Возложение

Глава восьмая

‡

Джек

Провиденс, Род-Айленд

2024

Зачем приходить ко мне, чтобы потом снова уйти?

Зачем мучить меня, будить, а потом оставлять в этом месте только мысли о тебе и ноющая потребность?

Разве я заслужил этот ад?

Вспышки последних воспоминаний насмехаются надо мной.

Я на церемонии награждения в Лондоне, посвященной многочисленным успешным миссиям моего подразделения. Мы получаем медали за роль, которую сыграли в том, чтобы помешать Германии создать оружие массового уничтожения.

Война окончена — по крайней мере, с Германией. Все в эйфории.

Рэй ведет себя как последняя вошь, как это часто бывает. Я знаю, что он ничего не может с собой поделать. Из того немногого, что он рассказал нам о своей жизни до прихода в «Чернильницу», легко понять, почему он доверяет очень немногим людям и часто отталкивает тех, кто мог бы ему помочь.

Мы с ним сблизились. По иронии судьбы, это произошло сразу после того, как он принес нож на рукопашный бой. Со злобой, которая застала всех нас врасплох, он ударил Хью ножом и чуть не убил его.

Смело.

Вызывающе.

Бессмысленность того, как Хью чуть не погиб, привела меня в ярость, как и позиция Рея, что он сделал это, чтобы напомнить всем нам, что на войне играют не по правилам. Он напомнил, что если мы хотим выжить, не стоит никому доверять — даже друг другу.

Тем не менее, я разыскал его позже. Что я услышал в его разглагольствованиях, так это то, что ему было плохо, и уже давно. У него не было Фарли, который защищал бы и направлял его. Его столько раз побеждали, что он научился наносить удар первым и сильно. Именно так он выжил. Я не мог ненавидеть мужчину за это.

Когда я нашел его, он был в туалете, готовясь проглотить таблетки, которые кураторы проинструктировали нас принимать. Они должны были поддерживать нашу бдительность и способность длительное время обходиться без сна. Мы потеряли не одного мужчину из-за безумия, которое было побочным эффектом длительного употребления. Вот почему большинство из нас молча договорились спускать в унитаз все лекарства, выдающиеся программой. Я думал, что он тоже перестал принимать таблетки, и был опечален тем, что пропустил признаки.

Мало кто в отряде осмелился бы загнать Рэя в угол так, как я это сделал в тот день. Он попытался обойти меня, но я преградил путь.

— Тебе нужно перестать их принимать, — сказал я, скрестив руки на груди.

— Не лезь не в свое гребаное дело, — прорычал он.

— Твое дело — это мое дело, — спокойно ответил я. — Мы в этом вместе.

Его смех был холодным.

— Это то, во что они хотят, чтобы мы верили, но что происходит, когда кто-то из нас переходит границы дозволенного? Они исчезают. Похищены в ночи. Мы их ищем? Вспоминаем их имена? Или мы просто ведем себя как хорошие маленькие солдатики, которыми они хотят, чтобы мы были, и делаем то, что нам говорят?

Его вопрос заставил меня вздрогнуть. Потери нашего подразделения были значительными как в результате смертей от препаратов, так и в результате вылазок.

— Нам нужно оставаться начеку, Рэй.

Скривив губы, он спросил:

— Изменишь свое мнение, если за мной придут сегодня вечером, потому что я переступил черту? Прикроешь или ничего не будешь делать и позволишь им забрать меня? — когда у меня не нашлось немедленного ответа, он сжал кулаки по бокам. — Так убирайся с моего пути, и давай не будем притворяться, что нам не насрать друг на друга.

Я не двигался, отчасти потому, что он собирался покончить с собой, продолжая принимать эти таблетки, отчасти потому, что он был прав. С момента присоединения к программе нам сказали сосредоточиться только на результате и заданиях. Ничто другое не имело значения. Нас проинструктировали не задавать вопросов. Но мы должны были.

— Если они придут за тобой сегодня ночью, я спрячу тебя или умру рядом с тобой, пытаясь.

Он нахмурился.

— Конечно. Я верю в это.

— Даю тебе слово.

Его глаза сузились, он сплюнул.

— Обещания ничего не значат.

Я выдержала его взгляд.

— Значат, когда они исходят от меня. Ты в этом не одинок, Рэй. Если только ты сам этого не хочешь. Но доверие работает в обе стороны. Выбрось эти таблетки в унитаз.

Он опустил взгляд на бутылочку в руке.

— Я слишком долго употреблял их. Ты видел, что происходит, когда люди пытаются остановиться.

О, я видел. У некоторых были психотические срывы, и их забрали.

— Мы скроем любые побочные эффекты, которые у тебя появятся.

— Мы?

— Все мы. Вместе. Потому что ты чертовски хороший солдат и ты нужен на войне. Ты нужен нам. Ты никогда не сможешь спасти мир, если не начнешь видеть себя одним из нас.

Он выбросил таблетки, и мы вместе пережили последствия. Никто не пришел за ним. Может, они знали. Может, нет. В любом случае, мы бы боролись за него. То, что он сделал с Хью, а также то, что я рассказал всем позже, изменило отношение, хотя после того дня ни о том, ни о другом не вспоминалось.

Мы стали семьей.

Где сейчас мое подразделение?

Я один остался?

То, что случилось со мной, случилось и с ними? Или они продолжали жить послевоенной жизнью?

Мое последнее воспоминание — это просьба Хью ударить Рэя. Позже Рэй извинился, но его извинения, похоже, не были связаны с тем, что он сказал.

Затем произошла вспышка.

Потом ничего.

Теперь… тюрьма.

Слышится вибрация голоса. Это она. Я не знаю, что она говорит, но она рядом.

Я зову ее. Ответа нет, потому что я не способен произнести ни звука.

Я не хочу желать ее… испытывать такое отчаяние из-за ее присутствия. Большую часть жизни я был закрыт от мира, но никогда не испытывал такой непреодолимой потребности в ком-то.

Она обвивается вокруг меня, и мне больше не холодно. Меня обнимают, ласкают, и я так возбужден, что прошлое перестает иметь значение. Она — это все, что есть, и все, чего я жажду.