Возгарка I

Глава 12. Рихард фон Шнайт

Есть нечто несусветно постыдное в том, что мне бросает вызов одиннадцатилетний ребёнок. И ещё постыднее, что я позволяю себе действительно злиться на столь юное создание.

Что о себе возомнила эта несчастная малолетка? Неужели думает, коль пощадил её разок-другой, то стерплю любые выкрутасы? Чесноком мне в морду брызгать! Где только нахвататься успела? Ну, погоди, Ярочка, ещё раз доставишь мне неприятности, плохо тебе будет: у любого терпения есть пределы. Полезешь на рожон, проучу так, что по гроб не забудешь.

Выдохнув раздражение, я толкнул дверную ручку и вошёл в шумный зал трактира, заполненный ароматами человеческого пота, солода и табачного дыма.

По привычке занял дальний столик.

С грузом по-прежнему не разобрались. Этот клятый пакгауз до сих пор битком набит дровами и бочками с дёгтем. Я успел пообщаться с капитаном порта, но тот лишь разводил руками и обещал устроить всё в лучшем виде, а на шее его болтался серебряный амулет, защищающий от внушения.

Нет, я мог запросто сорвать его, но это мало бы что изменило, ведь подобная дерзость никоим образом не поторопит грузовые суда, застрявшие невесть где. Заставить же выгружать товары под небо, чтобы вместо них заполнить складские помещения моими, значит привлечь слишком много внимания.

Проще говоря, я злился и собирался компенсировать душевное расстройство обществом миловидной белокурой подавальщицы.

Вторая сестрица, с великолепным каскадом тёмно-русых волос, тоже казалась весьма привлекательной, но всё же ей недоставало лет, чтобы расцвести в полной мере. Возможно, через пару-тройку годков, если будем обретаться в этих местах…

Алавская губа, благодаря тёплым водам Сефидского моря, не знает ледяных оков, а потому навигационные пути всегда открыты для судоходства, так что «Вильда» проходит мимо Нова-Затоки дважды в год. Пожалуй, дам себе труд иногда навещать эту тихую гавань, если только сроки доставки не будут поджимать.

Либена украдкой бросила на меня взгляд, зарделась и подошла к светловолосой сестре, с жаром зашептав той на ухо. Смех и гомон толпы не мешали моим чутким ушам, так что я отчётливо различил:

— Анка, твой ухажёр пришёл, — девица прикрыла ротик ладонью и со всей безмозглостью юности захихикала. — Смотри-ка, сегодня он один. Поди, не хочет, чтобы вам кто-то мешал, — она почти закатилась восторгом.

Аннушка обернулась на меня и засветилась улыбкой. Её локоны рассыпались по плечам. Накрахмаленные оборки блузы подчёркивали округлости фигуры, будто кружевная салфетка пару свежих булочек — с пылу, с жару и только для меня.

Злость отступила, подобно ночному мраку, гонимому лучами рассвета.

Согласен, плохая метафора для вампира, но не будем придираться к собственному мозгу. Тот сейчас слишком занят созерцанием прекрасного и планами на вечер.

К чёрту рыжую девчонку, перебесится. Ради её спокойствия отказывать себе в удовольствии я точно не стану.

Аннушка, негромко постукивая каблучками и шелестя ворохом подъюбников, подошла к моему столику. Щёки её непроизвольно вспыхнули в ответ на мою улыбку, а ресницы стыдливо опустились. Мы обменялись невинными приветствиями, я напоказ заказал пива, и девица упорхнула к стойке.

Войтех Седлак наполнял очередную кружку из краника деревянного бочонка и зубоскалил с неким завсегдатаем. Хозяин трактира лишь мельком бросил на меня суровый взгляд, но не захотел терять лицо перед гостями и вернулся к пустой беседе.

Безусловно, поведение дочери не скрылось от отеческого взора. Не исключено, что Аннушку просватают раньше, чем моя шхуна вновь бросит швартовы в местном порту. Печально, если так: лезть в постель к замужним дамочкам я привычки не имею.

Трактирщик без лишних слов наполнил и кружку, предназначенную для меня. От разговоров с приятелем он не отвлёкся ни единым лишним движением брови. Несмотря на простоватую наружность, этот толстяк вовсе не глуп. Понимает, с кем лучше не связываться — и ведь даже не представляет, насколько прав.

Глядя на его поднимающиеся в улыбке усы и прищуренные хитрые глазки, я непроизвольно возвращался к воспоминаниям из головки старшей дочери этого мужика — которая только что опустила кружку с пенным напитком передо мной и подарила полную обещаний улыбку. Вживую мы с Аннушкой о её семье мало говорили.

Ладно, вынужден признать, что могу понять Ярочку.

На её месте я бы тоже бесился и пытался предпринять хоть что-то, лишь бы защитить единственного дорогого человека.

Однако девчонка рисковала жизнью, чтобы отвадить меня. Потакать столь дерзкой самонадеянности нельзя. Так что проучить её в случае очередной авантюры будет очень полезно — воспитательно, я бы сказал. Девчонка должна понять, что попытки тягаться с противником вроде вампира не закончатся ничем хорошим. Ведь окажись на моём месте не столь терпеливый сородич, её обескровленный труп уже бы отправился на корм червям или рыбкам.

Дверной колокольчик звякнул, и в трактир вошёл хорошо одетый мужчина с тростью. Его появление заставило гомон толпы прерваться буквально на полуслове. Но стоило гостю кивнуть и светски улыбнуться трактирщику, как все вернулись к своим кружкам, и шумовая завеса восстановилась.

Вежливо сняв головной убор, мужчина заметил меня и взял прямой курс.

Я угрюмо уткнулся в кружку, надеясь, что это просто какой-то чиновник и речь пойдёт о судне и грузе.

— Добрый вечер, молодой человек. Извините за беспокойство, но случаем не вы капитан шхуны «Вильда»? — вежливым, очень располагающим тоном зашёл шляхтич.

— Шкипер, — машинально поправил я. — Допустим, а в чём дело? Что-то не так с судном?

— О нет, уверяю вас, с кораблём всё в порядке, — с почти искренней, но всё же натянутой улыбкой мужчина опустился на противоположную лавку, поправил богато украшенные ножны, чтоб не мешали, и прислонил трость к столешнице.

Сердце его билось в привычном для смертных ритме, но вот запах говорил, что этот субъект успел испробовать вкус вампирской крови.

— Позвольте представиться, — он оправил чуть тронутые сединой усы, — Кароль Пекарский, каштелян его благородия барона Юргена Ветцеля.

Несмотря на забавное имя, я совершенно не развеселился.

— Спешу сразу предупредить, — более холодным голосом сообщил баронский ставленник, — что снаружи нас дожидается небольшой отряд гораздо менее смертных ребят, чем я. Задний выход тоже взят под охрану, так что смею взывать к вашему благоразумию, господин фон Шнайт.

Мои пальцы непроизвольно сжались на рукояти абордажной сабли, а желваки отчётливо заиграли от напряжения, которое свело челюсти.

— О, и брать меня в заложники — совершенно пустое, — как бы по-дружески сообщил каштелян. — Незаменимых людей нет, и я полностью осознаю, что барон вполне готов пожертвовать даже столь верным служителем, дабы переговорить с вашей светлостью с глазу на глаз. Посему давайте просто выйдем отсюда и отправимся в крепость, где для вашего визита уже всё приготовлено.

— А если откажусь? — слова из моей глотки выкатились с нотками звериного рыка.

— Нет, нет, ни в коем случае! — с деланно радостной улыбкой махнул он рукой, хотя на лбу уже проступили бисеринки пота. — Вы только взгляните на всех этих людей, неужели вы собираетесь подвергнуть их жизни опасности ради незначительно шанса на побег? Хотя, кто знает, может и готовы. Не мне вас судить. В таком случае, вам следует учесть, что экипаж вашей шхуны, да и само судно взяты под наш присмотр в той же степени, что трактир. Очень вас прошу, не усугубляйте положение.

В голосе его я заметил подлинную мольбу. Всё же этого чинушу послали на совершенно непривычную для него работу. Но барон поступил правильно, что не заслал в трактир ратников: появление здесь смертного, пусть и привилегированного, не произведёт такого впечатления, как закованные в броню хищники.

Он подумал о сохранении не только своего лица, но и моего инкогнито. Ну, или не подумал, а лишь стремится сохранить видимость спокойствия в своих землях. В любом случае, отсутствие шумихи мне на руку.

Шумно втянув ноздрями прокуренный воздух, я поднялся и нахлобучил треуголку. Каштелян, напротив, выдохнул с облегчением. Хотя полностью расслабляться поостерёгся: кто меня знает, правда? Прихватив трость и шапку с полосатыми перьями, он направился следом за мной.

Стуча сапогами по ступеням, краем глаза я заметил Ярочку: девчонка всё ещё пряталась за углом трактира и казалась напуганной, растерянной.

Нет, конечно, это не она меня сдала. Малявка бы просто не решилась, да и домой её вряд ли бы так сразу отпустили.

Но тогда как они обо мне узнали?

Меня встретил конвой, и все латники разили вампирами, а в ножнах имели клинки с простыми крестовинами и наверняка хорошо заточенными лезвиями. В руках некоторых обнаружились копья — пока воздетые остриями к тёмным небесам. Пара ребят невзначай целилась в меня из арбалетов. Доспехи на всех оставляли желать лучшего: некоторые даже поблёскивали бехтерцами.

Вперёд выступил командир с плюмажем на шлеме и лентой, пересекающей кирасу. С виду его броня казалась получше: даже с плакартом поверх нагрудника. Но что-то подсказывало, что на поверху это такой же Scheißenpanzer, как у остальных.

— Моё имя Арно Бурешь, — представился он твёрдым, но чуть хрипловатым голосом, — я комендант крепости его благородия. Попрошу вас сдать оружие.

Сопротивления я не выказал, просто перебросил ремень портупеи через голову и отдал саблю латнику, одарив в довесок ножом. Обыскивать меня не стали: даже если за голенищами я прячу пару кинжалов, вампира таким оружием убить трудно — разве что пощекотать между рёбер. Но разорванное сердце срастается быстро, только вынь клинок. Да и не добраться мне до их сердец за доспехами, а потчевать сталью Ветцеля в его же резиденции означает уже не покинуть её.

— Возвращаемся в замок, — распорядился чиновник, и я заметил неприязненные взгляды ратников.

Живой и дышащий каштелян на их фоне выглядел настоящим барином. Уверен, ребят это страшно бесит. Как и необходимость подчиняться его приказам. Впрочем, этот шляхтич вполне может оказаться отпрыском гораздо более влиятельной служилой семьи, чем они. Да и смертным он наверняка остаётся в силу возложенной на него должности.

Ветцель определённо не дурак, раз не позволяет своему представителю раньше срока примкнуть к стану бессмертных. Находясь между мирами, этот Кароль является прекрасным буфером для общения с подданными. Его определённо уважают и не бояться, он может спокойно войти в любой дом, не нарушив негласных границ между живыми и мёртвыми.

Не прошло и пары минут, как я уже покачивался в седле на спине буланой лошади.

Она часто прядала ушами и косилась, но в целом стойко переносила общество незнакомого кровососа, а заодно отгоняла хвостом кровопийц мелких и жужжащих. Не думаю, что её подвергали гипнозу: даже овца перестаёт бояться волков, если с ягнячьих лет живёт с ними под одной крышей.

Копыта стучали по пыльной дороге. Никто больше не заговаривал со мной, хотя во взглядах конвоиров читалась смесь презрения и любопытства.

Самостоятельно править кобылой мне не доверили — вели на привязи. Вместо полноценной сбруи на морде этой клячи лежал недоуздок с пристёгнутым чумбуром. Её привели в качестве заводной и так же уводили обратно, только с грузом в виде моей угрюмой фигуры.

Городские улочки быстро остались позади, и мы стали взбираться вверх, на холм, где горели огни, освещавшие баронский замок.

Бароны, графы, герцоги… Не таким представляла себе светлый мир будущего Первородная полтора тысячелетия назад. Но я рад, что построить чистую теократию у неё не вышло.

После Утра Скорби, когда пепел сгоревших отпрысков осел на землю, она удалилась от мирской суеты вместе с ближайшими приверженцами: жрицами, которые окружали и почитали её ещё в смертной жизни. Эти дамочки основали первый храм ночи, вокруг которого выросло поселение, ныне превратившееся в Энду — столичный город Тиблирии. Тогда Первородная повелела не кусать смертных, но пить их кровь из жертвенной чаши, чтобы не заражать всех подряд.

Она не учла только одного: уничтожение лишних вампиров не избавило от заражения людей, которых они успели покусать. Эти счастливчики растворились в человеческих массах, многие бежали на север — подальше от кошмара, случившегося на родине. Дотянуться до них и повелевать Первородная не могла, поскольку убила их хозяев, оборвав ментальные связи. Это как цепь: вынимаешь звено, и она распадается надвое.

После смерти эти зараженцы выбирались из могил и наводили ужас на соплеменников. Народ начал вырабатывать способы борьбы с ранее небывалой бедой: от демонстративного поедания чеснока на общинных сходах до вбивания кола в сердца подозрительных трупов. Та эпоха породила колоссальный фольклорный пласт, который и по сей день накладывает отпечаток на воззрения посельчан.

Несмотря на попытки истребить упырей и выявить всех заражённых, некоторым удалось избежать расправы и даже возвыситься над смертными. Они обращали других, сколачивали банды и терроризировали местное население не только ради крови, но и в целях обогащения.

Постепенно такие ребята заняли позиции законных властителей тех земель, которые им удалось захватить и удержать. Между ними шли бесконечные стычки за территорию, но письменных свидетельств беспредела, творившегося в Тёмные века, сохранилось мало. Сами же венценосные особы, дожившие до наших дней, не всегда готовы изливать душу летописцам.

Так минуло несколько веков. Тиблирия той порой отстроилась и возродилась, её торговые и культурные связи вновь захватывали прежний ареал. И со всех сторон света Первородной шли донесения о том, что там уже есть местный правитель и он вампир.

Усмирив негодование, наша праматерь разослала миссионеров к этим нежеланным отпрыскам-язычникам, дабы привести их в лоно верного служения истинной вере. Разумеется, местечковые короли и князья слыхом не слыхивали ни о тёмной богине, ни о её посланнице, ни о дне великого затмения. Борьба предстояла серьёзная и весьма затяжная — благо у вампира в запасе вечность.

Распри между удельными владетелями сыграли Первородной на руку. Она начала предоставлять военную помощь правителям, которые принимали от неё посвящение в веру. И первым среди них стал Сигизмунд, объединивший благодаря такой поддержке сотни альхардских племён, а позже расширивший своё влияние на половину Вельнамирского континента. Неверных становилось всё меньше, шло постепенное оформление современных границ Священной империи.

Но не везде миссионерская деятельность шла с равным успехом. Ярким примером тому просторы Самаха, куда идея тёмной богини успела проникнуть в силу географической близости непосредственно после Чёрного Солнца. Ну, или бытовала испокон веков, если верить самим караитам. Там сложился собственный культ и жречество, оказывающее решающее влияние на мурадского султана и великого визиря, так что попытка установления тиблирийского патронажа провалилась.

В какой-то мере праматери удалось воплотить свою задумку. Священная империя именуется так лишь потому, что на её территории установлено единое вероисповедание. Высшее жречество полностью состоит из её отпрысков, и каждый храм ночи регулярно посылает в Энду десятину. Таким образом, власть Первородной пронизывает всё тело империи.

Но в то же время, реально под её управлением находится лишь Тиблирия. Каждое королевство и великое герцогство — самостоятельное государственное образование. Великие дома выказывают уважение праматери, но далеко не всегда подчиняются её воле.

По сути, она лишь первая среди равных.

Раньше, всего век назад, это было очевидно далеко не всем, поскольку её власть поддерживалась Сигизмундом — нашим первым и единственным императором. Первородная лично возложила корону на его голову, таким образом, разделив власть светскую и духовную. Ей пришлось так поступить, поскольку этот конунг успел отхватить слишком существенную часть континента — при её же поддержке.

Первородная и император были двумя столпами, поддерживавшими свод совместно выстроенной империи.

Но вот, три могущественных герцога восстали против собственного создателя и развеяли его прах. Альхарда развалилась на куски, а Первородная осталась одна. Вероятно, даже порадовалась этому, решив, что теперь ничто не помешает ей править всеми землями Священной империи самостоятельно, нужно только грамотно разыграть доставшиеся карты.

И она совершила ошибку.

Военные успехи традиционно связываются с божественным покровительством. Однако наша праматерь отказалась помазать Вальдемара и двух других триумфаторов собственной святой кровью и возвести в королевские титулы.

Свержение и убийство Сигизмунда она объявила святотатством и потребовала смыть этот позор, замолить грехи. Ну, а, как известно, ничто не может умилостивить божество лучше, чем хорошее пожертвование.

Первородная направила каждому герцогу послание, в котором указала, что треть их новообретённых земель должна быть передана храмам ночи. Помню, как смеялся тогда дядюшка… Никогда прежде, да и после мне не доводилось слышать от него подобного хохота: искреннего, злого и самодовольного одновременно.

Ни Вальдемар, ни остальные адресаты не пошли на условия первой вампирши. Предпочли остаться в герцогских коронах, но сохранить все земли и власть, да посмотреть, как поступит Первородная. Прямого конфликта так и не последовало. Однако авторитет её святейшества остался подорван.

Но я отвлёкся, мы уже добрались до баронского замка.

* * *

В гостевой зале полыхал камин, перед ним в кресле с мягкой обивкой сидел ухоженный молодой мужчина с золотистыми локонами, в достаточно богатой одежде, хотя и без лишней вычурности. Да, его кафтан с золотым шитьём стоил подороже, чем контуш Кароля Пекарского, но среди высокородных особ королевского двора он бы смотрелся бедным родственником.

Вряд ли это стоит списывать на скромность — скорее на совершенно реальный недостаток средств. Всё же места здесь не зажиточные, близость Ангрешта мешает проходящим судам замечать маленький приморский городок.

— Рихард, сколько лет, сколько зим, — поднялся барон, лучезарно улыбаясь.

— Ты ещё обниматься-целоваться полезь, — мрачно ощетинился я.

Улыбка померкла, растеряв все лучики, однако их колкость перешла глазам. Длинные пальцы в обрамлении кружевного манжета взмахнули точно лебединое крыло, указывая мне на соседнее кресло.

Как же я ненавижу кружавчики на мужиках… и как же хочется немного расцветить их красным. Однако не будем забывать о команде, взятой в заложники, а потому примем приглашение и опустим седалище в мягкое удобное гнездо.

Юрген пощёлкал пальцами, и слуга в ливрее наполнил нам кубки.

— Я поражён, Рихард. Неужто ты всё ещё жив? — барон элегантно пригубил.

На его груди поверх камзола возлежали кружевные рюши жабо.

Тьфу ты, мерзость… Ещё и морду припудрил.

— Как видишь, — я вздёрнул уголок губы.

— Ты не стесняйся, пей, — хозяин замка с лёгкой усмешкой кивнул на мой кубок, — Поди, в плавании тебе не часто доводиться хлебнуть свежачка. Только что из вены, а если хочешь, могу позвать своих девочек. Но после, сперва старым друзьям нужно пообщаться, верно?

Мои глаза опустились на красную жидкость с привлекательным ароматом, но уменьшать её количество я не стал. Слуги по кивку барона оставили нас наедине, резные створки дверей сошлись.

— Сколько лет про тебя ничего не слышно? — продолжил блондин. — Двадцать? Тридцать? Ходят слухи, что Вальдемар избавился от тебя самым радикальным способом или запер в склепе. Поведаешь мне, что же привело к вашей размолвке? Почему герцог столь внезапно лишил тебя всех земель и титулов? Ведь ты был его любимцем, он воспитал тебя как сына, а затем такая незадача, — он покачал головой. — Так что же между вами стряслось?

— Можешь спросить у него, если так любопытно. И оставь эту фамильярность, Ветцель. Не веди себя, будто мы пуд соли вместе съели. Мы едва знакомы, пара твоих визитов в Нахтрамштейн и единственный в Пирену не делают нас друзьями. Я принимал тебя из вежливости, не более.

— Что ж, благодарю за честность, — в зелёных глазах барона мелькнули отсветы огня. — Тогда расскажи мне, дорогой не-друг, почему ты не соизволил явиться к моему порогу по доброй воле, да ещё невозбранно охотишься за девичьими шейками в моих владениях?

Я подобрался, но не ответил.

— Коли разъяснять ты ничего не желаешь — твоё право, — барон мягко и холодно улыбнулся. — Уверен, матушка твоя, Ирмалинда, будет просто счастлива узнать, что с тобой всё в порядке. И что ты с полным комфортом гостишь в моих чертогах, дожидаясь возвращения домой.

Он выдержал драматическую паузу и продолжил:

— Впрочем, я вполне в силах простить твою неучтивость и попорченных девчат. Но и ты в качестве ответной любезности должен меня уважить.

— И чего ты хочешь? — мои брови сошлись к переносице.

— А что ты можешь предложить? — собеседник отпил тёплой крови.

Я к кубку так и не прикоснулся — на всякий случай, чтобы потом не очнуться в кандалах на полпути к владениям Вальдемара. Пусть нам разлили кровь из одного кувшина, но заранее отравить кубок никто не мешал, и далеко не все яды сообщают о себе ароматом.

— Так сразу не скажу, — покачал я головой. — Дела в последнее время идут не очень.

— Ох, как я тебя понимаю, — отставив кубок, барон делано всплеснул руками. — Знаешь, как оно бывает: вот начнётся месяц с какого-то пустяка, а потом проблемы нарастают как снежный ком, и всё делается только хуже, как ни крутись.

Я молчал, ожидая окончания прелюдии.

— В начале смотришь, пропала овца из пастушьей отары, потом другой селянин жалуется на поредевшее поголовье гусей, а у кого-то поросят умыкнули. Вроде бы мелочи, а неприятно. Приходится отправлять своих ребят разбираться. Один не вернулся, к следующему вечеру только обгоревшие останки нашли. Теперь не понять, что с ним стряслось — спасибо солнышку. Отрядил сразу дюжину, чтобы лес прочесали. Не вернулись трое. Та же история, только больше повезло. Тела остались лежать в тени, пробивающийся через кроны солнечный свет останки повредил незначительно.

— И что же вы нашли? — мрачно спросил я, уже прекрасно догадавшись, чего Ветцель попросит за молчание.

— Мясо, — плюнул барон словом. — Их растерзали и частично сожрали. Выели сердца, так что ребята уже не воскреснут. Ничего не напоминает?

— Оборотень? — выдохнул я свою лучшую догадку.

— Скорее всего. На телах присутствовал запах псины. Хотя мне трудно представить оборотня, способного разделаться сразу с тремя вампирами — пусть и молодыми, — да в придачу виртуозно скрыться от преследования ещё девятерых. После этого я больше мальчиков не отправлял, у меня их и так убавилось. Поберечь гарнизон следует, верно?

— Верно, а меня беречь ни к чему, — констатировал я.

— В точку, — подтвердил барон. — Бросай в пекло тех, кого не жалко. Именно по этой причине пару веков назад в янычарский корпус набирали только детей из инородческих семей. Почему бы не заимствовать столь полезный опыт?

Я промолчал. Пальцы барона снова легли на бронзовую ножку кубка и поднесли тот к губам: слегка покрасневшим от крови, уже попавшей в едва различимые трещинки на коже. Похоже, с расстройства блондинчик даже про бальзамчики для губ забыл.

— Да и на охотах ты всегда отличался завидной неутомимостью, — продолжил Ветцель. — Пусть сам я видел тебя в деле лишь единожды, но ведь мир слухами полнится. Что тебе какое-то чудище лесное? — подытожил он с хитрованским прищуром.

— Действительно… — сказал я с настроением грозовой тучи перед раскатом. — Выслеживать невесть что, рискуя бессмертием — моё излюбленное развлечение. Именно потому я подался в моряки — чтобы по лесам бегать, строя из себя завидного следопыта.

— Ах, оставь, — красивое лицо вампира исказилось скукой. — Право же, Рихард. Я даже не прошу тебя поработать для меня егерем, а ведь лично убить подобную тварь — честь, достойная воспевания менестрелями. Нет, мне не нужно славы, я не собираюсь устраивать помпезные охоты и дожидаться, пока ты загонишь израненное чудище на меня, дабы собственными руками вонзить в него последнее копьё. Мне не нужен весь этот шум и суета. Просто избавь мои леса от угрозы и плыви себе дальше. Тогда слава об этом подвиге не накроет ни одного из нас. Я доходчиво изъясняюсь?

— У тебя ко мне какие-то личные счёты, Ветцель? — разлепил я плотно сжатые челюсти. — Может я ненароком девушку у тебя отбил, да сам не заметил?

— Ох, Рихард, — рассмеялся блондин, — да, помню, ты всегда был в фаворе у придворных красавиц. Куда уж нам, провинциалам, тягаться с наследником великого герцога. Не стоит полагать, что все смешивают дела с личной вендеттой. Ты просто вовремя подвернулся. Можно сказать, сама богиня послала мне тебя во спасение от лишней головной боли.

Рассыпая золотые волосы по плечам, этот гадёныш снова пригубил из кубка и сверкнул на меня полными смеха глазами:

— Так что скажешь, Рихард? Поможешь мне по давешней не-дружбе? Очень уж не хочется писать его старому величеству, чтобы прикомандировал своих ловцов. Отблагодарю по братски.

— Один вопрос, Юрген. Как ты узнал, что я в твоей вотчине?

Барон поболтал кровью в кубке, но ответил:

— Вели своим матросам не напиваться до такой степени, когда их языки начинают жить совершенно самостоятельной жизнью.

Возвращался в порт я в крайне скверном настроении. Предложение Ветцеля пришлось принять. Завтра мне настанет срок переквалифицироваться в охотника на чудищ. Выходит, сегодняшняя ночь вполне может оказаться последней в моей посмертной жизни. Что ж, тогда её определённо следует провести весело.

Кровь Анны ещё оставалась слегка заражённой от моего укуса, так что мне не требовалось отправляться за ней в трактир и договариваться о встрече.

Я просто призвал её.