Вор (ЛП)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Я направляюсь прямо в её квартиру. Если она ещё не дома, я буду ждать её возвращения.

Но она там. А когда открывает дверь, всё выглядит так, словно она ждала меня. Её глаза и губы опухли. Когда Оливия плачет, её губы становятся больше и краснеют. Это самое красивое, хрупкое и женственное в ней.

Она отходит в сторону, впуская меня, и я прохожу мимо неё в гостиную. Она тихо закрывает дверь и следует за мной.

Потом обнимает себя руками и смотрит на океан.

— Когда ты уехала в Техас, после того, как мы… — делаю паузу, чтобы дать ей возможность понять, о чем я говорю. — Я приехал за тобой. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы преодолеть уязвленную гордость и найти тебя. Кэмми не хотела говорить, где ты, поэтому я просто оказался у неё на пороге.

Я рассказываю ей о том, как прятался за домом, когда увидел подъезжающую машину, и как услышал их с Кэмми разговор. О том, как постучал в дверь, когда она пошла наверх, чтобы принять в душ. Я рассказываю ей обо всем, но не уверен, слышит ли она меня, потому что её лицо застыло, а глаза не моргают. Даже её грудь не поднимается в такт дыханию.

— Я уже хотел подняться наверх, Герцогиня, когда Кэмми остановила меня. Она сказала, что ты забеременела после той нашей ночи. И рассказала мне про аборт.

Наконец статуя ожила. Свирепые глаза уставились на меня. Синий огонь — самый обжигающий.

— Аборт? — слово срывается с её губ. — Она сказала тебе, что я сделала аборт?

Сейчас… вот сейчас её грудь вздымается и опускается.

— Она это подразумевала. Почему ты не сказала мне?

Она открывает рот и проводит языком по нижней губе. Сам не знаю, почему сейчас разговариваю с ней об этом. Может, хочу напомнить ей о том, какая длинная у нас история, чтобы подтолкнуть её к тому, чтобы она выбрала меня.

— Калеб, я не делала аборт. У меня был выкидыш. Чертов выкидыш!

Она пытается взять себя в руки, пока я осмысливаю её слова.

— Почему Кэмми мне не сказала?

— Я не знаю! Чтобы держать тебя подальше от меня. Она была права! Мы плохо влияем друг на друга!

— Почему ты мне не сказала?

— Потому что мне было больно! Я пыталась сделать вид, будто этого не было.

Не знаю, что мне вообще делать. Словно весь мир сговорился, чтобы нас разлучить. Даже чертова Кэмми, у которой все эти годы было место в первом ряду на спектакле о наших отношениях. Как она могла? Оливия старается не заплакать. Её губы шевелятся, пока она пытается выдавить хоть слово.

— Герцогиня, посмотри на меня.

Она не может.

— Что ты собиралась сказать мне?

— Знаешь… — мягко произносит она.

— Не делай этого, — умоляю я. — Это наш последний шанс. Мы с тобой созданы друг для друга.

— Я выбираю его, Калеб.

Её слова разжигают во мне злость. Я едва могу смотреть на неё и тяжело дышу. Её слова эхом звучат в моей голове, прожигая слезные каналы и оседая где-то в груди, вызывая такую сильную боль, что я едва могу ясно мыслить.

Несмотря на свой шок, поднимаю голову, чтобы взглянуть на неё. Она бледная, её глаза широко распахнуты.

Я киваю… медленно. И следующие десять секунд продолжаю кивать. Обдумываю оставшуюся жизнь без неё. Наблюдаю за её подавленным состоянием. И задаюсь вопросом, сделал ли я всё, от меня зависящее… или нужно было приложить больше усилий.

Но осталось кое-что, что мне необходимо сказать. То, что я уже говорил, и в чём так сильно ошибался.

— Оливия, однажды я сказал тебе, что когда-нибудь снова полюблю, и это всегда будет причинять тебе боль. Помнишь?

Она кивает. Для нас обоих это болезненное воспоминание.

— Это была ложь. Я знал это, даже когда так сказал. Я никогда не любил никого, кроме тебя. И никогда не полюблю.

Я выхожу.

Ухожу как можно дальше.

Больше никакой борьбы, ни за неё, ни с ней, ни с собой.

Я раздавлен.

Сколько раз нужно разбить сердце, чтобы оно больше не могло исцелиться? Сколько раз я хотел быть неживым? Как один человек может полностью разрушить мою жизнь? Меня швыряет от состояния онемения к невыносимой боли, и всё это… за час? Час ощущается как день, день как неделя. Я хочу жить, а потом мечтаю о смерти. Сначала хочу плакать, а потом кричать.

Я хочу, хочу, хочу…

Оливию.

Нет. Хочу, чтобы она страдала. Хочу, чтобы была счастлива. Хочу перестать думать и запереться в комнате. Желательно на год.

Я бегу. Бегу так быстро, что даже если бы началось восстание зомби, они ни за что бы меня не поймали. Когда я бегу, то ничего не чувствую, кроме жжения в легких. Мне нравится это ощущение, оно дает понять, что после целого дня онемения я все ещё могу что-то чувствовать. А в дни, полные боли, я напиваюсь.

Но от этого нет лекарства.

Проходит месяц

Второй

Третий

Четвертый

Эстелла не моя. Приходят результаты теста на отцовство. Мойра вызывает меня в свой офис, чтобы сообщить эти новости. Пять минут я тупо смотрю на неё, пока она оглашает результаты: нет никакой возможности, никакого шанса, что я её биологический отец. Я встаю и ухожу, не говоря ни слова. И еду, не зная куда. В итоге оказываюсь в своем доме в Напле, в нашем доме. Я не был здесь со временем той истории с Добсоном. Выключаю весь свет и делаю несколько звонков. Сначала в Лондон, потом моей матери, а затем риэлтору. И засыпаю на диване. Проснувшись на следующее утро, закрываю дом, оставив дополнительную связку ключей в почтовом ящике, и еду в свою квартиру. Собираю вещи. Бронирую билет. Улетаю. А сидя в самолете, смеюсь над собой. Я стал Оливией. Я убегаю, и меня больше ничего не волнует. Провожу пальцем по ободку пластикового стаканчика. Нет. Я начну все заново. Мне это необходимо. Если я смогу это сделать, то никогда сюда не вернусь. Продам наш дом. После всех этих лет. Дом, где мы должны были завести детей и вместе состариться. Его быстро купят. Все эти годы я получал предложения, а риэлторы постоянно оставляли свои визитки, на случай, если решусь на продажу. Во время развода я отдал Лие все, что мог, лишь бы она не заполучила этот дом. Она не особо боролась за него, и теперь я понимаю, почему. Она приберегла для меня кое-что посерьезнее. Она хотела вернуть мне дочь, а потом снова ее отнять. Я закрываю глаза. Просто хочу уснуть навсегда.