Вор (ЛП)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Уже сорок минут я слоняюсь по магазину игрушек, пытаясь решить, что купить Эстелле. В фильмах, когда родители воссоединяются с детьми, в руках они обычно держат пушистую игрушку пастельных тонов, например, зайца. Но нет ничего хуже клише, поэтому я брожу между полок, пока не натыкаюсь на ламу. Несколько минут держу её в руках, улыбаясь как дурак. А потом несу на кассу.

Желудок скручивается в узел, когда я выхожу из метро. Доезжаю до аэропорта Хитроу по Пиккадилли и ошибочно подхожу к другому терминалу. Я два раза возвращаюсь назад, и когда наконец-то нахожу правильный терминал, приходит сообщение от моей матери, что самолет приземлился. Что, если она меня не помнит? Или решит, что я ей не нравлюсь, и всю дорогу будет плакать. Боже. Я весь на нервах. Сначала замечаю свою мать, ее светлые волосы убраны в идеальный пучок, даже несмотря на девятичасовой перелет. А когда опускаю глаза, вижу пухлую ручку, цепляющуюся за стройную руку моей матери. Потом замечаю копну рыжих кудряшек, обрамляющих лицо, очень похожее на Лию. Я улыбаюсь так сильно, что скулы начинает сводить. Не помню, когда улыбался в последний раз с того момента, как переехал в Лондон. Эстелла одета в розовую балетную юбку и футболку с изображением пирожного. Когда я замечаю, что она размазала помаду по лицу, с моим сердцем происходит что-то невероятное: оно бьется очень быстро, но одновременно и ноет. Я вижу, как моя мать останавливается и показывает на меня. Эстелла ищет меня глазами. А когда находит, то отпускает бабушкину руку и… бежит. Я падаю на колени, чтобы её поймать. А она врезается в меня, слишком сильно для такой крохи. Она сильная. Я сжимаю в объятиях ее хрупкое тело и чувствую, как горят слезные протоки, пытаясь выдавить слезы. Мне хочется подержать ее так несколько минут, но она отклоняется назад, кладет обе ладошки мне на лицо и начинает быстро-быстро говорить. Я подмигиваю матери в знак приветствия и снова смотрю на Эстеллу, которая в подробностях рассказывает о полете, сжимая ламу под мышкой. У нее сильный высокий голос, немного скрипучий, как у ее матери.

— И потом я съела моё масло, и Кукла сказала, что меня стошнит… — Куклой она называет мою мать, которая от этого просто в восторге. Думаю, что она просто рада, что её не называют «Бабулей» или «Бабушкой», от чего она чувствовала бы себя старой.

— Ты гений, — говорю я, когда она делает вдох. — Кто в три года так хорошо говорит?

Моя мать печально улыбается.

— Тот, кто не умолкает ни на минуту. Она непостижимо много практикуется.

Эстелла повторяет слово «непостижимо» всю дорогу до выдачи багажа. Она хихикает, когда я начинаю повторять вместе с ней, и к тому моменту, когда забираю их сумки с ленты, моя мать выглядит так, словно её голова вот-вот взорвется.

— Ты так делал, когда был маленьким, — говорит она. — Повторял одно и то же, пока я не начинала ругаться.

Я целую дочь в лоб.

— Кому нужен был тест на отцовство? — шучу я. Что было огромной ошибкой, потому что моя крошка повторяет «тест на отцовство» всю дорогу от аэропорта до машины, пока мне не удается её отвлечь розовым автобусом, который проезжает мимо.

По пути домой Эстелла пытается разузнать, как выглядит её комната, какого цвета одеяло, которое я положил на кровать, есть ли у меня игрушки, может ли она заказать суши на ужин.

— Суши? — переспрашиваю я. — Как насчет спагетти или наггетсов?

Она делает такое лицо, которому научить ее могла только Лия, и говорит:

— Я не ем детскую еду.

Моя мать поднимает брови.

— Тест на материнство никогда не понадобится, — тихо замечает она. И мне с трудом удается не рассмеяться.

Оставив вещи в моей квартире, мы идем в суши-ресторан, где моя трехлетняя дочурка сама съедает острый ролл с тунцом, а затем еще два ролла забирает у меня. Я в изумлении смотрю, как она смешивает соевый соус с вассаби и ловко управляется с палочками. Официант принес ей совмещенную пару, завернутую в бумагу и скрепленную резинкой, чтобы было проще держать их вместе, но она вежливо отказалась и начала ловко работать обычными палочками. Она пьет горячий чай из фарфоровой чашки, и все в ресторане останавливаются, чтобы прокомментировать её волосы и поведение настоящей леди. Лия проделала огромную работу, обучив её хорошим манерам. Она благодарит каждого, кто делает ей комплимент, с такой неподдельной искренностью, что даже доводит одну пожилую леди до слез. Она засыпает у меня на плече, когда мы на такси едем домой. Я хотел покатать её на метро, но моя мать заявила, что не хочет иметь дела с грязными вагонами подземки, поэтому мы вызвали такси.

— Я хочу покататься на поизде, папочка, — её личико прижато к моей шее, голос сонный.

— Завтра, — обещаю я ей. — Мы отправим Куклу к старым друзьям и будем делать много всяких мерзостей.

— Лано, — вздыхает она, — но мамочка не любит, когда я… — а затем её голос обрывается, и она засыпает. Мое сердце стучит и ноет, стучит и ноет.

Следующую неделю я провожу наедине с моей дочерью. Мать навещает друзей и родственников, давая нам время, чтобы побыть вместе, сблизиться и делать, что захотим. Я водил её в зоопарк, парк, музей, и по её просьбе мы едим суши каждый день. Однажды вечером я уговорил её на спагетти, и её очень разозлило, когда макаронина упала ей на одежду. Она разрыдалась, лицо стало таким же красным, как и волосы, так что пришлось нести её в ванную и там кормить ужином. Не знаю, радоваться этому или нет. Когда я вытащил её из ванны, она потерла глазки, зевнула и уснула, как только надел на неё пижаму. Уверен, она наполовину ангел. И, разумеется, это досталось ей не от Лии.

Каждый вечер мы заезжаем к моему отцу. Он живет в Кембридже, в удивительном доме с конюшней на заднем дворе. Он водит Эстеллу от загона к загону, представляя ей каждую лошадь. Она повторяет их имена: Шугаркап, Нерфелия, Адонис, Стоки. Я смотрю, как он очаровывает мою дочь, и чувствую благодарность за то, что она живет на другом континенте. Вот что он делает. Опускается до твоего уровня, на каком бы ты ни был, и одаривает тебя своим вниманием. Если тебе нравится путешествовать, он спросит, где ты был, будет внимательно слушать и смеяться над твоими шутками. Если ты интересуешься моделями автомобилей, он поинтересуется, как их собирать, и попросит его научить. Он заставит почувствовать, что ты единственный человек, достойный разговора с ним, а потом целый год не будет с тобой общаться. Огромное разочарование. Он никогда не соберет с тобой модель машины, отменит планы на обед, день рождения и каникулы. Выберет работу или кого-то другого, но не тебя. И будет снова и снова разбивать твое очарованное, полное надежды сердце. Но я позволю моей дочери насладиться сегодняшним днем, а завтра всеми силами постараюсь её защитить. Сломленные люди и любят не совсем нормально. Но все мы немного сломлены. Ты просто забываешь об этом, зашиваешь раны, оставленные любовью, и движешься дальше.

Из конюшни мы идем на кухню, где он устраивает шоу, делая гигантское мороженое и выдавливая взбитые сливки Эстелле в рот прямо из упаковки. Она заявляет, что ей не терпится скорее рассказать маме о новом лакомстве, и я больше чем уверен, что всю следующую неделю буду отбиваться от грозных писем бывшей жены. Она любит его. Как и я когда-то. Так больно видеть, каким бы он мог стать отцом, если бы постарался. В последние два дня её пребывания я чувствую тошноту. Не хочу её отпускать. Хочу видеть её каждый день. В следующем году у неё начинается подготовка к садику. Затем детский сад и первый класс. Как же тогда нам выкроить неделю для поездки в Англию? «Все получится», — убеждаю я себя. Даже если придется подкупить Лию для переезда в Лондон.

Когда мы прощаемся в аэропорту, Эстелла плачет. Она прижимает ламу к груди, её слезы падают на мех, она умоляет меня оставить её в «Вондоне». Я стискиваю зубы и ненавижу каждое решение, принятое мной. Боже. Что, я так её и отпущу? Лия — мерзкая, порочная стерва. Она оставила её в приемном покое, чтобы напиться, когда дочке была всего неделя. Разлучила её с отцом, лишь бы причинить мне боль. Её любовь условна, так же как и доброта, и я не хочу, чтобы её злость затронула мою дочь.

— Мам, — говорю я. Смотрю в глаза матери, и она понимает. Берет мою руку и сжимает.

— Дважды в неделю я встречаю её из школы и забираю на выходные. Уверена, что она будет в порядке, пока ты не вернешься.

Я киваю, неспособный сказать что-то ещё. Эстелла рыдает, уткнувшись мне в шею, и боль, которую я чувствую, слишком сложно описать словами.

— Мне пора собираться и ехать домой, — говорю я матери поверх плеча дочки. — Я так не могу. Это слишком тяжело.

Она смеется.

— Тебе идет быть папочкой. Но придется поработать здесь до окончания контракта. А пока я буду привозить её к тебе.

Моя мать забирает её и проносит сквозь рамку. Мне хочется перепрыгнуть через ограждения и вернуть её.

По пути домой на метро чувствую себя очень подавленным и большую часть пути еду, опустив голову на руки. Я напиваюсь и пишу письмо Оливии, которое никогда не отправлю. Потом вырубаюсь, и мне снится, что Лия отвозит Эстеллу в Азию и говорит, что никогда не вернется.