12

— У него такое задание, а я дал ему мало войска! — покачал головой Баласар, шагая мимо людей, лошадей и повозок. Юстин пожал плечами.

Армия снималась с лагеря. Воины сворачивали шатры, грузили их на спины мулов и паровые телеги. Прачки укладывали лохани и камни в сумки, которые таскали на согбенных спинах. Последние из пленных рабов нагружали добычей трюмы последних кораблей, отплывающих в Гальт. В небе, перекликаясь, кружили чайки. Волны рокотали, накатывались и шлепали по высоким стенам набережной. В воздухе пахло соленой свежестью и огнем пожарищ. Однако тревожный, неугомонный ум Баласара блуждал далеко отсюда, на другом конце карты.

— Коул — опытный боец, — заметил Юстин. — Кто, как не он, с этим справится?

— Шесть городов. Ему надо захватить целых шесть. Это много. А у него лишь горстка людей по сравнению с нами.

— Мы еще успеем ему помочь, как только здесь разберемся. К тому же один из его городов — даже не город, а всего лишь знаменитая деревня. А Чабури-Тан наверняка сгорел, когда мы еще не вышли из Арена. Выходит, всего четыре с половиной осталось.

Юстин рассуждал здраво. Люди Коула скрывались на острове, в городе, на кораблях, которые стояли на якоре в прибрежных водах. Они ждали сигнала, который сказал бы им, что андатов больше нечего бояться. Под началом Коула было около шести тысяч человек, и сейчас они уже спешили морем в Ялакет. Там, на складах гальтских торговцев, ждал еще один отряд. Вместе им предстояло отправиться вверх по реке в самое сердце Хайема, уничтожить селение дая-кво и предать огню библиотеки. Конечно, в других городах тоже остались книги и свитки, но только там, в горных чертогах, лежали величайшие тайны павшей Империи. Чтобы уничтожить древние рукописи, покончить с теми, кто проник в их тайную суть, Баласар и начал войну. А получилось, он даже не сможет при этом присутствовать.

— Южные легионы готовы, генерал, — сказал Юстин. — Восемь тысяч на Сёсейн-Тан, Лати и Сарайкет. Я поведу две тысячи. На Патай и эту школу в чистом поле хватит. А у вас тогда останется половина войска на города вдоль по реке — Удун, Утани, Тан-Садар.

Баласару хотелось отправить с Юстином побольше людей. Так случалось всегда, когда ему приходилось делить воинов. Он сам готов был мириться с нехваткой сил, чтобы только его командирам ничего не угрожало. Патай был вполовину меньше Нантани, но ведь и Юстин брал с собой только десятую часть войска. Вряд ли вести о нападении гальтов достигли Патая так быстро, что хай успел нанять в Западных землях отряд каких-нибудь легконогих наемников, однако чего не бывает. Если что-то пойдет не так, две тысячи воинов здорово поправили бы дело.

Однако Баласару и самому предстоял долгий путь из Нантани в Удун. Скоро они пойдут через долины, где нет хороших дорог, а значит — паровые телеги там не пройдут, их придется тащить. На колдобинах и ухабах котлы, как обычно, будут взрываться. Переход затянется. Удун, Утани и Тан-Садар получат на подготовку больше времени, чем остальные, и захватить их будет сложнее всего. Ему предстояло сделать самую тяжелую работу. Но и Коулу досталось дело не из легких. Пять тысяч воинов на шесть городов. На пять. То есть четыре с половиной.

— Мы поспеем туда вовремя, генерал. Как раз чтобы ему помочь, — сказал Юстин, прочитав мысли Баласара по лицу. — Это же Хайем. Тут нет ни одного войска. Коул, скорее, о собственное копье споткнется, чем встретит противника, который стоит хотя бы одного чиха.

Баласар рассмеялся. Два воина, собиравшие шатер, подняли головы, увидели генерала и Юстина и широко заулыбались.

— Это на меня похоже, — признался Баласар. — Падение Нантани войдет в историю. Сокровищ нам хватит, чтобы всю жизнь пировать на золоте и кутить в наилучшем доме утех, а я все не рад.

— У вас всегда так. Чем ближе успех, тем больше тревоги.

Они дошли до развилки, где немощеная дорога ветвилась надвое. Один путь вел на запад, а другой — на север. Баласар протянул руку Юстину, тот ее пожал. На миг они перестали быть генералом и командиром и превратились просто в друзей, которые сговорились освободить мир. Баласар почувствовал, как отступает тревога. Он улыбнулся, и улыбка, словно в зеркале, отразилась на лице товарища.

— Прежде чем пожелтеют листья, встретимся в Тан-Садаре, — сказал Баласар. — Там посмотрим, надо ли помогать Коулу или пора домой поворачивать.

— Я приду, генерал. Даю слово. А вы, сделайте милость, приглядывайте одним глазом за Аютани.

— Как второй освободится, буду в оба смотреть, — пообещал Баласар, и они расстались.

По грязи и редкой травке Баласар направился к началу первого легиона. Конюх ждал его с поводьями в руках. Новый конь довольно пощипывал сорняки на обочине дороги. Рядом стоял другой. Всадник, сидевший на нем, задумчиво переводил взгляд с воинов на зеленые волны холмов и далекую линию горизонта за ними.

— Почтенный Аютани, — окликнул Баласар; человек обернулся и отдал ему честь. — Вы готовы?

— Жду ваших приказаний, генерал.

Баласар вскочил в седло и взял у конюха поводья.

— Тогда в путь! Нам предстоит закончить войну.


Пришлось отдать несколько медных полосок, чтобы уговорить стражей снять с крючьев цепи и поднять площадку наверх, но Лиат было все равно. В животе тугим клубком свернулся ужас, и такие мелочи, как деньги, сейчас казались ей просто ничтожными. Деньги, или хлеб, или сон. Она стояла у распахнутых небесных дверей и смотрела на юго-восток, туда, где отряд Мати медленно плыл через луга, поросшие высокой травой. Издали он казался длинным штрихом на зеленом поле. Лиат уже не могла различить ни отдельных повозок, ни всадников, так же, как не могла взмахнуть руками и полететь. И все-таки она по-прежнему вглядывалась в даль, ведь где-то там, в этой темной цепочке ехал ее родной сын.

Он рассказал ей лишь тогда, когда все было решено. Найит пришел в покои, которые выделил ей Ота. В тот момент Лиат размышляла о том, каково это — поселить в доме бывшую любовницу. Хозяин торгового дома или лавочник не избежал бы сплетен. Даже утхайемец был бы вынужден давать объяснения, но хай стоял выше этого. Она не раз задавала себе вопрос, как относится к ее присутствию Киян-тя.

Когда Найит постучал в дверь и вошел, по лицу сына она сразу поняла: что-то случилось. Его глаза сияли ярче свечей. На губах играла чарующая улыбка, из тех, которыми он вооружался, когда знал, что мать будет его бранить. Сперва она решила, что он сделал предложение какой-то девушке. Лиат изобразила позу вопроса.

— Давай поговорим, — сказал он, взяв ее за руку.

Они присели на низкую каменную скамью у окна. Ставни были открыты, вечерний ветерок приносил запах дыма из кузниц.

— Я видел хая, — начал Найит, не отпуская материнской руки. — Ты ведь знаешь, он верит в то, что сказал Маати-тя… отец. По поводу гальтов.

— Знаю, — кивнула Лиат, не сознавая очевидного. Следующие слова прозвучали для нее, как гром.

— Он собирает отряд и едет в селение дая-кво. Я попросился с ними, и он разрешил. Мне дадут меч и какой-никакой доспех. Мы выезжаем через несколько дней. — Он помолчал и добавил: — Прости.

Лиат осознала, как сильно сжимает руку сына, только когда он поморщился. Они с Маати такого не ждали. Совсем не ждали.

— Почему? — спросила она, хотя уже знала ответ.

Он был молод и связан обетами, которые стали ему в тягость. Он хотел понять, что такое быть мужчиной. Война казалась ему приключением и способом показать — о боги, что тут показывать? — как он доверяет мнению Маати. Доказать, что верит в отца. Найит поцеловал ее руку.

— Я знаю селение дая-кво. Умею держаться в седле. По крайней мере, пригожусь, чтобы настрелять из лука зайцев на ужин. Ведь кому-то нужно ехать, мама. Почему бы не мне?

Потому, что у тебя есть жена, подумала Лиат. И сын. Тебе нужно защищать и свой город, и этот, и Мати, и Сарайкет. Тебя убьют, а я не могу тебя потерять. Гальтов боится весь мир, все, у кого нет андатов для защиты, а Ота собрал горстку неопытных бойцов, которые только и хороши, чтобы гонять воров и устраивать потасовки во дворе дома утех.

— Ты уверен? — только и спросила она.

Лиат села, не отрывая глаз от крошечной метины, которая медленно таяла вдали. От своего сына. Ота собрал больше людей, чем она ожидала. В последний момент утхайем встал на его сторону. Три тысячи человек, первое войско Хайема за многие поколения. Неопытные, не испытанные в бою люди, которые вооружились чем попало и надели вместо доспехов кожаные фартуки кузнецов. И среди них — ее мальчик.

Она вытерла слезы краем рукава.

— Торопитесь, — горячо попросила она, обращаясь к уходящим.

Заберите дая-кво и поэтов, спасите книги и возвращайтесь ко мне. Пока вас не нашли. Скорей возвращайтесь.

Солнце прошло две ладони, прежде чем она ступила на площадку и подала знак людям внизу, чтобы они спустили ее на землю. Цепи позвякивали, помост ходил под ногами ходуном, но Лиат держалась за поручни и спокойно ждала, когда он перестанет качаться. Она знала, что не упадет. Это было бы слишком просто.

Теперь она жалела о том, как рассказала все Маати. Тогда она решила, что Найит уже сам с ним поделился. А может, хотела наказать Маати за то, что он все это начал. Разговор они завели на следующий вечер, когда он пригласил ее на ужин в беседке. Им подали гуся, запеченного в меду, миндаль в сладкой подливке с изюмом и корицей, рисовое вино. Неподалеку начались танцы. В свете факелов струились шелка, рассыпались трелями флейты, девушки смеялись, опьяненные любовной игрой. Все было как тогда, после падения Сарайкета. Потрясение от потери андата недолго сдерживало кипящую силу молодости.

Лиат сказала, что молодость глупа и слепа, и не знает, что такое обвислая кожа. Неведение молодых — все равно что благословение.

Маати, посмеиваясь, поймал ее за руку, но она с раздражением ее отдернула. Он удивился и обиделся. Тогда она и выложила ему все. Сказала, будто невзначай, но с ядом, пылая отчаянием и злостью. Она слишком глубоко ушла в свою боль, чтобы заметить его ужас и замешательство. Только позже, когда Маати с ней простился, когда она шла одна по сумеречным тропинкам, Лиат поняла: ведь она обвинила его в том, что он послал на смерть Найита.

Она заглянула домой к Маати в тот же вечер, приходила на следующий день, но так его и не застала. Никто не знал, где его искать, а когда они наконец встретились, он уже переговорил с Найитом и Отой. Маати ее простил. Он обнимал ее, пока они делились друг с дружкой своими страхами, но Лиат знала, что рану теперь не залечить. Маати потерял покой точно так же, как и она, и с этим ничего нельзя было поделать.

Лиат опомнилась, когда площадка почти коснулась земли. Она не ожидала, что спустится так быстро, и только сейчас поняла, как глубоко задумалась.

В разгар лета Мати мог бы соперничать с любым южным городом. Солнце ходило по небу неторопливо и важно. Ночи стали такими короткими, что Лиат засыпала, когда закат еще горел над вершинами гор, а просыпалась уже при свете яркого дня, понимая, что не успела отдохнуть. На улицах продавали сладкий хлеб, такой горячий, что он обжигал пальцы, колбаски с поджаристой корочкой, ягненка с рисом в остром соусе, от которого горел язык. Торговцы прохаживались по черным мостовым, громыхая колесами тележек. Нищие пели, выставив перед собой лакированные ящички. Огнедержцы поддерживали огонь в печах, собирали подати, наблюдали за совершением сделок и сотней других торговых дел. Лиат спрятала руки в рукава и брела, сама не зная куда.

На улицах стало меньше мужчин, или ей только казалось? По дороге она встречала рабочих и стражников из хранилищ; в кузнях по-прежнему стучали молотами кузнецы. В отряд хая вступил, в лучшем случае, один из пяти десятков. Значит, виной всему была игра воображения. Мати не превратился в город женщин и стариков. Однако повсюду сквозила какая-то пустота. Чувство утраты и неуверенность. Как будто сам город понял, что времена меняются, и затаил дыхание в тревоге и страхе, ожидая, найдется ли в новой жизни место и для него.

Солнце еще не спустилось к пикам западных гор, когда Лиат вернулась к себе в покои. Ноги налились тяжестью, спина ныла. На ступеньках у ее дверей сидел какой-то юноша. Он поднялся Лиат навстречу. На миг ей показалось, что это вернулся Найит. Но нет, у этого мальчика плечи были уже, а волосы длиннее. Он был одет в черные одежды хайского слуги. Молодой человек изобразил позу приветствия, и Лиат кратко ответила.

— Лиат Чокави?

— Да, это я.

— Киян Мати, первая жена хая Мати, желает вас видеть. Соблаговолите последовать за мной.

— Что, так сразу? — удивилась Лиат.

Конечно же, нужно было идти немедленно. Она махнула рукой, отказавшись от вопроса раньше, чем юный слуга успел опомниться от ее резкого тона. В гордом негодовании он выпрямил спину и зашагал вперед, указывая ей путь. Лиат пошла следом.

Жена Оты стояла на балконе, который выходил в огромный зал. В ее одеждах сочетались нежно-розовый и желтый — цвета очень шли к оттенку ее кожи. Она смотрела вниз, на широкий бассейн фонтана, струи которого взлетали так высоко, что почти касались сводов. Мальчик остановился и принял позу глубокого почтения. Киян ответила, одновременно благодаря и отпуская слугу, потом с улыбкой кивнула Лиат и снова посмотрела вниз.

В бассейне играли дети. Они обдавали друг дружку брызгами, носились, неуклюже подпрыгивая, в воде, которая скрывала их ноги выше колен, а взрослому едва ли дошла бы до середины икры. На одних были мокрые хлопковые халаты, которые липли к их маленьким тельцам, на других — свободные холщовые штанишки, маленькие копии тех, которые носили простые рабочие. Сейчас они просто дети, подумала Лиат. Им еще нет дела до условностей, которые свяжут их потом, когда их щечки потеряют округлость, а в движениях станет меньше безудержного счастья. Но нет, в ней просто говорило умиление. На самом деле дети утхайема прекрасно понимали, как вести себя с ребенком низкого происхождения. Малышей, которые сейчас резвились и визжали в бассейне, одели так просто лишь потому, что они играли с равными себе. Это были дети великих домов, которых привели сюда, чтобы составить компанию мальчику, закутанному в халат. Тому, который спорил о чем-то с девочкой, капризно надувшей губы. Тому, чьи глаза и рот оказались точь-в-точь как у Оты.

Лиат подняла голову и встретилась глазами с Киян. Лицо хайской жены было непроницаемо.

— Спасибо, что пришли, — поблагодарила она под шум падающей воды и детский визг.

— Я не могла вам отказать. — Лиат кивнула на мальчика. — Это Данат-тя?

— Да. Ему сегодня лучше, — сказала Киян и поманила ее за собой: — Давайте присядем.

Они прошли в небольшую комнату для отдыха. Там Киян опустилась на низкую кушетку и жестом пригласила Лиат сделать то же самое. Здесь крики и плеск воды не мешали им говорить, хотя по-прежнему долетали до них. Лиат обнаружила, что этот шум, как ни странно, ее успокаивает.

— Я слышала, Найит-тя уехал с отрядом? — начала Киян.

— Да, — ответила Лиат и замялась, не зная, что еще сказать.

— Не могу представить. Я места себе не нахожу после отъезда Оты, но ведь он мой муж, а не сын.

— Я понимаю, почему он — Найит — уехал. К тому же его отец просил хая о нем позаботиться.

Киян взглянула на нее в замешательстве, потом кивнула.

— Вы говорите о Маати?

— Конечно.

— Стоит ли нам притворяться?

— Думаю, стоит, Киян-тя.

— Наверное. Да. Вы правы. Ну, конечно же, правы. Даже не знаю, о чем я думала.

Лиат рассматривала жену Оты: узкое лицо, черные волосы с белыми прядями, краски на щеках почти нет, ничто не скрывает морщин, оставленных смехом и болью. Женщина показалась ей мудрой и грустной. Киян глубоко вздохнула, будто ей стоило усилий вернуться из мыслей в реальность, и улыбнулась.

— У города прибавилось забот. Когда уезжает так много мужчин, это не может пройти бесследно. Нужно собрать урожай, засеять поля. Залатать крыши, пока не наступила осень. В нижнем городе остались ходы, которые так никто и не вычистил с тех пор, как мы покинули подземелья. Но те, кто отвечает за эту работу или за людей, которые выполняют ее, все ушли с Отой играть в войну.

— В самом деле, забот немало, — согласилась Лиат, недоумевая, зачем Киян понадобилось вызывать ее, чтобы все это сообщить.

— Я собираю Совет жен. Думаю, мы устроим что-то вроде дневного пира, но на этот раз не для сплетен и угощения. Я должна позаботиться о Мати, пока не вернется Ота. Нужно сделать запасы еды и угля к зиме.

Разумеется, если доживем до нее. Лиат опустила голову, отгоняя мрачные мысли.

— Мудрое решение.

— Я приглашаю вас на совет, Лиат-тя. Мне нужна ваша помощь.

Киян смотрела на нее с надеждой. Лиат почувствовала себя неловко, но все же такое доверие польстило ей.

— Даже не знаю, смогу ли быть полезной…

— Вы — глава торгового дома. Вы знаете, как составлять планы, как уследить за людьми, которые делают разную работу, чтобы в конце все вышло, как надо. Я тоже разбираюсь в этом, но вот остальные, боюсь, растеряются. Они никогда не думали ни о чем, кроме красок для лица, одежды, сплетен и постельных утех, — сказала Киян и тут же изобразила позу раскаяния. — Не хочу сказать, что они глупы. Нет. Просто они воспитаны при дворе, а тут привыкли заботиться о том, что не стоит забот, если вы понимаете, о чем я.

— Очень хорошо понимаю, — ответила Лиат, посмеиваясь.

Киян подалась вперед и взяла ее за руку, так просто, как будто так и нужно было.

— Вы помогли Оте, когда он попросил. Вы поможете мне сейчас?

Согласие замерло у Лиат на губах. Она видела напряженное ожидание в глазах Киян, но слова не шли с языка.

— Почему? — спросила она. — Почему вы обращаетесь ко мне, когда мы — те, кто мы есть друг для друга?

— Кто же мы?

— Женщины, любившие одного мужчину. Матери… наших сыновей. Как вы можете забыть об этом хотя бы на миг?

Киян улыбнулась. Улыбка была жесткая. Решительная. Женщина не отпускала руку Лиат, но и не держала ее насильно.

— Я хочу, чтобы вы стали моей союзницей, потому что сейчас нам нельзя иметь врагов. К тому же мы с вами похожи. А еще я думаю, вы так же отчаянно хотите отвлечься от дурных мыслей, как и я сама. Война уже близко. Поэтому между нами должен быть мир.

— Тогда у меня тоже есть просьба.

Киян согласно кивнула.

— Когда Найит вернется, проводите с ним побольше времени. Поговорите с ним, узнайте его поближе.

— Потому что?

— Потому что вы хотите, чтобы я полюбила вашего мальчика, а я хочу, чтобы и вы хоть немножко полюбили моего.

В глазах Киян заблестели слезы. Женщина улыбнулась и пожала руку Лиат. И та сжала ее ладонь в ответ, словно утопающий, который хватается за веревку. Только сейчас Лиат осознала, насколько силен был в ней страх, насколько глубоко было ее одиночество. Даже Маати не мог ее утешить. Она не знала, как так вышло, просто вдруг очутилась рядом с Киян, уткнулась в ее плечо и заплакала. Жена Оты горячо обняла ее, бережно обвила руками, словно хотела защитить от всего мира.

— Им этого не понять, — проговорила Лиат, когда к ней вернулось дыхание.

— Они мужчины, — ответила Киян. — У них все проще.

Загрузка...