Мыло распылялось на лобовое стекло, и машина вибрировала, когда струи воды ударяли по окну. Оливия оторвалась от моего рта и оглянулась через плечо. Я поцеловал её изящную шею и запустил руки в волосы, чтобы притянуть её к себе. Для Оливии всё выходило из-под контроля. Для меня же это было в порядке вещей. Девчонка сидела у меня на коленях, в юбке… на автомойке… всё складывалось как нельзя лучше. Но не с Оливией. Дальше всё пошло не так хорошо. Несмотря на то, что она была моей девушкой… и я любил её и мечтал увидеть обнаженной на мне, я не хотел забирать у неё то, что она не была готова отдать.
Удерживая за талию, я пересадил её на соседнее сиденье. Затем я вцепился в руль и вспомнил о моей двоюродной тете Ине. Тёте Ине было шестьдесят семь лет, и у нее были бородавки… огромные… противные… выступающие бородавки. Я подумал о её подбородке и волосах, которые торчат из бородавок. И это помогло. Я смог себя контролировать.
Оливия фыркнула на соседнем сидении.
— Почему ты всегда так делаешь? Мне было весело.
Я закрываю глаза и откидываюсь назад.
— Герцогиня, ты хочешь заняться сексом?
Ответ приходит быстро.
— Нет.
— Тогда какой в этом смысл?
Она задумалась.
— Не знаю. Все обжимаются. Почему мы просто не можем… ну ты знаешь?
— Нет, не знаю, — ответил я, поворачиваясь к ней. — Почему ты прямо не скажешь, что у тебя на уме?
Она покраснела.
— А мы не можем прийти к компромиссу? — прошептала она, не глядя на меня.
— Мне двадцать три. Я занимаюсь сексом с пятнадцати. Так что, думаю, я уже иду на компромисс. Если ты хочешь, чтобы с тобой я чувствовал себя пятнадцатилетним, то я этого делать не собираюсь.
— Я знаю, — сказала она поникшим голосом. — Извини, я просто не могу.
Ее голос прервал мой эгоистичный порыв. Во всем этом не было её вины. Я уже ждал целый год. Подожду и другой — это мое решение. Она этого достойна.
Я хотел её.
— Все эти обжимания — это просто медленный переход к сексу. Сначала руки, потом губы, а потом, прежде чем успеваешь что-то понять, начинаешь заниматься этим всё время.
Она покраснела.
— Как только начнешь, уже не сможешь остановиться. Это медленное продвижение к сексу. Так что если ты не готова к сексу, лучше не надо всех этих зажиманий. Вот и всё.
Я открыл бутылку воды, стоявшую в подставке для стаканов, и сделал глоток. Автомойка шумела вокруг нас, полоски мыльной резины шлепались о металл. И я чувствовал эти удары.
Она забралась обратно ко мне на колени. Боже, надеюсь, она не чувствует моей эрекции. Потом положила руки мне на лицо и прижалась своим носом к моему. Ее нос такой холодный. Это была мягкая сторона Оливии. Она пробуждала во мне альфа самца, желающего защищать её и разрывать зубами каждого, кто к ней приблизится.
— Прости меня, Калеб. Прости, я так запуталась.
Мои руки опустились на её талию.
— Ты не запуталась, ты просто сексуально сдержанная.
Она хихикнула. Это было так кокетливо и мило. Когда женщина издает такой звук, я не могу не улыбнуться.
Я посмотрел на её загорелые ноги. Всё, что мне нужно было сделать, это расстегнуть штаны, она уже была прямо на…
— Тебе стоит вернуться на свое сиденье, — мой голос был хрипловатым.
С виноватым видом она пересела обратно.
Несколько минут мы сидели в тишине, пока работали сушилки. Я смотрел, как капли воды, бежали по лобовому стеклу, а потом исчезали. Во что я себя втянул? Я влюбился в ту, которую не мог исправить. Мой тренер назвал меня фиксером (Прим. слово fixer — существительное, образованное от англ. глагола to fix — исправлять). Это началось на втором курсе, когда я заметил парочку новичков в команде, у которых не клеилась игра. Я отдельно позанимался с ними, пока их навыки не улучшились. Тренер всегда использовал мой талант для работы с новыми ребятами. В предпоследний год ко мне подошло десять парней с просьбой тренировать их. Не знаю, почему, но я был хорош в этом. Сейчас моя потребность все исправлять вылилась на девушку, которая влекла меня. Я подумывал вернуться к своей бывшей — Джессике. Она была идеальна, до…
Я стиснул зубы. Может, поэтому у нас ничего не получалось. Она была слишком идеальна. Оливия же так прекрасно разбита. Тонкие трещины ее личности были скорее произведениями искусства, нежели недостатками. Я любил искусство с изъяном. Статуя Лоренцо рук Микеланджело с искривленной подставкой, предназначенной для укрепления ноги, отсутствующие брови у Моны Лизы. Недостатки так сильно недооценивают. А они могут быть прекрасны, если просто внимательно посмотреть.
Я знал, что обманываю себя, думая, будто смогу её исправить. Но было слишком поздно — я не знал, как остановиться. Она первая нарушила тишину.
— Хотела бы я знать, о чём ты думаешь, — произнесла она.
— Всегда есть возможность меня спросить, — я завёл мотор и поехал вперед. Она, как обычно, изучала мою руку на рычаге переключения передач.
С мойкой машины покончено. С безумным желанием оказаться в ней — нет.
— У меня такое чувство, что ты постоянно пытаешься проникнуть в мои мысли. Ты как Питер Пэн — все время залезаешь в окна и создаешь неприятности.
Она скривилась.
— Ты действительно только что назвал меня Питером Пэном?
— Я называл тебя и похуже, — я выехал на дорогу.
— Ламой, — ответила она. — Мне понравилось.
Я посмеялся над очевидным сарказмом, и чары вожделения были разрушены. Теперь мне просто хотелось быть рядом с ней.
— Питер Пэн хочет проникнуть в твои мысли и узнать, о чем ты думаешь, — снова попыталась она. Её взгляд был такой непреклонный, что я сдался.
Мы остановились на красный свет. Я потянулся и взял её за руку. Хорошо, если она хотела узнать мои мысли, я собирался ей рассказать. Может, ей пойдет на пользу — выяснить, что в голове у нормального взрослого парня. Может, в следующий раз она будет более осторожна в своих играх с «нормальным взрослым парнем». Я поднес её пальцы к губам и поцеловал. Снова представил её на своих коленях и понизил голос, чтобы она понимала, что я говорю серьезно.
— Если ты заберешься ко мне на колени в этой юбке и ещё раз так поцелуешь, я сниму твои трусики и оттрахаю тебя.
Её лицо покраснело. Боже. Мне нужно по-настоящему её напугать, чтобы она не пыталась это повторить. Я не Супермен. Я — парень, который очень хотел заняться любовью со своей девушкой.
Она не отпустила руку, а сжала её еще сильнее. Я посмотрел на неё краем глаза. Она кусала нижнюю губу, глядя прямо перед собой, не моргая.
Я подавился смешком. Боже, думаю, я на самом деле завел её. Моя маленькая Герцогиня всегда полна сюрпризов.
С этого дня Питер Пэн стал для нас кодовым словом. Как думаете, для чего?
— Питер Пэн.
— Отстань.
— Ты придумала эту игру.
Мы лежали на полу и, по идее, должны были готовиться к занятиям. На ее губах всё ещё были следы от наших поцелуев.
— Я вся в крошках от «Читос» и пытаюсь заниматься. Меня раздражает, что последние сорок минут ты таращишься на меня, не давая сосредоточиться, — она съедает еще один снэк. Я хватаю её за руку и облизываю палец, съедая все крошки от «Читос». Это был мой новый Оливизм.
Она округляет глаза, и я отпускаю руку.
— С каких пор ты читаешь газеты? — листок лежал прямо под ней. Она приподняла грудную клетку, дав возможность его вытащить, и я перевернулся на спину.
— Увидела её, когда стояла у кассы в магазине, — она выглядела слегка виноватой. Я развернул газету и взглянул на первую страницу.
— Лаура, — произнес я. Не хотел говорить этого вслух, но ее фотография застала меня врасплох. Каждый раз, когда я думал об этом, у меня скручивало живот.
— Новые подробности в деле Лауры Хилберсон, — прочёл я. В статье говорилось, что одна из её кредитных карт была использована на заправке в Миссисиппи. Но так как там не было камер наблюдения, они не могли точно сказать, кто воспользовался картой. Подросток за кассой был под кайфом и ничего не помнит.
— Ты встречался с ней, — сказала Оливия. Я кивнул. Она убрала тетрадь в сторону и положила голову на руки. — Какой она была? Думаешь, она могла просто исчезнуть? Или кто-то похитил её?
Я почесал живот.
— Мы были вместе около недели. Я не очень хорошо её знал.
Это не так. Почему я обманываю?
Оливия поняла, что я соврал.
— Расскажи мне, — попросила она.
— Не о чем рассказывать, Герцогиня.
— Калеб, ты один из самых проницательных людей, которых я когда-либо встречала. И ты говоришь, что понятия не имеешь, что происходит?
Мой мозг переклинило, и я не знал, что на это ответить. Это была скользкая тема. Я собирался снова ей соврать — или, может, сказать правду, когда Кэмми влетела в комнату, спасая меня.
— О, мой Бог! Вы что, занимались сексом?
Я скрестил руки за головой, наблюдая за их шуточной перепалкой.
Где же Лаура? Это какое-то безумие.
Лаура Хилберсон была патологической лгуньей. Я понял это за три свидания. Она была хорошенькой, застенчивой девушкой, и казалось, все вокруг её знают. Возможно, потому, что у её родителей была яхта, и она приглашала всех на выходные. Мы учились в частном колледже. Оливия была одной из немногих студентов, которые получили полную стипендию. Большинству же она была просто не нужна.
Я пригласил Лауру на свидание после того, как мы оказались в одной группе на занятиях по ораторскому искусству. На первом свидании она рассказала мне о том, как её лучшая подруга погибла в автомобильной аварии три года назад. Она плакала и говорила, что та была ей ближе родных братьев и сестер. Когда я спросил, сколько их у нее, она, тяжело вздохнув, ответила, что их у неё восемь.
«Восемь. Вау!» — подумал я. Как же её родители умудряются обнять всех в один день?
Второе свидание мы провели на яхте её родителей. Несмотря на все деньги, они оказались очень простыми людьми. Её мать приготовила нам на ланч сэндвичи с кусочком индейки, белым хлебом и помидором. Они рассказывали о церкви и миссионерских поездках, в которых участвовала Лаура, когда училась в старшей школе. Когда я спросил, ездили ли её братья и сестры с ней, они непонимающе посмотрели на меня. Потом Лаура увидела в воде дельфинов, и мы все наблюдали, как они играют. Вечером мы поехали к ним домой, чтобы я смог забрать машину. Они жили в скромном двухэтажном доме, видимо, единственным подтверждением их богатства была яхта, которую они называли хвастовством.
Она показывала мне дом, пока её мать искала нам колу в гаражном холодильнике. Я посчитал спальни: одна, две, три, четыре. Во всех были двуспальные кровати, кроме комнаты Лауры — она сказала, что предпочитает полуторную. Когда я спросил, где же все спят, она ответила, что большинство братьев и сестер старше её и уже съехали.
Внутренняя тревога пропала, когда я прощался с её семьей в фойе. На стене напротив входной двери висели семейные фотографии. Бабушки и дедушки, рождественские фотографии, фото дней рождения — я пробежался по всем глазами, пока мы болтали про школу и выпускной. Попрощавшись, я пошел к машине, зная две вещи: Лаура была единственным ребенком и патологической лгуньей.
Третьего свидания вообще не должно было быть. После того, как я всё понял, у меня напрочь отпало желание. Это было групповое свидание, и я был парой Лауры. Мы собирались на игру «Янкиз» против «Рейс» (Прим. «Нью-Йорк Янкиз» и «Тампа-Бэй Рейс» — профессиональные бейсбольные клубы, выступающие в Восточном дивизионе Американской лиги, Главной лиги бейсбола). Все знали, что «Рейс» проиграют, но мы хотели выбраться из города и повеселиться, прежде чем экзамены окончательно нас добьют. Лаура ехала со мной и ещё одной парой. Она села на переднее сиденье, болтая про свою последнюю поездку в Тампу, где её сестра потерялась на пляже, и родителям пришлось вызвать полицию.
— Я думал, что ты самая младшая, — сказал я.
— Это было давно. Ей тогда было пять, насколько я помню, — ответила она.
— Сколько же было тебе?
— Три, — быстро ответила она.
— И ты помнишь, что произошло?
Она замолчала.
— Нет. Но мои родители постоянно об этом рассказывают.
— Твоя сестра сейчас в колледже?
— Нет. Она служит в армии.
— А в каких войсках?
— Она — морской котик.
Мои брови приподнялись. Я посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы узнать, слышали ли её Джон и Эми.
Но они оба уснули.
Черт.
Было темно. И я обрадовался, что она не видит выражение моего лица. Среди морских котиков нет ни одной женщины. Может, я и не коренной американец, но это общеизвестный факт. По крайней мере, я так думал.
— Что ж, это впечатляет, — сказал я, не придумав ничего лучше. — Ты, должно быть, гордишься.
«Или врешь», — добавил я мысленно.
Все оставшееся время я расспрашивал её о каждом брате и сестре, и у нее всегда находился ответ.
Тогда я просто развлекался. На следующий день во время игры, я уселся между двумя друзьями, чтобы не находиться рядом с ней. Ложь утомляла меня. Но тем же вечером я отправился за новой порцией.
Я расспрашивал о миссионерских поездках, пытаясь хоть немного её понять. По идее, христиане не должны лгать, по крайней мере, так много. Но это было заблуждением. Может, у неё не всё в порядке с головой. Хотя вела она себя нормально. Боже. Это взрывало мой мозг. И я жалел, что не изучаю психологию вместо бизнеса. Позже я спросил про Лауру у одной из девчонок в нашей группе.
— Она классная. Тихоня, — ответила та.
— Да. Наверное, потому, что она самая младшая в семье, — сказал я.
Тори нахмурилась.
— У нее только брат и сестра. И оба учатся за границей.
Черт побери.
Больше я не разговаривал с Лаурой. Я не мог понять, знала ли она, что врет, или делала это, потому что крыша поехала. Или, может, она считала это забавным. Кто знает? И я не хотел выяснять. Когда мне рассказали об ее исчезновении, я сразу подумал, что это неслучайно. Но потом почувствовал себя виноватым.
Может, её похитили, а я всё придумал, чтобы объяснить себе её поведение.
Её обнаружили в аэропорту Майами. Когда в газетах напечатали, что её похитил мужчина по имени Дэвон, я старался их не читать. Но Оливию этот случай захватил. Она изучала все, что находила. Может, потому что она изучала право, или это был личный интерес к Лауре. Я держал свое мнение при себе и надеялся, что с ней все в порядке.
Кое-что произошло в ночь после рождения Эстеллы. Я готовил обед, а по телевизору шли новости. Я услышал её имя. Негромко, но все же. Вышел из кухни и увидел Лию, собирающуюся переключить канал.
— Не надо, — сказал я. Оливия появилась на моем плоском экране, идущая рядом с мужчиной, которого звали Добсон Орчард. Она отмахнулась от прессы и села с ним в машину.
Нет, Оливия.
Я хотел сказать ей, чтобы она держалась подальше от этого дела. Держалась подальше от него. Хотел схватить ее за черные, шелковистые волосы и укрыть в своих объятьях. К началу рекламы во рту пересохло.
Тогда я осознал, что они показали фотографию Лауры, назвав её одной из его первых жертв. Добсона/Дэвона…
«Забудь об этом», — подумал я. Она была под кайфом. Может быть, она неправильно назвала имя. Может, в новостях ошиблись. Может, она запрыгнула в поезд Добсона, потому что хотела прокатиться. В колледже она желала стать частью чего-то, быть одной из восьми детей. Может быть, она нашла семью в лице запуганных жертв Добсона.
Черт, если бы я не западал на странных женщин…