Глава 32

Антонио

Я открываю глаза, и флуоресцентный свет обжигает сетчатку. Аппараты издают пронзительные предупреждающие сигналы. Головы склоняются надо мной, их голоса звучат тихим, паническим шепотом.

Я в больнице. Это должно меня беспокоить, но я чувствую себя отстраненным. Отключенным от того, что происходит вокруг меня. Я парю. Словно лодка, качающаяся на неспокойной воде, или воздушный змей, попавший в шторм, которого швыряет то туда, то сюда порывами ветра, я дрейфую сквозь мрачные годы своей жизни.

Я оказываюсь в своей первой приемной семье. Я не думал, что у меня остались какие-то воспоминания об этом месте, но густой, удушливый аромат розовых молитвенных свечей заполняет мой нос. И плач. Так много плача. Я помню.

Я попадаю в свою вторую приемную семью, когда мне два года. Потом еще в одну и еще. Я уже не помню, сколько их было. Когда мне было шесть лет, я попал к Алие Радулеску. У Алии были светлые волосы и добрая улыбка, и когда я впервые увидел ее, мне показалось, что она ангел. Я твердо решил остаться.

Вот только сожитель Алии, Питер, верил в суровую дисциплину, в то, что она обеспечивается регулярными избиениями ремнем. А Алия была слишком слаба, чтобы протестовать.

На следующий день после моего десятого дня рождения я дал отпор. Через шесть недель после этого я покинул ее дом.

Я прожил там четыре года — достаточно долго, чтобы считать Алию своей матерью. Я надеялся, что она будет бороться за меня, но она этого не сделала.

Никто и никогда не боролся.

Лучия боролась бы за тебя, если бы ты не прогнал ее.

В мои воспоминания вторгается голос Данте.

― Он был в порядке, ― говорит он в отчаянии. ― Пуля задела его, не более того. А потом он упал. Что, черт возьми, происходит?

― Это осколок кости, ― отвечает врач, ее голос звучит резко. ― Фрагменты кости повредили окружающие кровеносные сосуды. Наша визуализация показывает, что они застряли в легочной артерии синьора Моретти, ограничивая приток крови к его легким, которые находятся под угрозой коллапса. Мы должны немедленно оперировать.

Данте сжимает руки в кулаки.

― Каковы риски? ― кричит он.

― Большая операция всегда рискованна, ― отвечает она. ― Анестезия, инфекция — все возможно. Но синьор Моретти молод. У него есть жена?

― Девушка, ― говорит Данте. ― Лучия. Я привезу ее.

«Она не придет», — пытаюсь сказать я, но ни слова не сходит с моих губ. У нее нет причин для этого. Не после того, как причинил ей боль.

Звуковой сигнал усиливается.

― Его показатели падают! ― кричит кто-то. ― Мы должны оперировать его немедленно.

Данте вклинивается в толпу вокруг меня.

― Дон, ― говорит он. ― Антонио. Борись, черт возьми.

Я могу умереть.

Последний образ в моей голове — Лучия. Я не должен был отталкивать ее. Я должен был сказать ей, как сильно ее люблю.

Но уже слишком поздно.

Как бы я хотел, чтобы она была здесь.

Рядом со мной, ее мягкая рука переплетена с моей.

Я бы хотел…

Загрузка...