Возгарка I

Глава 16. Анна Седлакова

Ярочка совсем разболелась.

Мне было так невыносимо жалко её.

Отец велел перебраться спасть к Либене, от греха подальше. Либка сопротивлялась, я предложила, что могу спать на кухне, хотя летом на печи слишком жарко, а после готовки она остыть не успевает. Отец сказал, что скорее сам на печь ляжет, чем позволит дочери остаться незащищённой от ночных посягательств постояльцев. По щекам у меня невольно разлился румянец, а взгляд опустился долу. Хорошо, что папа не заметил. В общем, Либене пришлось сдаться, и мы снова спим вместе, как в былые времена.

Теперь я регулярно приношу Ярочке тёплое питьё, а по вечерам подрезаю фитиль свечи, чтобы та возле её постели никогда не гасла. Отец не велел подолгу оставаться с ней, но я украдкой всё равно сижу у кровати бедняжки.

— Ярочка, ты обязательно поправишься, — я погладила несчастного ребёнка по голове.

— Ань, дай, пожалуйста, мамин ларец, — попросила она, справившись с приступом кашля.

Я принесла. Мы прячем его в тайничке под половицей, потому что папа не разрешит. Когда Марика усопла, он продал все её платья случайному старьёвщику, проезжавшему через городок. Потому что нельзя оставлять себе вещи нечистых покойников. Но ларец мы сберегли. Красивая шкатулка, из орехового дерева.

Ярочка открыла резную крышку, и мы вместе придались воспоминаниям с оттенком светлой грусти, вспоминая её маму.

Украшения Марика очень любила, да и какая женщина не любит? Почти всё содержимое шкатулки она привезла из прошлой жизни. Изящный браслет с опалом. Нити жемчуга. Бусы попроще, из цветных стекляшек. Низанные из бисера браслеты и ожерелья. Сеточка для волос, тоже бисерная. Кулон с янтарём и пара цепочек. Серьги с бирюзой в цвет её глаз. Обручальное кольцо и несколько колечек попроще: серебряные, бронзовые, латунные. Кулон-бабочка с эмалированными крыльями. Серёжки, тоже с эмалью. И не такие дорогие — с подвесками из стеклянных бусин. Броши, заколки, булавки с красивыми головками, пара гребней — один особенный, из бирюзы с сердоликом, Марика его очень ценила и закалывала им волосы только по праздникам.

Кроме настоящих украшений, ларец хранил и фенечки, которые для мамы сплела из ярких ленточек и шерстяных нитей Ярочка. И мои детские подарочки здесь тоже сыскались.

Марика была хорошей женщиной, заботилась о нас всех. Она раньше жила в Волавке, тоже на побережье Алавской губы, но ближе к морским воротам. Сюда перебралась вместе с дочкой, когда овдовела. Мы тогда тоже маму потеряли, я была старше, уже всё понимала, но Либенка ещё маленькая была, младше, чем Ярочка сейчас. Она так и не приняла новую женщину вместо мамы. И возненавидела сводную сестру, хотя та ни в чём не виновата. Но настоящего разлада у нас в семье не было. Марика умела со всеми оставаться обходительной. Я стараюсь ей подражать. Не знаю, хорошо ли получается.

Когда Ярочка уснула, я спустилась вниз, надела сапожки и отправилась в лекарню. Купила лечебных трав, а заодно зашла на рынок и приобрела всё, что велел тятя.

Вернулась домой, принесла Ярочке поднос с чашкой куриного бульона.

Когда все отдыхали после обеда, я украдкой достала кумиров, расставила на столик, поставила им еду и зажгла свечку. Помолилась за здравие Ярочки. Её мамы среди куколок нет, отец запретил изготавливать её изображение, потому что Марику укусил вампир, а значит, её нет среди родителей, она с мертвяками. Не знаю, правда ли её забрала тёмная богиня, но я всегда молилась, чтобы её душа освободилась.

Я погладила куколку моей собственной мамы. Провела пальцами по пряди её светлых волос, по лоскуту от платья, в котором она скончалась. Так же, как и Марика, мама умерла родами. Наверное, такова женская доля. Но мама теперь всегда с нами, мы ведь не забудем её имя, как не забыли и других своих покойников. Вот бабушка Юта, дедушка Никодим и дедушка Матуш. Вот тёти и дяди, вот их детки. Вот прабабушки с прадедушками. Мы всех их спрятали, уберегли от тёмной богини.

Все они здесь, все с нами, все помогают.

Вечером я решила почитать Ярочке, чтобы облегчить страдания. Книжек у нас не много, зато интересные: про любовь и приключения. Но эту я позаимствовал у подруги, сама только недавно дочитала. В ней было гораздо больше романтики, чем в наших. Некоторые места я специально пропускала, потому что детям рано такое слушать. Хорошо, что тятя не имеет привычки заглядывать под книжные переплёты.

История рассказывала про юношу, который служил конюхом в богатом доме и полюбил хозяйскую дочку. Но та приглянулась барону, владетелю тех земель. Девицу доставили ко двору этого вампира, а молодому герою предстояло вызволить её из заточения. Странно, но Ярочке совсем не нравилось. Она кривилась от пылких диалогов между персонажами и порадовалась только в конце, когда герой сорвал портьеры, и вампир сгорел в лучах рассвета.

Время шло. Ярочка мучилась уже несколько дней. Ничего не помогало. Приступы кашля терзали бедного ребёнка так, будто она сейчас переломится. Я заметила кровь на её платках.

Пошла к знахарке. Та объяснила, что делать.

Я помогла Ярочке переодеться — её одежда вся промокла от пота — и унесла рубашку в лес. Нашла корявую осину и обвязала рубашкой ветку. Прочитала заговор, с просьбой забрать хворь. Вернулась домой с огоньком надежды в душе.

Прошёл ещё день. Ярочке стало хуже. Я молилась и заламывала руки. Дела не ладились, мне было трудно улыбаться посетителям, но отец твердил, что я должна всегда хорошо выглядеть. Периодически я украдкой плакала и вытирала слёзы передником, а потом выходила обратно, моргая длинными ресницами и растягивая рот в фальшивой улыбке.

К нам в гости зашёл тот крупный мужчина, который работает с Рихардом. Справился о здоровье Ярочки. Принёс травы для заваривания. Я поблагодарила и приняла, хотя всё это у нас уже было и не помогало.

Недавно мне надоело носить шарфик, так что я его сняла. Когда принесла отвар для Ярочки, она как-то странно на меня посматривала, просила повернуть голову то так, то эдак. Ей в последнее время совсем плохо стало. Жар то поднимался, то спадал. По ночам она стонала, истекала потом, мучилась. Кажется, у неё случился бред.

Я не хотела думать об этом, но, наверное, скоро придётся изготавливать ещё одну куколку — с рыжим локоном.

Да что же это? Может, нас так наказывают? Неужели это происходит, потому что я позволила себя совратить? Пращуры ведь всегда наблюдают за потомками, следят, праведно ли мы себя ведём. Прости меня, Ярочка, я слишком увлеклась этим мужчиной и не подумала, как моя порочность может отразиться на семье.

Предки, пожалуйста, простите меня…

* * *

Я прибиралась на кухне и вздрогнула, заслышав стук в окно.

С тихим скрипом отворила заднюю дверь и вышла на крыльцо. Зябко поёжилась и набросила на плечи прихваченный платок. В наступивших сумерках кусты малины превратились в рваные чёрные силуэты и шумели от ветра, покачивая ветвями, им вторили кроны яблонь.

Я не смогла сразу заметить тёмную фигуру, отлепившуюся от стены и вздрогнула, когда моей кожи над ярёмной веной коснулся нежный поцелуй.

— Ну, здравствуй, Анечка, — шепнул низкий, бархатистый голос.

Мужские руки заключили меня в объятия и притянули к себе — совсем как в книжках. Правда пахло от него не дорогим одеколоном, а прибрежным песком и дёгтем для смоления снастей, но мне даже нравилось. Я ахнула и откинула голову на плечо ухажёру, чувствуя, как нарастает сладкая тяжесть внизу живота. Его поцелуи, уверенные прикосновения, холодное дыхание и хищный азарт сводили с ума.

Часть меня задавалась вопросом, почему я не боюсь этого мужчины? Почему он так бледен, а его кожа ледяная? Почему даже в прохладе вечерних сумерек из его рта никогда не вырывается пар, а целующие меня губы не теплее, чем у покойника? Но стоило взглянуть в его полные тёмного обещания глаза, как все мысли тут же таяли, растворялись и больше не казались важными. Значение имела только страсть.

Рихард развернул меня к себе, подхватил и прижал к стене. Лопатки коснулись покатых брёвен, его колено опёрлось на завалинку, нагло вторгаясь между моих бёдер под задранную юбку. Мои ресницы трепетали на сомкнутых веках. Я теряла себя, тонула в поцелуях, а те становились глубже, нетерпеливее.

— Нет, подожди, Рих, — я нашла силы вынырнуть из этого безумия. — Я не могу, прости… — мои слабые руки упёрлись в его грудь, пальцы смяли ткань свободной рубашки.

Кавалер отстранился, давая мне продохнуть, и удивлённо вскинул бровь, рассечённую тонким шрамом.

— В чём дело?

— Ярочка, ты помнишь её? Такая рыжая девочка, моя младшая сестрёнка, она помогает мне в трактире, — мужчина мрачно кивнул, а я продолжила: — Она сильно захворала. Бедный ребёнок, помогите ей пращуры. Я не могу её сейчас оставить.

— Так не оставляй, — Рихард с раздражением вскинул губу и потянулся к моей шее, обещая тот самый поцелуй, после которого я слабела и проваливалась в забытье.

Мои пальцы коснулись его жаждущего рта, и я покачала головой:

— Нет, Рихард, я больше не могу так. Это неправильно. Надо молиться, чтобы родители помогли ей выкарабкаться.

Он тяжело посмотрел мне в глаза. С ощутимым усилием кивнул, убрал ногу с завалинки и немного резковато задёрнул мои бёдра юбкой — ткань чуть не треснула.

— Передавай ей, чтобы скорее поправлялась, — бросил он через плечо и исчез в темноте.