Восход луны

СТАРАЯ БАНЯ

Сыщикам Садыка не удалось прервать путешествие Шауката и Фуада к святым местам мусульман-суннитов. Тому было важное оправдание, о котором не знал даже губернатор. Сразу же после исчезновения со свадьбы судьи Исмаила на алюминиевом заводе вспыхнуло что-то вроде восстания; благодаря оперативным действиям местной полиции его удалось быстро подавить.

Расскажем по порядку.

Приемная и кабинет председателя акционерного общества Гасана Махфуза, искусно отделанные алюминиевыми трубами разного сечения, напоминали старинный орган внушительных размеров — с той лишь разницей, что не было видно клавиатуры и педалей. Кто знает, возможно, художник-оформитель сознательно имитировал музыкальный инструмент, с помощью которого Гасан был призван возвестить наступление новой промышленной эпохи в арабском мире. Перемены сказывались, и во многом: и, в частности, в том, что вместо водоподъемных колес на реках и озерах появлялись движки с насосом, в городах — электростанции, промышленные предприятия с новейшим технологическим оборудованием. Веяние времени на судьбе самого Гасана, плотного, энергичного и неутомимого мужчины, уже разменявшего шестой десяток, отразилось странным образом. От века в семье араба главой, считался отец. Его авторитет был непререкаем и безграничен. Слово патриарха оспорить не смел никто.

А теперь? Смешно сказать. Гасан Махфуз — раб собственной семьи, разросшейся в последнее время за счет двух зятьев и двух невесток. Все они — члены акционерного общества, держатели акций, избравшие председателем главу семейства, который должен вершить все дела на заводе, думать о перспективах, изучать рынок сбыта, искать сырье, находить оптового потребителя. Имей Гасан семь голов, каждой нашлось бы о чем думать. А дети? Они горя не знают, стригут себе купоны. «Захотел богатства — получил рабство» — такова была любимая поговорка Гасана, у людей вызывает она, правда, только улыбку. Никто ему не сочувствовал, никто не хотел понимать, что Гасан вкалывает за пятерых, а то и за десятерых, что он боится разориться и пустить по миру своих многочисленных чад, которые едва не каждый месяц привозили к нему нового внука или внучку: «Видишь, малыш, это твой дедуня…»

Гасан давно уже вообще перестал ездить домой. Пристроил к кабинету комнату и спит там, чтобы его могли разбудить в любое время. Впрочем, может быть, в этом повинна молоденькая секретарша председателя. Она тоже все время на заводе и исчезает лишь в тех случаях, когда члены акционерного общества собираются для принятия какого-нибудь общего решения. Первой в этих случаях прибывает немолодая и расфуфыренная жена раиса. У нее акций больше, чем у остальных, поэтому она обычно считает, что в любом споре ей принадлежит решающее слово. Впрочем, она отдала бы все свои акции, чтобы раз и навсегда выудить из приемной эту смазливую девчонку и вернуть себе мужа. Увы, тут она бессильна. Даже ее внезапные появления, похожие на налеты и имеющие целью застать мужа на месте преступления, раиса не пугают.

В минуты отчаяния Гасан Махфуз хватается за голову, но так, чтобы не повредить сложную прическу, скрывающую его лысину, и причитает: «Ох, чувствую — вылечу в трубу, дай бог только, чтобы труба была пошире, не хочется бока обдирать». Насчет боков Гасан опасается не зря — они такие же пышные, как у его раскормленной жены. О «трубе» он вспоминает всякий раз, когда узнает, что рабочие, когда-то пришедшие в цех прямо с улицы, выучившиеся ремеслу и приобретшие специальность, теперь уходят с завода на более высокооплачиваемую работу. Или, скажем, если приходится останавливать предприятие из-за того, что поставщик не вовремя отгрузил сырье. Раньше Гасан проклинал и войну, с некоторых пор он о ней не говорит ни слова.

Завод не выполняет прямых военных заказов, но с увеличением численности армий в арабских странах увеличился и спрос на алюминиевую посуду, на другие дорожные вещи из дешевых металлов. Главным делом тех, кто трудится на заводе, по-прежнему остается насыщение металлических конструкций алюминием с целью придания им жаростойкости и предохранения их от коррозии. Как и раньше, изготовляются металлические каркасы кровли, дверные и оконные переплеты, мебель, фольга, банки. Заказов столько, что лишь успевай поворачиваться. Надо бы развернуться пошире, но свободные земли вокруг завода давно прибраны к рукам. Поставить бы плавильную печь для переплавки металлолома, поставляемого самой войной, так опять же негде. Сколько добра валяется зря на полях, вдоль дорог. У предпринимателя, вошедшего во вкус, сердце обливается кровью, когда он видит искореженные фюзеляжи и плоскости сбитых самолетов…

— Белое золото! Вот оно — тарелки, миски, фляги разбросаны всюду. Бери — не хочу, — сокрушается Махфуз, уныло качая головой, на которой осталось всего несколько длинных волосков, затейливо выложенных на темени.

Гасан давно убедился, что чем меньше волос на голове, тем больше о них приходится заботиться, стараясь, чтобы волос лег к волоску. За этим занятием — за укладкой — его нередко аастает его единственная отрада — хорошенькая секретарша, она тут же начинает помогать хозяину, а сама хохочет. Гасан относится к прическе серьезно, будто его собственное благополучие висит на каждом из волосков… То и дело Гасан впадает в ярость по поводу старой бани. Ему так и не удается добиться разрешения использовать заросшее бурьяном старое здание, в которое упирается завод.

Он не раз пытался выпросить у губернатора разрешение — не на снос бани, боже упаси, кто поднимет руку на памятник архитектуры! — а лишь на временное использование ее в промышленных целях. В конце концов услышав, что Гасан хочет подарить ему свой пистолет — роскошный позолоченный «вальтер», — губернатор уступил, сказал: «Не возражаю». Неизвестно как, но об этом пронюхал Джагфар и подготовил статью об уничтожении исторических памятников. Губернатор струхнул, позвонил Гасану и взял свое слово назад.

Баня была действительно памятником древности. В стародавние времена, когда через город проходил караванный путь на восток, она служила не только местом омовения. В стенах бани происходили дружеские и деловые встречи. Огромный вестибюль напоминал крытый двор жилого дома с фонтаном посередине, с лоджиями; специальные возвышения застилались дорогими коврами и циновками. Длинный коридор вел через помещение с умеренной температурой в главный зал, где возвышался многоугольный подиум с живописной чашей второго фонтана. От центральной части здания в обе стороны отходили комнаты для массажа и мыльни с горячей и холодной водой. Особое удовольствие любители восточных бань получали от парильни с бассейном. Горячая вода мощной струей лилась в бассейн сверху, наполняя помещение паром. Свет проникал в парильню через фигурные отверстия в куполах. Лучи его причудливо сплетались под потолком, переливаясь всеми цветами радуги.

То было сто лет назад. О минувшей славе городской бани старожилы рассказывают теперь со слов родителей и дедов. Гасан тоже немало слышал о бане от стариков и готов был даже потратиться на ее ремонт, чтобы здание не развалилось вконец, но, разумеется, не задаром. Пусть ему сдадут в аренду хотя бы печь, а он ее переделает и использует для переплавки металлолома. Центральное помещение можно пустить под склад.

Раису кто-то подал идею: собрать всех нищих (харафишей) города, раздать им по динару и велеть с транспарантами пойти к особняку губернатора. Пусть устроят демонстрацию и потребуют передать старую баню акционерному обществу, чтобы оно построило новый заводской цех, куда их возьмут на работу. Городские нищие оказались практичнее, чем можно было предполагать. Они отказались бороться за интересы завода, пока их не зачислят в штат и не выдадут аванс в счет будущей зарплаты. Гасан Махфуз обозлился, кричал на них, но харафиши не уступили и спокойно разбрелись по закоулкам, ведущим к мечетям и городскому суку.

Как-то поздно вечером к зданию конторы подкатил на «ситроене» высокий, мрачного вида мужчина лет сорока. Войдя в приемную, он коротко бросил секретарше: «У себя?» Девушка хотела встать и преградить путь незнакомцу, но не успела — незнакомец шагнул к двери кабинета и со словами: «Никого не пускать, ни с кем не соединять» — скрылся у раиса.

Девушка растерянно посмотрела ему вслед. Таким повелительным тоном с ней разговаривала только ревнивая жена Гасана… Едва посетитель исчез за дверью, в приемную вошел второй; словно у себя дома, он уселся при входе и безмолвно, но грозно уставился на секретаршу. Девушка задрожала от страха, но пришелец молчал и не двигался с места.

Гасана незнакомый мужчина застал врасплох. Гасан только что вытащил из сейфа ценные бумаги, чтобы пересчитать их и разложить по полочкам… Как это секретарша не доложила о посетителе! Раис поначалу принял его за профсоюзного деятеля. В последнее время профсоюз стал донимать его своими непомерными требованиями. Гасан уже хотел рассердиться, прогнать непрошеного гостя, но что-то его остановило. Похоже, перед ним был иностранец, явившийся с рекламацией на продукцию акционерного общества.

Гасан Махфуз вообще-то был редкий сутяга. Его мало кто мог переспорить. Потребителей, которым была отгружена бракованная продукция, Гасан попросту брал измором. Он умудрялся передавать «дело» из одной судебной инстанции в другую до тех пор, пока умученный истец не предпочитал махнуть рукой на убытки и не брал назад заявление.

Незнакомец остановился посреди комнаты, словно борец на ковре, примеривающийся, откуда брать разбег, и уставился на хозяина тяжелым взглядом.

— Маса аль хайри. Добрый вечер!

— Маса аль нури. Добрый вечер. — Гасан не скрывал изумления.

— Возможно, я не вовремя. Вы уж простите меня. Впрочем, когда деловой человек приходит к деловому человеку, это всегда вовремя, не правда ли?

— Да, да, конечно. — Раис сгреб в стол ценные бумаги, запер ящик ключом, висевшим у пояса на длинной золотой цепочке, и машинально показал посетителю на кресло. Лицо незнакомца словно бы он уже где-то видел…

Гость сел, продолжая пристально смотреть на Гасана. Редкие люди выдерживали его пронизывающий взор. То было излюбленное средство незнакомца проверить волю и характер собеседника.

— Я, к сожалению, не мог отложить свой визит. Сами знаете, бывает, один час решает судьбу целого предприятия.

— Секунда предотвращает катастрофу, — согласился хозяин.

— Я, слава аллаху, пришел сообщить не о катастрофе, я не Исрафил, и мне не поручено протрубить конец мира. Меня зовут Кемаль Ташан… — Гость сделал паузу и следил, произвело ли его имя впечатление на собеседника. Убедившись, что Гасан его не знает, Ташан добавил: — Представитель делового мира.

— Хотите завалить меня заказами?

Ташан слегка замялся:

— Завалить-то завалю, но не заказами. Впрочем, это даже можно расценить как заказы. Я знаю, вам не дают расправить плечи. Харафиши, да накажет их аллах, и те не помогли вам получить баню, чтобы хоть таким путем расширить дело.

Гасан был тертый калач, но и он удивился: откуда гостю известно о харафишах?

Ташан продолжал:

— Бедняки не помощники в таких делах. От них одна головная боль. Аллах сказал: ты делай харакат, а я прибавлю тебе баракат, — прояви инициативу, я ее поддержу.

Гасану нравились ссылки на аллаха.

— Да повторит он твои слова… — Раис нажал на кнопку под столом, тотчас в дверях показалась секретарша. — Кофе и что-нибудь там еще.

Опытным взглядом окинув девушку, Ташан заговорил снова:

— Вот я и пришел делать харакат и предлагаю тебе вступить в долю. Ты получишь баню.

Гасан не понимал, серьезно говорит гость или разыгрывает его. Он настороженно глядел в суровые глаза посетителя. Нет, похоже, тот не склонен шутить, но все равно надо держать ухо востро. Гасан усмехнулся, давая понять, что разговору о бане, как и самой бане, он не придает серьезного значения, — Интересно, как ее получишь! Губернатор чуть что: «Архитектурный памятник, историческая реликвия». Этому памятнику самому впору памятник ставить — разваливается на глазах. Один раз я было уговорил губернатора — так он взял назад свое слово, газеты испугался…

— Джагфара! Знаю я этого типа, накинуть бы ему на язык аркан, чтобы не совал свой нос в чужие дела.

Кемаль Ташан и вправду производил впечатление делового человека. Раис с уважением подумал: вроде и правда он способен на харакат… Да, но что он возьмет взамен? Как бы не оплошать. Надо бы еще больше восстановить его против Джагфара. Выберу момент, расскажу ему об уважаемом шейхе, которого издатель сделал посмешищем… Вслух он сказал:

— Так какой же харакат вы пришли предложить мне?

Ташан не спешил с ответом, желая как следует помучить собеседника, который, он видел, уже начинал изнывать от любопытства. Помолчав, он раздумчиво заговорил:

— Говорят, неспособных на харакат не пускают на тот свет. Деловые люди не должны браться за нестоящее дело, иначе прогорят тут же. Разве не так?

— Так. Именно так. Тем более что мы облечены доверием тех, кто нас выдвинул, и всегда должны думать о тех, чьи интересы представляем.

Секретарша принесла поднос с кофе, коньяком, соками и сладостями. Девушка расставляла угощение на журнальном столике, а Ташан пристально рассматривал ее и увлекся настолько, что забыл ответить хозяину. Чувствуя на себе его наглый взгляд, секретарша покраснела.

Ташан, словно ничего не замечая, осматривал девушку, как осматривают лошадь, и не отвел глаз, когда та, наклонившись за посудой, повернулась к нему лицом. От нее пахло дорогими духами. Она ушла, а Ташан все еще глядел на дверь, словно секретарша унесла с собой продолжение разговора. Наконец он досадливо крякнул, взял со стола рюмку и опрокинул ее в рот.

— Вы представляете и ее интересы? — насмешливо кивнул в сторону двери Ташан.

— Разумеется, — раис изобразил на лице что-то вроде улыбки и тоже склонился к столику, чтобы скрыть смущение. — Она не член общества, но первая моя помощница… Если для хараката потребуются средства, она немедленно оповестит всех членов правления…

— Нет. Мне ваших денег не надо. — Ташан поставил точку над «и». — Нужна мне ваша подпись. И без ведома акционерного общества, заметьте.

— То есть как? — Гасан испуганно всплеснул руками. — Члены общества должны быть в курсе всех дел, в которых участвует председатель, иначе они изберут другого раиса.

— А если наш договор будет им выгоден?

— Все равно. Я не могу рисковать их благополучием, мы должны взвесить все плюсы и минусы. Мы ведь регулярно собираемся, подводим итоги, намечаем…

— Это я понимаю. Вообще-то сделку, которую я хочу предложить, мощно было бы довести до сведения членов акционерного общества, но лучше это сделать потом, когда все будет позади. Недаром говорится, что тайна сохраняется только между двумя. Я бы не хотел, чтобы наша тайна преждевременно пошла гулять по городу.

— Да какая же тайна?!

— Строжайшая. — Кемаль взял из вазочки горсть миндальных орешков, челюсти его заработали, громко перемалывая ароматные, чуть прожаренные зерна. Он запил съеденное коньяком и лишь тогда вернулся к разговору.

— Собственно, почему вас так пугает слово «тайна»? Найдутся же и у вас производственные секреты, в которые вы не посвящаете посторонних. У делового человека всегда есть тайны. У нас они тоже есть.

«У нас»… Значит, он не один», — подумал Гасан…

— Я человек дела… — нерешительно начал он, но Ташан сразу же перебил его:

— Иначе зачем бы я к вам пришел! Вы хотите сказать, что не покупаете кота в мешке?

— Именно.

— Прекрасно. Для начала сообщу вам вот что: мы тоже будем покупать, и тоже не кота в мешке, а то, что покупаете вы, — изделия из металла. Только наш ассортимент отличается от вашего. Алюминиевые чушки вам доставляют в ящиках?

— Не всегда.

— Ну, в контейнерах — это неважно. Часть изделий вы получаете в упакованном виде, не так ли? Наш товар в ящиках, упаковка безукоризненная, один аллах может разведать, что в ней, поэтому вы ничем не рискуете. Что в ящиках — наша с вами тайна. Поставщик отгружает вам алюминиевые чушки, цветной металлолом или железо, вместе с ними отгружает и наши ящики. По прибытии теплохода каждый из нас распорядится своим товаром. Обещаю вам, от моих ящиков не будет никакой головной боли. Днем они поступили на склад — ночью я их забираю. За перевозку моего груза вы получаете барыш. И его, поверьте, будет достаточно, чтобы с этой очаровательной особой, — Ташан, улыбаясь, кивнул головой на дверь приемной, — вы могли провести время на любом фешенебельном курорте, ни в чем себе не отказывая, Гасан не знал, что ответить.

— Маловато складских помещений, — вяло произнес он наконец.

— Знаю. Но я же сказал — вы получите баню.

— А кто ее даст?

— Это моя забота.

Гасан не был уверен, что ему надо соглашаться. Не лучше ли под благовидным предлогом увильнуть, чтобы его не втянули в опасную авантюру. Ему хотелось выпить, но он сдержался — в таком разговоре надо быть абсолютно трезвым. Мысль его работала лихорадочно.

— Груз крупногабаритный?

— Не слишком. Аккуратные ящики, кажется, вполне под силу двум грузчикам.

— А в ящиках что? Тайна, говорите?

Ташан откинулся на спинку кресла, закурил сигарету. Рукой он отгонял дым, чтобы тот не шел в сторону Гасана. Гость снова не торопился с ответом. Так кот, поймав мышь, не спешит полакомиться, а играет, подкидывая добычу лапками, следит, как она убегает, настигает ее и снова подбрасывает вверх…

— В ящиках будет товар, на который в наши дни возрастает спрос. Мы будем приобретать его за бесценок и продавать втридорога. От прибылей, как я уже сказал, вы тоже получите кое-что.

— Нет, погодите. Если это товар, о котором писал шейх Абдулла Керим, я умываю руки. Гневить аллаха, помогая распространению разных непотребств, не хочу и не буду.

— Какие непотребства! Мы будем завозить товар, которым во все времена торговали достойнейшие деловые люди, равно как Якоб Фуггер, банкир папы римского, который во время турко-венецианской войны продавал турецким мусульманам металл для изготовления оружия. Фуггер набил себе карманы золотом. Шведские пушечные заводы половину Европы когда-то снабжали своим благородным товаром. Еще в прошлом веке Виккерс, Крупп, Шнейдер, Дюпон де Немур прославились на весь мир. Они стали «законодателями» военной индустрии в своих странах, крупнейшими поставщиками оружия.

— Стало быть, речь идет об оружии? — Голос Гасана дрогнул.

— Да. — Почуяв, что Гасан заколебался и готов отказать ему, Ташан обрушил на собеседника поток фраз, не давая ему опомниться.

— Повторяю, вы ничем не рискуете. Вы просто не будетё знать, какое сырье вам подсунул поставщик. Бывает же, что вместо одного товара отгружают другой. Вы получаете металл по контракту, а о том, что вам прислали, вы узнаете, когда вскрываете ящики или контейнеры. Ящики же наши вам не придется вскрывать. Только держите язык за зубами, храните тайну.

— Ходить с тайной в душе — все равно что ходить по острию меча. — Гасан еще пытался шутить.

— Вы и так не по ковру ходите, — оборвал его Ташан, словно саблей обрезал, намекал, видимо, на связь Гасана с секретаршей. — Люди разгадывают лишь тайны природы, а свои тайны уносят в могилу.

Гасан нервничал. Как поступить? Он вспомнил о законах страны, откуда доставляли алюминий.

— Да будет вам известно, что в стране, поставляющей мне сырье, вывоз оружия в зоны конфликта запрещен законом. А ведь арабские страны — это зона конфликта, — Гасан произнес эти слова с пафосом, словно выступал с трибуны. Утопающий наивно решил, что нащупал якорь спасения. — Не думаю, чтобы там кто-нибудь рискнул преступить закон, особенно сейчас.

На Ташана его пафос не произвел ни малейшего впечатления.

— Наивный человек… Закон. Закон. Кто теперь живет по закону? Одни болваны. — Ташан испытывал чувство полного превосходства над собеседником. — Есть такой закон? Отлично. Используйте в своих целях. Если кто-нибудь докопается до ваших тайн и начнет вытряхивать из вас душу, обратитесь к иноземному правительству — мол, ваши граждане нарушили закон, подвели меня…

— Они не признаются…

— Да, господи, законы, в конце концов, на то и созданы, чтобы их обходить. Правильно, в той стране, о которой речь, запрещено вывозить оружие в зоны конфликта. Но ни в одной западной стране нет закона, запрещающего продавать оружие, скажем, партнеру по НАТО или «Общему рынку». А оружие, полученное «из вторых рук», можно продавать. Оружие, как вода, всегда найдет себе щель. Вот я и подыскиваю такую щель. Хочу, чтобы вместе с вашим сырьем прибывал мой товар. А уж тут позаботимся, чтобы он не залежался.

Откровенность была предельной.

В голове у Гасана стучало. Наверное, поднялось давление. Врачи советовали раису вести спокойную жизнь, установить режим, спать не меньше восьми часов в сутки, а он… Исчерпав все свои доводы, раис промямлил:

— Мне надо посоветоваться. Торговля оружием — опасное дело. Не дай бог, чтобы об этом пронюхали рабочие. Завод разнесут. Вы не знаете, какие у меня профсоюзные горлопаны. Им пальца в рот не клади. В политике разбираются так, что хоть посылай их на конференцию по разоружению. — Да, пожалуй, это был довод посерьезнее, Гасан оживился: — Они у меня останавливают конвейер, по любому поводу митингуют, будто не я хозяин завода, а они. Стоит им пронюхать, что завезли оружие, и начнут: «Во всем мире борются за разоружение, а наш раис…» И все такое прочее. Да и Джагфару только дай материал.

С лица Ташана не сходила усмешка.

— Да знаете ли вы, что такое переговоры о разоружении? Это мельница на холостом ходу, приводимая в движение не силой ветра или воды, а политикой, А в политике, как известно, есть две стороны: открытая, явная, и закрытая, тайная. Все равно как у мельницы два жернова: верхний — открытый и нижний — закрытый. Верхний — это официальные переговоры, где делегации спорят, убеждают друг друга, составляют воззвания. А нижний жернов в это время спокойно делает свое дело. Нижний жернов — это военно-промышленные магнаты; так же, как и правительства, они рассылают своих людей по всему свету, но отнюдь не для участия в переговорах. Нет, их эмиссары приезжают не с проектами резолюций, а — негласно — с чековыми книжками. Приезжают тайно, встречают их без фотокорреспондентов и телекамер. Правительственные делегации в поте лица стараются урегулировать отношения между странами, а эмиссары магнатов потихоньку, с помощью универсальной отмычки — коррупции — все их попытки сводят на нет.

— Но рабочим же я не могу все это рассказывать.

— И не надо. Я ведь так, к слову, чтобы вы знали, что торговлю оружием прекратить совсем не просто. Во всяком случае это не в наших с вами интересах. — Ташан выпрямился, решительно посмотрел на Гасана: — Вы мне ответьте толком: хотите получить баню или будем и дальше толочь воду в ступе? Учтите, баня не входит в долю. Она сверх всего.

— Без бани нам не обойтись. — Гасан хотел что-то еще сказать…

— Вот и отлично. Деловой человек остается верен своим принципам, а принцип его — это выгода. — Ташан подвел итоги беседе: — Итак, наши условия — вы получаете баню, это как бы задаток, подготавливаете складские помещения, а о прибытии моего груза я оповещаю вас отдельно. Контрактов никаких. Джентльменский договор. Все вопросы решаем мы вдвоем.

— Ох, не влипнуть бы в какую-нибудь историю, — пробормотал раис упавшим голосом.

— Со мной не влипнете.

Ташан допил коньяк и встал.

Раис пошел провожать гостя и, выйдя в приемную, увидел его спутника, неподвижно сидящего у дверей. Гасан был изумлен его сходством с Ташаном. Точно два близнеца, они ничем не отличались друг от друга. Поняв по виду Ташана, что беседа окончена, двойник торговца оружием молча покинул приемную, а Кемаль, прежде чем выйти, еще раз глянул на секретаршу маслеными глазами. Девушка снова покраснела.

Не прошло и двух дней, как раису позвонил губернатор. Голос бархатный, ласковый:

— Гасан Махфуз, золоченая штучка при тебе?

— При мне, конечно.

— Ну, подоспел как раз тот случай, когда тебе не жалко будет с ней расстаться.

— А что взамен, если не секрет?

— Для тебя не секрет. Для других секрет.

Гасан вспомнил слова Ташана о тайнах.

— Я, кажется, догадываюсь, о чем речь.

— Ну и молодец. Ты просил баню в аренду. Она, если не ошибаюсь, бельмо у тебя на глазу. Так я решил снять это бельмо, чтобы улучшить тебе зрение. Заключай контракт на двадцать пять лет. Хватит, я думаю?

— Вполне. За двадцать пять лет, как сказал восточный мудрец, или ишак умрет… — Гасан вовремя спохватился и, слава аллаху, об эмире не, сказал ни слова.

Губернатор сделал вид, будто не расслышал, однако изменил тон.

— Аренду я разрешаю с одним условием: никаких переделок, особенно по фасаду. И непременно произвести ремонт. О печи не говорю, печь можешь пустить под переплавку металлолома. Но в остальном архитектурный памятник неприкосновенен. Понял? Неприкосновенен!

— Все понял. Спасибо. С меня обещанное.

— Ну, желаю успеха.

Махфуз, положив трубку, долго еще сидел в каком-то оцепенении. Сколько раз он на коленях умолял губернатора, обещал все что угодно! Тот ни в какую: нельзя — и все, а теперь его словно подменили. Губернатор вообще-то звонил Гасану лишь в тех случаях, когда что-нибудь хотел получить. Скажем, едут важные гости, а на прием или на подарки не хватает денег…

Горожане возроптали, узнав, что Махфуз прибрал к рукам старинную баню. В мечетях громко осуждали поступок губернатора, и дело могло обернуться скандалом, если бы не вмешался судья Исмаил. Судья заявил, что губернатор принял мудрое решение, ибо теперь баню скоро отремонтируют за счет завода и великолепное здание будет долго еще «ласкать взор поколений».

Все это случилось задолго до знаменитого паломничества в Мекку.

У Махфуза с Ташаном все шло, как задумано. Но в ту ночь, когда Шаукат выставил приятеля, явившегося к нему с «живым мешком», Фуад потащил свою ношу в старую баню. В этом укромном месте он рассчитывал без помех побеседовать по душам со своим пленником — надзирателем городской тюрьмы. Фуад не знал, что у бани теперь новый хозяин, и чуть не поплатился за это головой. Хорошо, он еще не развязал мешок. Войдя в баню, Фуад положил свою ношу на пол, надеясь отдышаться. Вдруг он услышал приглушенные голоса… «Меня ищут», — решил парень и чуть было не дал стрекача, но передумал и спрятался в нише. Прижавшись к облупившейся стене, он прислушивался к голосам, доносившимся из темноты. Негромко рокотали моторы, работавшие, видно, на малых оборотах. Но откуда полиции знать, что Фуад придет именно в баню? Преодолев страх, он затащил и свой «груз» в нишу. Бежать не было смысла. Если ищут именно его, то от машин не уйдешь… Постепенно он освоился в темноте и стал различать тени, бесшумно сновавшие в нескольких метрах от его убежища. Ночным привидениям явно было не до него, они занимались своим делом. Переговариваясь вполголоса и кряхтя, люди что-то грузили в крытые брезентом большие машины.

Фуада осенила дерзновенная мысль. А что, если попробовать затесаться среди этих привидений да разузнать, какие ящики они тащат из бани. В темноте авось не заметят. Поколебавшись с минуту, он принялся осуществлять свой план. Затащил мешок в укрытие, чтобы свет фар не выхватил его из мглы, и присоединился к грузчикам. И сделал он это в самый подходящий момент, ибо один грузчик, видимо старый и немощный, стукнулся о колонну и опрокинулся бы навзничь, не окажись рядом Фуад. Он помог ему удержаться на ногах и дотащить тяжеленный ящик до машины.

— Шукран джазилан, — прошептал грузчик. — Благодарствую.

Ящик, похожий на заколоченный гроб, стали поднимать в кузов. Оттуда кто-то вполголоса предупреждал:

— Мутахаууит! Силах! Осторожно. Это же все-таки оружие…

Фуад и сам догадался, что в ящиках не финики. Он уже уловил знакомый запах смазочных масел. Будь посветлее, он разглядел бы нарисованную на каждом ящике винтовку «Манлихеркаркано» двадцатимиллиметрового калибра. Ящики были неодинаковой величины, значит, и товар в них был разный — автоматы, пистолеты, винтовки… Фуад с удовольствием прихватил бы небольшой автомат, но как до него добраться? Целый ящик не утащишь… Он с трудом разобрал надпись на одном ящике: «Мерекес Аг». Еще со времен работы в кузнице он знал, что это название фирмы, принадлежащей бывшему офицеру гитлеровских военно-воздушных сил, который теперь торгует оружием на Ближнем Востоке.

Фуаду не терпелось заглянуть во внутренний дворик бани, откуда привидения извлекали ящик за ящиком, но внезапно он услышал голос, от звука которого замер на месте. Кемаль Ташан приглушенно рычал:

— Сариг, ахмак (осторожно, болван)!

Послышался глухой удар. Изнемогший араб распластался на мраморных ступеньках у входа в баню, уронив груз на землю. Из разбившегося ящика выпало несколько автоматов.

Ташан стал торопливо заталкивать густо смазанные автоматы обратно, тихонько ругая неловкого грузчика.

Фуад счел за лучшее растаять в ночной мгле, пока Ташан его не заметил. Уж он-то наверняка не хочет лишних свидетелей. Отыскав свою нишу, Фуад убедился, что его мешок в целости, и стал ждать конца погрузки. Вскоре взревели моторы и машины цепочкой потянулись на улицу, увозя с собой необычный груз. Фуад еще некоторое время прислушивался к ночной тишине, а потом, уже не доверяя старой бане, взвалил пленника на спину и потащил его на кладбище. Там-то наверняка безопасно…

Со старшим надзирателем хабса Фуад договорился о сумме выкупа, не извлекая пленника из его узилища. Он был прав — в мешке надзиратель сделался на редкость сговорчивым. Условившись о сумме, Фуад отпустил пленника, чтобы тот дошел до дому, взял деньги и немедленно положил их в условленном месте. Такие дела не следовало откладывать надолго.

Рано утром обладатель солидной суммы отправился к хозяину прокатного пункта автомобилей. Хозяин был шофером по профессии. Он сам работал таксистом, а другие машины сдавал внаем, чтобы не нанимать водителей. У самого входа в гараж Фуад встретил человека; с которым работал на строительстве алюминиевого завода. Оба одновременно воскликнули:

— Ас-саламу алейкум!

— Уас-саламу алейкум! Не за машиной ли? — спросил Фуада знакомый.

— Угадал. А ты?

— Я вернул, наездился. Кстати, я брал самую лучшую, «мерседес-двести». Новенькая. Возьми ее, не пожалеешь… А как твои дела? Неплохо, наверное, если пришел за автомобилем…

— По-всякому, — Фуаду, естественно, не хотелось рассказывать о себе. — А ты, значит, закрепился на заводе, пустил там корни?

— О, я теперь профсоюзный босс, со мной не шути.

— Да ты, значит, не только корни пустил, но и в рост пошел.

— Заходи к нам, подберем тебе работенку. Нынче времена другие. Профсоюз вот создали. Обстановка на заводе изменилась. В самом деле, приходи. В старой бане строится плавильная печь, потребуются рабочие.

— Нет, спасибо. Там опасно. Рядом оружейный склад.

— Какой оружейный склад? Ты что-то путаешь.

— Может быть. Но ты проверь на всякий случай. Утроба шакала вмещает тысячу кур, а ты ведь не знаешь, что за утроба у старой бани. — Тут Фуад вспомнил, что Кемаль Ташан когда-то помог ему, и пожалел, что сболтнул лишнее, но было поздно.

«Профсоюзный босс» обещал намотать услышанное на ус. Ему хотелось поговорить с Фуадом еще, но тот поспешил распрощаться, сам не подозревая, какой факел он бросил в бочку с нефтью.

Шаукат с Фуадом едва успели пересечь государственную границу, как в городе произошло событие, целиком приковавшее к себе внимание полиции. На заре Садыка поднял с постели телефонный звонок — звонил Гасан Махфуз. У раиса от страха так стучали зубы, что трудно было разобрать, что он говорит. Перепуганный до смерти председатель акционерного общества умолял Садыка незамедлительно прибыть на завод с нарядом полицейский дабы усмирить рабочих, которые по ивлисовому наущению задумали обыскать склады и проверить, не хранится ли где-нибудь оружие.

— Устами аллаха прошу, — хныкал в телефонную трубку Гасан, — оцепи старую баню, прегради смутьянам вход на склад. Все расходы я беру на себя. Сахиб, ты знаешь, я умею быть щедрым. Действуй быстро… Не погуби меня…

Садык поднял на ноги свою немногочисленную рать и помчался на завод. Он приказал оцепить старую баню, а сам пошел к раису. Дверь в кабинет оказалась забаррикадированной изнутри. Даже слова «Открывай, полиция!» не возымели своего магического действия. Гасан и секретарша были смертельно напуганы. Гасан всегда умел находить с рабочими общий язык, но тут людей словно подменили. Кто-то выкатил к проходной будке бочку из-под бензина, как это однажды уже сделал Фуад, встал на нее, словно на трибуну, и, замахав руками, закричал что-то. До ушей Гасана долетели отдельные слова: «Склад оружия», «За нашей спиной… темные дела», «Действует банда», «Империализм», «Тайные пособники», «Раис ответит»…

Гасан в гневе хотел было броситься во двор и выбить бочку из-под ног смутьяна, но благоразумная секретарша не пустила его, сказав: «Надо вызвать полицию». Не помня себя от бешенства, раис носился по кабинету, а в окна доносились голоса рабочих, сеявших смуту, призывавших к неповиновению.

Наконец Садыку открыли. Увидев его, трясущийся от страха раис едва не умер от счастья.

— Успокойся, я уже оцепил баню, все подступы к ней перекрыты. Пусть митингуют до хрипоты. Их право. На склад они не проникнут.

Гасан только сейчас заметил, что он в ночной пижаме, выбежал в свою «спальню», оделся и слегка пришел в себя.

— Еще одна просьба. О происшедшем пусть никто не знает, даже наш дорогой и уважаемый губернатор. А то ведь спросит о причинах. А что я скажу? Кто-то подкинул мне дохлую кошку, сказал, будто у меня на складах хранится оружие. Какое оружие? Откуда? Я получаю алюминиевые чурки, металлолом, а не оружие. Зачем оно мне? Сам посуди зачем, я ведь не торговец. Ты же знаешь прекрасно продукцию завода… Поклянись, что не скажешь губернатору. Поклянись. Я в долгу не останусь.

— На коране клясться?

— Зачем на коране? Скажи, клянусь именем милостивого и милосердного, и достаточно.

— Клянусь именем…

Тем временем обнаружили пропажу судьи Исмаила, и Садыка искали по всему городу. На службе и дома у него телефон звонил не переставая. Старик Мади прибегал к нему несколько раз… Садык ничего этого не знал, решил не покидать территорию завода, пока зарождающийся бунт не будет ликвидирован полностью. Попытки рабочих проникнуть на склады ничего не дали — склад охраняли полицейские. Сам раис, преодолев страх, расхаживал среди толпы и взывал к благоразумию рабочих. Минутами его голос поднимался до визга:

— Спросите тех, кто выгружал машины! Вы же разгружали, не я. Что они тащили — металлолом или пушки? Склады им открой! Может, прикажете карманы вывернуть?! Сейф вам открыть!! Не-ет! Такого уговора не было. Не нравится — проваливайте на все четыре стороны. Вон сколько за забором без работы ходит…

К середине дня возмущение рабочих спало. Представители профсоюза. ушли, но на прощание пригрозили хозяину, что они это дело так не оставят и отныне все, что поступает на склад, будет контролироваться рабочими. С этим Гасан охотно согласился. Он даже обещал предъявить рабочему контролю все документы и счета. Собравшиеся постепенно стали расходиться. Тогда-то раис и послал к Кемалю Ташану свою секретаршу сказать о случившемся и попросить, чтобы тот принял необходимые меры.

За полночь прибыл Ташан и с ним три машины с «привидениями». Они мигом погрузили ящики с оружием и исчезли. Утром раис пригласил к себе представителей профорганизации, театральным жестом бросил на стол связку ключей от складских помещений: дескать, вчера он не разрешил заглянуть на склад из принципа, рабочие оскорбили его недоверием, сегодня же он преодолел обиду.

— Идите, идите. Возьмите ключи, проверяйте! Идите, я разрешаю. Но учтите, не найдете того, что ищете, — пеняйте на себя. Я доверяю, когда мне доверяют, я добр, когда добры и ко мне. Но если меня оскорбляют, не взыщите, я отвечаю тем же. И пусть не рассчитывают на мое мягкосердечие… Идите же! — Гасан закатил глаза, поднял руки к небу. — Видит аллах, я ничего не таю от вас…

Обливаясь потом и тяжело дыша, раис плюхнулся в кресло, откинулся на спинку…

Рабочие завода металлоизделий стояли, переминаясь с ноги на ногу, и слушали гневные слова раиса, точно проповедь муллы в мечети. Ключей никто не взял. Рабочие ушли, ощущая угрызения совести, раскаиваясь в том, что накануне подняли скандал.

Гасан ликовал. Теперь хоть пушки и минометы завози — никто не станет проверять.

Инцидент на заводе помог осуществлению дерзкого замысла Шауката и Фуада тем, что отвлек Садыка, который позже всех узнал об исчезновении брата.