Война среди осени

26

Баласар попробовал представить, что было бы, если бы он не попытался.

Это напоминало кошмар. Он двигал своих людей, как фишки по доске, с улицы на улицу, от дома к дому. Как мог, старался уберечь от непредсказуемого, смертоносного дождя из камней и стрел. Площадь, которую он выбрал, находилась лишь несколькими улицами южнее входа в беззащитное чрево города, на безопасном расстоянии от башен. Снега нападало столько, что он скрывал ноги выше щиколоток, но Баласар не чувствовал холода. В крови горел огонь. С лица не сходила хищная улыбка. Один отряд уже вернулся из дворцов, армия росла. Баласар обходил ряды, чтобы воины его видели, подбадривал их. В глазах людей он видел отражение своей радости, предчувствие победы и надежду попасть наконец в тепло. Нет, зиме они не достанутся.

Он построил войско и напомнил командирам план боя в подземельях. Очистить их не спеша, методично, не пропуская ни угла. Самое главное — держаться ближе к воздушным колодцам. Не допускать, чтобы местные заманили их в ловушку и удушили дымом или сожгли. Не спешить, держаться вместе. По лицам Баласар видел, что дисциплина будет железной.

Несколько защитников города попробовали атаковать площадь и получили свое. Отважные глупцы. Затрубили вражеские рога, выдавая, где находятся силы защитников и куда они движутся. Только неопытные простофили могли устроить подобную какофонию. Белое небо наливалось темнотой. Должно быть, солнце заходило или набежали новые тучи. Баласар потерял счет времени. Теперь это не имело значения. Его люди приготовились к бою. Его люди. Армия, которую он вел через полмира к этой последней битве. Будь они все его сыновьями, он не смог бы гордиться ими больше.

Боль ударила неожиданно. Сначала он увидел, как она гнет воинов, словно ветер — траву, а затем почувствовал ее сам. Это была постыдная, унизительная, страшная пытка. И, пытаясь удержаться на ногах, Баласар понял, что она значит.

Пленили андата. Враг обратил против них силу какого-то духа. На них напали, но не уничтожили. Сжав зубы, корчась, позабыв о боевом порядке, воины прислонялись к стенам домов и плакали от боли. Их вопли и стоны могли заглушить обвал. Баласар знал, что в этом хоре есть и его голос. Но все же они были живы. Еще живы.

— Всем ко мне! — закричал Баласар. — Держать строй!

И, благослови их бог, они пытались. Они слушали его, даже еле передвигая ноги, зная, как и он, что на них обрушилась та самая сила, которую они пришли уничтожить. Скуля в агонии, они все же встали по местам. Враг искалечил их, но не сломил.

Как вышло бы, подумал он, если бы он не попытался? Каким бы стал мир, если бы он выслушал своего наставника — тогда, в юности, — узнал бы историю андатов и войны, которая уничтожила Империю, содрогнулся бы и забыл? Этих страшилок, одна другой кошмарнее, хватило бы на поколения мальчишек. Если бы маленький Баласар Джайс не принял одну из них так близко к сердцу, если бы не решил, что это станет делом его жизни, и не захотел спасти мир от ужасных существ, что получилось бы тогда? Кем бы стал Малыш Отт, если бы не отправился за Баласаром, чтобы погибнуть в пустыне? На ком женился бы Коул? Как назвал бы Маярсин своих сыновей и дочерей?

Он сначала услышал атаку и только затем увидел ее. На них неслась толпа. Размахивая ножами и топорами, люди прыгнули на них, как горсть горошин, брошенная в стену. Сперва по одному, затем — всем скопом. Баласар испустил боевой клич, и воины ответили ему нестройным криком. Смехотворная картина. Победа принадлежала ему. Это скопище недоумков не умело даже сражаться, не знало, как правильно двигаться. Половина из них не могла держать оружие так, чтобы самим не пораниться. Победить должен был Баласар.

Войска с грохотом врезались друг в друга. Воздух наполнился запахом крови, яростными воплями. На площадь высыпало еще больше народу; людские потоки хлестали из-под земли и неслись по улицам. Унизительная боль мешала Баласару идти. Каждый раз, когда он пытался выпрямиться во весь рост, колени дрожали, угрожая подломиться.

Все призраки, которые следовали за ним. Все люди, которыми он пожертвовал. Все жизни, которые погубил ради спасения мира… Все они привели к этой вот потешной схватке. Белый снег с черными плешинами брусчатки запятнала свежая кровь. Мужчины Сетани и Мати неслись через площадь, рыча и лая, точно псы. Армия Гальта, величайшее войско на свете, делала жалкие попытки отразить их натиск, согнувшись пополам от боли.

Сцена стоила шутовского действа. Разве справедливо было, что вещь столь забавная вселяла один лишь ужас?

«Они перебьют нас, — подумал Баласар. — К утру никого не останется, если их не остановить».

Он дал команду отступать. Спотыкаясь и чуть не падая, воины повиновались приказу. Улица за улицей лучники сдерживали нападающих, наугад стреляя из луков и арбалетов. Пехотинцы спотыкались и всхлипывали. Товарищи подставляли им плечо, но вскоре начинали спотыкаться и сами. Тогда их подхватывали другие руки. Небо темнело, снег валил все сильнее. Когда Баласар добрался до построек на юге, которые приказал захватить утром, стало так темно, что нельзя было разглядеть, что творится на другом конце улицы. Снег опустил над городом полог, чтобы скрыть их позор.

Защитники Мати тоже отступили. Укрылись в своих теплых норах, оставили Баласара и его людей на милость ледяной ночи. Гальты костров почти не разводили, ели мало. Повсюду в темноте слышались только стоны и плач. Баласар укрылся в каком-то доме и развел слабенький костерок в очаге на кухне. Когда понадобилось облегчиться, он с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, направился к двери черного хода. Моча почернела от крови и воняла тухлятиной.

Он подумал, как все вышло бы, если бы он остался в Гальте, если бы ограничился походом по Западным землям, Эймону, Эдденси и Бакте. Чем все обернулось бы, если бы он не сделал попытку?

Он заставил себя обойти дома, где устроились его люди, и ходил, пока боль не стала нестерпимой. Воины прятали глаза. Не из ненависти. От стыда. Баласар плакал и не мог остановиться, хотя слезы замерзали на щеках. Наконец он свалился в углу чайной. Глаза слипались сами собой, не помогла даже мысль, что он замерзнет насмерть, если перестанет двигаться. В забытьи он почувствовал, что кто-то укрыл его одеялом. Какой-то добрый, обманутый воин, который все еще верил в своего полководца.

Он спал тяжело, будто в лихорадке, и проснулся разбитым и уставшим. Боль немного утихла. Понаблюдав за остальными, он понял, что им тоже стало лучше. Однако первое резкое движение отозвалось леденящей вспышкой. Сражаться он был не в состоянии. Командиры, оставшиеся в живых, попробовали хотя бы на глаз оценить потери. Вышло, что за день он лишился трех тысяч. Одних погубили враги, другие упали во время отступления и замерзли. Почти третья часть войска. Каждый третий. Новый призрак за спиной. Жертва высокой цели, которая, как он думал, по плечу ему одному. От Юстина не было никаких вестей. Баласар пожалел, что отпустил его.

За ночь тучи разошлись. Величественный купол небес окрасился дымчато-голубым, как яйцо малиновки, цветом. Черные башни, подпиравшие его, перестали сыпать градом стрел и камней. Может, у них иссякли запасы, а может, в этом просто не стало нужды. У Баласара и его людей и так хватало бед.

На смену снегопаду пришел обжигающий холод. Воины собрали все, что можно, чтобы развести огонь в очагах домов — сломанные стулья и столы, уголь из паровых телег. Огонь танцевал, потрескивая, но жар таял всего в ладони от источника. Маленьким кострам было не справиться со стужей. Баласар, сгорбившись, сидел возле очага в чайной и пытался понять, что им делать теперь, когда все пропало.

Припасов пока хватает, думал он. Чтобы пить, сгодится и талый снег. Можно жить в захваченных домах, пока местные жители не начнут устраивать ночные вылазки и резать им глотки во сне, или пока не придет настоящий буран. Тогда от них останутся только трупы с почерневшими лицами.

Единственная надежда — ударить снова. Они подождут день, а может, два. Наверное, андат уже причинил им весь вред, который мог. Пусть лучше они умрут в попытке прорваться вниз. Они и так обречены. Уж лучше погибнуть, сражаясь.

— Генерал Джайс!

Баласар поднял взгляд от огня, внезапно осознав, что смотрел в него чуть ли не целое утро. Юноша, стоявший в проеме двери, показывал куда-то на улицу. Слова срывались с его губ — тяжелые, белые.

— Они пришли, генерал! Они зовут вас.

— Кто?

— Враги, генерал.

Баласар помедлил, стараясь взять себя в руки, поднялся и медленно вышел из дома. Вдали столбами поднимался серо-черный дым. На северной стороне одной из огромных площадей выстроилось около тысячи мужчин. Или женщин. Или нечистых духов. Они так закутались в меха и шкуры, что едва походили на людей. Между ними стояли гигантские каменные печи. Языки пламени вздымались на два человеческих роста и лизали небо. В центре площади поставили черный лакированный стол с двумя стульями. Среди льда и снега он казался видением из сна, как рыба, плывущая в воздухе.

Баласар вышел на южный край площади, и ропот голосов, которого он раньше не замечал, вдруг стих. В безмолвии стало слышно, как трещит и ревет голодный огонь в печах. Баласар поднял подбородок и оглядел ряды противника. Если бы они пришли сражаться, то не выслали бы гонцов. И тогда им не пригодился бы стол. Намерения были очевидны.

— Беги, — сказал Баласар пареньку. — Приведи людей. И найди мне знамя, если оно еще осталось.

Через полторы ладони ему раздобыли знамя, серый плащ и новый меч. Двое барабанщиков выжили. Они начали отбивать гулкий, вибрирующий ритм, когда Баласар вышел на площадь. Он знал, что все могло оказаться уловкой. Если люди, укутанные в меха, прятали за спиной луки, сейчас они только и ждали, когда можно будет утыкать его стрелами. Баласар гордо расправил плечи и ступал со всей уверенностью, на какую был способен. Он слышал, как за спиной вполголоса переговариваются его воины.

На другом конце площади толпа расступилась, и вперед вышел человек. На нем были плотные одежды из черной шерсти, расшитые золотыми нитями, хотя голова осталась непокрытой. С величественной грацией, которая отличала хаев даже тогда, когда они умоляли о пощаде, незнакомец направился к столу. Они подошли к столу почти одновременно.

Удлиненное, чисто выбритое лицо хая несло печать сильной воли. Его глаза казались темнее, чем предполагал их цвет. Так вот каков был враг.

— Генерал Джайс. — голос оказался на удивление будничным, настоящим. Человек заговорил по-гальтски.

Баласар понял, что ждал напыщенной речи. Формального обращения с требованием сдаться и угрозами обрушить страшную кару в случае отказа. Простое приветствие его тронуло.

— Высочайший, — ответил Баласар на хайятском.

Хай изобразил позу приветствия, достаточно простую для чужестранца, но и не настолько примитивную, чтобы казаться снисхождением.

— Прошу прощения за невежество. Я говорю с хаем Мати или Сетани?

— Сетани сломал ногу во время сражения. Я — Ота Мати.

Они сели друг напротив друга. Под глазами хая лежали темные круги. Изнеможение, понял Баласар. И еще что-то.

— Так что же? — начал хай Мати. — Как нам остановить все это?

Баласар поднял руки, изображая, как он полагал, жест вопроса. Это движение он выучил одним из первых, когда еще ребенком начал изучать хайятский язык и впервые услышал об андатах.

— Нам нужно закончить войну, — пояснил хай. — Как это сделать?

— Вы требуете, чтобы я сдался?

— Если вы изволите.

— Каковы ваши требования?

Баласару показалось, что хай вздохнул. Его укололо смутное чувство, что он разочаровал правителя.

— Сдайте все оружие. Поклянитесь вернуться в Гальт и больше никогда не нападать на города Хайема. Верните все, что похитили. Освободите пленных.

— Я не стану вести переговоры с другими городами, — начал Баласар, но хай покачал головой.

— Я Император Хайема. Мы договоримся обо всем сейчас. Именно сейчас.

Баласар пожал плечами.

— Хорошо. Так тому и быть. Вот мои требования. Выдайте мне поэтов, их библиотеку, андата, себя самого и членов вашей семьи, хая Сетани и его родственников, и тогда я сохраню жизнь всем остальным.

— Я слышал эти требования раньше. Значит, мы возвращаемся к тому, с чего начали? Как нам остановить войну?

— Пока у вас есть андат — никак. Пока вы ставите себя выше остального мира, считаете, что вы — его лучшая часть, вы слишком опасны. Если я погибну, если погибнут все, кто пришел со мной, но мы сумеем спасти мир от этой угрозы — пусть, жертва того стоит. Как нам остановить войну? Мы ее не остановим, высочайший. Казните нас за дерзость, а потом начинайте молиться своим богам, чтобы не потерять силу, которая вас защищает. Потому что, как только это случится, придет ваша очередь встать перед палачом.

— У меня нет андата, — сказал император. — Его не удалось пленить.

— Но…

Хай устало повел рукой, указывая на все вокруг: на город, равнины, небо.

— То, что произошло с вашими воинами, произошло со всеми мужчинами Гальта в мире. И с нашими женщинами. С моей женой. И дочерью. С дочерьми и женами всех жителей Хайема. Это была расплата за неудачное пленение. У вас никогда не будет новых детей. У моей дочери не родится ни одного. И так же будет со всеми. Но андата у меня нет.

Баласар заморгал. Ему было что сказать, но слова внезапно показались пустыми. Император смотрел на него и ждал.

— Вот как, — только и смог вымолвить полководец.

— Поэтому я спрашиваю снова. Как мы закончим войну?

Высоко в холодном небе раздался крик ворона. Печи гремели бездушным ревом. Мир казался отчетливым, чистым и странным, как будто Баласар впервые увидел город.

— Не знаю, — сказал он. — А поэт?

— Они сбежали. Испугались, что я их казню. Или что с ними расправится кто-то из моих людей. Или кто-то из ваших. Я не могу выдать их вам. Но у меня остались их книги. Библиотеки Мати и Сетани, а еще то, что мы спасли в селении дая-кво. Отдайте мне оружие. Обещайте, что вернетесь в Гальт и больше никогда не пойдете на нас войной. А я сожгу книги и постараюсь прокормить нас всех до весны.

— Я не могу давать обещания от лица всего Совета. Особенно, если…

— Обещайте, что вы не станете. Вы и ваши люди. С остальными я разберусь позже.

В голосе звучала сила. И печаль. Баласар вспомнил все, что знал об этом человеке. Все, что рассказал ему Синдзя. Портовый грузчик, матрос, посыльный, ученик повитухи. А теперь — человек, который вел переговоры о судьбе мира за столом, стоящим посреди засыпанной снегом площади на глазах у людей, которые за день до того пытались убить друг друга. В нем не было ничего примечательного. Измотанный, скорбный, непреклонный. Его можно было принять за кого угодно.

— Мне нужно поговорить с моими людьми, — сказал Баласар.

— Понимаю.

— Я дам ответ до заката.

— Если вы дадите его к полудню, мы сможем найти вам теплое место до темноты.

— Тогда к полудню.

Они встали. Баласар изобразил позу почтения, Император Ота Мати ответил тем же.

— Генерал, — окликнул Баласара хай, когда тот уже собирался уходить. Его голос был серым, как пепел. — Вы пришли, потому что думали, что андаты слишком сильны, а сердца поэтов слишком слабы. Вы были правы. Тот, кто сделал это, был моим другом. Хорошим человеком. Нельзя допускать, чтобы хорошие люди могли делать такие страшные ошибки.

Баласар кивнул и зашагал через площадь. Барабаны вторили ритму его шагов. Последние книги сгорели, последние поэты бежали в горы. Скорее всего, их ждала гибель, а может, судьба изгоев. Андаты покинули мир. В это было трудно поверить. Он стремился к этой цели всю жизнь, и все-таки мысль не умещалась в голове. Его окружили командиры. Лица посерели от холода, в глазах горели надежда и страх. Вопросы полетели на Баласара, как мотыльки на свет.

— Скажите воинам, — начал он, и вокруг сразу стало тихо. Баласар помедлил. — Скажите им сдать оружие. Мы принесем его на площадь к полудню.

Все молчали. Наконец один из молодых командиров спросил:

— Как объяснить, почему мы сдаемся, генерал?

Баласар посмотрел на него, обвел взглядом всех своих людей и вдруг почувствовал, что призраков за спиной больше нет. Он с трудом сдержал улыбку.

— Скажите, что мы победили.