Война среди осени

4

— Маати, — позвала Лиат, и он подпрыгнул, точно заяц. В первую минуту он все никак не мог понять, что происходит; во взгляде не было ничего, кроме растерянности. Наконец он ее узнал.

Сказать по чести, Лиат не была уверена, что и сама узнала бы его сразу, если бы не разыскивала. Время над ним поработало: прибавило полноты, убавило волос. Даже лицо стало другим: точеный подбородок оплыл, щеки обвисли, глаза потемнели, сузились. Горькие складки в уголках рта говорили об одиночестве и печали. А еще — о злости, подумала Лиат.

Войдя в его жилище, она сразу поняла, что не ошиблась. Узнать, где живет второй поэт Мати, не составило труда. Дверь была не заперта. Лиат царапнула по косяку, позвала хозяина, но никто не отозвался. Внутри пахло чем-то знакомым. О Маати напоминало все — пятна туши на обивке кресел, свитки, разложенные в том же, привычном для него порядке. Малейшего намека, легкого аромата мускуса, неуловимого, как след вчерашнего дыма, было достаточно, чтобы на нее хлынул поток воспоминаний. Лиат как наяву увидела скромный домишко, где они поселились, уехав из Сарайкета; желтые стены, шершавый деревянный пол, бродячую собаку, которую она пыталась приручить, угощая обрезками сосисок из кухонного окна, серых пауков и паутину по углам. Все дело было в запахе его тела. По этому запаху она узнала Маати быстрее, чем по лицу.

Но, может, ей только показалось, что он изменился. Когда он часто и недоверчиво заморгал, чуть заметно подался к ней, когда улыбка тронула его губы, под маской плоти Лиат узнала прежнего Маати. Мужчину, которого знала и любила. Которого покинула.

— Лиат? — произнес он. — Ты… ты приехала?

Она ответила утвердительной позой, с удивлением заметив, что руки дрожат. Маати осторожно шагнул вперед, как будто боялся, что резкое движение спугнет ее. Лиат сглотнула, чтобы избавиться от комка в горле, улыбнулась.

— Я бы тебе написала, предупредила. Но когда собралась ехать, поняла, что доберусь раньше письма. Прости, если…

Он тронул ее за руку чуть повыше локтя. В широко раскрытых глазах читалось изумление. И как будто это было в порядке вещей, как будто они не виделись всего неделю или день, а не треть жизни, Лиат обняла его. Он сжал ее в объятьях. Перед встречей она решила вести себя строго и осторожно. Она была главой Дома Кяан, деловой женщиной, политиком. Она умела держать сердце в узде и знала, как не давать воли чувствам. Не стоило думать, что на краю света, стоя между двумя любовниками, которых знала еще в юности, она может рассчитывать на безопасность. Годы переменили их всех, и ни с одним Лиат не рассталась мирно.

И все же она заплакала, простыми, искренними слезами радости и печали. Прикосновение Маати — чужое и в то же время знакомое — не смутило ее, не вызвало неприязни. Она поцеловала его в щеку и отстранилась, чтобы взглянуть в изумленное лицо.

— Ну вот. Столько лет прошло… Я рада встрече, Маати-кя. Сомневалась, что радоваться буду, а вот ведь.

— Я думал, никогда тебя не увижу. Время шло, а мои письма…

— Я их получала. Да и слухи шли по всему свету. Трудно было не знать, где ты. Последняя смена наследников в Мати стала у нас любимым скандалом. Я как-то раз даже видела про нее пьесу. Мальчик, который тебя играл, ни капли был не похож. — Лиат понизила голос. — Я даже хотела тебе ответить. Просто, чтобы сказать, что слышала и знаю. Не решилась как-то. Теперь жалею. Всегда жалела. Но все казалось так сложно.

— Я подумал, может… Не знаю. Не знаю, что я подумал.

Она задержалась в его руках еще на вдох, в глубине души жалея, что этого не хватит, что эта простая, мирная встреча не поможет выполнить задуманное. Он почувствовал в ней перемену и отступил назад, не зная, куда деть руки. Она пригладила волосы, неожиданно вспомнила о седых прядях на висках и смутилась.

— Хочешь чего-нибудь? — спросил Маати. — Можно позвать слугу из дворцов. У меня есть перегнанное вино.

— Вина я бы выпила, — сказала она и села.

Он подошел к низкому шкафчику, стоявшему возле очага, сдвинул дверцу и взял две маленьких фарфоровых чаши и бутылку вина.

— У меня был гость. Только что уехал. А вообще у меня тут обычно порядок.

— Правда? — усмехнулась Лиат.

Маати засмеялся и пожал плечами.

— Нет, сам-то я уборкой не занимаюсь. Иначе тут в сто раз хуже было бы. Ота-кво присылает ко мне слуг. У него их больше, чем нужно.

От этого имени на нее как будто холодом пахнуло, но она улыбнулась и как ни в чем не бывало приняла чашу из рук Маати. Чтобы выиграть время, она пригубила вино — крепкое, жгучее. Прерывать счастливые мгновения не хотелось.

— Мир изменился, — сказала Лиат. Банальность, но Маати увидел в ней более глубокий смысл.

— Да, — согласился он. — Будет меняться и дальше. Мальчиком я и представить не мог, что окажусь тут. А сейчас не знаю, где буду следующим летом. Новый дай-кво…

Он покачал головой и сделал глоток из чаши. Лиат показалось, он тоже хочет потянуть время. Оба долго молчали. Наконец Маати кашлянул.

— Как Найит?

Лиат заметила, что он предпочел назвать мальчика по имени. Не сказал «наш сын».

Она рассказала ему о работе Дома Кяан, о том, что делал Найит. Как он своим трудом заслужил должность распорядителя, хоть и был сыном главы Дома. Как нашел свою любовь и женился, как стал отцом. Маати прикрыл дверь и развел огонь в очаге.

Странно, но про Найита оказалось говорить легче всего. Маати слушал ее, смеялся, приходил в восторг, радовался и огорчался, жалел, что не может разделить с ними то, что давно уже прошло. Ее слова были для него, как для пустыни — дождь. Маати впитывал и любовно сохранял каждую каплю. Лиат рассказывала все, что могла вспомнить: про Найита, его друзей и первых подружек, про город, про все на свете. Отчасти она просила этим прощения, отчасти — приносила жертву. Свечи заметно истаяли, когда Маати наконец спросил, где Найит, остался ли он в Сарайкете. Лиат нехотя покачала головой.

— Он ждет на постоялом дворе. Я не знала, как у нас пройдет встреча. Не хотела, чтобы он увидел, если бы мы не смогли поладить.

Руки Маати начали складываться в какой-то жест — наверное, отрицания, — и замерли. Он посмотрел на нее. Во взгляде были годы тоски. Слезы навернулись на глаза Лиат.

— Прости. Если это чего-то стоит, прости, Маати-кя.

— За что? — спросил он, и ей стало ясно: он хочет понять, за что именно.

— Что тебя не было в его жизни.

— Но ведь не ты одна так решила. Я сам сделал выбор. А теперь я был бы счастлив с ним встретиться.

Он тяжело вздохнул и заткнул бутылку пробкой. Солнце давно зашло. От прохладного ветерка, напоенного благоуханием ночных цветов, по коже у Лиат побежали мурашки. Только от ветерка. Не от страха.

— Ты не спросил, зачем я приехала, — произнесла она.

Посмеиваясь, Маати откинулся на спинку кушетки. Щеки у него раскраснелись от жара свечей и выпитого вина, глаза поблескивали.

— Хотелось верить, что ради меня. Чтобы залечить старые раны, помириться.

Злость, о которой она подумала вначале, уже была здесь, гуляла под покровом легкого, шутливого тона. Лиат поняла, что упустила момент. Нужно было просить до того, как она сказала, что Найит в городе, до того, как в памяти всплыли горькие воспоминания.

Маати принял позу вопроса, приглашая открыть ему истинные планы.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала она. — Я должна добиться аудиенции у хая.

— Хочешь поговорить с Отой-кво? Ну, так моя помощь тут ни к чему. Достаточно…

— Ты должен помочь мне убедить его. Стать на мою сторону. Мы вместе должны убедить его, чтобы он начал переговоры с даем-кво.

Маати прищурился и склонил голову набок, словно человек, решающий головоломку. Лиат поняла, что краснеет. Она много выпила и владела собой не так хорошо, как надо бы.

— Переговоры с даем-кво? — переспросил он.

— Я следила за тем, что происходит в мире. И за гальтами тоже. Для того Амат Кяан и основала Дом. Я много лет вела записи и учетные книги. Знаю о каждом договоре, заключенном гальтами в летних городах, о каждом их судне. Всегда знаю имя капитана, почти всегда — какой груз лежит в трюме. Знаю, Маати. Я наблюдаю за их темными делишками. И даже помешала им несколько раз.

— Гальты и тут мутили воду, когда началась война наследников. Это они поддерживали ту женщину, сестру Оты-кво. Он с полуслова поверит всему, что ты скажешь про гальтов. Но при чем тут дай-кво?

— Без него они не станут действовать. Он должен сказать, что это правильное решение. Иначе они откажутся.

— Кто и что не станет делать? — нетерпеливо спросил Маати.

— Поэты, — ответила Лиат. — Они должны уничтожить гальтов. Убить их как можно скорее.

Ота пригласил их позавтракать, будто аудиенция была просто встречей старых друзей. Стол накрыли на высоком балконе, с которого открывался вид на просторы южных полей. Внизу лежал город: черные мостовые, острые гребни медных и черепичных крыш. Над ними стояли башни, а выше них были только солнце и облака. Ветер пах пронзительной свежестью, зеленью весны и едким дымом кузниц. На низком каменном столе стояли хлеб и сыр, соленые оливки, миндальные орехи с медом, форель в лимонном соке, телячий язык, украшенный кусочками апельсина. Только боги знали, где поварам в такую пору удалось раздобыть апельсин.

И все же к угощению никто не притронулся.

Маати представил друг другу Оту, Киян, Лиат и Найита. Молодой человек, сын Лиат, изобразил подобающие случаю позы, сказал подходящие для знакомства слова и встал позади матери, будто телохранитель. Маати прислонился спиной к каменной балюстраде. Ота, чинный и скованный, под пристальным, тревожным взглядом бывшей возлюбленной как никогда чувствовал себя хаем Мати. Он изобразил позу вопроса, и Лиат передала ему вести о событии, которое переменило судьбы мира: у гальтов появился свой поэт.

— Его зовут Риаан Ваудатат. Он четвертый сын знатной семьи из Нантани. Когда ему исполнилось пять лет, отец отправил его в школу поэтов.

— Это было много лет спустя после нас, — добавил Маати. — Мы его не знаем. По крайней мере, не по школе.

— Дай-кво взял его на обучение, и Риаан поселился у поэтов, — продолжила Лиат. — Восемь лет назад. Он подавал надежды, в селении его уважали. Дай-кво разрешил ему готовиться к пленению нового андата.

Киян, сидевшая рядом с Отой, наклонилась, приняв позу вопроса.

— Разве это разрешено не всем поэтам?

— Мы все пробуем силы в подготовке пленения, — сказал Маати. — Мы знаем достаточно, чтобы понять, что это и как оно действует. Но лишь немногим позволяется применять знания. Если дай-кво решит, что ты можешь удерживать плененного андата, тебя посылают к другому поэту, и ты готовишься принять его работу, когда он состарится. Если же у тебя есть дар, дай-кво разрешает тебе пленить нового андата. На это уходят годы. Твою работу читают другие поэты и дай-кво, ее бранят, рвут на кусочки и собирают снова, и так по десять раз. А может, и больше.

— Из-за страшной расплаты? — спросила Киян.

Маати кивнул.

— Риаан был одним из лучших, — снова заговорила Лиат. — Но всего три года спустя его отослали обратно в Нантани. Он впал в немилость. Никто не знал, почему. Просто однажды он вернулся домой с письмом для отца и остался жить у родителей. Вышел скандал. И он был далеко не последним. Риаан засыпал дая-кво письмами. Видимо, умолял принять его назад. Он стал много пить, устраивал драки на улицах. В конце концов переселился в дома утех на набережной. Вроде бы поспорил, что за лето переспит с каждой проституткой в городе. Родные это скрывали, но репутация семьи пошатнулась. Ходили слухи, что отец и сын дрались. Не просто так, а с оружием.

Однажды ночью он пропал. Исчез. Родня говорит, что ему поручили тайную миссию. Будто бы дай-кво дал ему поручение, и он уехал в тот же день, как получил письмо. Однако посыльные утверждают, что не доставляли ничего подобного.

— Они могли просто-напросто не признаться, — сказал Ота. — Потому это и называется благородным ремеслом.

— Мы так и подумали, — сказал Найит. У него был сильный голос, негромкий, но звучный. — Позже, когда мы отправились к даю-кво, я взял список посыльных, которые приезжали в Нантани. Оказалось, никто из них не выезжал из селения в нужное нам время. Я не добился встречи с даем-кво. Но те, с кем мне удалось побеседовать, не верят, что он мог послать за Риааном.

Оте было что возразить, но он решил подождать и жестом попросил Лиат продолжить.

— Никто не связал исчезновение Риаана с бегством торгового судна гальтов, которое в ту же ночь вышло из порта, оставив на пристани половину своих товаров, — сказала она. — Никто, кроме меня. Да и я не догадалась бы, если бы не следила за всеми делами гальтов.

— Ты считаешь, он был на том корабле? — спросил Ота.

— Я в этом уверена.

— Почему?

— Слишком уж много совпадений. Капитан — Арнау Фентин — второй отпрыск сановника из Верховного Совета Гальта. Слуга Ваудататов видел, как отец Риаана жег какие-то бумаги. Он говорит, это были письма. Написанные на языке другой страны.

— Любая тайнопись покажется иностранным языком, — заметил Ота, но Лиат не унималась.

— В журнале говорилось, что корабль идет в Чабури-Тан, а затем на Бакту. Но вместо этого он взял курс на запад — обратно, в Гальт.

— Или в Эдденси. Или в Эймон.

— Ота-кя, пусть договорит, — мягко попросила Киян.

Ота заметил, что Лиат посмотрела на нее, изобразив позу благодарности. Он откинулся на спинку кресла и кивнул Лиат, чтобы та продолжала.

— Говорили, что в последние недели перед отъездом Риаан встречался с какой-то женщиной. По крайней мере, так думают его родители. Каждую неделю он по нескольку дней проводил в доме утех, который стена к стене примыкает к владениям Дома Фентинов. Семьи того самого капитана. У меня есть подтверждение всему этому.

— Я сам ходил в дом утех, — вставил Найит. — Спрашивал о женщине, которую описывал Риаан. Там нет ни одной похожей.

— Ложь получилась нескладная, — сказала Лиат. — Вся, от начала и до конца. Да, Итани. За этим стоят именно гальты.

Неважно, почему она назвала его старым, выдуманным именем — по ошибке или нарочно, чтобы напомнить о днях его юности. Результат был один. Ота глубоко вздохнул. Выдыхая, он ощутил, как в живот опускается противная тяжесть. Он столько лет опасался новых действий гальтов, что доказательства Лиат, какими бы шаткими они ни были, почти его убедили. Он почувствовал, что все взгляды обращены к нему. Маати подался вперед в своем кресле, сцепив руки на коленях. В грустной улыбке Киян были сочувствие и задумчивость. На балконе стало тихо.

— А смог бы он так поступить? — спросил Ота. — Этот поэт… Зачем ему с ними связываться?

Лиат обернулась к Найиту и кивнула ему. Молодой человек облизал губы.

— В селение дая-кво ходил я один, — сказал он. — Мать они, конечно, не пустили бы. Там говорят, что зимой накануне изгнания Риаан подхватил лихорадку. Так тяжело заболел, что едва не умер. Даже кожа слезла, будто он обгорел на солнце. Говорят, болезнь его подкосила. Он стал очень вспыльчивым, часто злился. Дай-кво просиживал с ним неделями, учил его, будто новичка только что из школы. Не помогло. Риаан был уже не тот, каким дай-кво его принял. Поэтому…

— Поэтому дай-кво прогнал его в наказание за то, в чем он был неповинен, — закончил Ота.

— Не совсем так, — возразил Найит. — Сначала дай-кво сказал, что Риаану нельзя продолжать работу над пленением. Слишком опасно. Говорят, Риаан страшно расстроился. Напивался до беспамятства, устраивал потасовки. Один человек рассказал, будто он даже тайно притащил в селение женщину и спал с ней. Правда, никто этого не подтвердил. Так или иначе, терпение дая-кво иссякло. И он отослал Риаана с глаз долой.

— Вы многое узнали, — заметил Ота. — Я считал, поэты защищают друг друга, если дело касается бесчестья.

— Как только Риаан уехал, это стало уже не их бесчестьем, а его личным, — ответил Найит. — К тому же они знали, что я прибыл из Нантани. Я менял слухи на слухи. Это было несложно.

— Дай-кво не пожелал с нами встретиться, — сказала Лиат. — Я написала пять прошений, но на два последних секретари даже не потрудились ответить. Вот почему я приехала сюда.

— Чтобы я переговорил с даем-кво? Но я и сам у него в немилости. По-моему, он думает, что я во всем виню гальтов. Даже в том, что кашляю. Маати с этой задачей справится гораздо лучше.

Маати сложил руки в жесте протеста.

— Вряд ли он поверит в мою беспристрастность. — Несмотря на значение своих слов, говорил он спокойно и сдержанно. — Если я и сделал интересное открытие, это еще не значит, что в селении позабыли, как я пошел против старого дая-кво, когда отказался бросить вот этих двух дорогих мне людей.

Он умолк, но невысказанная мысль как будто прозвучала вслух. Она сама меня бросила. И это была чистая правда. Лиат забрала ребенка и ушла. Она не отвечала на письма Маати до тех пор, пока ей не потребовалась помощь. В потупленном взоре Лиат читалось что-то весьма похожее на стыд. Найит подался вперед, как будто хотел встать между ними — между матерью и человеком, который хотел быть его отцом, но получил отказ.

— Давайте попросим Семая, — предложила Киян. — Он уважаемый поэт, управляет Размягченным Камнем. Никто не скажет про него ничего дурного.

— Мудрое решение, — согласился Ота, радуясь возможности увести разговор в сторону от былых обид. — Но для начала еще раз пройдемся по доказательствам, которые у тебя есть, Лиат-тя. Повтори все сначала.

Они проговорили почти целый день. Ота выслушал все подробности, прочел свидетельства рабов и слуг исчезнувшего поэта, сведения о договорах, нарушенных беглым гальтским судном, отчеты посыльных, которых разыскал Найит. На каждое возражение Оты у Лиат был готов ответ. Она устала, в голосе звенело нетерпение. Дело было настолько важным, что она даже решилась приехать в Мати и сесть напротив него. Это лучше всего доказывало ее уверенность, а может, и правоту. Девушка, которую Ота знал раньше, была умна, многое знала и умела, но все-таки ее использовали, как фишку в чужой игре. Зря он вообразил, что она до сих пор осталась такой. Ведь он изменился за эти годы. Значит, изменилась и она.

Солнце медленно клонилось к вершинам западных гор, а на сердце Оты становилось все тяжелей. Они еще не разобрались во всем до конца, однако вести, которые принесла Лиат, встревожили его, как страшная сказка — ребенка. Гальты вполне могли подкупить безумного поэта. Никто не знал, что они собирались с ним делать и что он мог натворить с их помощью. Ота припомнил сказания Империи: войны, в которых вместо оружия применяли силу богов, истерзанный мир, великое государство в руинах. А ведь если предположения Лиат окажутся правдой, это случится опять.

Но если ими овладеет страх, если дай-кво обратится к силе андатов, чтобы уничтожить гальтского поэта, погибнут тысячи людей, ничего не подозревающих о заговоре, который предрешил их судьбу. Беспомощные младенцы и взрослые, простые, честные люди. Гальт превратится в пустоши, как когда-то Империя. Насколько же они должны быть уверены в опасности, чтобы прибегнуть к такому шагу? Или испуганы?

— Мне нужно подумать, — сказал он, кивнув Лиат и ее сыну. — Я скажу, чтобы вам приготовили комнаты. Будете жить здесь, во дворце.

— У нас не так много времени, — тихо напомнил Маати.

— Знаю, — ответил Ота. — До завтра я решу, как нам поступить. Если Семай — тот, кто нам нужен, мы повторим все снова, при нем. А потом… посмотрим, что изменится, и поступим, как должно.

Лиат приняла позу благодарности. Спустя удар сердца ее движение повторил Найит. Ота лишь махнул им рукой. Он слишком устал для церемоний. Слишком много вопросов предстояло ему решить.

Когда Маати, Лиат и Найит ушли, Ота подошел к жене, облокотился на перила балюстрады и стал смотреть на город, погрузившийся в ранние сумерки. Столбы дыма поднимались над позеленевшими медными крышами кузниц. Гигантские каменные башни, словно колонны, тянулись вверх, к синему куполу небес. Киян бросила с балкона миндальный орешек. Чернокрылая птица нырнула вниз и поймала его прямо в воздухе. Ота тронул жену за плечо; она с улыбкой обернулась, будто не ожидала увидеть его рядом.

— Как ты, любовь моя? — спросил он.

— Это мне надо спрашивать. Наши гости… они принесли дурную весть.

— Знаю. А Маати все еще ее любит.

— Любит их обоих. По-разному, но обоих.

Ота изобразил позу согласия.

— Ты хорошо ее знаешь, — сказала Киян. — Как думаешь, любит ли она его?

— Когда-то любила. А сейчас — не знаю. Много лет с тех пор прошло. Мы все изменились.

Ветерок пахнул дымом и далеким дождем. Стало прохладно, и руки у Киян покрылись мурашками. Он захотел развернуть ее к себе, ощутить вкус ее губ, хоть ненадолго забыть обо всем, кроме простого счастья. Ему отчаянно хотелось заслониться от остального мира. Она улыбнулась, будто прочла его мысли, но он не тронул ее, а она не подвинулась ближе.

— Что собираешься делать? — спросила Киян.

— Рассказать Семаю, отправить посыльных на запад. Разведать, что можно, о положении в Гальте, обратиться к даю-кво. Что еще тут поделаешь? Безумный поэт, склонный к вспышкам ярости, на службе у Верховного Совета Гальта? Хуже не придумаешь.

— Согласится ли дай-кво поступить, как она предлагает?

— Не знаю, — сказал Ота. — Он лучше нас понимает, чего ждать от этого Риаана. Если он уверен, что поэт не способен совершить пленение, пусть попробует и заплатит за ошибку жизнью. Иногда одна смерть — лучший выход, если она спасает мир.

— А если дай-кво не уверен?

— Тогда он подбросит монетку, перемешает фишки или сделает что-нибудь еще. Примет решение. А мы поступим, как он велит, и будем надеяться, что он прав.

Киян кивнула, скрестила руки на груди и устремила пристальный взгляд вдаль, будто хотела разглядеть, что происходит в Гальте. У Оты заурчало в животе, но он не обратил на это внимания.

— Дай-кво убьет гальтов. Направит на них андатов, верно? — спросила она.

— Не исключено.

— Хорошо, — сказала Киян с уверенностью, которая испугала его. — Если этому суждено случиться, пусть случится у них, а не у нас. Тогда ничто не будет угрожать Данату и Эе.

Ота сглотнул. Он хотел встать на защиту невинных жителей Гальта, сказать благородные слова, которыми утешался много лет назад, когда во имя милосердия убил человека. Но прежний Ота исчез, его изменили годы. Годы и черные, живые глаза его детей. В тени грядущего хаоса он должен был стать на сторону Киян. Пусть гроза пройдет где-то далеко. Пусть лучше погибнут многие тысячи гальтских детей, чем один его ребенок. Так говорило сердце, но от этой мысли в груди поселилась щемящая грусть — и чувство собственной ничтожности.

— А как насчет другой беды? — спросила Киян. Ее голос прозвучал тихо, но жестко, почти негодующе. Ота изобразил вопрос. Киян повернулась к нему. Он совсем не ожидал увидеть страх в ее глазах и от этого сам испугался, как никогда в жизни.

— Что случилось?

Она взглянула на него удивленно и в то же время осуждающе.

— Найит! Ясно, что он не от Маати. Никто в этом не усомнится дольше удара сердца. У тебя есть еще один сын, Ота-кя.