Вор (ЛП)

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Позже ночью я выбираюсь на пробежку. Но заходя в вестибюль своего дома, замедляю шаг. Сначала я его не узнаю. Он выглядит не так хорошо, как в последнюю нашу встречу. Что происходит с мужчинами, когда они отказываются бороться, и их сердце разбито? Черт. Как это происходит? Я провожу рукой по шее, прежде чем подойти к нему.

— Ной.

Когда он оборачивается, то выглядит немного удивленным. Он бросает взгляд на лифт, потом на меня.

Боже, парень выглядит потрепанным. Пару раз в жизни у меня тоже был такой видок. Мне практически его жалко.

— Мы можем поговорить? — спрашивает он.

Я оглядываюсь и киваю.

— На углу есть бар. Если, конечно, ты не хочешь посидеть у меня дома.

Он качает головой.

— Бар подойдет.

— Дай мне десять минут. Встретимся там.

Он кивает и уходит, не говоря ни слова. А я поднимаюсь к себе и звоню Оливии.

— Ной в городе, — говорю я, как только она берет трубку. — Ты знала?

Следует долгая пауза, прежде чем она произносит:

— Ага.

— Он приходил к тебе?

Чувствую, как в плечах нарастает напряжение и переходит на руки. И сильнее сжимаю телефон, пока жду ответа.

— Да, — снова говорит она.

— Это все? Все, что ты скажешь?

Я слышу, как она передвигает вещи рядом с собой. Интересно, она сегодня в суде.

— Он приходил встретиться с тобой? — шепчет она. Я слышу стук её каблуков.

Черт. Она в суде, а я вываливаю все это на неё.

— Все хорошо. Я позвоню тебе позже, хорошо?

— Калеб… — начинает она.

Я перебиваю её.

— Сосредоточься на том, чем сейчас занимаешься. Мы поговорим вечером.

— Хорошо.

Я первым кладу трубку и опускаю голову. Иду по заполненному тротуару, едва различая что-то перед собой. Мой разум ухватился за её голос, или, может, её голос уцепился за мой разум. Я все ещё слышу его. И знаю — что-то случилось. Я не уверен, что смогу справиться со всем этим. Эстелла стоит на первом месте, но не думаю, что смогу сделать это без Оливии. Она нужна мне.

Ной сидит за маленьким столиком в задней части бара. Это первоклассное заведение, как и все в этом районе, и за его услуги приходится дорого платить. В этот час в баре кроме него лишь два посетителя: старик и молодой парень. Я прохожу мимо них. Мои глаза приспосабливаются с тусклому освещению. Когда я отодвигаю стул и сажусь, бармен направляется ко мне. Но я отмахиваюсь от него, прежде чем он успевает к нам подойти. Ной пьет нечто похожее на скотч, но моим единственным интересом остается полный контроль над разумом.

Я жду, когда он начнет говорить. Мне, на самом деле, нечего ему сказать.

— Я говорил тебе держаться от неё подальше, — произносит он.

Я облизываю губы, наблюдая за этим бедным сукиным сыном. Он напуган. Это видно во всем.

— Это было до того, как ты оставил свою жену в одиночку разбираться с преследователем.

Он разминает шею, прежде чем поднять взгляд.

— Сейчас я здесь.

Мне хочется рассмеяться. Сейчас он здесь. Словно это нормально — быть женатым и появляться, когда самому захочется.

— Но не для неё. Этого ты об Оливии не знаешь. Ей не нужно, чтобы кто-то о ней заботился. Она сильная. Но если ты этого не делаешь, она двигается дальше. Она двинулась дальше. Ты облажался.

Глаза Ноя вспыхивают.

— Не говори со мной о моей жене.

— Почему нет? Потому что знаю её лучше? Потому что, когда ты уехал в свою чертову поездку, а ей нужна была помощь, она позвонила мне?

Мы одновременно встаем. Бармен видит переполох и ударяет кулаком о стойку. Бутылки вокруг него гремят.

— Эй! Сядьте или выметайтесь отсюда, — говорит он. Этот парень просто огромный, поэтому мы садимся.

Мы успокаиваемся, или думаем, что успокаиваемся, или что там мужчины делают, когда готовы выбить всё дерьмо друг из друга. Я уже собираюсь уходить, когда Ной наконец-то произносит.

— Однажды я был влюблен в девушку так же, как и ты в Оливию, — признается он.

— Запомни, где остановился, — перебиваю я его. — Если ты был влюблен так же, как и я, тогда ты бы не был с Оливией. Ты был бы с этой девушкой.

Ной улыбается, но улыбка не касается глаз.

— Она умерла.

Чувствую себя мудаком.

— Почему ты рассказываешь мне это?

— Подумай о том, что ты делаешь, Калеб. Она больше не твоя. У нас обязательства друг перед другом, и, как ты сказал, я облажался. Мы должны работать над тем, что у нас есть, но без тебя, появляющегося каждые пять минут и вызывающего у нее ностальгию.

Ностальгию? Если бы он только знал. Нас с Оливией нельзя описать как ностальгию. В тот день, встретив её под деревом, я словно вдохнул её споры в свои легкие. Мы продолжаем возвращаться друг к другу. Расстояние между нашими телами с каждым годом увеличивается. Но эти споры дали корни и проросли. И плевать на расстояния и обстоятельства, Оливия — это что-то, растущее во мне.

Его высказывание о ностальгии сильно меня разозлило, я решаю играть низко.

— Итак, вы собираетесь завести ребенка…

Шок, отразившийся в его глазах, говорит о том, что я задел его за живое.

Я сжимаю телефон между пальцами, пока смотрю на него в ожидании ответа.

— Это не твое дело.

— Она мое дело. Нравится тебе это или нет. И я хочу ребенка от неё.

Не знаю, почему он не ударил меня. Я бы себя ударил. Ной — классный парень. Он проводит рукой по щетине, в которой много седых волосков, и допивает виски. На его лице нет никаких эмоций, поэтому не могу сказать, о чём он думает.

— У моей сестры был кистозный фиброз, — говорит он. — Я ходил с ней в группы поддержки. Там я встретил Мелису. У нее тоже была эта болезнь. Я влюбился в неё, а потом наблюдал, как она угасает. Она не дожила до 24 лет. Сестра ушла через 2 года. На моих глазах умерли две женщины, которых я любил. Не хочу приводить в мир ребенка, которому, возможно, передастся этот ген. Это не справедливо.

Я заказываю виски.

Пытаюсь избавиться от головной боли. Всё становится гораздо сложнее, чем минуту назад, и последнее, чего бы я хотел, — сочувствовать этому парню.

— Чего хочет Оливия? — не знаю, почему спрашиваю это у него, но могу думать лишь о том, как звучал её голос по телефону. Что она собирается мне сказать?

— Она хочет спасти то, что у нас есть, — отвечает он. — Прошлой ночью мы встретились, чтобы это обсудить.

За годы, проведенные с Оливией, я испытал так много видов боли. Худшая была тогда, когда я зашёл в номер отеля и увидел упаковку от презерватива. Это была ревность, разрывающая на части. Я подвел её. Пытался защитить, а она хотела саморазрушения, и я не мог её остановить, хотя любил её очень сильно. Сравниться с такой болью могла лишь та, когда я пришел в её квартиру и обнаружил, что она снова меня бросила.

То, что я ощущаю сейчас, возможно, гораздо хуже. Она уходит от меня, и у неё есть на это полное право. Нет ничего, чем я мог бы морально оправдать её побег ко мне от своего брака. Ной прав, но это не означает, что я собираюсь это принять.

За последние несколько месяцев мы узнали друг друга как взрослые, занимались любовью как взрослые, смотрели друг на друга как взрослые. И Оливия может отрицать это, пока её высокомерное лицо не посинеет, но мы взаимодействовали как взрослые. Как она может снова уйти от меня? Мы любили. Мы любим.

— Я должен поговорить с ней.

Я встаю, и он даже не пытается остановить меня. Они планировали это вместе? Что Ной придет и расскажет о её выборе? А я должен смириться? Очевидно, она забыла, что я готов на всё, лишь бы быть с ней. Бросаю «двадцатку» на стойку и ухожу.