Вот стою, держу весло...

Глава 20. О мелочах

Распоряжаться на старых общинных землях староста оставил своего старшего сына. Не первый раз. Молодой бритоголовый бородач уже несколько раз с этим справлялся – и снова справится. Тем более, что немало мужей сугубых и нарочитых осталось при нём – народ опытный, бывалый и надёжный.

А у нас на судне горланят младенцы, носится мелюзга, мальчуганы садятся на вёсла рядом с отцами – вроде как помогают папашам грести. Веселуха, одним словом. Я не знаю в точности, почему так, но чем корабль длиннее, тем быстрее он идёт. Даже не заметили, как преодолели предполагаемые триста вёрст и пришли к Дильмуну.

Не в проливы на севере вошли, а вытащились на песчаный берег на западе со стороны материка, выбрав момент максимума прилива – даже рифов не зацепили. А потом несколько дней возили скарб на четырёхколёсной тележке и устанавливали просторную палатку на деревянном каркасе.

Родник здесь представлял из себя лужу с мокрыми берегами и бьющим со дна источником. От него мы провели канавку, заполняющуюся водой, которая подтверждала горизонтальность прокопанного для неё пути. От неё проделали поперечные канавы – тут уже действовали с учётом правил геометрии, выдерживая регулярные расстояния и чёткую параллельность.

Земля здесь лёгкая, намокает охотно, да и мотыгой рыхлится запросто. Её разровняли граблями и принялись за сев – нет, не бросали семена с размаху горстями, а аккуратно проделывали палочкой углубления, в которые вставляли зёрнышки.

Дамы-сеяльщицы при этом стояли на деревянном трапе, поперечины которого как раз в канавки и были погружены. Завершив три или четыре рядка, они переходили на второй трап, положенный за их спинами, а отслуживший поднимали совместными усилиями и перекладывали дальше. Снова три-четыре рядка, и новая перекладка трапа. Метод сева не квадратно-гнездовой, а по вершинам равносторонних треугольников. Когда я объяснил старосте рациональность такого подхода в условиях ограниченности посевных площадей, даже малейших возражений не было – не ретроград наш старшой ни с одного бока. А простота применяемой оснастки его окончательно пленила.

Он отлично понимает, что прокормить семь десятков общинников с четырёх соток непросто даже при трёх урожаях в год. Чтобы не упустить деталей, уточняю – длина трапа и, соответственно, ширина "поля" – три целых и шесть десятых метра. Длина – десять. Так проще учитывать площадь в местных единицах – сарах, которые и есть эти самые тридцать шесть квадратов.

Тем не менее, сев мы завершили – можно приступать к поискам нефти. Аккуратно, чтобы не расколоть неармированные изделия, перевезли бетонные кольца к месту будущего колодца и принялись копать. Первые полметра дались нам легко, а потом пошли известняки. Мы продалбливались сквозь них с заметным трудом, извлекая на поверхность отбитые нашими трудами камни, до тех пор, пока не начала сочиться вода. А сквозь воду нам точно не пробиться. Вот тут-то до меня и дошло, что раз на острове имеются родники, значит сюда поступают подземные пресные воды. И взяться им здесь неоткуда, кроме как из недалёкой Аравии. Своих-то гор на Дильмуне нет, а имеющиеся возвышенности совсем низенькие.

Мы тут же перестали углубляться и выровняли края раскопа с расчётом установить на них нижнее кольцо, что и проделали, соорудив треногу с воротом и канатом. Верхняя кромка бетонного ограждения лишь самую капельку торчала над уровнем грунта – то есть прокопали мы меньше полутора метров вниз. Зато дно колодца уже покрылось сплошным слоем воды. Вывод неутешительный – на Дильмуне нам до нефти не добраться – надо искать её на континенте. В принципе, она точно есть на полуострове Апшерон – именно там её черпали из ям вплоть до девятнадцатого века. Но это даже дальше, чем озеро Ван – на юго-западной стороне Каспия.

Одним словом, надежды на топливное изобилие рухнули окончательно. Придётся ориентироваться на дрова с Карана и ещё одной речки с кашляющим названием, что тоже протекает через Элам – их устья до нас ближе всего. И на Аравийском берегу виднеется какой-то лес – посмотрим и там.

А вот староста наш заметно приободрился – стоял рядом с колодцем и погружал в него шест, отмечая скорость, с которой прибывает вода. Наверно, прикидывал, хватит ли влаги на орошение ещё четырёх соток? Отлично его понимаю. Даже разделяю восторг. Но мне сейчас нужно думать не о сельском хозяйстве, а о промышленности, которую очень хочется создать.

В обратный путь на деревянном судне мы со старостой отправились вдвоем. В крайнем случае, даже грести можно, но вообще-то ветер нам благоприятствовал, и до Ура мы дошли под парусом. В канал, ведущий вглубь суши, входить не стали – пристали к берегу прямо в русле Евфрата. Дальше старейшина отправился пешком и отсутствовал до вечера.

Мне он ничего не говорил, но я и так знаю – толкал жемчужины, которые выменял у островитян на мануфактуру. На другой день отправились дальше всё так же под парусом. Понимая мою озабоченность и принимая её близко к сердцу, наш старейшина рассказал о том, что видел в продаже нефть, которая ценится не так уж высоко, потому что добывают её не очень далеко – рядом с городом Киш – это здесь же в Шумере. Скорее всего нам придётся её покупать.

Киш – это не берег Капийского моря. Это рядом. Так что планы мои не рухнули, а приобрели несколько более коммерческий окрас. Оно и раньше было понятно, что силами одной общины нам не обойтись – придётся использовать труд других людей, покупая результаты его на средства вырученные за собственные изделия или привезённые откуда-то товары. А интенсивную торговлю очень затрудняет её меновой характер. И нестабильность основной шумерской валюты – зерна. Стоимость его колеблется в зависимости от времени года и размера урожая. Серебра в обиходе мало, золото вообще редкость и ценится в украшениях, дело с которыми имеет, в основном, жречество. Более-менее стабилен спрос на соль, и стоит она далеко не безделицу. Как-то же выпаривали её из морской воды на Сиваше! А почему не на Дильмуне?

За такого рода мыслями мы и добрались до дома.

Самым тугоплавким из широко распространённых нынче материалов является медь. Бронзы плавятся при меньших температурах. Из меди городской медник и сделал мне пульверизатор эжекторного типа – устройство, засасывающее жидкость через трубочку за счёт разрежения, создаваемого потоком воздуха. Два меха: ресивер и нагнетатель – я попросил сшить наших женщин, набравшихся опыта сшивания кож на обтяжке лодочных корпусов. Трубки из тростин потолще, кое-что из глины, и вскоре нефть у меня заполыхала, создавая нешуточный жар. Вот в этот жар и поместил я горшок размолотого гематита, смешанного с толчёным древесным углем. Горшок с прилепленной на слой мягкой глины крышкой, чтобы перекрыть путь поступлению воздуха.

Помню ведь, что атомная масса углерода – двенадцать, кислорода – шестнадцать, а железа – где-то пятьдесят четыре или пятьдесят шесть – близко к никелю. Это, так сказать, издержки прошлой профессии. Они и позволили мне рассчитать соотношения масс компонентов – участников реакции восстановления. Если даже с железом я и ошибаюсь, то погрешность невелика.

Через несколько часов нагрева, купленная на рынке нефть закончилась, горшок с "замесом" покосился, начав оплывать, и спёкся с собственной крышкой. Зато у меня получилось около двухсот граммов железа, собравшегося на дне в тоненький диск. В принципе – приемлемо: соответствует ожиданиям. Для моей личной индустрии наступил железный век.

Впрочем, в жизни общины нынче многое пошло иначе. Рыхление земли мотыгами сменилось вспашкой на волах. Убирать хлеб тоже стало легче – косьба это не работа серпом. Даже чисто по Марксу резко возросла производительность труда отчего высвободились рабочие руки для занятия ремеслом. Лодки-то у нас всё ещё покупают, пусть и не за те фантастические деньги, что поначалу.

Хап практически принял на довольствие селение кузнецов на правом притоке Карана. И общину бортников, становящихся пасечниками, живущую там же. Возит туда зерно, ткани, горшки и разное-всякое, чего те пожелают. Взамен получает инструментальную бронзу и воск – товары дорогие и всегда ликвидные.

Женщины варят мыло. Хозяйственное – с поташем. И туалетное – с содой. Оно востребовано у людей из соседних общин – шумеры не грязнули. Ещё в обиход вошли горшки, которые проектировались для судового камбуза. Дрова или тростник в них закладывают через отверстия в боках, сами эти отверстия нетрудно заткнуть, регулируя, таким образом, скорость поступления воздуха и интенсивность горения. Это ещё не поддувала, но их предшественники. В результате расход топлива уменьшился, а выход поташа из золы возрос.

Про все изменения так сразу и не упомнишь, но их довольно много. Жить становится удобней. Да в той же мойне появилась деревянная купель – ящик, собранный из досок на тех же деревянных шкантах.

Нефтепромысел к западу от Киша отыскал Пато, когда отвозил туда груз шкур, доставленный с левобережья Тигра. Действительно, это колодец, из которого вёдрами черпают "чёрное золото". Домой он этого добра привёз сколько уместилось в катамаране. В горшках, разумеется.

А вообще-то в районе этого замечательного города имеется возможность перейти из одной великой реки в другую – Евфрат здесь не раз менял своё русло, отчего образовалось несколько проток. Канал из одной доходит до Тигра, но пройти там можно не всегда – только временами, когда воды достаточно.

Ещё Тияна затеяла ткать бинты. Перевязочный материал ей бывает нужен часто, а в это небогатое время раздирать на полосы ткань – просто кощунство. С другой стороны, соткать плотную материю существенной ширины – не самый простой труд. А для бинтов и плотность материи не требуется, и ширина нужна небольшая. Сделать станок оказалось под силу даже плотникам, тем более, что у нас и токарный станок в наличии, и многие виды крепления деревянных деталей давно вошли в обиход.

Сначала освоили ширину полоски в три пальца, а потом и в шесть. Льняные нитки продаются свободно – никаких проблем. Но и сильно упираться с этими бинтами никто не стал – сделали небольшой запас и на этом остановились. Всё бы так и оставалось, если бы Тияна не сшила своей обожаемой Юи шляпку с полями. Сшила, как нетрудно догадаться, из широкого бинта. Вот не нравятся нашей непоседе платки из шерстяной ткани, а нравятся панамки из марлёвки! Накрахмалила она этот головной убор клейстером, заваренным из обычной белой муки, чтобы форма более-менее держалась.

А потом пришлось шить и для других девочек. И для их мам. Ткань быстро "потолстела" – её складывали в три слоя. Ткацкий станок перешёл в режим непрерывного функционирования, потому что соседи сполна оценили эти простенькие шапочки и тоже захотели себе такие. Большого шляпного бизнеса не получилось, но образовалась занятость для детворы, приносящая некоторое количество зерна в закрома общины.

Я собирался на Дильмун с нефтью, форсункой и мехами. Куруш повёз зерно храма с тамкаром к селению, где оказался доступен гематит – возьмёт, сколько дадут, и закажет ещё. Староста уже уехал на остров, прихватив очередные три бетонных кольца – мысль о колодцах явно его увлекла с точки зрения расширения орошаемых площадей.

– Ылш! Как думаешь, надолго ли хватит плодородия тех делянок, которые сейчас оборудуют на Дильмуне? – подошла ко мне Тияна и устроилась рядом на связке тростника.

– Думаю, ненадолго. И пока не придумал, где брать органику для его восстановления. Евфрат выносит в залив тысячи тонн ила. Ила, взвешенного в воде. Ума не приложу, как его отделить от всего остального. От песка на берегу, например. От растений, среди которых он оседает на суше. Это ведь тонкий слой, который перемешивается с тем, на что выпадает.

– Ну да, – кивнула девушка. – Видела, когда мы отмывали песок от него. Получить чистый ил – та ещё задачка. Разве что воду фильтровать и соскабливать с марлечки. Я пробовала для эксперимента – на кубометр мутной водички чайная ложка полезного компонента. Или кофейная. В общем – маловато будет.

– А ты не знаешь, этот ил тяжелее воды или легче? Он тонет, или всплывает?

– Не знаю. Не присматривалась. Был бы стеклянный стакан… Стой! Я же и сама могу его сделать! Сода и хорошо отмытый песок уже есть.

Соображает девчонка. Надо только вовремя подсказывать. Потому что ей ещё предстоит освоить органический синтез. Пластмассы там, сульфаниламиды, без которых очень трудно снизить смертность от инфекций. Сульфадимезин ещё на моей памяти был популярен. Только не помню – он или что-то другое решило проблему чумы. А то сейчас против эпидемий можно использовать только карантинные меры.