Мы возвращаемся в отель и готовимся к ужину. Она моется первая, а пока я в душе, делает макияж и укладку. Мы до сих пор не целовались. Только подержались за руки. Я стою на балконе, ожидая, пока она оденется. А когда выходит, чтобы сказать, что готова, я оцениваю её взглядом.
— Ты пялишься на меня, — произносит она.
— Ага…
— Я чувствую себя неловко.
— Ты заводишь меня.
Её рот раскрывается.
— Это инстинкты, Герцогиня! Ты в обтягивающем черном платье, и я знаю, как хорошо быть в тебе.
Ее лицо становится еще более удивленным, чем секунду назад. Она разворачивается, чтобы уйти, но я ловлю её и притягиваю к себе.
— Ты надела это платье только потому, что тебе оно нравится. Вся эта одежда — не для того, чтобы привлечь мужчин — ты их ненавидишь. Но это все равно происходит, потому что у тебя просто невероятное тело. Ты идешь, а твои бедра покачиваются из стороны в сторону, но ты так делаешь не для того, чтобы привлечь внимание, а просто так движешься, но все смотрят. Все. А когда ты слушаешь, как люди говорят, ты неосознанно кусаешь нижнюю губу и проводишь по ней зубами. А когда за ужином допиваешь вино, то играешь с ножкой бокала. Водишь пальцами вверх и вниз. Ты сексуальна, хотя сама этого не понимаешь. От чего становишься ещё сексуальнее. Так что прости, если у меня проскальзывают грязные мысли. Я просто очарован тобой, как и остальные.
Она кивает, тяжело дыша. Я отпускаю её и веду к нашему минивэну.
Она не растеряла свой детский трепет. И когда видит что-то, чего не видела раньше, то становится зачарованной: приоткрытые губы, распахнутые глаза.
Мы входим в большое фойе ресторана, держась за мизинцы, и она замолкает. Слева от нас стоит администратор, перед нами два этажа из красного дерева, декорированные зеркалами в позолоченных рамах. Из просторного помещения можно попасть в разные комнаты, и она озирается, чтобы все рассмотреть. В освещении они используют красные лампочки. Все сияет красным светом. Комната напоминает мне о давних временах и сексе.
— Дрейк, — говорю я высокой блондинке, стоящей за стойкой. Она улыбается, кивает и ищет мою бронь.
Оливия отпускает мой мизинец и берет за руку. Интересно, боится ли она.
Я наклоняюсь к её уху.
— Все нормально, любимая?
Она кивает.
— Выглядит как красная комната боли, — объясняет она.
Я раскрываю рот. Моя маленькая ханжа расширила горизонты чтения. Я давлюсь смешком, и несколько людей оглядываются на нас. Мои глаза прищурены.
— Ты читала «Пятьдесят оттенков серого»? — тихо спрашиваю я. Она краснеет. Поразительно, что она на это способна!
— Все её читали, — отвечает она отстраненно. Затем смотрит на меня большими глазами. — А ты?
— Мне было интересно узнать, из-за чего такая шумиха.
Она быстро-быстро хлопает ресницами.
— Подцепил оттуда новые навыки? — интересуется она, не глядя на меня.
Я сжимаю её руку.
— Если хочешь, можешь проверить сама.
Она отворачивается, сжав губы, ужасно смущенная.
— Калеб Дрейк, — говорит администратор, прерывая наш шепот. — Пройдемте за мной.
Мы следуем за ней через дверь в задней части комнаты. Проходим по тусклым коридорам, пока не попадаем в другую красную комнату: красные стулья, красные стены, красный ковер. Скатерти, к счастью, белые, прерывают бесконечность красного. Сначала садится Оливия, потом я.
Через мгновение у нашего столика появляется официант. Я изучаю её лицо, пока она разглядывает винную карту размером со словарь. Через несколько секунд на её лице появляется шок, и я говорю:
— Бутылку «Бертани Амароне делла Вальполичелла» две тысячи первого года.
Оливия сканирует меню. Я знаю, что она пытается найти цену. Официант кивает мне в знак согласия.
— Редкий выбор, — говорит он. — Выдержанное, как минимум, два года, «Бертани…» родом из Италии. Виноград растет на земле, в которой много вулканического известняка. Виноград высушивают, пока он не превратится в изюм, в результате чего получается сухое вино с высоким содержанием алкоголя.
Когда он отходит от нашего столика, я улыбаюсь ей.
— Я уже переспала с тобой, так что совсем не обязательно заказывать самое дорогое вино в меню, чтобы впечатлить меня.
Я ухмыляюсь.
— Герцогиня, цена самого дорого вина в этом меню состоит из шести цифр. Я заказал то, что люблю.
Она прикусывает верхнюю губу и откидывается в кресле.
— В чем дело?
— Я всегда хотела этого — ходить по ресторанам, где выращивают собственных коров и пробовать вино из хороших погребов. Но чувствую себя здесь неуверенно, всё напоминает мне о том, что я просто бедный белый отброс общества с хорошей работой.
Я касаюсь её руки.
— Если не принимать во внимание твой грязный рот, то ты самая потрясающая девушка, которую я когда-либо встречал.
Она слабо улыбается, словно не верит мне. Это нормально. Я проведу оставшуюся часть вечности, убеждая её в собственной значимости.
Я заказываю Нью-Йоркский сет. Она ест только филе, потому что думает, что должна так делать.
— Мясо не такое нежное, но более насыщенное. Этот стейк похож на тебя, — говорю я ей.
— Почему ты всегда сравниваешь меня с животными, или обувью, или едой?
— Потому что я вижу мир в разных оттенках Оливии. Я сравниваю их с тобой, а не наоборот.
— Вау, — произносит она, делая глоток вина. — Да ты по уши влюбился.
Я начинаю напевать песню Ашера «You Got it Bad», и она шипит на меня, смущенно оглядываясь вокруг.
— Пение — не твой конек, — улыбается она. — Но если бы ты пел на французском…
— Quand vous dites que vous les aimez, et vous savez vraiment tout ce qui sert а la matiиre n’ont pas d’importance pas plus, — напеваю я.
Она вздыхает.
— На французском всё звучит гораздо лучше, даже твое пение.
Я смеюсь и играю с её пальцами.
Приносят заказ, и стоит признать, что ничего подобного во Флориде я не пробовал. Она неохотно соглашается, что Нью-Йоркский сет гораздо лучше, чем филе. Окончив ужин, мы идем на экскурсию по кухне и винному погребу.
Наш гид останавливается перед закрытой клеткой, которая напоминает библиотеку винных бутылок. Глаза Оливии увеличиваются, когда гид показывает нам бутылку портвейна, цена которого — двести долларов за тридцать грамм.
— Сплошное наслаждение во рту, — комично произносит он.
Я поднимаю брови. Я стою позади неё, поэтому обнимаю её за талию и шепчу в волосы.
— Хочешь попробовать, Герцогиня? Испытать это наслаждение во рту…
Она отрицательно качает головой, но я киваю нашему гиду.
— Отправьте это в комнату десерта, — распоряжаюсь я.
Она в смущении смотрит на меня.
— Куда?
— Наше путешествие не закончено. Здесь есть отдельная комната, предназначенная для десерта.
По лестнице нас отводят в другую слабоосвещенную часть ресторана. В комнате для десерта сплошной лабиринт, так что не знаю, как мы выберемся отсюда без помощи. Мы проходим мимо дюжины частных стеклянных сфер, за которыми стоят зарезервированные столы. У каждого гостя есть свой пузырек, в котором можно спокойно насладиться десертом. Наш столик на двоих в углу ресторана. Это странное и романтическое место. Оливия выпила два бокала вина и расслабленно улыбается. Когда мы остаемся наедине, она выдает такое, от чего я чуть не подавился водой.
— Как думаешь, мы сможем заняться здесь сексом?
Я ставлю стакан на стол и медленно моргаю.
— Ты пьяна, да?
— Я давно не пила вино, — соглашается она. — Чувствую себя немного беззаботной.
— Секс в публичном месте теперь считается немного беззаботным?
— Я хочу тебя.
Я взрослый мужчина, но мое сердце бешено стучит.
— Нет, — строго отвечаю ей. — Это мой любимый ресторан. Я не хочу, чтобы нас вышвырнули отсюда, потому что ты не можешь подождать час.
— Я не могу подождать час, — выдыхает она, — пожалуйста.
Я стискиваю зубы.
— Ты так делаешь, когда злишься, — говорит она, показывая пальцем на мою челюсть. — Ты злишься?
— Да.
— Почему?
— Потому что я на самом деле хочу пломбир с орешками макадамии.
Она наклоняется вперед, и ее грудь упирается в стол.
— Сильнее, чем меня?
Я встаю и хватаю её за руку, поднимая на ноги.
— Ты можешь сделать это в машине?
Она кивает. Когда мы обходим столик, возвращается официант с нашим дорогим портвейном. Я беру его и отдаю Оливии. Она залпом выпивает. Официант вздрагивает, и я громко смеюсь, протягивая ему мою кредитку.
— Поторопитесь, — говорю я. Он убегает, а я прислоняю её к стене и целую. — В твоем рту было наслаждение?
— Было неплохо, — отвечает она. — Я хочу положить в рот кое-что еще…
— Боже.
Я целую её, чтобы почувствовать вкус. А когда оборачиваюсь, вижу официанта с моей картой. Быстро подписываю счет и вывожу её из ресторана.
После пятнадцати незабываемых минут на заднем сиденье, мы едем в кафе-мороженое и едим наши рожки на душной улице.
— Не сравнится с мороженым в «Джексон…», — говорит она, облизывая запястье, куда упала капля мороженого.
Я ухмыляюсь, пока наблюдаю за движением на улице.
— Как думаешь, нам когда-нибудь это надоест?
Мы покупаем другие рожки. Она заказала вишневое мороженое с шоколадной крошкой, я сделал выбор в пользу того, что с арахисовым маслом. Наблюдаю, как она ест. У нее такой сексуальный вид: румяная кожа, растрепанные волосы. Я устал, но с легкостью повторил бы наше безумие.
— Сильно в этом сомневаюсь, Герцогиня.
— Почему?
— Зависимость, — просто отвечаю я. — Она может охватить всю жизнь, если её не лечить.
— И какое же лекарство?
— Меня это не волнует.
— Меня тоже, — говорит она, выбрасывая недоеденный рожок в мусорку и вытирая руки о платье.
— Пойдем. В нашем номере есть джакузи.
Меня не нужно просить дважды.