентов спросил:

— Что, уже встаем?

Солнце как раз начало вспухать над сопкой, когда он завел тягач. Парней решил взять, прикинув, что дорога может быть завалена, и тогда одному не управиться. Оба студента сидели уже в холодной кабине и грелись, прижавшись друг к другу.

Семихватский оставил Сенькину три бутылки водки, чтоб тот раньше, чем через три дня, до дому не добрался, сухарей и банку тушенки и полез в тягач, завесивший вонючим дымом всю поляну. Еще раз спросил бича о развилке на кобяковскую сторону и газанул.

Сенькин ошибся или не знал толком: он показал дорогу, по которой неделей раньше заезжали дядь Саша и Колька Поваренок. Она вела в обход кобяковских угодий, в их верховья, крюк выходил больше ста километров. Семихватский пока этого не знал, дорога была чистая, тягач летел тридцать километров в час, а на прямых и побольше, только шуба заворачивалась. Снежок посыпался с неба, и это добавляло удовольствия. Они похмелились, умяли целую сковороду жареной кеты и теперь весело дымили в три трубы.

Студенты были филологи из Питерского университета. Сюда приехали в конце июля — «изучать жизнь» и подзаработать на рыборазделке. Через неделю они улетали на материк. Билеты уже были.

— А еще вы нам по контейнеру икры обещали. Это какие, по двадцать пять килограмм? — спросил Андрей, засовывая в ухо наушник от плеера. Семен уже сидел с такими же.

— Контейнер? — Капитан внимательно смотрел на дорогу. — Двадцать пять, какие же еще? Я сильно пьяный был? А что делать, говорил?

— Ничего. Вас женщина не отпускала одного, и вы сказали, что с нами едете... Втроем. Вы ей еще сказали, что мы милиционеры! Курсанты! — захохотал Андрей.

— Ну-ну... — Капитан помолчал, потом повернулся к парням. — Как же вы... Лишь бы бабки, а что делать, не спросили? Контейнер икры в области — это штука баксов! Может, я вам убить кого предложу?

Андрей замолчал, смотрел то на водителя, то на друга. Семен вынул наушник и, поморщившись, скосил глаза на капитана.

— Что примолкли? У меня месяц назад вон приехали двое из училища. В ментовку идут работать, а кроме бабла ничего в башке нет...

— А вы что, идейный... милиционер? — спросил Семен серьезно.

Остановились свалить березу, шлагбаумом перегородившую дорогу. Бензопилы не было, Андрей оттягивал хлыст и приплясывал под музыку своего наушника, Семен неумело рубил. Семихватский поморщился на них и присел рассмотреть свежий, медово желтеющий из-под снеговой шапки спил вековой лиственницы. Раскопал опилки из-под снега. Понюхал. Совсем недавно лежала она через дорогу. Кто же это был? Кто-то из охотников. Он почесал колючий подбородок и пошел к машине.

Дорога вышла на открытую марь, тягач мягко пошел по мху и мелким кустарникам, вскоре показалось озеро, капитан подъехал и встал, развернувшись боком к берегу.

— Там дрова на крыше, доставайте, костер запалим. — Капитан открыл дверь кунга, нашел пакет с недоеденной рыбой. Водку взял из ящика.

Парни разжигали костер, вымазались и вымокли в снегу — все не загоралось. Капитан разложил вареную рыбу, налил водку в кружки и смотрел на их мучения.

Выпили, грелись у огня, закусывали, Семихватский налил еще. Глядели, как на открытую марь падает снег. Дорога огибала озеро левым берегом, дальше лезла в хребет и вместе с ним исчезала в снежном небе.

— Товарищ капитан, а мы кого-то выслеживаем? — Семен сидел на корточках, видно было, что он захмелел. — Вы не обижайтесь, товарищ капитан, ну... нам интересно! — Его качнуло, и он сунулся в огонь. — Оп-па! — пьяненько отскочил, тряся рукой.

— Да тут товарищ один ... — Семихватский задумался, подбирая слова, — пошалил, в общем, слегка и убег к себе на участок соболей ловить. Надо бы его призвать к порядку.

— В смысле? Задержать?

— Посмотрим на его поведение...

— А что он сделал?

— Икру вез браконьерскую, несколько тонн... — Семихватский говорил негромко, покуривая в огонь. — Останавливали его для проверки, он не остановился, сбил уазик, пострелял... Годиков на восемь-десять наделал, думаю. — Капитан бросил бычок в костер и поднялся.

— Так вы его в одиночку собирались... я не знаю, что... арестовывать, связывать... что? — Андрей был явно под впечатлением. — А если он не захочет сдаваться?

— Выбора у него нет. Вчера московский ОМОН прибыл, они не будут церемониться. Поэтому... лучше по-свойски порешать. А нет... так нет. — Василий встал. — Жратву соберите.

Он подошел к капоту, попробовал его открыть, но тот был герметично закручен, и нужен был инструмент, рукой потрогал — не слишком ли горяч двигатель, непонятно было. Полез в кабину. Ребята сзади складывали в кунг топор, ножовку, пластиковый ящик, пакеты с едой. Водку, оставшиеся полбутылки, Андрей со словами «пригодится» сунул в карман.

— Я тебе говорю, мужик абсолютно крутой. Я про него слышал. Он тут основной! — шептал Андрей.

— Да что, я не вижу... Мужик... ты на руки его посмотри!

— Ну как две моих! Ты что сквасился?

— Не, нормально, дай я у окошка сяду...

Залезли в кабину. Поехали. В головах у них было весело, на душе легко, снег временами валил крупными хлопьями, но дорогу было видно хорошо. Вездеход пер по снежной целине, разбрасывая снега.

— Бразды пушистые взрывая... — Андрей достал водку из кармана, протянул водителю.

Капитан убавил ход, кивнул на кружку, лежащую под стеклом. Выпили. Закурили.

— Как мы его найдем? — опять спросил Семен.

Семихватский помолчал, прежде чем отвечать.

— Все сделаем спокойно — тягач этот его, он по следам его узнает, участок тоже его, пару зимовеек спалим — сам явится воевать за свое добро.

— Спалим, вы сказали?

— Ну!

Студенты помолчали, обдумывая.

— А если он не захочет сдаваться? — спросил Семен.

— Надо будет объяснить хорошо.

— А... он здоровый? — Андрей развел руки на ширину плеч.

— Нормальный...

— Одному? Вы же один ехали — вы стали бы бороться с ним? Один? Я не понимаю? У вас оружие, у него оружие... не понятно! — Семен держался за ручку над головой и заглядывал через Андрея.

— Так, — капитан хмыкнул довольно, — меняем пластинку. Обо всем заранее думать — мозгов не хватит.

— У нас милиция толпой наваливается. Им инструкция запрещает по одному ходить, — не унимался Семен.

— О-о! Товарищ капитан, вы попали, Сеня у нас правозащитник, он с ментами постоянно в разборках. Наши права защищает.

— Наши права — это права ментов тоже... — Семен был серьезен.

— Что ты о моей жизни знаешь, чтобы мои права защищать? — небрежно спросил капитан.

— Ну как? Есть же общие какие-то...

— Общие? — Семихватский повернул голову в сторону Семена. — А общие штаны, одного размера, не хотите на всех пошить? А? Неудобно? А с правами можно? Вы защищаете право толпы быть слабыми. А если я такой вот родился?! Мне и права и обязанности, кстати, какие-то определены. И если я могу быть сильным, то зачем мне быть слабым?! Вы до того дозащищались, что уже пидоры по телевизору женятся.

— Это их право! — с вызовом вставил Семен.

— Да?! А теперь объясните молодежи да вот сами себе объясните, зачем тогда семья нужна! Раньше ее хоть дети оправдывали! — Семихватский сбросил скорость до минимума. Тягач переваливался по камням сухого русла.

— А вы женаты? — Семен с интересом глядел на капитана.

— Не в этом дело! У меня работа для этого неподходящая... Короче, так скажу тебе, Сеня, парень ты симпатичный и, наверное, думаешь, что делаешь хорошее дело для других людей? — Капитан молчал. — Не знаю, не хотел бы я жить в таком мире... Слышь, а если кто-то, какой-нибудь известный музыкант, мировая знаменитость, на любимой козе захочет жениться! По телевизору покажут?

Капитан с Андреем рассмеялись. Семен сидел серьезный, на дорогу смотрел.

— Если вдуматься, такие права никому не нужны! — спокойно заметил капитан.

— А бывали у вас случаи действительно опасные? — Андрей сидел неудобно, тягач качало, он все время пытался ухватиться за какие-то рычажки, но отдергивал руки и хватался за ручку над головой, в крышке люка.

— Бывали, наверное, — ответил капитан вполне правдиво.

— Товарищ капитан, а вы взятки берете? — спросил Семен.

Капитан молча, спокойно на него посмотрел.

— Нет, — Семен положил руку на грудь, — я спросил, потому что не верится, что вы можете брать. Не похоже...

— А стреляли в вас? — перебил его Андрей.

— Стреляли, — снисходительно соврал Семихватский.

Снега добавилось, видно стало хуже. Дорога между тем забралась наверх хребта и пошла почти по ровному, чуть в горку, деревьев не было по сторонам, встречались отдельные, иногда довольно большие заросли низкого стланика. Горы вокруг скрылись за метелью. Семихватский подъехал к речке, остановился, достал карту, включил навигатор и положил его на крышу. Он уже не первый раз определял координаты, и получалось, что движутся они по верху какого-то отрога почти строго на запад. А должны были на юго-юго-запад, и не подниматься, а давно уже спускаться. Перевал там был невысокий. От зимовья они проехали уже километров пятьдесят. Возвращаться и искать другую дорогу? Капитан Семихватский, как бультерьер, не знал обратного хода.

— Что-то не так? — поинтересовался Андрей.

Семихватский не ответил, открыл окно, высунулся по пояс — не видно ничего было. Снег валил крупно, с ветром, и было довольно холодно. Он достал сигарету, посмотрел на приборы, постучал по стрелке температуры. Начиная с озера, он не давил особо, но двигатель грелся, стрелка все время держалась в начале красной зоны. Из-за снега казалось, что сумеречно, мужички тихо слушали каждый свою музыку, привалясь друг к другу. Можно было попробовать спуститься к Кобяку прямо по этой речке — она впадала в Эльгын. Семихватский представил себе, как тягач опасно ползет по стланиковым крутякам, нахмурился и решительно двинулся по дороге через речку.

Провалившись до грунта, тягач, оскальзываясь и рыча, вырвался на наледь и довольно бодро побежал, капитан надавил газ, в пелене снега показался другой берег, он был обрывистый, и Семихватский, не сбавляя скорости, повернул по льду реки, рассчитывая увидеть выезд, под тягачом затрещало, капитан сунулся ближе к обрыву, выскочил одной гусеницей на берег. Машина опасно накренилась, вторая гусеница прогрызла лед и провалилась, Андрей упал на капитана.

— Спокойно, — раздался злой голос Семихватского.

Он попытался выползти назад, тягач надсадно ревел и трясся, но что-то не пускало. Машина глубже зарывалась в береговой галечник.

— Может, нам выйти? — спросил Андрей.

— Сидите пока... Да не бойтесь...

Правая гусеница слетела под водой. Собралась вся сзади грудой неподъемного металла, прикрытая ледяной кашей... Семихватский ходил вокруг с погасшей сигаретой во рту, потом, зло бросив ее на лед, открыл дверь кунга. Первые пару минут он не искал инструмент, а стоял и думал, что поменял бы этих двух сопляков на своего водилу Гешку Клыкова. Тот и один бы справился. Потом уверенно залез в будку, достал из кобяковского ящика фонарик. Нацепил на лоб и поднял сиденье, под которым лежали большие инструменты: лом, фомка, выколотка, крепежные болты.

Было уже полдвенадцатого ночи, когда они натянули гусеницу и с помощью бревна и цепей выползли на берег. Рядом по пролому бежала быстро очистившаяся, прозрачная в свете фонариков вода речки, большой костер горел на берегу. Все было разворочено, в глубоких буераках и следах от гусениц. Они устроились у огня, варили в ведре очередную порцию собачьей кеты, мокрые по локоть, а Семихватский и по плечи. Одежда на морозе застывала, они отжимались, сушились, грелись и пили. Вспоминали, как разбирали гусеницу и таскали траки, как гайку запорного болта потеряли и шарили по дну в мутной воде, а он был под рукой, застрял в ледяной трещине. Парни признавались, что не верили, что это можно надеть. Работа сближает, тяжелая или опасная — особенно. Они были почти друзьями. Андрей пару раз по-приятельски хлопнул капитана по плечу.

— Ну и здоровы же вы, Василий Иванович!

Капитан ничего, только ухмыльнулся про себя.

— Вы батю моего не видели. Тот, помоложе был... — Капитан с уважением покачал головой.

Напились конкретно, как выразился Андрей. Сожрали ведро ухи, капитан завел двигатель, и они заползли в кунг. Вскоре там стало тепло, а еще раньше раздался густой храп на три голоса. Всегда ведь, когда что-то сделаешь такое... неслабое, а главное, общее, спишь счастливо. Кажется — раз это сделали, то и все остальное получится.

Утром у Семена побаливала голова и все тело, Андрей ничего, выполз на волю. Двигатель молотил на малых оборотах, костер горел, над ним висел чайник и ведро с остатками ухи. Капитана нигде не было. Снег притих, сыпался мелочью, было пасмурно, но видно далеко. С запада из Якутии тянулись низкие и плоские облака, едва не цепляясь за вершины лиственниц. Андрей вспомнил ночное натягивание гусеницы и в некоторой тревоге обернулся. На месте была. Дым выползал из выхлопа и белел на морозе. К костру тянулся. Андрей побежал к огню, сел, поеживаясь и соображая, как тут таежники обходятся. Неужели постоянно в такой вот работе?

Из-за поворота реки показалась небольшая сероватая фигура. Капитан шел, оскальзываясь на льду, временами останавливался и что-то рассматривал под ногами в речке.

— Доброе утро, — поздоровался весело Андрей, — что, есть дорога?

— Есть. Давайте чай пить, да поперли. — Капитан был хмур. Глядел рассеянно на навигатор, что-то думал.

— Что, проблемы?

— Давай буди кореша! Поехали.

Студенты по-быстрому набивались сухарями, размоченными в остатках юшки, капитан ходил вокруг тягача, доливал воды в охлаждение, заводил, слушал, как работает. Потом забрался в моторный отсек за кабиной, стучал чем-то и негромко, но зло матерился.

Семен сбегал за сгущенкой, и они с Андреем, дурачась и отнимая друг у друга, стали пить ее с несладким чаем. Капитан выбрался из мотора, громко захлопнул крышки вентилятора, подогнал их каблуком и спрыгнул на землю.

— Товарищ капитан, сгущеночки, — предложил Семен, заливаясь от анекдота, рассказанного дружком. Колени подгибались от хохота, а рука сама собой хлопала по ноге.

— Какой еще сгущеночки, поехали, мать вашу! Собирайтесь! — рявкнул, не сдерживаясь, Семихватский.

Он забрался на водительское место, парни тоже залезли. Капитан взял себя в руки и, стараясь быть спокойным, заговорил:

— Слушайте сюда. Сейчас будем спускаться вниз по ключу, получится —не получится — не знаю... — Он замолчал, глядя через боковое окно вниз по долине. Про уходящий антифриз и что запаса топлива почти нет, не стал говорить.

Студенты притихшие сидели. Андрей виновато улыбался, но видно было, что эти городские недоделки так ни во что и не врубились, покажи палец — рассмеются. Семихватский посидел, замерев, перекрестился мысленно и взялся за рычаги.

Поехали, проползли речку, влезли в крутячок и потянулись редким лесом. Километров через пять Васька, поколдовав с картой, повернул с дороги налево. Лес кончился, и через полчаса плутания между стланиками они выехали на открытый каменистый склон. Впереди расщелинка ключа неторопливо падала вниз, в долину Эльгына. Вылезли из тягача.

Широко и далеко было видно. Ветер валил с ног. Тучи так и тянули из Якутии, создавая над огромной, со множеством боковых отрогов горной страной, ровный потолок. Далеко внизу у реки, куда им и нужно было, лес казался совсем темным и даже страшноватым.

— Туда поедем? — удивленно спросил Семен. — Без дороги?

— Туда! — качнул головой вперед Семихватский.

Ни один таежник, зная, во что можно впереться на таком склоне, так не рисковал бы. Но другого пути у Васьки не было, иначе вся его выходка становилась бессмысленной и сильно позорной.

Вихляя по крутякам — у парней дух захватывало, как они не переворачивались, — сползли до стлаников и двинулись вдоль. Иногда Васька останавливался, бегал в одном свитере и без шапки, искал проходы. Местами приходилось прорубаться, студенты растаскивали кривые цепкие стволы. Так продрались до ручья и поползли, переваливаясь по отшлифованным водой, обледенелым камням русла. После небольшого озерца с моховыми берегами ручей почти отвесно заскакал по огромным камням. Васька сходил в обе стороны от водопада — везде было круто. С трудом развернулись в больших камнях и целый час пропиливали, прорубались метров двадцать-тридцать сквозь вековой стланик. Наконец выдрались на боковой отрог с молодым редким лесом. Нещадно его ломая, дуром спустились до более-менее ровного. Выехав на ручей, капитан остановился. Вылезли на крышу кабины. Закурили, разглядывая водопад, висящий у них над головой. У всех руки тряслись, даже на радость не было сил.

— Во-он откуда сползли, — показал Семен наверх, на такую вроде и недалекую отсюда гривку кривых лиственниц на хребте.

Небо темнело. Вокруг рос старый тополевый лес, и оттого казалось, что тут внизу почти ночь.

— Вы что, все время так ездите? — Андрей от усталости даже улыбаться не мог.

Семихватский повернулся к нему. Потом осмотрел задумчиво свои ладони с содранными мозолями и ничего не ответил.

— Это что? — показал Семен на стесанный бок тополя на другом берегу.

Васька полез из кабины. Довольно широкий путик тянулся подножьем сопки. Васька прошелся по нему и возвращался уже бегом, благодаря Бога, свою везуху и предков, давших ему такое чутье. Васька считал, что в тайге он, сибиряк бог знает в каком поколении, не пропадет никогда. Он снова не боялся ее. Влез в кабину.

— Молодца! — зыркнул на Семена и, довольный, посунул рычаги вперед, добавляя газку и выбираясь из ручья на заснеженный берег.

— Куда теперь? — спросил Андрей.

— Сегодня в зимовье выспимся, как люди. — Настроение у Семихватского стояло столбком. — Водченки, что ли, достали, едем сушняком.

Тяпнули без закуси. За окнами уже едва видно было. Семихватский включил фары. Тягач с трудом вписывался, чаще давил углы буранной просеки, подминая под себя подрост и валя небольшие деревья. Тайга, таинственная и страшноватая в свете несильных фар, расступалась под напором мощного железа.

— А я, дурак, из-за какой-то икры поехал! — Андрей зачарованно смотрел вперед.

Тягач, в очередной раз перевалив ручей, ревя, взобрался на бугорок и, клюнув носом, остановился. Впереди справа чернело сгоревшее зимовье. Сильно пахло свежими головешками. Капитан спрыгнул на грязный закопченный снег, достал из-за сиденья Калашникова и надел на плечо. Прошелся по поляне, принюхиваясь и посвечивая вокруг сильным фонарем. Лабаз, устроенный меж двух деревьев, был целый. Приставил лестницу.

— Сгоняй кто-нибудь...

Андрей бесстрашно полетел наверх. Лестница под ним шаталась и скрипела.

— Нет ничего, — крикнул сверху.

— Точно?

Тот еще пошарил руками.

— Ничего!

Семихватский стоял, наморщив лоб.

— А тут больше нет зимовья? — спросил Семен.

Капитан покачал головой и пошел вперед по тропе.

— Что-то тут не так! Он не знает, что делает! — заговорил Семен, понижая голос.

— Ну, похоже, на пределе живет... нам он не все говорит! — согласился Андрей. — Хрен знает, куда уже заперлись...

Растерянно глядели друг на друга. Из темноты, с другой стороны сгоревшего зимовья показался фонарик капитана.

— Сожгли или само сгорело? — спросил Андрей.

Капитан ничего не ответил, еще раз обошел поляну, разглядывая снег под фонарем. Следов не было, никто не подходил и не подъезжал к избушке. Это было странно.

— Ладно, давайте... на другой берег. Да не ходите, не топчите ничего.

Переехали на небольшую поляну. Здесь лежало несколько бревен, часть были попилены и сложены. Костер запалили, съели банку тушенки, полбулки хлеба и два мятых плавленых сырка, которые нашлись в рюкзаке Семихватского. Капитан сходил вдоль ручья, светя фонариком, поискал золотой корень, но не нашел. Кустики, что принес для заварки, повертел в руках и, сомневаясь, выбросил. Кипятку попили. Капитан водку пить не стал, даже не вспомнил о ней, видно было, что напряжен. Прислушивался к тайге, иногда поднимал голову и глядел внимательно. Автомат рядом держал.

Потом снова ушел в ночь. Костер освещал поляну, косогор противоположного бережка, стволы тополей, дверь их будки, торчащую из леса, как вход в зимовье. Андрей встал, заглянул в нее и, пошарив в темноте, вернулся с бутылкой.

Налил в кружки, чокнулся с Семеном и, склонившись к корешу, сказал негромко:

— Сомневаюсь я, что наш кэп серьезный таежник...

Закурили.

— А я сомневаюсь, что он его возьмет... — усмехнулся Семен. — Ни еды, ни солярки... Едем куда-то... как он его здесь найдет? Слушай, а что, если он какую-то поганку затевает?

— Да ладно... — Андрей посмотрел в темноту, куда ушел капитан. — Не парься!

Вскоре в свете костра показался Семихватский. Сел на бревно.

— А что за человек, этот охотник? — спросил Семен.

— Человек и человек... Вот зимовье свое спалил.

— Вы думаете, это он? — Оба тревожно посмотрели на капитана.

— Тут нет больше никого. Он да мы... Чтобы нам спать негде было...

— А вы, когда собирались жечь его зимовья? Почему вам можно, а ему нельзя?

— Я собирался? — нахмурился Семихватский.

— Ну да, чтобы он пришел сдаваться. Теперь не придет?

— Вы не будете? — Андрей вытянул бутылку из-за бревна.

— Налей...

Молчали. Огонь взвихривался, рассыпая искры в черноту. Ветер металсяв корявых вершинах тополей. Ручей, развороченный тягачом, зализывал раны, всхлипывал, жаловался на жизнь.

— Если со мной что-то случится, спутниковый телефон в рюкзаке найдете. Пин-код — четыре семерки.

— А что может случиться? — спросил Андрей, быстро глянув на капитана.

— Кирпич на голову упадет...

В остывающем моторе тягача что-то металлически клацнуло, парни испуганно обернулись в темноту.

— Он может выстрелить? — тихо спросил Андрей, поворачиваясь обратно. — Нас же сейчас видно, а его нет...

— Не может. — Капитан качнул головой.

— Почему?

— Он не идиот.

— Но зимовье-то спалил!

— Зимовье сжечь — не человека убить.

— А вы убивали?

— Нет.

— Почему все-таки вы вот так его ищете? Один!

— Я вам все сказал...

Они посидели еще недолго и ушли, повозились, устраиваясь, то ругаясь в шутку, то Андрей захохотал так придурочно, что Семихватский поднял голову и поглядел на тягач. Когда затихли и из кунга стало слышно глухое похрапывание, достал телефон. Включил и положил рядом на бревно, дожидаясь устойчивого сигнала. Ветер гудел и гудел вверху. Погоду отпускало, воздух стал мокрый. Дров подбросил, до каких дотянулся. «Почему вам можно, а ему нельзя?» — не шли из головы слова Семена.

Тихого набрал и, не дожидавшись гудка, сбросил. Задумался. Набрал своего шофера Гешку Клыкова — водилы всегда больше всех знают.

Всегда невозмутимый балагур Геша... прямо слышно было, как он удивился, узнав голос Семихватского.

— Василий, ты где... тут полный шухер. Ни тебя, ни Тихого...

— А он где?

— Не знает никто, как его отстранили...

— Кого отстранили?

— Да Тихого, Гнидюк сейчас вместо. С охраной ездит... его же отмудохали...

— Пф-ф-ф, погоди, что там такое?

— Да ты сам-то где?

— В тайге...

— По делам, что ли?

— Нет, я... ладно, потом. Расскажи спокойно. Что там делается? ОМОН прилетел?

— Прилетел! Они тут икры набрали — в порту маленькая комнатка... за курилкой которая, холодная — полная контейнеров! Часть уже отправили или в самолет загрузили, не знаю. У них тут Ан-12 и вертак свой из области. Народ недоволен, омоновцам прямо говорят, уже, мол, оплачено... понимаешь, а тем по барабану — у людей же ни документов, ничего! Ты-то когда? С ними ж говорить надо! Ни тебя, ни Тихого!

— Они за Кобяком летали?

— Вчера к нему летали — двух эвенов приперли с кобяковского участка, или откуда там... и сколько увидели зимовеек, все сожгли. Одно, говорят, Генки Милютина спалили, еще чье-то. Прямо сверху стреляли зажигательными и ждали: выйдет — не выйдет, даже не садились. Только эвенов, больше никого не видели, я с летчиком разговаривал. Похоже, они не туда забурились...

— Та-а-к...

— Про тебя говорят, что ты пьяный угнал тягач кобяковский... — осторожно добавил Геша.

Телефон пикнул и погас.

Васька несколько раз пытался еще выйти, и батарейку грел у огня, но она села безвозвратно. Запасная батарейка была мертвая, и он вспомнил, как хотел поставить и не поставил на зарядку. Он забрался в кабину, обшарил рюкзак, зарядного не было. Он искал руками, а на самом деле все обмозговывал ситуацию в поселке.

Вернулся к костру. Все так же машинально сходил за дровами. Налил себе кружку, но пить не стал, поставил в снег у костра... Закурил. Ясно было, что надо рвать в поселок, но как? Связи не было. Обратно не подняться, значит — круг километров сто — сто двадцать до Эльчана и там еще сотня. Без антифриза за день не управиться... Это была засада!

Семихватский, как натура немаленькая, плещущая мощью из края в край, страшно страдал в таких ситуациях от самого себя. Хотелось врезать себе в рыло... так обосраться. На весь мир объявить, что возьмет Кобяка, приволочет, как соболя на пялке... и вот приволок! Кругом в дерьме! Омоновцы спалили зимовья. Эти лихие московские ребята злили его больше Кобяка. Как будто кто-то зашел в его двор и ходит, распоряжается. Ногами пихает все. Но особенно на него подействовали обгоревшие бревна зимовья. Одно дело — сказать «Сожгу!», а другое — сжечь! Он схватил кружку с водкой и плеснул в огонь. Тот метнулся в небо и в стороны, опалив лицо.

Ветер расходился, валил по ущелью, с тополей падали немаленькие уже ветки, но за общим гамом непогоды их падений не слышно было. Только когда почти в костер залетало, Васька поднимал голову и глядел наверх. Звезд не было. Небо было седым и недобрым.

У костра за деревьями не так дуло. Васька глотнул из горлышка, сморщился от холода во рту. Прикурил от бычка. Что вообще там делается, непонятно? Что с «батяней»? Куда делся? Московские народ трясут... Мысли сыпались и сыпались, как ветки с тополя, одна другой толще.

Васька курил и курил. Ему было так погано, что даже пить не хотелось. Жизнь выпихнула его на обочину. И получалось, по всем раскладам выходило, что он выдохся. Что нет никакого смысла вообще что-то делать! Он растерянно и придурковато улыбался по этому поводу. Чесал затылок под шапкой и, склонив голову набок, замирал надолго. Ни за ним, ни впереди ничего не было. Никаких дел, кроме всякого мелкого дерьма, никаких идей, никаких товарищей. Никакого смысла, кроме дури быть первым. Хотел быть круче Кобяка. И это не вышло. Глупость кругом одна! Сама жизнь глупая!

Так Васька сидел и думал, думал. Он добрался до собственной гордости, до того места, где она зарождается, — страшное место, мутное, тупик непролазный...