Воровка

Глава 3

Лучия

Я права ― меня приглашают на работу в музей. Я приезжаю в Венецию воскресным днем в начале октября, а в понедельник прихожу в Palazzo Ducale, чтобы начать свой первый рабочий день.

Мой босс, Николо Гарцоло, проводит для меня экскурсию по закулисью, знакомит с коллегами и приглашает на обед. После этого он с облегчением отвозит меня в мой офис и оставляет одну, чтобы я ознакомилась с работой. Это не пренебрежение ― меня наняли для упорядочивания и оцифровки коллекций, а мой босс с большим подозрением относится к компьютерам.

После еды меня мучает усталость от смены часовых поясов и сонливость, поэтому вместо того, чтобы сесть за просмотр цифровых записей, я брожу по хранилищам, где музей хранит картины и скульптуры, которые не выставляются.

Именно там я нахожу Тициана, которого, похоже, нет в нашем каталоге, спрятанного в пыльном углу.

Холст небольшой, всего восемь дюймов на двенадцать. Но я не могу оторвать от него глаз. Руки дрожат, когда я снимаю его со стеллажа. Художник изобразил Мадонну, сидящую в кресле, одетую в повседневную одежду, с ребенком на коленях. На большинстве картин Мадонна изображена в торжественном настроении, но не на этой. Здесь она смеется и играет с младенцем Иисусом.

Это не имеет никакого смысла. Тициано Вече́ллио, или Тициан, был одним из самых известных венецианских живописцев XVI века. Хранить здесь картину Тициана для Palazzo Ducale все равно, что Мону Лизу ― в кладовой Лувра. Это настолько шокирует.

Я выношу картину на свет. Я не сразу понимаю, что это копия. Затем я изучаю ее снова, и мой позвоночник покалывает. Цвета выцвели очень равномерно, а трещины на холсте ― признак возраста ― неправильные. Трещины на итальянских картинах этого периода должны быть тонкими и изящными.

Но это не так. Вместо них ― вихревые, хаотичные трещины.

Картина ― подделка.

Я чувствую знакомую дрожь, первые симптомы предвкушения. Здесь кроется какая-то тайна, и я твердо намерена ее разгадать.

Кто-то украл музейного Тициана и заменил его копией.

Я узнаю, кто его украл, и верну обратно.

Цель определена.

Игра началась.

После работы я возвращаюсь в квартиру родителей на Calle de la Testa. Думаю, теперь это моя квартира, поскольку они оставили ее мне после своей смерти. В течение десяти лет я сдавала ее череде туристов. Агентство, которое занималось арендой, обставило квартиру коллекцией мебели из Икеи, но, когда я расторгла контракт, они все вывезли.

Когда Валентина узнала, что я возвращаюсь домой, она предложила купить мне мебель. Я отказалась.

― Это работа на четыре месяца. Мне много не нужно.

Так что теперь единственная мебель в квартире ― надувной матрас и раскладной стул. Покупать что-то еще не было смысла.

Холодильник тоже пуст, но я открываю его по привычке. Единственное, что я там нахожу, ― это одинокая груша, которую купила вчера в аэропорту, и я ем ее, открывая ноутбук.

Настало время исследований.

Картины нет в электронном каталоге, но я нашла бумажную бирку с номером на задней стороне рамы. Номер означает, что картина не бесконтрольная ― когда-то она была частью коллекции. Возможно, музей отстает с оцифровкой каталога, но все, кто работают в Palazzo Ducale, ― эксперты в своей области. Они не стали бы маркировать подделку.

Что приводит меня к первому вопросу ― когда был украден Тициан?

После полутора часов кропотливого исследования я получаю ответ. Последний раз «Мадонна на отдыхе» выставлялась пятнадцать лет назад. Ее не стали бы выставлять, если бы куратор сомневался в ее подлинности, а значит, Тициан был украден после этого.

Не самый полезный результат, но это лучше, чем ничего.

Валентина пишет мне, пока я обдумываю дальнейшие действия.

Валентина: Мы все еще ужинаем сегодня?

Я: Да! Где?

Она присылает мне адрес неподалеку.

Я: Увидимся через пятнадцать минут.

Приятно видеть Валентину лично. Очень приятно. После слез и объятий мы заказываем по бокалу вина и несколько чикетти (маленькие, чуть крупнее канапе, закуски, которые делают из багета).

― А где Анжелика? ― спрашиваю я. ― Я думала, ты приведешь ее.

― Я планировала, но ее новая лучшая подруга пригласила ее на ночевку. ― Ее губы подрагивают. ― У Мейбл есть щенок и котенок.

― Я знаю свои пределы, ― говорю я, смеясь. ― С этим я не могу конкурировать. ― Я наклоняюсь вперед, искренне радуясь тому, что вижу ее. ― Расскажи мне все.

Я созваниваюсь с Валентиной каждую неделю, но личная встреча сильно отличается от общения в Интернете. Мы проводим весь вечер общаясь, болтая о моих и ее родителях, о наших несуществующих мужчинах и обо всем остальном.

Наконец, когда мы закончили есть, я затрагиваю тему картины.

― Сегодня в Palazzo Ducale я нашла подделку Тициана, ― говорю я ей. Я нахожу в телефоне фотографию Мадонны и передаю ей. ― Погребена в хранилище, спрятана в дальнем углу.

Она замирает.

― Интересно.

Она не выглядит настолько взволнованной, как я ожидала.

― Это один из вариантов, да. Ты можешь выяснить, кто изготовил подделку? Это может помочь отследить, кто украл оригинал.

― Нет. ― Валентина кладет телефон передо мной и откидывается на спинку кресла, складывая руки, ее лицо становится серьезным. ― Лучия, я люблю тебя. Ты моя лучшая подруга, и я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Не воруй в Венеции.

― Что? ― Я смотрю на нее, раскрыв рот. Предупреждение Валентины меня шокирует. Моя лучшая подруга никогда не отговаривала меня от рискованных поступков ― в половине случаев, когда мы были подростками, именно она была зачинщицей. ― Почему нет?

― Потому что Антонио Моретти владеет городом. Никто не совершает здесь преступлений без его разрешения.

― Мафия, правда? ― Я начинаю смеяться. ― Да ладно, Валентина. Я планирую вернуть украденную картину музею, которому она принадлежит. Во-первых, это не преступление. Во-вторых, с каких это пор мафия занимается искусством? Я думала, их больше интересуют наркотики, оружие и азартные игры.

― Ты забыла о биткоинах, ― замечает Валентина. ― Лучия, ты не восприняла меня всерьез. А надо бы. ― Она не выглядит испуганной. Она выглядит растерянной. ― Хоть раз в жизни, пожалуйста, послушай меня. Оставь это.

Конечно, я этого не делаю. Я продолжаю заниматься своими повседневными делами, а Тициан не выходит у меня из головы. Но что-то не дает мне покоя, и только когда возвращаюсь домой в четверг, я понимаю, что Валентина случайно выдала себя.

Когда я показала ей картину, она сказала:

― Не воруй в Венеции, Лучия.

Это может означать только одно. Украденный Тициан все еще здесь, и Валентина знает, кто его украл.

А когда речь заходит о кражах произведений искусства в Венеции, никто не знает больше, чем Альвиза Занотти.

В пятницу вечером я иду к синьоре Занотти. Она живет в разрушающемся палаццо в двух шагах от площади la Piazza (Площадь Сан-Марко — главная площадь Венеции). Я передаю ей цветы и вино, которые принесла с собой, и, покончив с любезностями, спрашиваю ее о «Мадонне на отдыхе».

― Это Тициан, ― говорю я, показывая ей фотографию подделки. ― Украдена в последние пятнадцать лет. Думаю, она все еще находится в Венеции. Не знаете, у кого она может быть?

Ее реакция незамедлительна.

― Тициан? Нет, на рынке ничего нет ― я бы об этом знала. Может быть, частная работа?

― Кто-то нанял вора, чтобы тот украл Тициана. Кто?

Ее голос становится мрачным.

― Кто-то настолько богатый и влиятельный, что об этом даже никто не сплетничал.

― Вы же не скажете мне забыть об этой картине? Валентина уже пыталась. ― Я улыбаюсь синьоре Занотти, чтобы сказанное не выглядело слишком грубо. ― Вы же знаете, что я на это не способна.

Она долго молчит.

― Я боялась, что ты это скажешь. ― Она тяжело вздыхает. ― Человек, которого ты ищешь, ― адвокат, работающий на мафию. Даниэль Росси. Он живет рядом с церковью San Francesco della Vigna. ― Она качает головой. ― Не попадись.

Палаццо, где живет Даниэль Росси, хорошо охраняется. В вестибюле сидит охранник, который не спит до конца смены, на крыше установлены камеры, а окна подключены к сложной системе сигнализации.

Если бы Валентина была настроена на сотрудничество, она могла бы что-нибудь сделать с сигнализацией, но она ясно выразила свое мнение. Она не хочет участвовать в этом деле, а я не смогу взломать систему без ее помощи ― я не настолько опытна, как она.

Есть более простой, но рискованный способ. Мне нужно попасть внутрь.

Поэтому я начинаю работать в ночные смены в клининговой компании Росси. Я сообщаю начальству, что могу взять все свободные дневные смены. В субботу днем, через двенадцать дней после начала работы, мне везет. Обычная уборщица адвоката заболела, и меня просят подменить ее.

Да!

После этого все просто. Я надеваю перчатки, чтобы не оставлять отпечатков, и опускаю голову, чтобы камеры в квартире Росси не могли поймать мое лицо.

Картина висит в офисе адвоката. Он оставил ее на видном месте, где любой может ее увидеть? Мои губы сжимаются в неодобрении по поводу удивительно небрежного отношения Росси к этому бесценному произведению искусства. А может, он полагает, что все забыли об этом Тициане? В конце концов, прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как его выставляли в последний раз.

Камер в поле зрения нет. Я подхожу к Мадонне, отодвигаю раму от стены и заглядываю за нее, чтобы проверить, нет ли там проводов, которые могут вызвать тревогу. Они есть. Я убираю их, и дело сделано.

Через двадцать минут, поменяв настоящую картину на подделку, я выхожу из квартиры Росси. Я иду по Calle del Tedum, гадая, сколько времени пройдет, прежде чем адвокат заметит, что его украденная картина исчезла. Я уже почти дошла до Ponte del Fontego, когда слева от меня причаливает лодка.

Из нее выходит мужчина с темными волосами, пронзительными голубыми глазами и потемневшей от щетины челюстью. Лицо у него узкое, а скулы такие острые, что можно порезаться. Он высок, худощав и мускулист, а его темно-серый костюм подчеркивает его телосложение.

Он великолепный, хищный и чрезвычайно, подавляюще сексуальный.

Секунду я открыто им любуюсь. Затем мой мозг замирает.

Передо мной стоит самый влиятельный человек в Венеции.

Человек, с которым Валентина предупреждала меня не связываться.

Антонио Моретти.

Мое сердце начинает бешено колотиться.

― Лучия Петруччи, ― говорит он вкрадчивым голосом. ― Ты знаешь правила. Тебя предупреждали. ― В его глазах мелькает что-то темное и опасное. ― И все же ты здесь, с украденным Тицианом в сумке. ― Он протягивает мне руку. ― Забирайся в лодку.

Сумерки, вокруг никого нет. Бежать некуда. Негде спрятаться.

Это была подстава. Моретти знал, что я собираюсь украсть эту картину. Кто предал меня? Альвиза Занотти? Или Валентина?

Я пытаюсь контролировать свой страх и терплю неудачу.

Взяв его за руку и изо всех сил стараясь не обращать внимания на сотрясающую меня дрожь, я забираюсь в моторную лодку.