Возгарка I

Глава 9. Рихард фон Шнайт

Я с неохотой оторвался от нежных девичьих губ.

Веки Аннушки поднялись, на меня посмотрели прекрасные лазоревые глаза. На щеках девушки снова появился очаровательный румянец, а зубки блеснули в робкой улыбке. Я тоже улыбнулся ей — не показывая клыков. И притянул обратно. Мои руки скользнули по изящному стану: увы, уже облачённому в ранее сброшенный наряд.

— Подожди секунду, у меня кое-что есть для тебя, — мои пальцы коснулись её подбородка, а глаза почернели. Девица погрузилась в транс и просто стояла посреди каюты, как марионетка без ниточек.

Поискав в рундуке, я достал пару подарков.

На плечи Аннушки лёг газовый шарфик в тон её прекрасных глаз.

— Носи его постоянно, — увещевал я, завязывая ткань вокруг немного травмированной шейки. — И тебе очень хочется его носить, тебе нравится этот шарфик. Ты не станешь снимать его ни при ком. Только перед сном, в темноте, а если кто войдёт, не позволяй ему увидеть тебя без шарфика. Не снимай его даже перед зеркалом, а если увидишь своё отражение без него, помни, с твоей шеей всё в полном порядке. И не позволяй никому трогать этот замечательный шарфик, хорошо?

Девушка медленно, осоловело кивнула. Я подтолкнул её подбородочек, закрывая бестолково открывшийся ротик. Мои глаза прояснились, а следом и её. Ресницы захлопали крыльями бабочки, взгляд упал на грудь, пальцы коснулись свободных концов воздушной ткани.

— Рихард, ох, спасибо! Какой красивый! — вновь одарив меня улыбкой, Аннушка обвила руками мою шею. На некоторое время нас занял ещё один сладкий поцелуй.

— Это не всё, — сообщил я, скользя большим пальцем по чуть припудренной щеке и заглядывая в озёра глаз, но уже не пытаясь вливать в них ни капли собственной магии.

Я взял её нежную руку. Удивительно как удаётся девчонкам сохранять кожу совсем не огрубелой, несмотря на тяжёлый труд. Но желание нравится неистребимо в женском поле — уж сколько поколений я повидал. Это о многом говорит, учитывая, что ночных охотников всегда привлекает именно красота.

Запястье моей сегодняшней пассии украсил золотистый браслетик с камнями лазурита: мне нравится подчёркивать достоинства своих девочек.

Аннушка преисполнилась восторга.

— Мне никогда ничего подобного не дарили! — она лучилась счастьем.

Так ты никому раньше и не давала.

Но вслух сообщать даме подобную скабрезностью я бы не стал, а потому лишь поцеловал её ручку да отворил дверь каюты. Мы вышли на шканцы и неспешно направились к сходням. Невысокие каблучки её ботиночек цокали по палубным доскам.

— Тебя проводить? — я развернул девушку к себе за талию.

— Нет, нет, ни в коем случае… — испугалась она и тут же смущённо отвела взгляд. — Ты только не подумай, просто…

Я коснулся её губ, велев не продолжать.

— Я всё понимаю. Совершенно ни к чему, чтобы нас видели вместе, верно?

Она облегчённо кивнула и порозовела пуще прежнего. Смертный глаз не заметил бы этих изменений, да ещё в свете палубных фонарей, но я отлично вижу кровь под кожей.

— Мы ещё увидимся? — Аннушка подняла на меня глаза.

— Возможно. Пока наш груз всё ещё в трюме. Коли ничего не переменится, завтра я загляну к вам.

Одарив меня прощальной улыбкой, девушка сошла на пирс. Я ещё некоторое время смотрел ей в спину по направлению бушприта, затем вернулся в рубку. Убрал окровавленные простыни с тахты и завалился в свою излюбленную позу.

Вечер сложился удачно.

Конечно, ещё три десятилетия назад простушке вроде Аннушки не перепала бы и толика моего внимания. Ох, каким ассортиментом я пользовался в должности лорда-протектора! Лучшие женщины империи и не только: мартельские куртизанки, самахские одалиски, дочери благородных домов…

То были самые разнузданные годы моей жизни и наступили они сразу же после войны.

Гаренмарк никогда не считался полноправной частью Альхарды, правил там статхаудер Сигизмунда. Но после смерти хозяина наместнику не хватило сил, чтобы подмять вверенные ему территории под собственную власть. Он сбежал, бросив страну на растерзание более могущественных владетелей.

Тот злополучный шторм, что наполнил мои лёгкие солёной водой, стоил нашей эскадре пяти судов и всего чародейского контингента, так что на театр войны она прибыла далеко не в лучшей боеготовности. От сокрушительного разгрома нас спас Вальдемар, явивший своё могущество с драматизмом бога из машины.

Чёрные тучи воронья — он использовал их, чтобы атаковать противников. И всякий, кто был связан с ним кровью — живой или мёртвый — стал проводником его магии. Они все оказались одержимы ею, и она не просто толкала их на безумство берсеркеров, нет, она била через них в противников точно и выверено, ведь Вальдемар никогда не был склонен к безрассудству.

Сам я не имел счастья созерцать придуманные им кунштюки, однако рассказов потом ходило столько, что не поймёшь, верить всему или ничему. Однако даже чародейских ухваток герцога не хватило, чтобы перевесить чаши весов в нашу пользу — они просто уравновесились. Гаренмарк получил статус протектората и оказался во власти сразу трёх хозяев: Варнахары, Клодхарии и Альбертины.

Вскоре дядюшка лично прибыл в этот несчастный регион и прислал мне весточку с приглашением составить ему компанию. Понятное дело, от таких «приглашений» не отказываются. Я отправился из Нахтрамштейна — главной ставки фон Шнайтов — обратным путём, но уже не таясь, а в сопровождении подобающего эскорта. Всю дорогу меня терзали не самые светлые думы. Очень беспокоило, что герцог не пожелал связаться со мной посредствам магии, а велел предстать перед его очами лично.

Я прибыл в Пирену, столицу Гаренмарка.

Величественный галеон с тремя орудийными палубами — вот что увидел я в лимане, окружённом городской застройкой. Дно в районе причалов было искусственно углублено, так что даже судам с такой осадкой удавалось опускать сходни непосредственно на дощатые настилы, а не оставаться на рейде, шлюпками перевозя вельможных гостей на берег.

Транцевая корма галеона представляла собой ахтеркастль — фактически, дворец на воде. Декоративная резьба, позолота и прекрасные девы-кариатиды, поддерживающие балконы с точёными балясинами. Именно в этой высокой надстройке великий герцог с комфортом прибыл из порта Амельгарта — морских ворот Варнахары.

Реющий на грот-брам-стеньге брейд-вымпел с синими косицами подтверждал сей и без того очевидный факт. Собственно, нужно быть слепым, чтобы не распознать «Громовержца» — этот гигант по сей день устрашает своей роскошью и огневой мощью, несмотря на минувшие десятилетия.

Я с содроганием поднялся по ступеням Статхаудерского дворца, послужившего резиденцией для Вальдемара и послов, которые вынужденно пошли на примирение сторон. Обо мне доложили и проводили в кабинет с окнами, выходящими на залив.

Приветствием мне послужили тихий шум прибоя и монотонное постукивание белёсых пальцев по палисандровой столешнице. Конечно, на тёплый приём я не рассчитывал. Да и сам не испытывал радости от нашей встречи — только стыд.

Вальдемар фон Шнайт, великий герцог Варнахарский, широко известный как Брэнский Потрошитель, восседал на резном кресле, и отсветы огня светильников играли на его хмуром спокойном лице. Герцог всегда одевается дорого и исключительно мрачно. В ту ночь его фигуру облегал чёрный жюстокор, затканный серебряной нитью по бортам и обшлагам ветвистыми узорами. Ряд пуговиц того же холодного металла поднимался по камзолу до заправленного шейного платка — никаких жабо, кружавчиков и уж тем более фрез.

Мне всегда казалось странным, что он отказывается от золотых украшений в пользу серебра. Может, дело в персональном чувстве вкуса или в колдовских предубеждениях — не спрашивал. Впрочем, на поверку все эти блестяшки не редко оказываются платиной.

В остальном же внешность моего родственника следует описать в таких словах:

Длинные чёрные волосы, сходящиеся на лбу клином.

Гладкое, благородное лицо. Мертвецки бледная кожа. Высокие скулы.

Холодные, льдисто-голубые глаза — наша фамильная черта.

Узкий нос с широкими крыльями и острым кончиком.

Резко изогнутые брови — просто созданные, чтобы гневно сдвигаться к переносице.

Весь его облик, каждая незначительная деталь, вроде запонок или перстня с чёрным камнем и гербовой накладкой — всё, подобно дорогому парфюму, порождало некие флюиды, которые собирались вместе, уплотнялись и проступали в воздухе чётко выведенным словом: «ВАМПИР». Он был квинтэссенцией всего, что люди воображают, когда думают о кровожадных хозяевах мира.

Утончённость, элегантность и холодная беспощадность.

Не знаю, работает ли он над своим образом или тот складывается непринуждённо, просто в силу личностных особенностей. Но представить Вальдемара репетирующим скептическое вскидывание брови, косую ухмылку на левый уголок рта или презрительно-высокомерный взгляд, говорящий «на колени, смерд», у меня не выходит. Не из того материала он скроен, чтобы с горделивой осанкой взирать на своё отражение.

Для подобной тщеты, он, сука, слишком занят большой игрой под названием политика. С другой стороны, разве эта самая игра не вынуждает её участников следить за своим имиджем? Ну, а имидж этот следует поддерживать не одной только внешностью, репутация рождается из твоих свершений…

Если хотите знать, почему моего горячо любимого дядюшку прозвали Брэнским Потрошителем, то извольте, я вам расскажу.

К 1432 году, на десятилетний юбилей грызни между наследниками Сигизмунда — которого, к слову, именно они и отправили к богине — разразился народный бунт, прославившийся в летах как восстание Влада Дампира. Причины его были прозаичны: война обездолила уйму простонародья. Голодные, согнанные с обжитых земель, они искали поддержки у своих вельможных покровителей.

Житницы быстро пустели, цены росли, народ голодал и всё чаще задумывался о причинах такой несправедливости. Бочка уже наполнилась порохом, оставалось только запалить фитилёк. Что и сделал наделённый ораторским огнём полукровка, с детства питавший ненависть к вампирам по сугубо личным причинам — с дампирами такое сплошь и рядом.

Ну, а дальше дело не хитрое: хватай вилы и заступы, запасайся дрекольем, пали факелы и вперёд. Волнения бы закончилось быстро и чисто, не примкни к восставшим низшие дворянские слои: в те дни не всякий рыцарь мог прокормить семью.

От основной массы восставших их выгодно отличало не только вооружение, но и навыки, ведь закованных в броню ребят обучают тактике противодействия живым мертвецам. Сейчас, правда, она несколько изменилась: спасибо войне с Мурадой, появились проклятые чесночные гренады. Но не будем отвлекаться и забегать на сорок лет вперёд.

Восстание продлилось два года и охватило почти все земли бывшей Альхарды. Государи соседних стран, да и сама Первородная очень переживали, как бы волна народного недовольства не докатилась до их берегов. Но присылать подмогу не решались, поскольку поддержать одного из трёх схлестнувшихся герцогов, означало подорвать отношения с остальными.

Посылать же воинское вспоможение сразу всем значило оставить собственные земли беззащитными. В тонкости дипломатических увёрток тех дней вдаваться не стану, скажу только, что совершенно напрасно змея присутствует на гербе лишь одного из великих домов Священной империи.

Замечу также, что даже при поддержке шляхты Владу не удалось бы продержаться и нескольких сражений, если бы не нашлись сочувствующие бунтовщикам чародеи, давно мечтавшие избавить мир от вампирской скверны. Наиболее одиозная фигура тех лет — Кирсана Рыжая, невесть откуда взявшаяся пиромантка с явно природным даром, поскольку никакое обучение не позволит так отжигать.

Лишь остановив эту огненную бестию удалось добиться перелома в ходе сражений. К сожалению, взять Кирсану живой не удалось, хотя сведения о самом факте её смерти расходятся. Самая популярная версия гласит, что оказавшись загнанной в угол, пиромантка отказалась сдаваться и совершила акт самосожжения: с полагающимся в таких случаях диким ведьмовским хохотом.

Народная молва, однако, возвела её в ранг тех героев, которые непременно вернутся, когда в них снова возникнет насущная потреба.

Как бы то ни было, после всё кончилось довольно быстро, но очень кровопролитно.

Разбив войско Влада Дампира под Брэном, Вальдемар приказал переломать кости и выпустить кишки поверженным бойцам. Но не позволил им умереть и, пока тучи воронья пировали на раненых, его магия сохраняла им жизни. До самого конца. Они чувствовали, как им выклёвывают глаза, отрывают куски губ и языки, копошатся клювами в потрохах…

В ту ночь великий герцог славно накормил своих пернатых слуг, а вести вселили ужас в сердца его смертных врагов и уважение — в бессмертных. Нет, пиетет среди них он снискал не за жестокость — этого качества в любом старом кровососе найдётся с избытком, — но за чародейское могущество.

Удерживать тысячи раненых на грани смерти и не дозволять пересечь черту, невзирая на чудовищные ранения — искусство, достойное самого Сигизмунда.

Вальдемар не позволял смерти приблизиться к ним, и лишь когда нечему стало кричать и чувствовать боль, отдал их души тёмной богине, дабы та низвергла своих хулителей в пропасть. В народе они получили известность, как три тысячи мучеников — заодно появилась всем хорошо известная присказка.

И вот, спустя всего год после тех знаменательных событий, Брэнский Потрошитель посмотрел на меня. Жёсткие губы разлепились, чтобы выпустить из лёгких тяжёлый, укоряющий вздох отца, который собирается отчитывать непутёвого сына.

— Поздравляю с обретением бессмертия, — сухо сказал герцог, а его длинные пальцы с безупречными ногтями сцепились в замок поверх столешницы. — Ты присаживайся, мой мальчик, нам нужно побеседовать.

Я одёрнул полы богато расшитого кафтана, расстегнул пуговицы и опустился в кресло перед столом дяди. Отец к этому времени был уже мёртв, так что, как не горько признавать, его роль во многом действительно взял на себя Вальдемар.

— Ты напуган, я погляжу, — произнёс он всё тем же скупым на эмоции голосом. — Уже освоился со своими новыми возможностями?

Я неуверенно кивнул.

— Ментальное доминирование применяешь?

Моя голова снова качнулась вперёд.

— Да не робей ты так, я же тебя не съем, — его губы иронично изогнулись, чуть приоткрыв резцы, а глаза блеснули сталью. — Ты ведь больше не входишь в число съедобных существ, верно? Немного жаль, что наша династия так бесславно пресеклась, но что поделать? Зато мой племянник успел насладиться солёной водой, почувствовал всю красоту и силу океана.

— Дядя… — хрипло выдавил я.

— Нет, Рихард, даже не смей, — поднял он руку в повелительном жесте, а затем откинулся к резной спинке кресла. Его пальцы снова отстучали дробь. — В случившемся есть и толика моей вины. Я слишком многое тебе позволял. Избавил от кровных уз с Ирмалиндой, разрешил утолить страсть к такелажу и рангоуту. Не торопил с женитьбой. И теперь, даже если ты успел заделать дюжину бастардов портовым шлюхам, разыскать их вряд ли удастся, да и позор тащить эту шваль ко двору.

На подоконник с шумом крыльев приземлился крупный ворон — единственный белый среди птиц великого герцога. Имя его — Гунтрамн, «ворон битвы», и когда-то он был фамильяром моего отца. Тогда я ещё не знал, что на самом деле представляет собой это существо, а потому мало обратил внимания на косящийся на меня голубой глаз.

— Так что же, Рихард, есть у тебя идеи как нам исправить это безобразие? — дядюшка перевёл взгляд с птицы на меня.

— Исправить? — не понял я. — Как же это можно исправить?

— Верно, мой мальчик. Никак. И поскольку мы последние фон Шнайты, то ради своего рода можем сделать лишь одно — жить вечно. Ты согласен со мной?

Я кивнул со всё нарастающей неуверенностью и тревогой.

— Будь любезен, посвяти меня в свои дальнейшие планы, — пальцы герцога нежно погладили светлое оперенье ворона, как раз перепорхнувшего на специальную присаду с подставкой на столе. — На что ты собираешься употребить своё бессмертие?

— Я думал вернуться на флот, — в груди уже холодело и сжималось.

— Прекрасная мысль, — желчно похвалил дядюшка. — Интересно, какая толща воды необходима, чтобы помешать солнечным лучам разъесть вампирскую плоть? Это совершенно необходимо выяснить заранее, ведь пережить кораблекрушение на плоту из кусков обшивки под силу только живым. Или ты рассчитываешь, что океан вновь побрезгует твоими бренными останками и выплюнет их на побережье?

— Дядя, но я не хочу… Я не смогу на берегу…

— Нет, Рихард, — оборвал он мои жалкие слова.

— Прошу тебя, не запрещай…

— Довольно с меня слёз твоей матери, — отрезал спокойный голос, от которого мебели вокруг полагалось незамедлительно порасти инеем. — Игры в кораблики затянулись. Отныне ты примешь на себя обязанности, подобающие моему наследнику.

Он царственно выпрямился во весь немалый рост и указал на освободившееся кресло:

— Этот кабинет отныне твой, располагайся.

Так мне дали понять, что мой статус-кво восстановлен: сидел я раньше в порту Амельгарта, пора посидеть в порту Пирены, а на воду — ни-ни! Хватит, что один раз убился, третий шанс не даётся никому.

После заключения Пиренского мира был сформирован Патронажный Триумвират, и Вальдемар назначил меня варнахарским лордом-протектором Гаренмарка — запер в золотой клетке. Но все должностные обязанности по итогу легли на приставленных ко мне советников. Я лишь ставил закорючки подписей и гербовые оттиски на сургуче. Политика не занимала меня, а море оказалось под запретом, так что я предавался отчаянной праздности. Женщины, разнузданные гулянки, кровь…

Останься я смертным, вместо неё текли бы реки вина, а печень вскоре начала бы молить о пощаде. Но моя плоть давно остыла, а клыки просились на свободу. Вокруг меня собралась кучка таких же высокородных клыкастых бездельников и, ох, чего мы только не вытворяли!

Но никакая роскошь и увеселения не могли заменить мне сладостного покачивания корабля на волнах, скрипа палубной настилки, темных трюмов и полных ветра парусов. Ну, а потом… потом между мной и дядюшкой произошёл тот самый конфликт, по итогу которого я теперь здесь: в нищете, бегах, но на свободе.

Скажете, что же это за нищета, если я дарю по браслету из благородных металлов и каменьев каждой невзначай охмурённой девице? Но право же, в сравнении с оставленной мною роскошью, такие безделушки даже внимания не заслуживают.

Тем более, что браслетик, лёгший на запястье Аннушки — лишь позолоченное серебро, более дорогие подарки вполне смогли бы меня разорить, ведь очаровательные девицы найдутся в каждом порту.