Вот стою, держу весло...

Глава 22. За содой

– Похоже, мы не туда попали, – говорит Тияна, осматривая берега реки, вверх по которой мы медленно поднимаемся, увлекаемые парусом и лёгким ветерком слева.

– Да, это не Каран, – соглашаюсь я. Мы беседуем не по-русски, а на шумерском, чтобы нас понимал капитан этого судна Пал – средний сын старосты, прошедший выучку у Куруша.

– Керхе? – догадывается наш юный шкипер.

– Похоже. Будем двигаться по ней – всё равно придём туда, куда нам надо. К селению Сузы. Там от одной реки до другой рукой подать. Такое же Междуречье, как и между Тигром и Евфратом, только маленькое. И реки эти – Каран и Керхе тоже разливаются и затапливают низменные земли, принося на них плодородный ил. Только размеры этой страны не такие огромные, как в Шумере. Берега здесь круче, а речные долины уже, – продолжаю я информировать начинающего шкипера.

– Люди здесь говорят на другом языке, но многие понимают наш. Сейчас мы направляемся в Сузы, чтобы набрать экипаж для похода вверх по Евфрату.

– Возьмём братьев Сун, – вступает в разговор Тияна. – Хоть и не самые удачливые торговцы, но гребцы отменные. Покупают-продают всё подряд и мотаются от низовий до порогов Карана. Да вот никак не разбогатеют. Грамоты не знают, считать не умеют. А всё, что наторгуют, уходит на содержание их семей. То есть как-то живут. Но если предложу им что-нибудь поинтересней – уверена, что согласятся.

– Они на полном серьёзе считают Тияну богиней, – пояснил я.

– Я тоже считаю её богиней, – пожал плечами Пал. – И не я один. – Она лечит, а ты, Ылш, придумываешь разные замечательные вещицы. Отец считает, что если вы и не боги, то ничем им не уступаете. А если не уступаете, то и есть боги. Научите меня вашему языку!

– Он очень трудный, Пал, – явно испугалась Тияна.

– Я смогу! Я умножать и делить умею. И знаю подобие треугольников. Ылш объяснял и показывал.

– Некоторые слова из языка богов уже знают многие наши общинники: шпангоут, бимс, киль, шерхебель, – согласным голосом сказал я. – Так что процесс уже запущен. Остаётся перевести на шумерский песню о кузнечике и выучить с народом по-русски. А дальше – бой покажет.

Почему я решил рекрутировать в команду братьев Сун? Потому что они увидят достаточно много такого, что хотелось бы до поры, до времени не предавать широкой огласке в Уруке. Эти люди – эламцы. То есть шумерские жрецы и их боги для парней чужие. Вот и не будут "братья" делиться впечатлениями от поездок с кем не следует.

Храмы в Сузах тоже есть, но не монументальные каменные, а заметно скромнее. Тратить время на изучение новой кучи религиозных тонкостей мне откровенно неохота. И вообще это больше по тиянкиной части. Главное – нам показали, где найти братьев Сун.

Сами братья оказались не дома, а в плавании, поэтому пришлось их ждать. Наша непоседа занялась медицинским обслуживанием семей будущих матросов, Пал изучал состояние рынка, а я продолжил трудиться над арбалетом. Тут основная хитрость – удержание натянутой тетивы и её отпускание в момент выстрела. Важно при этом не повредить тетиву. Лучники, действующие пальцами, обращаются с тетивой бережней, чем механические держатели, которые могут иметь неприятные выступы и шероховатости, приводящие к быстрому выходу из строя туго натянутой веревочки.

Пришлось покумекать, а то я раньше с подобными приспособлениями дела не имел и об их устройстве не задумывался. А тут задумался: фрезерного станка в этом мире нет, да и напильники отсутствуют, а шероховатым камушком получается далеко не всё. Закавыка была в том, чтобы при плавном нажатии на спусковую скобу стержень, держащий натянутую тетиву, улетал вниз резким рывком. Как этого добиться без пружины, я не сообразил. Но среди выплавленного из гематита железа был и вариант с упругими свойствами – я варьировал соотношение руды и угля в "замесах" и получил более-менее углеродистую сталь, поддающуюся закалке. После череды проб и ошибок сделал приемлемый спусковой механизм с двумя пластинчатыми пружинами и сумел втиснуть его в приклад.

Плечи для сего хайтекового устройства сделал Куруш. Он с детства охотник и вполне приличный стрелок из лука. То есть понимает, какое дерево брать, как его сушить, и чем обклеивать. Замыслом я с ним поделился давно, так что у него в Уруке много палок сохнет под потолком, ожидая, когда у меня дойдут до них руки. Вот сейчас первая пара и пошла в дело. Натяжение тетивы для первого раза – просто рукой. Народ здесь поголовно неслабый, так что всякие стремена или рычаги пока излишни. Пока не совладаю с замком. А дальше видно будет.

Вот с этим самым замком я и возился, оставаясь на судне. Справился. А тут и "братья" приехали. Пообщались с домочадцами, сбыли привезённые товары и двинулись вместе с нами в дорогу – уважают они "богиню Ти" и верят, что худого она не посоветует.

В это время года при низкой воде легко отличить прозрачную толщу Персидского залива от мути, приносимой реками, а приподнявшиеся островки видны отчетливо, а не как плотные массивы торчащих из воды камышинок. Глубокая губа Тигра осталась позади справа – мы вошли в Евфрат. И не приставали к берегу до самого Ниппура, где закупили двадцать тонн пшеницы и ячменя. Потом тоже шли почти без остановок – небо оставалось ясным, ночи лунными, а ветер благоприятным, что продлится до наступления осенне-зимних дождей.

"Братья", немало походившие на тростниковых кораблях, очень удивились, когда поняли, что мы уверенно движемся и при боковом ветре. И даже при встречно-боковом. А уж когда сообразили, что даже против ветра можно плыть, меняя галсы, пришли в искреннее восхищение. Но этим приёмом мы и сами не особенно охотно пользовались, потому что ширина реки не так уж велика – с полкилометра. Идти на вёслах держась у берега получается быстрее, чем шарахаться из стороны в сторону.

Пал неплохо обучил и натренировал команду. Тияна стряпала, я в тесном загруженном трюме уже не мог развести свой походный горн и просто садился на вёсла шестым гребцом. Относительно слабое встречное течение позволило нам дойти до места пересадки на ослов буквально за четыре недели.

Здесь мы поставили на колёса привезённые с собой арбы и двинулись к озеру Ван. На каждой повозке ехало по пять билту груза. То есть по сто пятьдесят килограммов на наши меры.

Разумеется, весь груз за один рейс перевезти не удалось, поэтому повозки принялись курсировать туда-сюда. Им требовалось сделать около сорока рейсов, чтобы доставить всё зерно по назначению. Это заняло бы чересчур много времени – пришлось нанимать и ослов под вьюки. Вместе с погонщиками, разумеется. Обратно доставляли соду и соль. Еще травы, собранные Тияной по окрестностям озера или купленные у здешних женщин уже в сушёном виде. Нашей врачевательнице ничего не оставалось, как собирать знания по всем окрестным землям и запасаться средствами против любых недугов – во всемогущество отваров и настоек она верила крепко.

В здешнем языке встречалось много слов из шумерского языка, да и строение его было близким, так что языковый барьер она преодолела легко. Она и в Эламе без труда начала общаться с местными, но там многие понимали шумерский. Тем не менее, склонность к языкам у неё, несомненно, в наличии.

Наши "матросы" сопровождали гужевые обозы и вьючные караваны, а я "завис" у здешнего "ювелира" – эти люди более всех остальных осведомлены о работе с самыми разными материалами, сочетая в своих изделиях металл и камень. Для поддержания с ним тёплых отношений я преподнёс ему нож из углеродистой стали. Думаю, он не лучше бронзового, но явно особенный по этим временам, когда железа ещё нигде не выплавляют, а применяют одно только метеоритное.

С этим человеком мы легко договорились о большом мешке, куда его подмастерье станет ссыпать отходы от обработки бериллов. И о цене по которой уступит их мне или тому, кого я пришлю. Не помню уже, где я слышал о том, что если сплавить бериллы с медью, то получится бериллиевая бронза, которая хороша на пружины потому, что упругая. Сам я этого пока не пробовал, но запастись исходниками надо заблаговременно.

И пшеница, и ячмень в этих местах ценятся значительно выше, чем у нас в Шумере, потому что земли, пригодной для земледелия, тут заметно меньше. Если речь о берегах озера, то тут есть где развернуться земледельцу, но многие обитатели нагорья живут среди каменистых пространств, где даже трава растёт, находя лазейки между глыб или пробиваясь сквозь слои щебня. Так что в среднем получается – доставлять сюда продукты выгодно, если взамен тебе нужны камни или что-нибудь из них сделанное.

Кстати! О камнях и каменотёсах. В Шумере настоящих крепких камней почти нет – кругом сплошные известняки. Это, насколько я помню, осадочные породы. Первыми вспоминаются мрамор, мел и ракушечник. Но у нас это белые или серые довольно плотные массивы, встречающиеся в произвольных местах. На них и стоят многие храмы. Или селения отдельных общин.

Примесь известняка в муке не придаёт выпечке ничего хорошего – для перетирания зерна нужны крепкие камни, поэтому их привозят и продают. Но для тиянкиной баньки староста не захотел тратиться: он тогда не особенно ей доверял – присматривался. Потом испытал эту баню, но не одобрил – у нас и без подогрева жарко.

Так о камнях: здесь, в будущей Армении их сколько душе угодно. На любой вкус. И есть мастера, умеющие придавать им нужную форму – те самые каменотёсы, знающие, кстати, какие лучше других подходят для зернотёрок.

Вот этим парням я и заказал жернова. Скорее, жерновцы: потому что небольшие. Одного из мастеров идея увлекла. Уж не знаю, насколько она была для него новой, но центральное отверстие в верхнем жернове оказалось ему в новинку. Да и неглубокая конусность на сопрягаемых поверхностях, которая была призвана не позволить при вращении верхнему жернову съехать с нижнего.

А что? Я ведь никогда раньше мельниц не строил. Как придумалось, так и объяснил. И сам помогал. Особенно с отверстием – его пришлось пробивать раскрашиванием не от слова "красить", а от слова "крошить". Помучились, попробовали несколько вариантов, но результата добились – оно мололо зерно, засыпаемое в центральное отверстие верхнего жернова, а размолотое высыпалось в щель равномерно во все стороны и попадало на подстеленную шкуру. Вращение придавали прямо руками, крутя верхний камень за края.

Таким образом прототип мельницы, в принципе, получился. Убогий, конечно. Но то, как будет работать "боевой" образец, я пока никому не показал. Это произойдёт уже дома.

Мы прилично задержались у озера Ван. Тияна запаслась новыми травами и кое-какими познаниями. Я приобрёл жернова. А вот зерно мы перебросили сюда не всё – нам предстояла ещё остановка в пункте, где надеемся разжиться гематитом. И покупка жены для Пала.

Гематит ждал нас всё в том же шатре, сложенный в большую кучу. Или добывать его в этих местах легко, или везти совсем близко, но три мешка пшеницы за него отдать пришлось. Ну а что? Самому его в здешних холмах выискивать? Собирать, доставлять? На это никакого времени не напасёшься, да и людей на такую работу неоткуда взять. Нет уж – пусть пока будет, как есть. До настоящей металлургии нам ещё далеко, а на наши малые объёмы можно и дорогой рудой обойтись.

Отсюда недалеко уже оставалось до Хабура – левого притока Евфрата, но за первым же поворотом реки нас окружили лодки с людьми, вооружёнными длинными палками. Ничего не требовали, ничем не угрожали, а сразу полезли на палубу. Братья Сун отбивались вёслами, мы с Палом – шестами, а Тияна стреляла из арбалета.

Он достаточно легко взводится, болтов к нему наготовлено много, а "братья" никого не подпускали к нашей "богине смерти". Она работала с колена, оставаясь в полигонных условиях, и всегда попадала. Ряды нападающих таяли на глазах. Но легко не было – шкипера нашего уже свалили ударом на уровне ног, мне прилетело по плечу, да так, что я выронил шест, но тут прозвучал щелчок тетивы, и занесший дубину над моей головой здоровяк схватился за лицо и рухнул в воду. Так прозвучал последний аккорд этой сумбурной схватки.

Из четырёх долблёнок, доставивших разбойников, уплыла только одна – двое на вёслах и пятеро за неё держатся, оставаясь в воде. Ещё двое держатся за лодку в которой некому грести. Насколько мы подсчитали – трое утонули, и две лодки перевернулись, но не утонули потому что они сплошняком деревянные. Мы их неспешно подняли к себе, позволив двоим выжившим удаляться вплавь, придерживаясь за своё убогое плавсредство.

Синяки, пара не слишком глубоких резаных ран – это Тияна залечила пока мы пассивно дрейфовали. Самое серьёзное повреждение получил наш юный капитен. Возможно, у него трещина в кости – тут без рентгена наверняка не скажешь. Так что гипс на конечность ниже колена и костыль подмышку, как у Джона Сильвера.

В таком виде он и предстал перед родителями невесты. Побитый, но не побеждённый. Отец этой глазастой испуганной девушки встретил нас прямо на берегу, окружённый толпой нервных соплеменников. Впрочем, "встречающие" явной агрессии не проявляли, просто громко и возбуждённо переговаривались на уже не раз слышанном нами, но непонятном языке. Виновница торжества топталась рядом с папенькой и совсем не выглядела счастливой. Отче, а он явно был здесь из первых людей, деловито осмотрел мешки с зерном и бронзовый топорик, остался доволен и толкнул дитятко родное прямо в лапы совсем чужого и почти незнакомого парня. Да уж! Нравы здесь просты до дикости. Мне же откровенно стало жалко "невесту": Вместо ожидаемого красавца перед ней оказалось недоразумение с подбитым глазом и на костяной ноге!

Тияна сразу взяла бедняжку за руку и отвела на корабль. Я принял из рук вышедшей вперёд женщины кожаный мешок. Наверно, с приданным. Помог Палу подняться на борт и кивнул братьям Сун, чтобы отчаливали. Как-то уж очень недоброжелательно смотрела на нас собравшаяся на берегу толпа. А если обстановка непонятная – лучше унести ноги.

Так что забросил мешок на борт, подтолкнул нашу посудину, да и вскарабкался на неё. Несколько ударов вёслами, и мы стремительно приближаемся к стрежню, чтобы как можно скорее удалиться от места, где нас столь неприветливо встретили.

– Напавшие на нас были из этого племени, – заявила Тияна, едва усадила новенькую ближе к корме. Пал уже держал румпель, а я занялся парусом. – У берега стояла долблёнка с торчащим из борта болтом. Пал! – обратилась она к капитану. – Ты здешнюю речь понимаешь? Сможешь расспросить супругу, что тут у них стряслось?

– Несколько слов знаю. Мы больше жестами договаривались и на песке рисовали. То есть, я сначала полез приглянувшейся девчонке юбку задрать, а она меня схватила за руку и привела к этому дядьке. Тот нарисовал топор и пять мешков – как раз, сколько он запросил, столько мы и отдали. Но это было задолго до того, как этот выкуп попытались у нас отобрать. Предполагаю, что нападали соседи того самого дядьки.

Да уж! Вот тебе и криминология в чистом виде. Похоже, местные нас поджидали, зная, что на этом приметном судне привезут целое состояние в качестве выкупа за невесту. Обнаружить нас могли ещё, когда мы приставали к берегу неподалеку отсюда для покупки руды. Так что успели собраться и приготовиться. Сейчас и не скажешь: то ли хотели отжать кораблик, то ли не хотели отдавать девчонку? Но, чего у местных не отнимешь, слово сдержали. Есть у здешних людишек такие пунктики – выполнять обещания и не обижать тех, кто к тебе пришёл.

Логично. Без этих "кавказских" обычаев торговля, даже меновая, была бы невозможна в принципе. Вот какие озарения приходят в голову! Я ведь здесь уже не первый год, но не обращал внимания на подобные детали.

– Ти! Так ты не поняла, что за язык здесь в ходу? – обратился я к нашей полиглотице.

– Я немного изучала арабский. Не особо в нём преуспела, но отдельные моменты кажутся мне похожими. У торговца камнями кое-какие интонации показались мне знакомыми. То есть, звучание отдельных реплик. Думаю, что-то из семитских языков. Или показалось – от этого времени до нашего целых шесть тысячелетий, а языки живут и изменяются, – последнюю фразу Тияна проговорила по-русски, чтобы больше никто не понял, о чём речь.

Я перевёл взгляд на незнакомку – бедный ребёнок был явно встревожен. То есть она не ожидала прибытия жениха с выкупом?