Вперед в прошлое 4

Глава 19 И грянул гром

Из ванной выглянула мама, вытирающая голову полотенцем.

— Кто там? — спросила она.

Я ответил шепотом:

— Анна Лялина, папина новая жена.

Мама вмиг позеленела, Наташка прокричала:

— Не впускай ее! Пусть катится к черту!

После того, как Анна мне помогла, совесть не позволяла ее прогнать, но и впустить Лялину я не мог, это было бы предательством по отношению к матери.

Из кухни выглянул дед, и Наташка объяснила, да так громко, чтобы и соседи слышали:

— Любовница отца приперлась! К нам! Телевизор назад требовать? Какого хрена ей надо? Да я ее с лестницы спущу! — Она рванулась к двери, но дед ее перехватил.

Из детской высунулся встревоженный Борис, он-то тоже с Лялиной знаком. Наверное, ему не хотелось ее спускать с лестницы. Пока мы тупили, Анна затарабанила в дверь кулаками и прокричала:

— Откройте! Пожалуйста! Рому застрелили!

Меня будто молнией долбануло, и я оцепенел. Как?! Вспомнилась умершая раньше срока баба Валя. Черт, это ведь моя вина! Если бы не я, он бы жил и дальше!

Мама шумно сглотнула, отодвинула меня и открыла дверь. Лялина стояла на месте, не решаясь войти, бледная, с распухшим от слез лицом. Но даже несмотря на это, оно оставалось неподвижным, как у восковой куклы.

— Потом, — дрогнувшим губами шепнула она. — Спустите меня с лестницы, убьете — что хотите делайте, — лепетала она, а по неподвижному лицу текли слезы и расползались пятнами на атласной блузке.

Дед за руку втащил ее в квартиру, она брякнулась на колени перед мамой, сложила руки на груди:

— Обещаю больше к нему не подходить. Уволиться. Уехать. Только пусть живет. Помогите!

Наташка убежала на балкон, Борис заревел, мы с мамой так и стояли, не в силах сдвинуться с места. Дед вздернул Лялину на ноги, встряхнул.

— Живой?

Она закивала.

— Стреляли. Пробили легкое… Кровь. Нужна кровь, у него третья отрицательная, в больнице такой нет, на работе есть у одного, но у него гепатит. Помогите!

Я, Борис, Наташка были «положительные», как и мама, а потому наша кровь не подходила. Дед схватил Лялину за руку и потащил из квартиры со словами:

— У меня третья отрицательная. На чем ехать?

— Ма… машина…

По телу прокатилась волна жара, возвращая способность соображать, и я рванул за ними, настиг уже на улице, когда они садились в ментовский «бобик». Не дав закрыть дверцу, я уселся рядом с Лялиной и заявил:

— Я с вами.

Лялина обняла меня, стиснула, вжалась носом в макушку и затряслась. Наверное, она сейчас тоже винит себя, а сообщники должны держаться друг друга.

— Как это случилось? Когда? — спросил дед.

— Недавно. Караулили возле дома. Стреляли из белых «Жигулей», — отстранившись, отчеканила Лялина, будто не она только что корчилась в истерике, наклонилась чуть вперед и скомандовала водителю: — Быстрее! Каждая секунда на счету!

Водила включил сирену и вдавил педаль газа, выжимая из «уазика» максимум.

— Он истекал кровью у меня на руках! — жаловалась Анна, комкая юбку. — На соседской машине повезли в больницу, сейчас его оперируют. Много крови потерял, очень много.

— Куда пришлось ранение? — спросил дед. — Из какого оружия стреляли?

— Пистолет, — она помахала перед своим лицом. — Пелена перед глазами. Не раз-разглядела. Три выстрела. И уехали. План «Перехват». Это из-за Костаки, да?

Дед был в курсе этой истории, кроме момента, что я сознательно пошел на провокацию, а потому ответил:

— Не факт. Из пистолета, сама понимаешь, — несерьезно. Чтобы наверняка, используют АК, их сейчас раздобыть нетрудно. Совсем серьезные люди нанимают профи со снайперками.

— Костаки и так… не большой босс, — всхлипнула Анна, обернулась к деду. — Господи, как хорошо, что вы приехали!

Машина тряслась, нас мотало из стороны в сторону. В душе было пусто и гулко, словно там отмер огромный кусок, и нечем заполнить пустоту. Войти туда — страшно, признаться себе — невыносимо. Если дед узнает, почему все случилось, не отвернется ли он от меня?

Казалось, жизнь шатается, как карточный домик, а я мечусь вокруг, подпирая слабые места, но слишком много их, таких мест. Малейшее дуновение ветра — и он рухнет, и погребет меня.

Море, бизнес, мопед — все словно обесцветилось, превратилось в черно-белые наброски.

А ведь я по-настоящему никого не терял: ни я-взрослый, ни нынешний. Смерть отца в той реальности воспринималась, как свершившийся факт. Мама была чужим человеком. С бабушкой и дедом я не познакомился, у меня был только Илья.

Одиночки неуязвимы. Чем больше дорогих людей, тем больше у тебя слабых мест.

Только бы все обошлось! Еще есть надежда! Но что-то говорило, что нет. Реальность забрала отца вместо Алисы, и это мой выбор, я за него в ответе.

Потом был больничный двор. Коридор, пропахший лекарствами и смертью. На деда накинули белый халат и увели, а мы с Анной остались под закрытой дверью, потому что нам нельзя в операционную. И деду нельзя, у него сейчас возьмут кровь, и он вернется к нам.

Мелькали люди, белые халаты, колпаки. Я смотрел на суету будто из аквариума, спокойный и ко всему безразличный. Плескались вялые мысли о том, как сознание умеет отгораживаться т травмирующей реальности. Но ведь рано или поздно правда настигнет, сомнет…

Главное — выдержать первый удар.

Черт, и ведь спасительной надежды нет. Баба Валя умерла, хотя не должна была. И отец умрет, оставив меня один на один со своей совестью.

Бледная Лялина не выдавала волнения, но, я знал, что в ее душе — девятый вал. Не выдержав, она подошла ко мне и стиснула мое плечо — так ей проще было держаться, так она чувствовала, что не одна.

Дед вышел через целую вечность. Зеленый, со впалыми щеками, словно там из него высосали жизнь. Шибануло спиртом. Согнутой рукой он зажимал ватку на сгибе локтя.

— Что? — спросила Анна.

— Одна пуля раздробила ребро, пробила легкое, крупные сосуды и застряла в ребре с другой стороны. Вторая застряла меж ребер. Третья прошла навылет сбоку. Он потерял очень много крови. Настолько много, что мозг долгое время недополучал кислород. Сейчас делают операцию, откачивают кровь, вынимают осколки из легкого. Операция продлится несколько часов.

— Он будет жить? — взмолилась Лялина так, будто дед мог как-то повлиять на ситуацию.

Дед задумался, видимо, решая, что ей говорить — сладкую правду или спасительную ложь.

— Обычно с такими ранениями выживают, — наконец сказал он. — Главное опасность — кровопотеря. Вы вовремя его привезли, скорая ехала бы дольше, и ему рано начали вливать плазму крови. Будем надеяться на лучшее. Плюс я сдал почти литр, это двадцать процентов от всей крови, что есть в моем теле. Должно хватить.

Лялина обняла его и снова затряслась.

— Спасибо! Господи, пусть все будет хорошо!

Его рука скользнула по спине Лялиной.

— Анна, я советовал бы вам поспать. Мы ничем ему не поможем. Вряд ли он придет в себя сразу после операции. Скорее всего — днем. Или даже завтра днем.

Взрослый я читал, что если человек не выходит из комы в течение трех дней, то в подавляющем большинстве случаев надеяться бессмысленно, потому что его мозг мертв. Как же хотелось прямо сейчас найти опровержение этому знанию! Но Интернета не будет еще долго, а в библиотеке вряд ли есть нужные книги. Да и не поедешь на ночь глядя в медицинскую.

— Поехали домой, — повторил дед. — Это будет правильно.

Лялина мотнула головой.

— Я дождусь врача. Дождусь, когда хотя бы операция закончится.

Дед и сам бы остался, но было видно, что он с трудом держится на ногах. Но и женщину в беде он бросить не мог, а я понял одно: Лялина любит отца. Любит больше жизни. И это чувство больше, чем может вместить ее сердце. Оно настолько велико, что его хватает на двоих, и отец рядом с ней становится нормальным человеком.

— Дед потерял много крови, — хрипнул я. — Ему надо лежать пару дней.

Анна обернулась ко мне, и меня обдало ее отчаяньем: «Не бросайте меня, пожалуйста! Я не справлюсь одна!» Что же делать? Я и сам изведусь дома, а когда мы вместе, то беда вроде бы делится на троих.

В коридоре появился напарник отца, Игорь Олегович, который был с ним во время операции в лагере. Подошел к нам, но больше к Лялиной, выгреб из кармана деньги:

— Вот, собрали на лекарства всем отделом. Тридцать две тысячи новыми и двадцать — старыми. Этого должно хватить на первое время.

— У меня есть пятьдесят долларов, — сказал дед. — Но не с собой.

И у меня были деньги, те, что я заработал на мопед, и тоже не с собой.

Следом за ментом прибежала Лика Лялина — встрепанная, в домашнем халате и тапках. Повисла на матери, а меня будто и не увидела.

Я потянул деда за руку.

— Идем домой.

Дед покачнулся, и Анна к нам обернулась и сказала напарнику отца:

— Игорь, это Шевкет Эдемович, отец Ромы. Он сдавал кровь. Отвези его домой.

— Как Рома? Как вы?

Лялина взяла себя в руки, все ему рассказала, и только после этого Игорь Олегович отвел нас уже не к «уазику», а к оранжевым служебным «Жигулям».

Домой мы с дедом вернулись уже затемно. Дед постоянно останавливался, чтобы отдышаться, но все-таки доковылял до квартиры. К нам вышли мама и Борис, увидели, в каком состоянии дед, и повременили с вопросами.

— Это ничего, — говорил он, усаживаясь в кресло, где раньше спала Наташка. — Мужчинам после сорока рекомендовано сдавать кровь два раза в год. Такая профилактика тромбоза у меня случилась. Вот я за весь год и отстрелялся.

— Как… он? — прошелестела мама.

— На операции. Сказали, состояние тяжелое, но выкарабкается. — Боря закрыл глаза и выдохнул, дед продолжил: — На него было покушение. Два огнестрельных ранения, еще и третье, но оно неопасное. Благо что вторая пуля застряла меж ребер. Никак из «Пээма» стреляли.

От слабости у деда начал заплетаться язык.

Маме он не стал описывать всю серьезность ситуации — не хватало, чтобы и она ночь не спала.

Я вошел к себе в комнату. Наташка смотрела телек, лузгая семечки, и старательно делала вид, что ей на отца плевать. Но я слишком хорошо ее знал, ей в принципе все равно бывало очень редко и практически никогда. Она во все пыталась вникнуть и на любую мелочь бурно реагировала. А тут шутки ли — покушение на отца.

Я уселся рядом и рассказал все, как есть, и что дед немного соврал о его состоянии, чтобы не волновать маму и Бориса.

— Мне плевать, — процедила она то ли со злостью, то ли борясь со слезами. — Он для меня умер… тогда.

Наташа зеркалила отношения отца и деда. Такая же упрямая, как они. Но она же сожрет себя, за то, что отказалась повидаться с отцом перед смертью! До сих пор ненавидит его? Или ей просто хочется, чтобы он признал свою вину, и тогда она сумеет простить?

Так ведь и дед свою вину перед покойной женой не признал! Он до сих пор всячески пытался оправдаться. «Сын, я люблю тебя, но я все равно считаю, что прав». М-да.

— Пойдем ночью на море, чтобы отвлечься? — предложил я.

— С мамой и дедом? — спросила сестра, бездумно глядя на движущиеся силуэты на экране телевизора.

— Дед не сможет. Он столько крови сдал, что еле ходит.

Все равно я не усну, а если пустоту ожидания чем-то заполнить, она не будет такой мучительной.