Возгарка I

Глава 20. Яромира Руженова

Наутро я проснулась с удивительным чувством свободного дыхания.

Лёгкие больше не сипели, не хрипели и не свистели.

За время болезни я совсем забыла, каково это — просто дышать.

Голова больше не раскалывалась, сопли не текли и кашель почти прошёл. Я ещё немного покхекивала, но уже без мокроты и крови.

Анна принесла мне завтрак и очень обрадовалась неожиданным переменам:

— Ярочка, неужели тебе лучше? Ох, предки, благодарю! Как же хорошо… Мы молились за тебя. Побегу, обрадую всех.

Съев завтрак — впервые с аппетитом, — я почувствовала, что вполне могу встать с постели. Чем и занялась. Босые пятки коснулись холодных половиц. Через стекло на чердак затекали косые лучи, высвечивая кружащиеся в воздухе пылинки. Мы всегда хорошо убираемся, а пока я валялась немощной доходягой, Анна за чистотой следила ещё больше, но в зазоры оконной рамы всё равно надувает.

Подойдя к окну, я потянула за щеколду. На миг остановилась.

Почему она вообще заперта? Как у этого вампирюги выходит так ловко обращаться с замками? То они впускают его внутрь, будто господина. То так же охотно делают вид, что вовсе никого не запускали. Надо обязательно спросить…

Стало грустно от осознания, что скоро придётся проститься с родным домом и уплыть в неизвестность с этим гадом.

Да, я родилась не здесь, а в Волавке, но была совсем маленькой, когда мы переехали в Нова-Затоку. Другого дома я не помню. И Анна всегда была со мной, но больше не будет… Так хватит, не то заплачу.

Распахнув окно, я с наслаждением вдохнула свежий воздух. Прикрыла глаза и вслушалась в шелест листвы. Яркий свет проходил сквозь веки, высвечивая узор кровеносных сосудиков. Внезапно меня стукнуло…

Солнечный свет… Кровь вампира…

Развернувшись к тумбе, я с ужасом уставилась на умывальную чашу. Аня ничего не заметила, хорошо. Ладно, наверное, зря переполошилась. Порозовевшая водичка — подумаешь. Может, я собственный заляпанный кровью платочек простирнула… хотя там бы алой краски не хватило.

Надо избавится от этой улики.

Только это не тряпки, под одеждой не пронесёшь, а из окна выплёскивать нельзя… С другой стороны, ведь кровь растворена в воде, а та гореть не должна.

Перетащив наполовину заполненную чашу на подоконник, я уже хотела обдать крону яблоньки, когда помедлила и решила погодить. Солнечный свет заиграл искорками на водной глади… И та вспыхнула, будто к спирту зажжённую лучину поднесли.

Языки пламени вздыбились над поверхностью.

Непроизвольно отступив, я стала таращиться на собственные руки. Ведь эта дурацкая горючая кровь теперь во мне… Вдруг я тоже загорюсь?

Появилось ощущение зуда на коже.

Пламя погасло; по счастью, керамическая посудина выдержала, а ведь могла треснуть от жара. У меня такое было, когда огарок на блюдечко поставила и не уследила: едва горящий фитилёк на донышко сник, тарелочка раскололась. Меня бабушка тогда бранила и твердила, что это очень недобрый знак. Сбылось: ямки от горошин на коленях долго болели.

Недоверчиво заглянув в водное зеркало, я увидела там своё побледневшее с перепугу отражение. Вода казалась чистой, розовый оттенок пропал. Зачерпнув горстью прохладную жидкость — та даже не нагрелась, — я пропустила журчащие ручейки между пальцев. Похоже, солнце полностью очистило водичку от вампирской скверны.

Снова стало не по себе. Ногти нервно почесали запястье.

Чашу я всё-таки опорожнила — от греха подальше.

И тут же обернулась на дверной скрип, едва не столкнув посудину с подоконника.

— Солнце, зачем ты поднялась? — в комнату заглянула Анна. — Тебе ещё рано из постели выбираться, ложись обратно. Я тебе травок заварила.

— Мне гораздо лучше, — уверила я, загораживая чашу. — Очень надоело валяться, можно я спущусь? И, кажется, я всё ещё голодная…

Аня обрадовалась моему хорошему аппетиту.

— Мы как раз готовим завтрак, — сообщила она.

Одевшись и спустившись вниз, я присоединилась к завтракающей на кухне семье. Меня одолевал страшный голод. Может, это вампирская кровушка заговорила? Хотя скорее я просто дико оголодала за время болезни, ведь мне кусок в больное горло не лез: одни кашки и куриные бульончики хлебала. Теперь главное случайно не сжевать что-нибудь с чесноком.

С грустью вспомнилось, что ещё недавно собиралась жрать его каждый день. Нет, по вкусу чеснока точно скучать не буду. Просто… не знаю даже. Тоска какая-то, будто я уже не человек. Вроде бы всё как раньше, но кто его знает? Какой я теперь стану?

Отчим выглядел добрым как никогда. Не стал кричать, чтобы немедленно убралась обратно на чердак, пока полностью не выздоровею. Даже радушно улыбался, что немного пугало с непривычки.

Видать, Рихард на славушку ему мозги промыл.

— Яра, замечательно, что ты пошла на поправку, — начал он, потирая тёмный ус. — Но я недавно написал письмо своей двоюродной племяннице из Диоклии, это на юге, далеко отсюда. Вряд ли оно уже дошло, но уверен, они с мужем с удовольствием примут тебя к себе погостить. Что скажешь?

Я радостно закивала, хотя происходи всё взаправду, насторожилась бы от такой решимости спровадить меня в неизвестность, даже не убедившись, что там меня примут.

— Какая замечательная идея, — поддержала бабушка, протирая щёки от пота салфеткой. — Заодно здоровье поправишь.

— Точно-точно, — закивала Либенка. — Наконец-то мы от тебя отдохнём.

Даже Анна благодушно улыбалась и кивала без задних мыслей.

Похоже, Рихард обработал всех.

— Тогда я договорюсь с капитаном какого-нибудь судна, у меня уже есть одно на примете, — подытожил отчим. — Собирай вещи, девочка, ты отправляешься в тёплые края.

Было одновременно забавно и неловко наблюдать, как зачарованные люди разыгрывают друг перед другом спектакль, не понимая, что они актёры, чьи роли прописаны чужой рукой. Я лишний раз убедилась, что это самая страшная и опасная способность вампиров.

Ты даже не поймёшь, что тобою манипулируют. Тебе в голову будут приходить мысли и идеи, которые кто-то захотел туда поместить. Ты будешь говорить, в полной уверенности, что твои слова принадлежат именно тебе. Но ты лишь пересказчик, не знающий, чьи речи повторяешь. Ужас, жуткий, кошмарный ужас…

Не факт, что у отчима вообще есть двоюродная племянница. Но он всю оставшуюся жизнь будет помнить её. Мелочь? Наверное, ведь ни ему, ни окружающим эти ложные воспоминания не принесут вреда. Но ведь при желании вампир может заставить вас верить во что угодно.

И однажды я сама стану такой. Начну отнимать чужую волю.

Нет, ни к чему про это сейчас думать.

Сейчас нужно просто радоваться хорошему самочувствию. Радоваться, потому что мне удалось выбраться из могилы. Не каждому так везёт. И я должна благодарить Рихарда, что спас меня. Хотя Анку ему никогда не прощу.

И вообще, он задница редкостная.

Никакой работы мне не поручали, зато мы с Анкой затопили баню, и я вволю намылась. Отчим вернулся после обеда и сообщил, что договорился с судном, которое возьмёт меня на борт. Анна просияла, услышав знакомое название. Наверное, она подумала, что её кавалер решил оказать ей услугу и потому согласился подбросить сводную сестрёнку, куда попросили. И это хорошо. Так правдоподобнее… Ну, хотя бы для неё, ведь про их шуры-муры никто не знает. Надеюсь, что и не узнает.

Мне велели собирать вещи. Анна помогала, ведь я ещё не до конца оклемалась: поднимать тяжёлые вещи, да и вообще много двигаться ещё не могла. Зато посидеть на лавочке перед трактиром — очень даже могла. И лёгкая прогулка мне только на пользу — отчим на весь день отпустил Анну со мной. Ну, а чтобы солнышко не припекало, я соломенную шляпку нацепила. Рукава у платьица длинные, так что зуд не возвращался.

Мы сидели на набережной и смотрели на такелаж и рангоут парусных судов. Забавные слова, мне их сестрёнка сказала. Только я не запомнила, какое из них обозначает мачты с реями, а какое — кучу верёвочек, которые их держат и управляют парусами. Наверное, скоро мне придётся выучить целую уйму новых словечек.

Ну, а пока я лузгала тыквенные семечки и болтала ногами.

Анна украдкой посматривала на меня таким тёплым, ласковым взглядом, что становилось больно от необходимости расставания.

— Я должна кое в чём покаяться, — вдруг сказала она с оттенком печали. — Это из-за меня ты заболела.

Я удивлённо посмотрела ей в глаза; рука остановилась, не донеся семечко до приоткрытого рта. Неужели она всё вспомнила? Нет, не может быть…

— Как это? — решила я косить под дурочку.

— Я ведь позволила себе то, о чём приличные девушки даже думать не смеют. Вот пращуры и разозлились, а злить их нельзя, сама понимаешь. Родители всё видят, всегда за нами смотрят, помогают и, когда нужно, наказывают, чтобы мы одумались. Вот меня и наказали с помощью твоей хвори. Но стоило мне охолонуться, разорвать эти пагубные отношения и покаяться перед кумирами, как ты сразу же пошла на поправку, — она мягко улыбнулась и скомкала ткань юбки на коленях. — Теперь я всегда буду думать наперёд и больше не позволю ни одному красавцу вскружить мне голову.

Я вздохнула и промолчала.

Хорошо, что Анка порвала с Рихардом, и он не стал её принуждать, но всё же, что-то неправильное есть в её словах. Пусть мне и неприятно, но с этим негодяем у неё глаза-то светились, как никогда…

И ещё эти глупости про пращуров. Если, по их мнению, провинилась она, то почему наказали меня? Нет, разумеется, ей было тяжело видеть, как я умираю. В этом, дескать, наказание? Но что это за родители, которые за провинность отнимают у тебя ребёнка, которого ты любишь?

Наверное, мне не стоит так думать — пращурам всегда виднее.

Может, тёмное вампирское естество прорастать начинает?

* * *

На следующий день мне стало совсем хорошо.

Мои вещи собрали ещё вчера, их оказалось совсем не много.

Сегодня я терзалась от мысли: брать или не брать?

Когда я выжимала чесночный сок, у меня не всё ушло. Хватило наполнить и кухонные меха и склянку, которая сейчас стояла передо мной на тумбочке. Я сидела на кровати, держась пальцами за край столешницы, и не сводила взгляда с мутной жидкости, будто иначе та оживёт и убежит на поиски недобитых вампиров — или моей тарелки.

Печально, что мой недавний союзник внезапно превратился во врага.

Интересно, что будет, если брызнуть себе на кожу? А если выпить?

От возможных перспектив меня передёрнуло.

Нет, проверять не хочется.

С другой стороны, Рихард непредсказуем.

Хорошо хоть он меня ещё не бил. Пугал, угрожал, тягал за волосы, швырял, хватал за горло, окунал в холодную воду, закрывал в трюме. Но не бил, нет. Нельзя ведь заниматься рукоприкладством с детьми? Дети хрупкие, переломиться могут. Отчим меня регулярно розгами охаживал, подзатыльники отвешивал, на горох ставил, но от него я за годы не претерпела столько, как от вампира всего за неделю. Он меня почти убил. И сам же, спохватившись, вытащил из могилы.

Пожалуй, запихну скляночку в сумку. Просто на всякий случай.

Я попрощалась с городом. С подружками и всеми, кого знала. Получила массу напутствий доброго пути, а затем подошла к Анне, дернула за подол и подозвала пошептаться.

— В чём дело? — понизила она голос и наклонилась, рассыпая вперёд светлые локоны.

— Ань, мне перед отъездом нужно кое-куда сходить…

В синих очах отразилась грусть и понимание, сестрёнка не стала ничего говорить, просто кивнула.

Вскоре я стояла на шухере, а в Анькиных руках щёлкали садовые ножницы. Бабушка очень любит эти розы, но нам сегодня нужнее. Мы ничего не стали говорить отчиму — не отпустит, — просто ушли, будто погулять.

По дороге, я нервно покусывала губу. Анна заметила и ободряюще погладила меня по спине. Вскоре мы добрались до оврага и спустились по выположенному склону. Ветер шелестел в бурьяне. Кишки уже стянулись тугим комком, а к глазам подступили ещё не родившиеся слёзы.

Пышные бутоны цвели над шипастыми стеблями. Я прижимала букет к груди, стараясь не колоться. Нежный, сладкий аромат. Прекрасные, бархатистые лепестки: алые, как напомаженные губы. Других у нас не растёт, а покупать слишком дорого. Но мама заслуживает белых, чтобы о ней не говорили…

Тогда, на похоронах, отчим велел увести меня, чтобы не смотрела. Но я боялась, что больше не найду этот предками забытый клочок пустыря. Аня не могла меня удержать, я кричала и истерила под удары молотка. Повалилась на колени и задыхалась в рыдании, сгребая в кулаки сухие прошлогодние стебли.

— Ярочка… — родной и тёплый голос вывел меня из оцепенения.

Моргнув, я опустошила лёгкие и посмотрела на холмик из набросанного мусора. Опять расчищать придётся… Народ сторонится могил нечистых покойников. Каждый проходящий мимо считает своим долгом бросить что-нибудь на проклятое место, дабы откупиться от преследований духа упырицы. Анна начала убирать ветки и прочую дрянь. Уложив букет на примятую траву, я присоединилась к этому грустному занятию. Среди навала попались даже старые лапти.

Вскоре из-под мусора показался надгробный камень. Мы с Аней сами его притащили: в нашей гористой местности полно каменюг любого размера. Выбрали не очень тяжёлый, с большим трудом выдолбили на нём обережный знак, какой ставят над могилами чистых покойников. Из-за этого кто-то разок попытался выбросить надгробие, ведь не положено. Но большинство опасается даже смотреть в сторону маминой могилы.

Когда с уборкой было покончено, я подняла глаза на Аню и скомкано просипела:

— Ань, я бы хотела… сама…

Сестра понимающе кивнула и отошла.

Оставшись наедине с мамой, я помолчала. Пальцы нервно теребили передник. Тошнило от мысли, что она сейчас там, гниёт под землёй… и голова её покоится в ногах. Мы с Аней даже не знали сперва, куда лучше установить надгробие…

Слёзы покатились по щекам, с губ начали срываться тихие слова:

— Мама, не знаю, одобришь ты или нет…, но я ухожу. Прости, мне было слишком страшно умирать. Наверное, я поступила очень плохо, продлив свою жизнь таким образом. Меня бы все осудили, узнав. Мне все говорят, что твою душу получила тёмная богиня, потому тебя нет среди родителей. Ну и пусть. Если это правда, то однажды мы встретимся в её чертогах, ведь моя душа теперь тоже проклята. Прощай, мамочка, и ещё раз прости меня. Я очень тебя люблю.

Положив цветы на могилу и, утирая слёзы, я ушла не оглядываясь.

* * *

Сегодня трактир остался закрыт для посетителей, а мне устроили проводы, созвали уйму гостей. Ну, собственно, это те же люди, только сегодня пьют на халяву.

Я страшно смущалась, потому что даже мои дни рождения никогда толком не праздновались, а тут столько внимания. Пожалуй, Рихард немного перестарался с обработкой отчима. Интересно, когда уеду, он начнёт задумываться, с какого перепугу ему вдруг захотелось так меня побаловать на прощание?

Гулянку отчим устроил знатную, а идти в гости с пустыми руками не принято. Так что всякий гость приносил с собой что-нибудь на стол, и скоро тот ломился от яств и выпивки.

— Держи, — протянул он мне свёрток, когда щёки его хорошенько раскраснелись от выпитого и плясок под волынку.

— Что это? — я начала распаковывать, и вскоре держала в руках красивые сапожки, а под ними сыскалась пара комплектов одежды непривычного мне покроя. Две короткие рубашки, красная туника с пуговицами, куртка и… мальчуковые штаны.

— Дорожный наряд, — пояснил отчим. — Плавание — штука суровая, так будет удобнее.

Я кивнула, отчётливо слыша слова Рихарда из уст отчима.

Мы с Анной поднялись наверх, чтобы я переоделась в обновку.

— Это не туника, а бострог, — сообщила сестрёнка, поворачивая меня так и эдак, чтобы рассмотреть суконную одёжку, одновременно свободную, но пришедшуюся по фигуре. — Это моряцкий наряд. Предки, какая ты занятная в нём… — губы девушки расползлись в доброй улыбке, а в глазах заплясали искорки.

Я критически вскинула ногу и оттянула штанину. Да, блин, точно. Занятная. Можно ещё сказать, забавная. Если мальчишки увидят, ржать будут, пока от колик не помрут. Где же это видано, чтобы девчонки одевались под пацанов?

После переодевания мы присели на кровать — на дорожку. У меня внутри всё ухнуло, я поняла, что в последний раз вот так с ней сижу. И даже если мы правда ещё свидимся, всё будет иначе. Чердак уже не будет нашей общей спальней, эта постель не будет моей. И Анна изменится. Возможно, выйдет замуж, за кого отец велит. Дети пойдут, своё хозяйство появится… Забудет ли она меня? Нет, конечно, не забудет. Но её жизнь будет другой. И моя тоже. Мы отдалимся, станем чужими. И ничего больше нас не будет связывать.

Наверное, преувеличиваю, но всё же…

— Ярочка, ты чего? — Аня положила руку мне на спину.

Нет, я не заплакала. Только почти.

— У меня тоже кое-что есть для тебя, — сказала сестра, поднялась и вынула свёрток из-под подушки.

Осторожно раскрыв его, я обнаружила двух куколок: не кумиров, а обычных детских кукол, мы раньше вышивали такие вместе с Аней и мамой. У них не было лиц, чтобы никакие духи не вселились, зато имелись косы из шерстяных нитей: жёлтая у той, что в голубом платьице, морковного цвета у второй, поменьше, в зелёном наряде.

Руки куколок были сшиты.

Я бросилась сестрёнке на шею, и мы долго обнимались. Меня сотрясали рыдания, она утешала меня, хотя по её щекам тоже текли слёзы.

Закончив шмыгать носом, я залезла в сумку и вытащила оттуда мамин ларец. Тут всё, что осталось у меня от неё. Я хотела всегда иметь его при себе, но ведь в плавании всякое может произойти: мало ли?

— Ань, ты сохранишь его для меня? — без голоса спросила я.

— Ярочка, ты уверена?

Я кивнула, и сестра приняла моё сокровище под свою опеку.

Открыла шкатулку, достала гребень-заколку с бирюзой и сердоликом.

— Хотя бы его возьми. Марика очень любила этот гребешок. Думаю, она бы хотела, чтобы ты всегда имела его при себе. Кто знает, может так она сможет оберегать тебя, пусть у неё и нет кумира, а только власяник да немного личных вещей.

Я сглотнула подступившие слёзы и кивнула, принимая заколку обратно.

Мы спустились вниз, уже с вещами.

Меня забрали прямо с гулянки. Но, думаю, её это не омрачит и не остановит.

Вампир не явился, зато прислал Войко, который добродушно потрепал меня по волосам и сказал:

— Ну, что, маленькая, поплаваем? Ты не переживай, быстро приживёшься, коллектив у нас свойский.

Я неопределённо кивнула, а отчим неожиданно протянул бугаю мошну, позвякивающую монетами, и сказал:

— На содержание.

Не ожидав подобной щедрости, я сперва опешила, но потом догадалась, что и здесь не обошлось без происков вампира. И всё же вся эта забота, пусть не настоящая, растрогала меня. На прощание, я даже обняла отчима и бабушку, чего никогда не делала.

С Либенкой мы попрощались, показав друг другу языки.

Анна вызвалась проводить меня до самого берега, так что упорхнула с порога вместе с нами. Войко подмигнул мне с ухмылкой и взял сумку. Веселье шумной пьянки осталось позади, как и прошлая жизнь.

Мы быстро добрались до порта.

На пирсе нас ждала фигура, присевшая на швартовочный столбик.

— Привет, котёнок, — сказал вампир и перевёл взгляд на мою сестру. — Здравствуй, Анечка. Пришла проститься с нами или просто соскучилась?

Сестра зарделась и опустила ресницы.

Ну, я же говорю: задница он!

Рихард странно на меня покосился, будто отреагировав на мысленное оскорбление.

Стало не по себе.

— Яра, — сказал Войко, — пойдём. Пущай прощаются.

Подняв глаза, я встретилась с печальным, но светлым лицом сестры. Та улыбнулась и согнулась в пояснице, чмокнула меня в щёку да снова заключила в объятия. Я прижалась к ней так крепко, как могла. Её волосы пахли ромашками и щекотали зарывшийся в них веснушчатый нос. Потом она поднялась, а меня потянули прочь.

Наши пальцы расцепились…

Перебравшись на палубу, я увидела троих мужчин, с которыми раньше не встречалась, хотя видела одного мельком, когда меня утром вытащили из трюма.

— Это Радек, Демир и Эмил, — представил их Войко.

— Здравствуйте, меня зовут Яра, — отчеканила я, будто не своим голосом.

Мужчины усмехнулись, светловолосый отвесил мне салют.

Я оглянулась на родной город. Щемящее чувство родилось в груди. Никогда не думала, что смогу скучать по этому месту. Но сейчас уже почти скучала. Сколько всего здесь было. Сколько всего останется. И сколько я заберу с собой: плохого, хорошего, разного.

Но переведя взгляд на пирс, я поморщилась: Рихард всё же притянул Анну к себе и подарил прощальный поцелуй. Может, пора намекнуть, что хватит? Впрочем, плевать, больше он её не покусает. Ну, до следующего приезда.

От этой мысли стало неожиданно радостнее. Ведь и правда, мы сюда ещё вернёмся и не один раз! И я снова увижу родной город, Анну и даже отчима.

Вечность спустя Рихард отлепился от раскрасневшихся девичьих губ, отшвартовал вместе с матросами судно и последним запрыгнул на борт. Мне стало страшно. Вот и всё, мы уплываем, паруса уже наполняются ветром. Меня увозят в неизвестном направлении, а сестрёнка машет с пристани рукой. Её фигура в темноте кажется такой светлой и одинокой. Она уменьшается и остаётся позади.

Войко положил мне руку на плечо.

— Ничего, малышка, всё к лучшему.

Я в этом сомневалась, но промолчала.

— Спасибо, — подняла я глаза на великана. — Вы мне жизнь спасли.

Он кивнул и занялся снастями вместе с остальными.

Я подошла к Рихарду.

— Если кто-то видел ваши лобызания…

— Утихни, мелочь, — прервал капитан или как его там правильно величать, — я велел твоему отчиму не обращать внимания на клевету в адрес Анечки.

Я всё равно скривилась.

До чего же удобно. Прям решает любые проблемы.

Все были заняты делом. Заметив, что я стою истуканом и совсем потерянная, Войко скомандовал:

— Ну, чего стоишь, лапонька? А ну-ка, давай помогай!

Это помогло, включившись в работу, я начала осваиваться легче. Проку от меня, конечно, не было, так что благодарность граничила с лёгким стыдом. Пришлось отбросить его, как ящерица угодивший в собачью пасть хвост. Моряк показывал, объяснял и, по сути, сам всё делал, но мне было приятно поучаствовать в общем деле.

Прощай прежняя жизнь. Здравствуй, море!