Восход луны

ГЛОТОК СЧАСТЬЯ

Оставшись одна, Фарида напустила воды в ванну и блаженствовала, лежа в мягкой пене, чувствуя, как смягчается кожа, как возвращаются к ней силы. Она умела укладывать волосы. Правда, у Шауката не было ничего из того, что необходимо женщине в таких случаях, но Фарида исхитрилась и великолепно причесала мокрые кудри. Хуже оказалось с нарядом — с собой у нее ничего не было; платье она выстирала, погладила, кое-где подштопала и повесила в «опочивальне» Шауката. Пришлось на время конфисковать пижаму хозяина, хотя та и оказалась великовата.

До позднего вечера Фарида не присаживалась. Всю квартиру она убрала заново и возилась на совесть, вообразив себя хозяйкой. Потом, поняв несбыточность своей мечты, долго грустила у открытого окна, разглядывая прохожих. В иные минуты ей мерещилась Саида. А почему бы Саиде и в самом деле не зайти к Шаукату — ведь он должен ей за стирку! Вдруг Фариде опять стало весело: Шаукат-то должен и ей — она, Фарида, стирала, штопала его вещи и зашивала в них дыры на пару с Саидой…

Скоро вернется Шаукат. Который раз Фарида разогревает ему ужин, который раз бросается к двери, когда кто-нибудь пройдет по лестнице. Одной есть не хочется. Хочется сидеть за столом рядом с Шаукатом, ощущать его дыхание, видеть его умные, выразительные глаза, ласково улыбаться ему.

Темнело. Лежа на диване, Фарида соображала, как поступить. Надо бы отправиться на поиски Саиды, но она обещала Шаукату не уходить… Фарида думала-думала и незаметно задремала: когда она открыла глаза, на улице было тихо, горели редкие фонари — видимо, было уже совсем поздно. Девушка перебралась в маленькую комнату, постелила себе и легла.

«Утро вечера мудренее», — решила она, успокаиваясь. Но что это за сонливость напала на нее после хабса? Она уже снова засыпала и вдруг встрепенулась: скрипнула входная дверь. Шаукат, на цыпочках переступив порог, почти неслышно вошел в комнату.

Фарида приготовила ему постель на старом диване. Шаукат неожиданно почувствовал себя мужем, вернувшимся домой к любящей и заботливой жене. Он боялся шелохнуться, чтобы не разбудить Фариду. Но тут из соседней комнаты послышался бодрый голос:

— Это ты, Шаукат?

— Не спишь еще?

— Я ждала тебя. — После паузы Фарида добавила: — Теперь буду спать. Как там газета, опечатки есть?

— А как же без опечаток? — Шаукат подошел к дверям и увидел Фариду, вернее, ее пышные волосы, рассыпавшиеся по подушке.

— Я-то думал, ты уже седьмой сон видишь.

— Мне всегда одно и то же снится.

— Что же именно?

— А-а! — Фарида махнула рукой. — Неинтересно…

— Зато я знаю, что снится молодым вдовушкам.

— Что?

— Не обидишься?

— Конечно, нет. Я-то при чем? Я не вдовушка…

— Вдовушкам снятся два сна: ночью — как они выходили замуж, под утро — как выходят вновь.

Фарида засмеялась, хотя эту шутку слышала не впервые.

— А что снится проголодавшимся мужчинам? — Фариде совсем не хотелось спать, — наверное, она уже отдохнула. — Ужин на плите, — улыбнулась девушка. — Сто раз разогревала. Теперь будет невкусно. В газете новости есть?

— Так, кое-что.

— А про наши приключения? — Фарида была настроена весело.

— В следующем номере. — С этими словами Шаукат отправился в кухню. Через минуту там появилась Фарида, облаченная в его пижаму.

Шаукат обомлел от неожиданности. Фарида была совсем не похожа на себя утреннюю: свежая, смеющаяся…

— Я подам тебе ужин. Мой руки и садись за стол.

— Спасибо, я сам все возьму.

— Ни в коем случае. Посиди. Я мигом разогрею. — От Фариды — Шаукат почувствовал — пахло его собственным, не очень дорогим одеколоном. Знал бы он, что такое случится, купил бы самые лучшие духи. Через минуту ужин был на столе. Теперь Фарида и сама ощутила голод.

— А ты тоже не ужинала? — Шаукат пожалел, что заставил ждать себя так долго. Ему-то казалось, что лучше вернуться домой, когда она уснет.

— Я же сказала, ждала тебя.

— Бедная девочка, я ее голодом заморил! Извини.

Шаукат ел и по порядку рассказывал все, о чем будет написано в завтрашней «Аль-Камарун», об ошибках, которые пришлось исправлять уже перед самым оттиском тиража.

— Я все время думал о тебе и, бог знает, сколько ошибок пропустил, — сказал Шаукат, улыбаясь и глядя на Фариду. Его взгляд невольно остановился на распахнутом вороте пижамы: там давно не хватало пуговицы. Шаукат сделал над собой усилие и отвернулся.

Фарида, перехватив его взгляд, стянула пижаму у шеи.

Шаукат ел, не поднимая головы. Ему казалось, что более вкусного ужина в его жизни не было. Странно, оказывается, из того, что он покупает, можно приготовить первоклассную еду! Такой поздний и такой сытный ужин напоминал ночную трапезу в месяц рамадана, когда мусульмане наедаются впрок, чтобы утром ничего не брать в рот.

— Так тебя интересуют новости?

— Любопытно же знать, что делается в мире.

— Что делается в мире, проще всего узнать из газет и по радио. А захочешь узнать, что происходит в собственной душе или в душе близкого человека, — вот тут ни радио, ни печать не помогут. — Шаукат уже не отрываясь глядел на Фариду, любуясь чертами ее лица, улыбкой.

Фарида задумалась.

— Разберись в своей душе. То, что в ней, найдешь и в душе близкого человека, — сказала она наконец. — Ну как, ты сыт?

Фарида прибрала на столе, перемыла посуду и, уходя к себе, пожелала спокойной ночи. Шаукат не мог не заметить, что она не повернула ключ в замке. «Доверяет», — уныло подумал он, разделся, повалился на приготовленную постель. Пружины раздраженно застонали.

Несмотря на поздний час, сон не шел. Шаукат подумал о Фуаде. Слишком поторопился парень с машиной, пожалуй, не стоило так быстро возвращать «мерседес», машина еще могла им понадобиться: может быть, придется отвозить Фариду… Впрочем, деньги есть — Джагфар расплатился за фотографии, отвалил, можно сказать, по-царски… О чем бы Шаукат ни думал, по крайней мере ни старался думать, перед глазами у него неотступно стояло лицо Фариды.

Почему она все-таки не заперла дверь в спальню? Женщины, попав в подобную ситуацию, вообще-то ведут себя по-разному: одни полны решимости отстоять свою честь, другие полагаются на судьбу, а третьи даже обижаются, если их оставят в покое. А Фарида? Что думает она, уверена в себе или так доверяет ему? Шаукат ворочался с боку на бок под аккомпанемент проклятого дивана. Спит? А что. если она ждет его, а он, балбес, лежит здесь, как мешок с мякиной?

Шаукат подумал. «Пойду скажу — ты спрашивала про новости, я забыл…» Но какой дурак заходит к девушке в спальню, чтобы рассказать ей о газетных новостях?!

Шаукат сел. Диван тут же откликнулся: «Будь посмелей». Лунный свет, таинственный, прозрачный, заливал комнату. Будь, что будет! Шаукат подошел к двери спальни, отворил ее и снова остановился на пороге.

— Фарида, ты не спишь? Я хотел поговорить… — Голос Шауката дрожал, словно его била лихорадка.

— Что случилось? — Фарида сделала вид, будто ее разбудили, но по звуку голоса легко можно было догадаться, что она не спала.

— Я уйду рано. Схожу на базар. Обычно это делал Фуад, но он уехал. Придется обходиться без него. Ты скажи, что надо, я куплю, — вдохновенно врал Шаукат.

— Ой, как ты меня напугал!

Шаукат присел на край постели. Фарида ничего не сказала. Это была уже победа, Шаукат вздохнул с облегчением.

— Почему ты не спишь?

— Давным-давно сплю. — Теперь пришла очередь врать Фариде.

— А я никак не усну. Не получается. Я лучше тут посижу. Разреши мне покараулить твой сон.

— Я сыта надзирателями по горло, — засмеялась Фарида. — А тебе они разве не надоели?

— Я же не надзиратель. Я ангел-хранитель. — С этими словами Шаукат обнял Фариду.

— Уходи сейчас же, Слышишь? — Фарида высвободилась, привстала, прижав рукой одеяло к груди. Глаза Шауката уже привыкли к темноте, он видел красивое, сердитое лицо девушки. — Кому говорю!.. Слышишь?

Но Шаукат уже ничего не слышал. Пусть делают с ним что угодно, он не уйдет отсюда. Пусть хоть вернут его в тот ад, из которого они все выбрались… Где-то в глубине души Фарида хотела ему уступить, но не могла. Шаукат понимал, что она сопротивляется не для виду, а по-настоящему. Это продолжалось долго. От волнения и страха девушка в конце концов обессилела.

— Сумасшедший… сумасшедший… сумасшедший.

Шаукат был действительно похож на безумного. Изнемогая, он прижался лицом к ее волосам и прошептал:

— Ты невинна?

— Да, — прошелестело еле слышно.

— О боже, я думал…

— Не думай, не надо… Пусть будет толак… — Фарида от ужаса сама не понимала, что говорит.

«Толак». Шаукату это и в голову прийти не могло. По шариату разведенная жена прежде, чем вернуться к мужу, должна провести ночь с другим мужчиной. Откуда взялся такой обычай — неизвестно, возможно, в наказание мужу, который сначала отказался от жены, а затем потребовал ее возвращения. К Фариде этот обычай отношения не имел, ибо фактически она ничьей женой не была.

Поток безграничной нежности захлестнул Фариду. Она лежала, не открывая глаз, ощущая радость от близости любимого. Теперь ей хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Она слышала, как бьется сердце Шауката… Шаукат молчал. Фарида зря боялась, что неосторожным словом он разрушит это счастье, это умиротворение, это блаженство. Она коснулась его лица, провела ладонью по лбу, щеке, повернула его голову к себе.

Сквозь узкие щели пластмассовых жалюзи забрезжил свет. Кричал муэдзин или нет — этого они не слышали. Шаукат и Фарида переживали мгновения, за которые не жаль отдать целую жизнь. Горячими губами Шаукат коснулся щеки Фариды и ощутил приятно-солоноватый вкус ее слез.

— Ты плачешь? — шепотом спросил он. — Жалеешь?

Фарида ответила де сразу:

— Нет, я счастлива. Я счастлива, что это ты, и потому не жалею нисколечко.

— Прости меня. Я не мог…

— Не казнись, милый. Ты мой владыка, я твоя раба. Я тебя люблю. Люблю с тех школьных лет. Я всегда хотела принадлежать лишь тебе. Ты еще тогда мне снился. Видишь, аллаху было угодно, чтобы и мне достался хоть глоток счастья.

— А я был в Мекке, — рассмеялся Шаукат и обнял Фариду, — и аллах за это мне тоже послал глоток счастья. Но он не будет единственным…

Шаукат заснул. Он дышал глубоко, ровно. Правая его рука покоилась на груди Фариды. «Ангел-хранитель», — думала она. О, если бы вот так было — ну не всю жизнь, а хоть несколько лет, пока она молода, красива. Потом она согласна на все. Какое было бы счастье, если б у нее родился ребенок, похожий на Шауката — с такой же плавной линией лба, таким же прямым носом и умными глазами. Пусть Шаукат возьмет себе еще жену, вторую, третью. Фарида была бы старшей и растила своего сыночка… Так сладостно было думать об этом, что Фарида не сомкнула глаз.

Раздался громкий стук в дверь. Только Фуад мог так бухать кулачищем. Фарида затормошила Шауката:

— Ангел-хранитель, кто-то пришел.

Шаукат спросонья ничего не понял. Стук повторился. Шаукат обнял Фариду, даже не поглядев на дверь.

— Это ты ангел-хранитель, ты оберегаешь мой сон.

— Иди, открой!

— Иди ты.

— Но как же я могу?..

— А что? Ты у себя дома. Ты моя жена.

Фарида разрыдалась:

— Боже, я твоя жена!

— Ничто нас не разлучит, — торжественно произнес Шаукат. — Никакая сила.

Фуад, видимо, смекнул, что явился не вовремя, и, чтобы не тратить время зря, пошел на базар за продуктами. Шаукат и Фарида успели привести себя в порядок и даже поставить на плиту воду для кофе. Шаукат ходил за Фаридой по пятам, пытаясь ей чем-нибудь помочь, но помощи от него было на грош, ибо в основном он обнимал ее и целовал, а она, притворяясь сердитой, отбивалась: «Ну, Шаукат, ну, хватит…»

Фарида в глубине души все-таки не до конца верила Шаукату. Может быть, его обещание дано под впечатлением минуты, может быть, он просто хотел ее успокоить… Все равно она чувствовала себя счастливой. О, если бы только аллах послал ей ребенка от любимого!

Сам Шаукат с нежностью думал о молодой женщине, принесшей ему в дар свою чистоту и невинность. Как несправедливы были к ней люди! Сколько ударов судьбы она вынесла, сколько бед обрушилось за короткий срок на ее хрупкие плечи! Но она не согнулась, не упала духом. Она заслужила и уважение, и благодарность, и счастье. И все это он, Шаукат, в силах дать ей.

Шаукат порылся в бумажнике, извлек оттуда все деньги (ими он думал расплатиться за квартиру) и подошел к Фариде.

— На. Это тебе. Ты знаешь, за что.

— Что это значит? — Фарида залилась краской. Он что, платит ей за проведенную вместе ночь?!

— Ты хочешь меня обидеть?

— Это ты меня оскорбляешь…

— Замолчи! Ты меня не поняла. — Шаукат зажал ей рот рукой, — Разве ты не знаешь, что таков обряд?

— Мой властелин, — шептала она и снова плакала от счастья. Она, конечно, знала, что по обычаю после первой брачной ночи муж дарит жене деньги за то, что та сберегла для него свою невинность, и в память об этой радостной ночи та покупает себе что-нибудь красивое. Фарида долго не могла прийти в себя.

— Я отдам их матери. Ты разрешишь? Надо вернуть Зуфри его шарту, — сказала она, глядя на пачку денег.

— Нет, это твои деньги. Купи себе что хочешь на память. А матери твоей, моей теще, я дам еще,

— Шаукат, не надо, ты слишком добр. Я не смогу отплатить тебе сполна за все…

Снова кто-то постучал. Распахнулась дверь, и Шаукат сразу же заворчал:

— Это ты не даешь людям спать? Разбудил, бессовестный, Фариду, пока я ходил в мечеть совершать утренний намаз.

— Ты в мечети! — Фуад насмешливо скривился. — Осквернять святое место? Какой грех… Держи. Здесь горох и мясо. Только готовь побыстрей. Мне очень некогда. — Фуад поглядывал по сторонам, ища Фариду. Он уже хотел спросить, где она, как вдруг Фарида сама показалась в дверях, блистая свежестью и красотой. Она только почему-то избегала смотреть Фуаду в глаза.

— Доброе утро, Фарида. Как спалось?

— Доброе утро, Фуад. Спалось неважно. Я слышала, ты спешишь. Далеко ли ты едешь?

— Далеко.

— К ловцам жемчуга? — спросил Шаукат.

— Угадал. Тебе мы нашли на морском дне самую красивую жемчужину. — Фуад со значением, будто знал все, что произошло ночью, посмотрел сперва на Шауката, потом на Фариду. — Пора мне и о себе подумать.

— Правильно. Но давай мы тебе поможем.

— Что значит «мы»? Вы теперь действуете заодно?

— По крайней мере с сегодняшнего дня.

— Сплошные загадки.

— Нет, Фуад, не загадки. — Шаукат подошел к Фариде, смущенно помалкивавшей в углу, привлек ее к себе. — Поздравь нас. Мы муж и жена.

Фарида, улыбаясь, достала из кармана пачку денег.

— Шарта.

— Не шарта, подарок новобрачного!

— Друзья мои! Фуад встал, обнял Фариду и Шауката. — Я так рад за вас. Так рад. Кто я теперь? Кады? Я должен скрепить брак? Или я свидетель? Чью сторону я должен представлять?

— Ты мой брат. Я хочу, чтобы ты говорил от моего имени, — волнуясь, краснея, не веря собственным словам, проговорила Фарида.

— Нет, господа, такие дела впопыхах не делаются. Нужна соответствующая обстановка.

— Будет. Все будет, Фуад. Садись. Сегодня же все будет… Такую свадьбу, как у родственника Исмаила, нам, конечно, не поднять, но вечером соберутся мои друзья. А как ты? С чем вернулся?

— И мне есть чем похвастаться.

— Едешь на острова за жемчугом? Возьми нас с собой. Хочешь, научимся тащить сеть, а ты ныряй, ищи жемчуг. Ты хоть выбрал место?

— Выбрал.

— Далеко?

— Далеко. В Софии.

— Как в Софии? Там же моря нет…

— Для меня найдется.

— Не дури. Говори толком.

— Еду в Болгарию учиться. Мой жемчуг — образование, понял? Посуди сам: из аэропорта я смылся. Ловца жемчуга из меня не получилось. С завода меня вытурили за незнание английского языка. Куда ни подашься — никому не нужен. Но теперь я, кажется, нашел то, что искал. Свой жемчуг я привезу в виде диплома. Ясно?

— На кого же ты будешь учиться? — спросила Фарида, искренне радуясь за удачу Фуада.

— Хочу на летчика. Понимаешь, как повезло! Подготовили группу ребят, у одного парня неожиданно мать заартачилась: «Уедешь — руки на себя наложу». Ее и так и этак, а она никак. Пришлось бедняге отказаться от учебы. Тут хозяин, у которого я брал напрокат «мерседес», заявляет: «Есть замена». — «Какая? Где она?» Меня срочно — в Культурный центр. Там спрашивают: «Хочешь ехать?» — «Конечно, говорю, и буду учиться не хуже других». Вот так неожиданно все и получилось. Теперь мне осталось срочно оформить документы, забрать у Абд Ур-Разака пожитки — и «Здравствуй, София!».

Фуад от радости не мог молчать. Улыбка ни на миг не сходила с его лица.

— Значит, твой жемчуг в Софии?

— О, там жемчуга перламутровые и беленькие; красивые… — Фарида, кажется, уже научилась говорить на языке друзей.

— Жаль только, не придется побывать на вашей свадьбе.

— Ты что, шутишь?!

— Сколько дел, а времени в обрез. Будем прощаться. Дело сделано, и ладно. — Фуад ласково оглядел влюбленную чету.

— Как же без аукиля и кады? Брак не зарегистрируют!

— Зарегистрируют! Только смотрите, не берите Зуфри в свидетели.

Все громко засмеялись.

— У тебя всего одна сестра. Одна-единственная, и ты не можешь быть у нее на свадьбе! Хорош братец…

— Извини, сестра, — Фуад растрогался.

Никто не называл его братом, и вдруг он обрел брата и сестру — любящих, преданных. С Шаукатом он и так на всю жизнь связан узами дружбы. Теперь вот с ними вместе Фарида. На каникулы из Софии он приедет только сюда. Другого дома у него нет.

Фуад ушел, хотя ему очень хотелось остаться. Шаукату и Фариде взгрустнулось. Какая же свадьба без Фуада? Без его юмора, без его веселых выдумок? Но ведь это счастье, что у него теперь будет диплом, профессия. Может, и вправду сбудется мечта Фуада — он станет летчиком… Шаукат и Фарида принялись готовиться к свадьбе. Ничто не предвещало грозы.

Первое, что услышал Фуад, приехав в деревню за вещами, было известие о смерти Уммы-Джамилии. Десятка полтора стариков во главе с муллой толпились во дворе покойной. Женщины с привычной деловитостью обмыли тело, завернули его в саван. Временами слышался громкий плач — это рыдала Рири, оставшаяся одна-одинешенька на белом свете. Сердобольные женщины, видя, как убивается бедная девочка, лили слезы, их причитания относились не столько к умершей, сколько к сироте. Куда теперь пойдет Рири? Кто захочет стать ее поводырем? Все говорили и думали только об этом. Хорошо, если старуха оставила хоть какие-нибудь деньги. Вообще-то Умма-Джамилия была женщина скупая, прижимистая. Она пережила всех своих родичей и от каждого кое-что унаследовала. Но как слепая Рири обнаружит «клад», а если до денег доберутся другие, то отдадут ли их сироте? Эти соображения волновали всю деревню, похороны поэтому были весьма многолюдные.

— Как же теперь Рири? — растерянно спросил Фуад, в общем-то обращаясь не столько к Абд Ур-Разаку, сколько к самому себе. В его душе острой болью отозвалась печальная весть. Бедная Рири! Куда ей теперь деваться?

— Будет делить, несчастная, одиночество, с аллахом.

— Неужели у нее никого нет?

— Никого.

Фуад и Абд Ур-Разак пошли на похороны. Рири не было видно. Мужчины подняли носилки с прахом старухи и направились к кладбищу. Женщины завыли, оплакивая чужое горе, но делали это больше для порядка. Фуад испытывал ужас и жалость при мысли о том, в каком безвыходном положении очутилась Рири. Вдруг его осенила безумная мысль: а не взять ли Рири в Софию? Пусть там нет академика Филатова, о котором рассказывал Шаукат, но и там медицина делает чудеса, найдется волшебник, вернет зрение бедной девочке. Фуад не решался сразу заговорить об этом, надо было подумать как следует. Денег на дорогу хватит, вот только кто бы заплатил за лечение?.. Всю дорогу до кладбища и обратно Фуад не проронил ни слова.

— А что, если я возьму Рири с собой? — неуверенно спросил он Абд Ур-Разака по возвращении.

Абд Ур-Разак сначала принял было вопрос за шутку, но потом, посмотрев на Фуада, убедился, что тот вполне серьезен. Более того — в глазах его светилась решимость.

— О, тогда про тебя сложили бы легенды, причислили к лику пророков…

— Пророк из меня не получится.

— Но поводырь-то получится!

— Это меня и пугает. Я довезу ее до Софии, а дальше что? И даже не в этом дело. Виза! Как она получит визу? Предположим, я ее запишу в свой паспорт, но в качестве кого? Кто она мне?

— Родственница., Сестренка.

— Она почти взрослая, у нее должен быть свой паспорт.

— Откуда? У нее ничего нет. В этом мире она не значится ни в каких документах. Сколько лет ей запишет староста, столько и будет. Впрочем, старосту я беру на себя. — Абд Ур-Разак вдохновился, ему захотелось помочь благородному делу. — Знаешь, у меня есть родственничек — важная шишка. Поедем к нему. Он нам поможет и советом и вообще — свяжется с кем надо, и дело двинется. С болгарами ведь у нас хорошие отношения, посол пойдет навстречу.

— Ее — на лечение, меня — на учебу…

— Отлично. Ты говоришь: без сестры мне нельзя ехать. Сирота погибнет. Разве не поймут? Поймут. Возраст пусть тебя не беспокоит. Это моя забота. Запишешь в паспорт: «сестра четырнадцати лет». У несовершеннолетних паспортов не бывает.

— Ты голова. Тебе бы руководить нахиятом, Абд Ур-Разак.

Они рассмеялись.

— А как с деньгами? У Рири наверняка нет ни гроша за душой. Потребуется плата за лечение. — Абд Ур-Разак говорил о том, что беспокоило Фуада. Что значит практичный человек! Борясь за снижение шарты, парень многому научился.

— В Болгарии, по-моему, денег за лечение не берут.

— Со своих не берут. С тебя возьмут.

— На билеты у меня хватит. Может быть, с Шаукатом посоветоваться? Тоже умная голова.

— Чего тут советоваться? Нужны деньги, а не советы.

— Заложить дом? Старухи-то не стало, теперь все принадлежит Рири.

— За дом дадут гроши. Нужно поступить иначе. У меня и в деревне и во всем нахияте знакомых полно. Я обойду их, все хоть сколько-нибудь да дадут. Наберу, уверен, круглую сумму. Рири все знают и все жалеют сироту.

— Правду говорят: ум хорошо, а два всегда лучше.

— Не мешкай только, оформляй документы и сегодня же подай заявление с просьбой направить больную сестренку на лечение. Я займусь деньгами, но прежде всего пойдем за справкой, где будет говориться, что Рири — твоя сестра. Староста же не знает, откуда Рири появилась у покойной Уммы-Джамилии. Я подтвержу, что ты брат Рири. Дело завертится, как водоподъемное колесо в сильный паводок.

Через час Фуад отбыл со справкой, скрепленной печатью и подписью старосты села. Абд Ур-Разак пошел «побираться». К сожалению, мулла роздал деньги, сбереженные старухой на похороны, а они больше всех нужны были именно сироте. Дома у Рири, кроме кур, никакой живности не было, значит, придется еще покупать барана или козу на поминки. Надо упросить феллахов, объяснить, для чего нужны деньги. Может, сжалятся над бедной девочкой… Есть смысл сходить и к раису — директору общественного магазина, на доходы от которого существует школа. Старый раис, правда, не слишком щедр на всякие милостыни…

Весть о предстоящем отъезде Рири в Болгарию разнеслась по сарифу мгновенно и взволновала деревню не меньше, чем в свое время знаменитая декларация о шарте. Тут же родилась легенда: до Софии дошла весть о красоте Рири и профессор-глазник сам захотел лечить больную. Сразу же возникли и злые сплетни: все это, мол, дело рук городского парня. Женившись на Рири, он завладеет кладами покойной тетки. Нашлись даже доброхоты, призывавшие выдворить Фуада из села, пока он не обесчестил бедную девочку. Словом, все суетились, переговаривались, спорили, а Фуад тем временем увез Рири.

Забегая вперед, приводим письмо, полученное Шаукатом из Софии:

«Дорогой друг!

Я пишу эти строки не чернилами, а слезами, но то слезы радости. Ты знаешь всю мою жизнь, в ней было хоть отбавляй тревог, забот, печалей, а радости почти не было. А теперь… Теперь я слышу трепет крыл птицы счастья; она села мне на плечо. Я боюсь даже говорить об этом. Я замер, не дышу, чтобы неосторожным движением не спугнуть птицу. Ты поймешь меня сразу — Рири прозрела: она видит мир, она видит меня. О волшебство медиков! Не в Мекку надо ходить, а сюда, в больницу, где люди в белых халатах творят чудеса. Им надо поклоняться, их уму и рукам. Ты поэт, ты должен воспеть это чудо. Найди самые сокровенные, самые точные слова. Огненные слова, которые обожгут сердца.

Бедная Рири не верит своему счастью: «Фуад, неужели я снова вижу! Мир, люди, краски, свет, тени — все как полтора года назад, ничего не изменилось!..» Обо мне она сказала: «Я думала, ты выглядишь иначе». Но, по ее словам, я гораздо симпатичней, чем она себе представляла.

Отслоение сетчатой оболочки глаз в результате травмы — так определили доктора ее недуг. Бедняжке пришлось перенести сложнейшую операцию. Это была поистине ювелирная работа. Она не почувствовала боли, зато я, пока ее оперировали, чуть не поседел от переживаний.

Теперь все позади.

Пожалуйста, ответь мне стихами. Ты говорил, что поэзию рождает большое горе или большая радость. Горя у нас с тобой хватало, теперь пришла радость. О, если бы я сам умел слагать стихи!

Рири, видимо, вернется не скоро. Она будет учиться здесь и станет медсестрой. Я ей все советую учиться на стюардессу, а она не хочет. Может, она и права. Зачем нам обоим летать?.. На каникулы приедем вместе. Теперь нас ничто разлучить не сможет. Рири сказала: «Не возьмешь меня в жены, возьми служанкой, дай хоть чем-нибудь отплатить тебе за все, что ты для меня сделал». Смешная, правда?

Рири скоро выпишется и сразу возьмется за учебу. Наверное, начнет с подготовительных курсов. Болгарский она осилит быстро. Я в нее верю.

Как ты живешь? Как Фарида?

Обещаю тебе, старшему брату, как только приедем домой, сыграть пышную свадьбу. Жаль, не пришлось мне быть кахвачом на твоем торжестве. Опыт бы пригодился. А Фариде, милой моей сестре, передай сердечный салам от нас с Рири. Видишь: я нашел свой жемчуг, и не перламутровый, не белый, как предсказывала Фарида, а самый дорогой — черный.

Напишешь поэму — я ее напечатаю в стенной газете. Мы с тобой выпустим такую газету, и глотать бумагу не придется.

Обнимаю два раза: за себя и за Рири.

Твой брат Фуад.

P.S. Рири не может подписаться под письмом: у нее еще повязка на глазах. Но под следующим письмом — обещаю — будет две подписи. Ассаламу алейкум!..».

Вернемся теперь к более ранним событиям. Последние два дня перед отъездом Фуад не знал ни сна, ни отдыха — пришлось снова взять напрокат машину, чтобы успеть сделать все дела. А каким молодцом оказался Абд Ур-Разак! За сутки он собрал немалую сумму денег. В болгарском посольстве с пониманием отнеслись к просьбе Фуада. Сам он несколько раз намеревался заскочить к Шаукату за советом, но не смог, и, честно говоря, хорошо, что так вышло. Благополучию влюбленных внезапно пришел конец. Поздно вечером того же дня Шауката арестовали, не предъявив ему при этом никаких обвинений. Ордер на арест был подписан Садыком.

События разворачивались с такой же быстротой, с какой паломники носились в Мекке от холма к холму. Узнав, что Шауката вновь упекли за решетку, Джагфар развил бурную деятельность. Он подготовил большую статью о путешествии Исмаила с новыми фотографиями, изготовил оттиск и положил в карман, а набор запер в сейф. Статья называлась «Паломничество по принуждению?». Джагфар решил поставить в тупик Исмаила и его брата. В статье среди прочего говорилось:

«…Допустим, судья Исмаил не желал совершать паломничества, допустим, кто-то заставил его это сделать. Но возникает и другой вопрос. Почему шариатский судья сам не хотел исполнить то, что, как известно, является долгом каждого правоверного? Если же он против паломничества вообще, то ему, видимо следует оставить судебное поприще и открыто заявить о своих взглядах. Мы-то, разумеется, уверены, что судья Исмаил отправился в паломничество по доброй воле, но тогда нечего искать похитителей, нечего обвинять невинных людей. Получается, что паломничество — какое-то запретное, ненужное дело…

Когда думаешь обо всем этом, возникает еще один естественный вопрос: «Не слишком ли много берет на себя Садык?..»

Не надо было большого воображения, чтобы предвидеть, как расхватали бы газету с такой статьей. Джагфар знал: его читателям всегда нравится, когда критикуют богачей, представителей власти. Шум по городу в таких случаях поднимается великий. Недаром бизнесмены заранее норовят откупиться от редактора, пронюхав об острой статье, готовящейся к печати. Джагфар знает, как это делается. Он, бывает, и не собирается публиковать фельетон или репортаж из зала суда, но потихоньку распускает слушок о нем так, чтобы он дошел до заинтересованных лиц. Те сами мчатся к Джагфару и на коленях умоляют принять мзду. Джагфар великодушно идет навстречу просителям. Стороны клянутся в искренней преданности друг другу.

Статья, положенная в сейф издателя, обещала стать ураганом. Ураганом, который сорвет крышу с дома Исмаила. Судьба Шауката теперь зависела от судьи, а судьба самого Исмаила — от газеты. Хорошо, если Джагфар не пойдет на попятную, приняв от братьев солидный куш…