Возложение

Глава одиннадцатая

‡

Шерил

Провиденс, Род-Айленд

2024

— Ты ему нравишься, — объявляет Мерседес, находясь в объятиях Хью.

Я встречаюсь взглядом с ее женихом.

— У него есть выбор? — спрашиваю я.

Хью пожимает плечами.

— Я не знаю.

Это был не тот ответ, на который я надеялась. Да, Джек воплощает в себе все, что говорила о нем Мерседес: большой, добросердечный и то, о чем она умолчала, — великолепный. Но если я нравлюсь ему только потому, что освободила его… Я этого не хочу.

Мерседес поднимает взгляд на Хью.

— Ты чувствуешь, что у тебя нет выбора?

В его глазах столько эмоций, что у меня перехватывает дыхание.

— Я нашел свою вторую половину, когда мы встретились. Ты понимаешь меня так, как никто другой никогда не понимал. Мы бы выбрали друг друга, независимо от того, как познакомились. Вот что я чувствую.

Она крепко обнимает его, прежде чем ответить:

— Ты — ответ на вопросы, которые я никогда не думала, что мое сердце задаст.

— Эй, это моя реплика, — он усмехается и целует ее.

Ладно, то, что у них есть, реально, но даже сломанные часы показывают время правильно дважды в день. Не в силах больше находиться в их любовном пузыре ни мгновения, я отхожу на несколько футов и опускаюсь на диван. Им нужно побыть наедине, а мне — подумать.

Я разобралась с ложкой, и теперь у меня в спальне переодевается суперсолдат Второй мировой войны. Прекрасно. Совершенно нормально. Как и в любой другой день.

Он сказал, что на этот раз не уйдет, как будто у него есть возможность остаться со мной. Где? Здесь, в моей квартире? На моем диване? В моей постели?

Он уже был в моей постели. Если я буду до конца честна сама с собой, я уже испытывала оргазм, когда он был на мне, так что…

Боже мой. Если у нас с ним все получится, я никогда не смогу никому смотреть в глаза при вопросе, как мы познакомились. Нет, все наши отношения… дружба… общение с ложкой… что бы это ни было, черт возьми, будут основаны на лжи, которую я сочиню, чтобы люди не реагировали так, как я на Мерседес, когда она впервые сказала, что Хью — вилка.

Мне не следовало судить ее так строго. Я помню все случаи, когда родители меня не слушали и отвергали. Меня беспокоит, что, возможно, я заставляла Мерседес чувствовать то же самое.

Следует извиниться, но прямо сейчас есть более неотложные дела.

Хью и Мерседес кажутся счастливыми, но задумывались ли они о том, какой опасности могут подвергаться? Если Хью и Джек были частью правительственного эксперимента, держу пари, то, что произошло на том торжественном ужине, было преднамеренным. Кто-то пытался прекратить проект навсегда. Правительство США? Другая страна?

Восьмидесяти лет достаточно для того, чтобы часть угрозы исчезла, но правительство? Нет, у них долгая память и устойчивые планы.

Мы с друзьями не были осторожны, исследуя проект «Чернильница». Никто из нас не думал, что для этого есть причина. Вторая мировая война была так давно. Нужно сказать, чтобы они перестали копаться в этом, пока мы не узнаем, с кем имеем дело.

У них возникнут вопросы.

Что я могу им сказать? В любом фильме, когда кто-то обращается к другу с чем-то подобным, это всегда заканчивается предательством, которое подвергает всех риску.

До сих пор я заботилась только о себе. На какую работу следует пойти? Кому я хочу угодить? Что делает меня счастливой?

Теперь мне нужно знать, кому я могу доверять.

У меня есть круг друзей, которые мне действительно нравятся, но насколько хорошо я их знаю на самом деле? Мы встречались в разных учебных группах колледжа. Мы были пьяны, трезвы, испытывали стресс, замешательство, вдохновлялись, развлекались… но как бы кто-нибудь из них отреагировал на опасность? Понятия не имею.

Хотелось бы думать, что мы с Эшли крепко связаны и защищали бы друг друга, но потенциально вляпаться в какую-нибудь правительственную тайну — это совсем не то, что отбиваться от ухмыляющегося незнакомца.

Ничто из того, что Мерседес рассказала о проекте «Чернильница» во время войны, не потрясло меня. Передача немецких ученых и их семей Соединенным Штатам была просто еще одной деталью для учебников истории — пока я не увидела ужас в глазах Джека, когда он узнал, каков был результат этого действия.

Теперь я не знаю, что делать… и есть ли кто-нибудь, к кому можно обратиться за советом. Что сделает правительство, если узнает, что Джек и его подразделение не погибли?

Я снова чувствую себя одинокой и напуганной, и я ненавижу это.

Я не хочу знать этот секрет. Нести ответственность.

Я не герой.

Я просто женщина, пытающаяся быть сильной и храброй в мире, полном вещей, с которыми я понятия не имею, как бороться.

— Ты тяжело дышишь? — спрашивает Мерседес, присоединяясь ко мне на диване. — Потому что ты выглядишь так, словно вот-вот упадешь в обморок.

— Я никогда даже не держала в руках оружия, — заявляю я.

— Хорошо.

Мой желудок нервно сжимается.

— Тебе следовало попросить кого-нибудь другого вернуть Джека.

Хью подходит и встает перед нами. Выражение его лица трудно прочесть.

— Джеку нужно, чтобы ты была сильной, Шерил. Нам всем нужно. Я не знаю, что у тебя на уме, и чего ты боишься, но жизни дюжины мужчин зависят от того, будешь ли ты держать себя в руках.

— Это несправедливо, Хью. И это слишком большое давление на нее, — мягко говорит Мерседес.

Выражение лица Хью становится напряженным.

— Из всех в подразделении Джек — тот, кому я доверяю больше всего. Кроме того, он примерно в сто раз сильнее меня. Мы не знаем, что произойдет, когда попытаемся разбудить остальных, но с ним рядом… Я уверен, мы справимся с любой неприятностью.

Мерседес встает и берет руку Хью обеими руками.

— Я думала, ты рад, что твои друзья возвращаются.

— Не рад, — он притягивает ее к себе и берет за подбородок. Наши взгляды встречаются поверх ее головы. — Полон решимости. «Никто не остается в стороне. Мы выстоим и победим или падем и умрем вместе». Пообещав это друг другу, мы превратились из отряда солдат в братьев.

Я складываю руки на коленях.

— Но?

— Не у всех нас одинаковое определение долга и чести.

Мой рот округляется.

— О.

Это нехорошо.

Он продолжает.

— Люди последовали за мной, потому что верили — я знаю, как справиться с проблемами. Они доверяли Джеку, потому что он мог не только вытащить нас живыми, но и не дать наброситься друг на друга. Он хороший человек и непревзойденный солдат. Он не может вернуться в ложку. Ты должна помочь нам удержать его здесь.

Меня пронзает страх. Эти люди герои войны, преступники или что-то среднее? Кто-то думал, что они слишком опасны, чтобы вернуться на свободу после Второй мировой? Так ли это?

— О чем ты просишь меня?

— Он уже запутался, не добавляй масла в огонь, — он бросает взгляд на женщину в своих объятиях. — Мерседес была моей опорой. Когда ничто другое не имело смысла, мы шли дальше. Джек видит смысл в тебе. Не лишай его этого.

Я медленно качаю головой.

— Он заслуживает знать, что у него есть выбор.

— Не тебе решать, чего каждый из нас заслуживает, а чего нет. Джеку нужен кто-то, кто покажет ему, как жить в этот период времени. Нам нужен кто-то, кому мы можем доверять. Это будешь ты или нет?

Вопрос Хью повисает в воздухе.

Голос Джека звучит глубоко и спокойно.

— Хватит, Хью. Шерил нам ничего не должна.

Я вскакиваю на ноги и поворачиваюсь лицом к Джеку. От того, как он смотрит на меня, словно готов защищать даже от своего друга, у меня подкашиваются колени.

Позади меня Мерседес говорит:

— Он прав, Хью. Я знаю, как много поставлено на карту, но у них может быть или не быть того, что есть у нас. Ты не можешь приказать им влюбиться.

Джек производил поразительное впечатление в своей униформе, но синяя хлопковая футболка обтягивает его выпуклые мышцы самым греховно-декадентским образом. Взгляд опускается ниже, и у меня перехватывает дыхание, когда я впитываю в себя его мощные бедра и выпуклость между ними. Все это может быть моим…

Не сводя с меня глаз, Джек спрашивает:

— Хью, у нас есть способ оставаться на связи?

— Да. Мы купили тебе мобильный телефон. В него уже забит мой номер. Хочешь, я покажу, как им пользоваться?

— В этом нет необходимости.

— Хорошо, — Хью указал на сумку, стоявшую у двери. — Мы сделали для тебя удостоверение личности. Теперь тебя зовут Джек Мендон. Телефон в этой сумке. Бумажник тоже. В бумажнике ты найдешь удостоверение, бумажные деньги, а также пластиковую карточку, которой сможешь расплачиваться. Я положил на счет пятьсот долларов.

Глаза Джека на мгновение расширяются.

— Это большие деньги.

— Больше нет. Уверен, что не хочешь, чтобы я остался и объяснил тебе несколько вещей?

— Нет, Шерил научит меня.

Я современная женщина, которая хочет возразить, что мужчина должен сначала спросить меня, хочу ли я это сделать, но твердость его тона заводит.

Приковав меня к месту своими потрясающими глазами, Джек говорит:

— Нам с ней нужно кое-что уладить. Я свяжусь с тобой, когда ситуация стабилизируется.

— Уладить? — повторяю я чуть громче шепота. Что это значило?

Мерседес подбегает ко мне и обнимает.

— Позвони, если тебе что-нибудь понадобится.

Это мило, и я благодарю ее, но не могу оторвать взгляда от Джека.

Слышно, как открывается и закрывается дверь квартиры, когда Хью и Мерседес уходят, и мы остаемся одни.

Не знаю, как Джеку, но мне трудно дышать. Сердце бешено колотится в груди. Руки холодные и дрожат. Если бы не диван между нами, была бы я уже в его объятиях?

Хотелось бы, но моя потребность разобраться в ситуации слишком велика, чтобы сразу отдаваться желаниям.

— Чем ты хочешь заняться?

Я прерывисто выдыхаю и с трудом сглатываю.

— В отношении чего?

— Нас.

Я покачиваюсь на ногах.

— Есть ли «мы»? Мы только что встретились.

Он наклоняется вперед, так что его глаза оказываются на одном уровне с моими, и опирается двумя руками о диван.

— Я так не чувствую.

О боже.

— Я стараюсь не заниматься сексом с мужчинами, которых едва знаю.

Его брови приподнимаются, затем выражение лица наполняется весельем.

— Хорошая цель. А для тебя это сложно?

Поднося обе руки к лицу, я на мгновение закрываю глаза, а затем напоминаю себе, что не обязана ничего объяснять.

— Я не девственница, если ты об этом спрашиваешь.

— Я тоже, — его губы кривятся в улыбке, и мне не нравится, что он, возможно, воспринял мое признание как зеленый свет для занятий сексом.

Несмотря на отсутствие осуждения в его глазах, я чувствую себя обязанной объясниться.

— Общественное мнение о целомудрии изменилось с твоего времени.

— Понятно, — его веселье отчасти угасает. — А как насчет моногамии? Она тоже потеряла ценность?

— Думаю, смотря кого спросить.

— Единственное мнение, которое меня волнует по этому поводу, — твое.

— О, тогда да, она все еще важна.

— Хорошо, — он изучает мое лицо. — В твоей жизни сейчас есть мужчина?

Я качаю головой.

— А ты хочешь?

Я открываю рот, чтобы ответить, но не могу произнести ни слова. Хочу ли я просто любого мужчину? Нет. Хочу ли я этого мужчину? Меня пугает, насколько легко было бы сказать«да».

«Да» — я помогу тебе.

«Да» — я хочу тебя.

«Да» — я готова рисковать своей жизнью и жизнью моих друзей ради тебя.

Я прочищаю горло и изо всех сил пытаюсь придерживаться логики в этом вопросе.

— Я не знаю.

— Это справедливо, — через мгновение он кивает и выпрямляется. — Ты мне нравишься. Ты кажешься хорошим человеком. Хотя я понимаю, что это слишком много, чтобы принять. Если хочешь, я позвоню Хью и попрошу его вернуться за мной.

Мысль о том, что он уйдет, наполняет меня внезапной и необъяснимой грустью. Я должна отпустить его, пока меня еще глубже не втянули в то, что может оказаться грязной и опасной игрой.

— Останься, — вылетает изо рта, пока я все еще раздумываю, стоит ли ему это делать.

Улыбка появляется в его глазах, а затем переходит на губы.

— Хорошо.

— Хорошо, — шепчу я в ответ.

— Я чувствую связь с тобой, Шерил, такую, какой не испытывал ни к одной другой женщине. Я пробовал тебя на вкус, жаждал, отдавался этому притяжению. Чувствовала ли ты то же самое?

Я хочу сказать, что так оно и было. Не знаю, что мешает мне поделиться тем, что с того момента, как я прикоснулась к нему, я почувствовала, что он мой.

Выражение его лица смягчается.

— Слишком много, слишком рано. Я понимаю. Нам не нужно спешить. Давай узнаем друг друга получше. Я понятия не имею, как изменился мир и чему мне нужно научиться, чтобы вписаться в него. Уверен, мне не помешал бы друг, который помог бы с этим.

Друг.

Могла ли я быть его другом? Вероятно, для этого нужно забыть о том, как приятно было быть обнаженной и прижатой к нему.

— Ты будешь спать на диване, — слова вырываются из меня, а затем и почти разочарованный стон. Сколько мне — двенадцать?

И это даже не то, чего я хочу, но это то, чего я должна хотеть.

— После того, как я нагну тебя над ним?

Боже, да. Что ж, по крайней мере, для него это тоже нелегко. У меня отвисает челюсть, и он от души смеется.

— Слишком рано?

Я стою, застыв, чувствуя себя девственницей в первую брачную ночь. Что со мной не так?

— Прости. Я нервничаю.

Он кивает.

— Как нам это изменить?

Я не привыкла к тому, что мужчина говорит прямо и… прислушивается? Он действительно сказал, что хотел бы склонить меня над диваном, но в тихой, игривой манере. Несмотря на его размеры, я чувствую себя в безопасности с ним. Защищенной.

— Хочешь покататься? — мне нужно выбраться из квартиры.

— На машине?

Я смеюсь.

— Да, на машине. Будет легче показать, как все изменилось, чем рассказать.

— Я ценю это. Спасибо, — его тон настолько искренен, что я вспоминаю, каким уязвимым он, должно быть, себя чувствует. Он выглядит намного спокойнее, чем я бы смотрелась на его месте.

Я достаю телефон и бумажник, которые Хью оставил для него, затем обхожу диван, чтобы передать все Джеку.

— Возьми это с собой. Когда мы найдем место для остановки, я покажу, как работает телефон.

После того, как Джек кладет их в карман, он накрывает мою ладонь своей. Моя рука дрожит от его прикосновения. Он хмурится.

— Ты меня боишься?

— Нет, — мое лицо заливает румянцем. Я не могу понять, что он заставляет меня чувствовать. Поэтому просто хрипло повторяю. — Нет.

Одна из рук обхватывает мое лицо, и Джек опускается ниже, пока его губы нежно не касаются моих. Жар обжигает, и в этот момент никто не сможет убедить меня, что нам не суждено быть вместе.

— Нет — мое наименее любимое слово, — он отдаляется слишком рано. — Давай прокатимся, пока я не забыл, почему зарываться лицом между твоих ног и доводить тебя до оргазма, пока ты не перестанешь краснеть каждый раз, когда я смотрю на тебя — плохой план.

— Хорошо, — выдавливаю я.