Лучия
Когда возвращаюсь, Данте и Валентина ждут меня в моей квартире. При одном взгляде на их лица мое сердце замирает. Что-то пошло не так.
― Что случилось? ― шепчу я безжизненными губами.
― Антонио впал в кому, ― коротко отвечает Данте. ― Осколок кости из его плеча перекрыл кровеносный сосуд. Его сейчас оперируют.
Я в шоке смотрю на них, мой мозг отказывается обрабатывать эту информацию. Этого не может быть. Всего несколько часов назад я была в центре сказки. Мы были на балу, танцевали и шутили. На нас глазели мои коллеги. Говорили о музее, который Антонио собирается открыть. Строили планы на будущее.
― Это серьезно, Лучия, ― мягко говорит Валентина.
Мой мозг наконец-то снова начинает работать.
― В какой больнице? ― требую я. ― Чего мы ждем? Поехали.
― Пока нет. ― Данте встает между мной и дверью. Он смотрит на Валентину, и что-то в выражении ее лица заставляет его продолжить. ― Мне нужно знать, каковы твои намерения.
― Какого черта?
― Антонио — больше, чем мой Дон, ― отвечает он. ― Он мой друг. Он моя семья. А ты ненадежна. Когда становится трудно, ты убегаешь. Прямо сейчас ты проходишь собеседование на работу во Флоренции.
Я в шоке смотрю на него, а затем бросаю взгляд на Валентину, которая выглядит смущенной.
― Я не рылась в твоей электронной почте, ― говорит она. ― Я бы никогда не вторглась в твою личную жизнь таким образом. Твое заявление было открыто на экране ноутбука. Это вышло случайно.
У нее несчастный голос.
― Я не думаю, что ты шпионишь, ― заверяю я ее. ― Я тебе доверяю.
Данте не закончил.
― Дело не только во Флоренции. После смерти родителей ты два года не разговаривала с Валентиной. Ты пропустила рождение Анжелики. Ты пропустила…
Чувство вины разрывает меня. Если бы я поддерживала связь с Валентиной, я бы распознала признаки насилия, с которым она столкнулась. Я могла бы помочь. Не знаю, как, но я бы что-нибудь сделала.
― Я все пропустила. ― Я адресую свой ответ не Данте. Я ценю его заботу, но не он мой лучший друг. Это Валентина, и именно ей я должна сказать эти слова. ― Мне так жаль, что меня не было рядом, когда я была тебе нужна. Но обещаю тебе, что все изменится. Я обещаю тебе…
― Уже изменилось. ― Глаза Валентины подозрительно блестят. ― Виновата не только ты. Я могла бы позвонить тебе. Но мне было стыдно за ситуацию, в которой оказалась, настолько стыдно, что я скрывала правду от всех. ― Она делает глубокий вдох. ― Но сейчас это не важно, как и Уффици. Важен Антонио.
Антонио.
Он в больнице, борется за свою жизнь.
Да, он сказал мне уйти.
Нет, я не понимаю, почему.
Но я знаю, что я была сломлена, и Антонио спас меня. Мое сердце было засохшей шелухой, а он вернул его к жизни. Я все время отталкивала его, потому что была обиженным, раненым животным, но он никогда не уходил. Он был моей опорой.
Возможно, я не знаю, почему он оттолкнул меня сегодня, но я собираюсь поступить так, как поступил бы Антонио. Я не брошу его.
Его мать не боролась за него.
Его дядя отвернулся от него.
Я не собираюсь присоединяться к ним. К черту это. Я буду бороться за Антонио Моретти. Потому что я люблю его и потому что он этого заслуживает.
― Он твой друг, и ты заботишься о нем. ― Я смотрю Данте прямо в глаза. ― Ты заслуживаешь знать, что я не сбегу. Я не собираюсь уходить. ― Я делаю еще один шаг вперед. ― Но человек, которого я люблю, сейчас на операционном столе, а ты мешаешь мне быть рядом с ним. ― Мой голос становится жестким, и то, что он видит на моем лице, заставляет его двигаться. ― Так что скажи мне, в какой больнице он находится, и убирайся с дороги.
Ожидание… чем меньше говорить об ожидании, тем лучше. Оно мучительно.
Но я не одна.
Энцо здесь. Татьяна тоже, притаилась в углу больничной приемной, выглядит молодой и очень уязвимой. Валентина дома с Анжеликой, но Данте здесь, глаза мрачные, плечи напряжены. В какой-то момент в течение этой долгой ночи приезжают лейтенанты Антонио, Хуан и Томас. Агнес приносит свежеиспеченный хлеб и контейнеры с теплым супом.
Сразу после приезда Агнес я звоню на рабочий телефон Рокко Каччиолы. Он не отвечает — четыре часа утра, — но я оставляю сообщение.
― Извините, что я это делаю, но мне нужно отозвать свое заявление.
Я ожидаю, что почувствую укол сожаления — ведь это действительно отличная работа, но не чувствую ничего, кроме облегчения. В глубине души я не хотела покидать Венецию. Это снова мой дом, здесь моя семья и друзья.
Будет и другая работа. Но есть только один Антонио.
Единственный человек, которого не хватает, — это Лео.
— Он винит себя в том, что произошло, ― отвечает Данте, когда я прихожу в себя настолько, чтобы спросить. ― Он допрашивает Марко. Раскрывает заговор, собирает команду, чтобы убрать Верратти.
Энцо поднимает голову.
― В этом нет необходимости, ― говорит он, его голос звучит устало. ― Верратти под стражей. DIA взяло его час назад.
Данте качает головой.
― Это гидра. Можно отрубить одну голову, но этого будет недостаточно. Нам нужно уничтожить всю организацию.
И насилие будет продолжаться.
Вчера у меня, возможно, были сомнения по поводу того, хочу ли я выбрать такую жизнь. Сегодня я знаю, что лучше. Иногда на насилие нужно отвечать насилием. Иногда нужно делать что-то трудное и опасное, чтобы защитить людей, которые тебе дороги.
И вчера я могла поступить так, как упрекнул меня Данте, — сбежать, когда стало трудно. Сегодня я взглянула на ситуацию по-новому. Жизнь коротка, и ничто не гарантировано.
Я люблю Антонио. Я хочу провести с ним всю свою жизнь. Я собираюсь ухватиться за то время, которое нам отмеряно, обеими руками и не отпускать его.
Шесть мучительных часов спустя хирург, оперировавший Антонио, заходит в комнату ожидания. Она оглядывает переполненную комнату, и ее лицо бледнеет. Кажется, до нее только сейчас доходит, что она оперировала самого опасного человека Венеции.
Я тут же поднимаюсь на ноги.
― Операция?
Она смотрит на меня.
― Все прошло хорошо, ― говорит она. ― Мы обнаружили несколько дополнительных костных обломков, что усложнило операцию. Но, как я уже сказала, все прошло хорошо. Синьор Моретти находится в реанимации. — Она пересчитывает людей в приемной. ― Он отходит от последствий анестезии. Я могу пустить одного человека на пять минут. Кто это будет?
― Лучия, ― твердо говорит Энцо.
Татьяна кивает в знак согласия.
― Это должна быть Лучия.
Тридцать шесть часов спустя Антонио переводят в палату интенсивной терапии. Через два дня после этого его переводят в обычную больничную палату, хотя и очень шикарную, в отдельном крыле.
Наконец-то пришло время поговорить. Я сажусь на край его кровати и переплетаю свои пальцы с его.
― Я поняла, почему ты отослал меня.
Он напрягается.
― Правда?
― Это было несложно. Как только я справилась со своими обидами, все стало очевидно. Ты испугался, потому что меня могли убить. ― Я целую его в лоб. ― Ты не такой непостижимый, как тебе кажется.
― Я чуть не убил тебя. ― В его голосе звучит мука. ― Лучия, я не могу…
― Но в этом-то все и дело. Ты этого не делал. Наоборот, ты бросился под пулю ради меня. Это тебя подстрелили, а не меня.
― Я не могу подвергать тебя опасности. ― Но он не отстраняется от меня. ― Жизнь со мной небезопасна.
― Ты слишком самоуверен, ― говорю я ему. ― И самонадеян, думая, что можешь принимать за меня такие решения. ― Я нежно сжимаю его руку. В любой момент в палату может войти медсестра и выгнать меня, так что мне нужно поторопиться. ― Помнишь, как я ненавижу больницы? Как меня тошнит при виде крови? И все же я здесь. И не падаю в обморок. Ты же не думал, что я буду здесь, правда?
― Я явно ошибался.
Я оглядываюсь вокруг с преувеличенным шоком.
― Где свидетели, когда они мне нужны? ― спрашиваю я. ― Не каждый день Антонио Моретти признает, что ошибался.
Его губы дергаются.
― Негодница. ― Он делает вдох. ― Лучия, ничего не изменилось. Я не могу гарантировать твою безопасность.
Он все еще пытается оттолкнуть меня. Но я видела шок в его глазах, когда он очнулся и увидел меня в своей больничной палате. Шок и облегчение. И воспоминания о том, как это облегчение превратилось в яростную радость, дают мне мужество остаться. Бороться за нас.
― Дело в том, что я люблю тебя. ― Я встречаюсь с ним взглядом. ― Ты можешь прогнать меня, но я все равно буду любить тебя. Я могу покинуть Венецию и переехать в, не знаю, Сибирь или еще куда-нибудь, и я все равно буду любить тебя.
― Или во Флоренцию? ― язвительно спрашивает он.
Я шокирована.
― Ты знал? Почему ты не спросил меня об этом?
― Я подумал, что ты скажешь мне, когда будешь готова. ― Он пожимает плечами. ― Это не казалось таким уж важным. Флоренция всего в паре часов езды, и у меня есть частный самолет.
― Я отказалась. Я не хочу жить во Флоренции. ― Я снова сжимаю его руку. ― Я хочу быть здесь.
― Лучия, я…
― Я не хочу безопасности, ― продолжаю я. ― Безопасность — это иллюзия. Мои родители накрыли меня защитным куполом, но мое сердце все равно разбилось. Я просто хочу тебя.
Его глаза одновременно голодные и затравленные. Внутри него бушует конфликт.
― Ты должна уйти от меня, ― выдавливает он из себя, крепче сжимая мою руку. ― Это разумный поступок.
― Этого никогда не произойдет. ― Я робко улыбаюсь ему. ― Это тот момент, когда ты понимаешь, что застрял со мной.
Он долго смотрит на меня. Я вижу тот самый момент, когда он перестает сопротивляться, потому что его глаза вспыхивают собственническим огнем. Он раскрывает объятия, и я придвигаюсь ближе и прислоняюсь к теплу его тела.
― Я никогда не застряну с тобой, ― говорит он. Он улыбается мне и проводит рукой по своему сердцу. ― Это слово означает отсутствие выбора. Я люблю тебя, Лучия. Для меня больше никого нет, маленькая воровка. Я выбираю провести свою жизнь с тобой.
По мне разливается тепло. Он заключает меня в свои объятия, и я чувствую, что наконец-то вернулась домой. Конечно, я не могу удержаться от последней колкости.
― Я все еще думаю, что ты должен вернуть Тициана в музей.
Он одаривает меня лукавой улыбкой.
― Он стоит у тебя в шкафу, cara mia. Это ты отказываешься вернуть его в Palazzo Ducale. Интересно, почему? В конце концов, Бассано, которого ты украла у Пауэлла, уже вернулся в Турин.
Я чувствую, что краснею.
― Я была занята.
Его губы подергиваются.
― Конечно. Жаль, что ты украла его у меня. Если бы ты этого не сделала, я бы подарил его тебе в качестве свадебного подарка. Теперь мне придется придумать что-нибудь другое.
У меня открывается рот. Это что…
― Видела бы ты свое выражение лица. ― Антонио тихонько смеется над моей реакцией. ― Кстати, это не настоящее предложение. Будь я проклят, если буду просить любимую женщину выйти за меня замуж в больничной палате. ― Он касается поцелуем моих губ. ― Считай это репетицией.
― Если это репетиция, ― говорю я, ― то уверена, что само событие мне очень понравится.
Мое сердце переполняется радостью, и я обнимаю Антонио так крепко, как только осмеливаюсь. Больше никаких страховочных сеток — они мне не нужны. Я наконец-то готова к прыжку веры. Мы будем жить долго и счастливо.