Вот стою, держу весло...

Глава 4. Домой

Обратная дорога не принесла неожиданностей. Ослы под грузом упрямились не больше, чем раньше, и деловито стремились к местам ночлега, где их развьючат и отпустят пастись. А днём порой казалось, будто они спят на ходу, не переставая переставлять ноги – шагали, как заведённые, ни на что не обращая внимания.

Когда мы миновали равнину и, оказавшись на горной тропе, прошли самую высокую точку пологого подъёма, перед тем, как начать спуск, наш вожак указал рукой влево вдоль ответвляющейся стёжки и сказал: "Быстрая вода". Уже на привале я расспросил его подробней и выяснил, что он имел в виду реку, текущую параллельно нашему Евфрату несколько восточней. Так что картинка у меня в голове "слиплась" окончательно. Мы возвращаемся в Междуречье, иначе именуемое Месопотамией. Междуречье рек Тигр и Евфрат.

В том селении, где мы оставили лодку, тоже всё было в порядке. Разве что само судно пришлось подготовить к долгому плаванию. Прежде всего пропитали кожаное покрытие разогретым до жидкого состояния воском – пересохшие от долгого лежания кожи смягчились и стали пластичней. И тут выяснилось что каркас-корзина, на которую они были натянуты, заметно расшатался. Его требовалось укрепить: когда-то плотно сплетённые прутья немного сместились друг относительно друга в местах пересечений. В большинстве случаев хватало наложения бандажа из шпагата. Но встречались и более сложные ситуации, когда приходилось распарывать шов, освобождать проблемное место от покрытия и скреплять поперечные прутья с продольными, вырезая неглубокие пазы в сопрягаемых деталях.

Вот именно в этих случаях ваш покорный слуга со своим ножиком и "братом" в качестве незаменимого верного помощника оказались чудо как хороши. Мы работали заметно быстрее остальных и выполняли работу аккуратней, что лучше всего проявлялось после восстановления швов. Ну приходилось мне когда-то валенки подшивать. Так что не забыл, как это делается. Пусть и не совсем своими руками, но я уже более-менее освоился в этом теле. И мелкая моторика движений была на высоте. Да и прорези в деревяшках делать стальным инструментом – дело не особо хитрое. Что же касается лодки вообще, то корзина (даже продолговатая) – всё равно корзина. Заострить её обводы местные корабелы, разумеется, попытались, но результатов достигли весьма скромных: и нос, и корма оказались излишне округлыми для того, чтобы сколь-нибудь успешно резать воду.

Вопрос о плавании по рекам меня не на шутку заинтересовал, потому что нынче эта тема очень востребована. Хотелось бы встроиться в здешнюю жизнь в качестве полезного компонента, дабы не остаться навсегда зависимым от других. Возможно, что-то и получится. Если только не напугаю людей слишком неординарным поведением.

Закончив ремонт лодки и погрузив товар, мы вновь отправились в путь. Сит, едва отчалили, устроился спать, оставив рулевым "брата". Мы ведь теперь спускались вниз по течению, отчего налегать на вёсла особой необходимости не было. Пара гребцов – по одному с каждого борта – сообщала лодке скорость, позволявшую судёнышку двигаться к конечной цели гораздо быстрее, чем мы могли бы разогнаться против течения, даже наваливаясь на вёсла вшестером.

Делать остановку на ночь не стали: луна светила ярко, туч на небе не наблюдалось и порогов на пути не ожидалось. Место рулевого занял кормщик, а за вёсла взялись парни, выспавшиеся днём. В этот раз перекусили кашей, сваренной ещё в пункте отправления. Она и холодная нормально пошла с добавлением вяленой рыбы да под взятый с собой горшок "чая". Таким образом, получилась работа в две тройки со мной – седьмым – на посылках. Но особо далеко в пределах лодки не пошлёшь, да и незачем. Так что я больше бездельничал.

К берегу пристали только утром. Поели и попили горячего, сварили каши на вечер, да чаю вскипятили для ужина на воде, после чего отчалили и снова сутки шли без передышки. Но в этот день рулил я, а "брат" скучал, изредка мне подсказывая. По сравнению с выгребанием против течения это был натуральный курорт. Горный участок миновали, не успев даже опомниться. Область предгорий прошли в считанные дни. А тут и знакомые болотистые берега, сделавшееся плавным течение и усилившийся зной. В голову закрадывались мысли об устройстве на борту лодки камбуза и запасе дров для него. Но теснота ничего подобного просто не позволяла. Мы и без этого ходили, переступая друг через друга. В этом плане тростниковые кораблики выглядели более перспективно, хотя и были они по-существу плотами с удачно заострёнными окончаниями. Эти тяжеловесные и неповоротливые связки камыша были далеки от совершенства. Значительно интересней смотрелась лодка, собранная из досок – встретили мы и такую. Во мне проснулся прямо-таки исследовательский зуд: захотелось понять – кто же сумел изготовить гвозди в количестве, достаточном для её постройки? Пусть бы и медные. Потом вспомнились "расшивы" – лодки, у которых борта действительно сшивались просмолёнными верёвками безо всяких гвоздей или даже заменяющих их деревянных колышков.

Уже через считанные дни я приметил, что теперь на остановках за водой отправляют других. Тамкар – наш предводитель – занимал меня беседами о реке. То расспрашивал о береговых ориентирах, то сам рассказывал о том, что приметил на суше, мимо которой мы проходили. Интересовался, пойду ли я с ним в следующее плавание?

Стало понятно, что наш руководитель, по каким-то ему одному известным признакам, выделил меня. И стал использовать время отдыха для индивидуальной подготовки. Для подготовки к чему? Думаю – к судовождению. Как я понимаю, в Уруке много песка, глины и тростника. И там выращивают зерновые культуры. Всё остальное в Междуречье привозное. Поэтому реки являются очень важными путями сообщения. Фактически, вся структура логистики сориентирована на водные артерии, как наиболее доступные и удобные. Не думаю, что нормальные дороги тут вообще есть. Впрочем, как и серьёзный большегрузный транспорт. А так как судостроение тоже находится в зачаточном состоянии, каждая посудина сугубо индивидуальна. В таких условиях очень большое значение имеет личность капитана. Что же вы хотите: "штучный продукт". Как говорится, "кадры решают всё".

Моя личность привлекла внимание Сита, скорее всего, потому, что на его глазах боги (либо один из них) оказали мне милость, избавив от глухоты. На глазах нашего предводителя я начал говорить и проявил себя с лучшей стороны, отличившись хорошей смекалкой, шустро осваивая неизвестный мне ранее язык жителей берегов озера Ван. Кроме того, довольно быстро нашёл взаимопонимание с аборигенами, чем вызвал их расположение. А для хорошей торговли налаживание связей – первое дело.

Пусть я и молод, но этот недостаток со временем проходит. Если на глазок, то телу, в котором обитаю, сейчас примерно четырнадцать. По нынешним временам и нравам это уже взрослый мужчина, а не дитя, которое следует оберегать.

Не растерялся в драке, проявил сообразительность при техническом обслуживании лодки, сам разобрался с содержанием сна, который послал мне кто-то из богов. То есть, по мнению Сита, ко мне милостива Инанна, ответственная за дела военные и за зачатие новой жизни. Да уж, здешние люди наблюдательны. И не стали бы назначать торговым посланником тупицу. Ведь кормчий, фактически, просчитал меня "на раз".

Я ему пока ничего не ответил, так как недостаточно ещё "въехал" в проблемы современности. Ведь до сих пор чувствую себя новичком, которому нужно хорошенько осмотреться. Оттого и не спешу никого обнадёживать.

Не добравшись до конца маршрута буквально пару дней, мы причалили у знакомой по дороге "туда" пристани. Старшой опять отлучился на пару часов и вернулся с ослами, попарно запряжёнными в четырёхколёсные повозки. Ага, стало быть, колесо уже изобретено. На эти повозки перенесли корзины с рудой, а нам выдали готовую медь в слитках. Как я понял из разговоров Сита с местными – где-то пятую часть от массы доставленной руды. Потихоньку начал немного понимать здешнюю систему счисления. Так, глядишь, скоро "прохфессором" местным стану. Ну а что? И мы не лыком шиты.

Вскоре пришёл конец и нашему путешествию по реке: мы добрались до родных мест. Однако, в город Урук – нашу конечную цель – сразу не попали: он оказался немного в стороне. Зато к нему вёл канал, по которому мы прошли на вёслах. На берегах виднелись поля с уже вполне выросшей пшеницей. Как мне объяснили – второй урожай. Оказывается, здесь каждый год собирают по два урожая. Красота: куча плодородной земли, да, к тому же, никаких заморозков.

Сам город располагался на возвышенности и оказался почти целиком построенным из камня. С приземистым храмом посередине и просторной площадью вокруг. По периметру этого пространства стояли одноэтажные строения, входы в которые закрывались занавесками. Оконные проёмы выглядели аналогично. И пока шли, я задумался: интересно, а откуда взяли камень для строительства? Каменоломен по пути следования я что-то не наблюдал. Надо бы как-то провентилировать сей вопрос.

Меж тем, наша команда прошла в храм, где главный жрец выслушал доклад об успешном завершении похода, вместе с нами выразив благодарность богу Ану и богине Инанне за благоволение в столь далёком, нелёгком пути.

Потом с нами распростились, вручив каждому по медному слитку килограмма три весом. Это, если кто-то забыл, шесть мин, или ману – в разных местах я слышал по-разному. То есть, получается, что работала наша команда по найму. Стальные ножик со стамеской так и остались у меня, а пластина, подвергшаяся цементации, была передана жрецам. Тамкар по каким-то своим делам задержался в храме, так что домой меня повёл Хап.

Волнительный момент, между прочим. Встреча с роднёй – серьёзное испытание. Я ведь никого из них и в глаза не видел!

Община наша проживала не в городе, а примерно в часе ходьбы от него. Мы с "братом" шли между возделанных полей, изредка приветствуя работников, ухаживающих за посевами. Вода сюда подводилась по канавам, через которые приходилось переступать. Но вот поля закончились, и мы поднялись по насыпи на возвышенность, где увидели тростниковые хижины, расположившиеся в два ряда входами друг к другу.

– Ох, Ылш! – воскликнула незнакомая женщина средних лет, сгребая меня в объятия.

– Здравствуй, мама! – вырвалось у меня непроизвольно.

– О, боги! Ты разговариваешь?! – изумилась девушка, вышедшая из постройки с веретеном в руках.

– И ещё я слышу, Нэми, – ответил я поворачиваясь к сестре. – Хап сказал мне как тебя зовут. А вот с остальными придётся знакомиться заново. Я ведь никогда не слышал, как звучат их имена.

Обосновав таким образом необходимость знакомства с остальными общинниками, на некоторое время я практически впал в прострацию: их оказалось не просто много, а очень много. И каждый желал пообщаться с глухонемым, которому Высшие даровали возможность слышать и говорить. Начался сущий кошмар. В восьми хижинах проживало восемь семей человек по пять минимум. Но у некоторых и по десятку набиралось. Чтобы хоть как-то разобраться в местных реалиях, мне потребовалось всё это зафиксировать. А так как голова у меня не такая большая, как у лошади, я решил вести записи. Ага. Решил. Чем и на чём, спросите? Тут же ни бумаги, ни ручки нет. Выход из непростой ситуации нашёлся довольно быстро: я стал черкать на светлом куске кожи угольком. Фактически, за довольно короткое время удалось составить практически полный список общины. Разумеется, это не осталось незамеченным: староста попросил сделать такой же список и для него. Да не на шкуре, а на глине, как это здесь принято. Сначала на ней при помощи стилуса (обычной заострённой палочки или плоской лопатки) нужно нанести необходимую информацию, а затем обжечь в печи. С одной стороны – дёшево и сердито (глины-то здесь полным-полно), а с другой – места такая глиняная табличка занимает немало, да и весит всяко больше куска кожи. И ещё довольно хрупкая. Так что, приняв от старосты задание, я немного призадумался: придётся ведь ещё научить его понимать написанный мною текст.

Вот это я вляпался! Хотя, с другой стороны, мне поручено заняться тем, что я и без поручения намеревался сделать. То бишь, придумать алфавит. Мне кажется или здешние боги действительно ко мне благосклонны?

Тут и придумывать-то ничего особого не требуется: всё давным-давно изобретено. Во времена популярности жидких кристаллов были разработаны семисегментные индикаторы, в которых цифры составлялись из палочек, помещаемых на отведённых для них позициях. На этих индикаторах можно было и некоторые буквы изображать. Например "П" или "Г". Правда, в этом случае ноль невозможно отличить от буквы "О", восьмёрку – от "В", а четвёрку – от "Ч". Но сейчас можно плясать от печки и заранее обо всём позаботиться. Задача ведь какая? Наносить изображения букв вдавливанием конца лопатки в сырую глину. Поэтому все элементы букв и цифр – палочки.

Знакоместо выглядит как два квадратика, поставленных один на другой. Это семь палочек: три горизонтальных в один столбик и четыре вертикальных по две справа и слева. Но мне никто не мешает добавить места ещё для двух диагоналей внутри квадратиков. И ещё для двух диагоналей накрест первым. А дальше можно и порезвиться со знаками препинания и математических действий – теперь есть простор для фантазии. Главное, не заполнять обе диагонали одного квадратика, чтобы не затруднить читаемость.

Первым делом воспроизвёл цифры в привычном для себя начертании. Потом буквы кириллицы и латиницы, которые получались без извращений: "П", "Г", "А", "Н", "Р", "У", "Е", "Э", "d", "b", "h" в значении "Х", а уж потом принялся придумывать остальные. Для обеспечения привычности начертания букв "Ч" и "З" переделал изображения цифр "3" и "4" – они теперь стали с зубчиками, то есть в них задействованы диагонали. Оставалось немного, тем более, что "И" получилась играючи, а тут и "L" вспомнилась, и "F" встала на нужное место. "К" вообще вышла замечательно. Оставались "Ж", "Ш" и "Щ". Звук "Ю" я обозначил перевёрнутой "П".

Посидел часок с небольшим, да и составил азбуку. Приделал к ней мягкий знак. Знак "плюс" изобразил в форме символа суммы и остальные атрибуты полноценной письменности не забыл. А тут староста подогнал не занятых в работах детишек в возрасте от трёх до одиннадцати, и я принялся расщеплять тростины, превращая их в лопатки для письма. Детвора стала месить глину и лепить из неё "бумагу", а там дело дошло и до буквы "А".

Деточки оказались очень разными. Одни схватывали на лету, другие тормозили, третьи отвлекались. Ребят, для которых обучение являлось лишь обузой, я прогнал: учить тех, кто не желает учиться, нет никакого резону. Зато малышей из числа оставшихся заставлял после усвоения очередной буквы пробежаться вокруг селения. Иначе нельзя, ведь в таком возрасте у каждого внутри – "вечный" моторчик. Нужно чередовать умственную и физическую работу, иначе даже самые упорные просто "закиснут". Тех, кто не выказывал чудес сообразительности, заставлял тупо зубрить. Помогало. Ну а прилежные и усидчивые уже на третий день занятий принялись составлять слова: им было интересно. Мне оставалось только подсказывать, да пополнять собственный словарный запас. Заодно и пару новых букв придумал. М-да… Это точно не русский: даже и подумать не мог, что такие потребуются.

Обучение самых сообразительных ребятишек продвигалось весьма успешно: эти передовики стали писать диктанты длиной в целый десяток слов. С ними я и начал осваивать "циферную" премудрость – сложение и вычитание в пределах десятка. "Тормоза", коих, к счастью, оказалось совсем немного, добрались только до середины алфавита. Даже мелюзга, бегающая вокруг посёлка, и то продвинулась намного дальше.

Постепенно, сами по себе, образовались три класса разных уровней. Да ещё вечерами захаживали вернувшиеся с полей мужчины поговорить о том, о сём. Темы разговоров были весьма просты и непритязательны: сколько воды осталось в канале, как решить вопрос с пересыханием канав, в которую из канав завтра подогнать воды, сколько ещё ждать до полного созревания? Заодно и про новый алфавит вопросы задавали: дети ведь рассказывали отцам об успехах в учёбе, да сами эти успехи демонстрировали.

Жизнь сельскохозяйственной общины монотонна и однообразна, а тут такое развлечение! Азбука.

До меня постепенно дошло, что в эти времена людям очень трудно прокормиться в одиночку. Да и вообще просто выжить. Во время похода я был частью сплочённой и организованной команды. Здесь, в общине, я жил среди родственников и соседей, которые тоже, можно сказать, почти родня. Народ был в большей своей массе дружелюбным и отзывчивым. Вроде, все равны, но при этом – никакого бардака: чувствовалась незримая рука, руководящая жизнью поселения. Так что и меня исподволь, незаметно опекали старшие. По другому-то не выжить. Поэтому даже в таком маленьком поселении, как наше, уже присутствовала довольно жёсткая иерархическая структура и слово Старшего значило очень много.

Реалии этого мира постепенно входили в моё сознание: я живу, и живу неплохо, пока являюсь полезной частью сообщества и действую в его интересах. Это в двадцать первом веке можно было оставаться индивидуалистом. Одиночкой, эгоистом, непризнанным гением. Общественное устройство было способно "переварить" и таких. А производственные возможности развитой цивилизации могли их прокормить без особого ущерба для остальных. Но здесь и сейчас необходимо держаться за коллектив. Нравится он тебе или нет, но без поддержки жить придётся плохо и, вероятно, недолго.

Между тем, многие "мелочи" просто вопят о разумности того, что меня окружает. Скажем, белые одежды (некрашеная или выгоревшая на солнце ткань). Оказалось, что на неё почти не садятся летучие кровососы, которых здесь, среди болот, просто немерено. В селении, стоящем на насыпи, их не так много. Но спустись к полям – сразу придётся отбиваться от полчищ москитов.

Или наша поездка в сторону будущей Армении. Уже понятно, что началась она после завершения паводка, когда ослабело встречное на пути "туда" течение. А закончилась накануне максимального понижения уровня воды в реке. Как раз сейчас канал мелеет, а оросительные канавы пересыхают. Общинники не напрасно волнуются: хватит ли влаги для того, чтобы созрела пшеница второго посева? И не потому, что боятся оголодать (зерна ещё с первого урожая сохранено достаточно, да в городские закрома отдано всё, что положено). На что-то ведь придётся покупать: инструменты, полотно, растительное масло и прочее, прочее, прочее… Так что не совсем уж полностью натуральное хозяйство здесь ведётся: товарная компонента тоже присутствует. Зато баранина собственная: есть небольшое стадо овец. Поэтому иногда мы едим даже мясо, да на выделку поступают шкуры. И вот именно эти шкуры меня очень интересуют в связи с тем, что после обработки они превращаются в кожу, используемую для изготовления лодок.