Вперед в прошлое 4

Глава 28 Вы кто такие?!

Чуть больше месяца, вот на сколько мне удалось продлить существование реальности, цифры сменились на 08. 05. 2027.

Мир мигнул, я подумал, что сейчас проснусь — впервые не в холодном поту после того, как увидел небо над очередным городом, перечеркнутое инверсионным следом.

Но сон продолжился. Я стоял в уже знакомой спальне будто с картины сталинских времен. Теперь я обратил внимание на то, что осталось без внимания в прошлый раз: старинные деревянные стулья, шкаф, кровать. На столе рядом с глобусом больше не было моей тетради, куда я изложил последовательность событий будущего.

Распахнулась дверь, и тюль взметнулся белым флагом, вздрогнули тяжелые занавески. То ли парень, то ли девушка в белом кимоно шагнул навстречу, обнял меня так, словно я — вернувшийся с фронта герой.

— Ты смог. Спасибо!

— Кто ты? — спросил я, мир мигнул снова, и я обнаружил себя сидящим в своей постели и разговаривающим с пустотой.

Чернота за окном только-только начала медленно сменяться предрассветной серостью, из открытого окна тянуло прохладой, в комнату врывалось птичье многоголосье, перекрывая посапывание спящего Бориса. Зевнув, я сомкнул веки, поворочался, думая над тем, кто этот юноша. Я ни разу его не видел в реале, но он приснился мне уже дважды, причем оба раза был, как настоящий.

Но долго думать не получилось — я заснул, а глаза открыл, наполненный умиротворением и уверенностью, что я все делаю правильно.

Набив рюкзак еще горячей кукурузой, едой и самодельными пакетами, я выкатил Карпа из прихожей, спустил по лестнице, на дороге завелся и поехал за Гаечкой. Сегодня нам предстоит весь день торчать на море, страховать Свету с Иваном, за вычетом часа, когда буду у отца.

Гаечка уже ждала на дороге, даже заезжать за ней пришлось. Она сняла мой рюкзак, положила туда свою сумку и обхватила меня за талию, воскликнув:

— Но, коняжка! Поехали!

Вчера мы с сиротами договорились, чтобы, проснувшись, они ставили воду на огонь.

Но когда мы с Гаечкой приехали, стало ясно, что дети не проснулись, потому что у них не было будильника. Пока Гаечка их будила, я разводил огонь. Естественно, никто никого ругать не стал.

Часа полтора ушло на готовку, я еще раз проинструктировал детей, как себя вести и что говорить, показал, как пользоваться пакетами, чтобы не брать кукурузу, как сыпать соль из солонки.

Потом Гаечка проверила, научилась ли Света давать сдачу, осталась довольна результатом, и мы понесли на продажу пробную партию, сорок початков: те, что принес я, плюс те, что мы отварили сейчас. Часть оставалась у нас, дети будут по десять штук, возвращаться, сдавать выручку, брать еще десять початков.

Как получится, будут ли брать, я понятия не имел. Хоть сколько-то заработать бы, хоть неделю детям продержаться, а дальше что-нибудь придумаю.

Откуда каждый раз это ощущение, что не стоит и пытаться, все равно не получится? Сегодняшняя ночь показала, что очень даже стоит! Все получается просто великолепно.

На пляж мы прибыли в начале десятого, и народу там было уже прилично.

— Давайте посмотрим, кто что носит, продает, — предложил я, останавливаясь на краю набережной.

Отсюда, сверху, удобнее было наблюдать. Детей, которые что бы то ни было продавали, я не заметил, шастающих подозрительных типов — тоже. Но стремно мне было стремно, как когда собираешься влезть на чужую территорию. Зато Светке — нормально. Вон, ножкой притопывает, в бой рвется.

— Вон бабка, видишь? — шепнула мне на ухо Гаечка, указывая куда-то вперед.

Ага, есть бабка на радарах! Даже скорее пожилая женщина, тонкая и какая-то дерганная. А вот еще одна, толстая, идущая в другом направлении.

— Вижу и вторую, вон она.

Что продавали конкурентки, мы не разобрали. Света потянула меня за руку:

— Ну что, скоро уже? Идем, а?

Гаечка предложила:

— Давайте место найдем, это… ну, где мы будем сидеть и вас сторожить…

— Место постоянной дислокации, — отчеканил я, катя мопед, на который взобралась Света. — Разумное предложение. Но прежде надо выяснить, где кроется опасность.

— Что за опасность? — удивилась Гаечка.

— Работники пляжа, которым на глаза лучше не попадаться — могут захотеть поживиться.

Два парня с деревянными шезлонгами обнаружились в северном крыле пляжа, причем толстая бабка не стала к ним подходить, обошла их по линии прибоя и лишь отойдя на безопасное расстояние, стала предлагать товар. Значит, они точно не заодно.

Знать бы, как тут что устроено и кто главный, чтобы договориться и беды не знать! Или бессмысленно это, потому что сейчас прав не тот, кому полагается по закону, а тот, кто сильнее. Интересно, эти, с шезлонгами, официалы или субарендаторы?

В самом конце пляжа, возле волнореза, чтобы никому не мешать, армяне установили мангал и жарили шашлыки.

— Вон, раз им можно, значит, и нам можно, — сказала Гаечка.

— Не показатель, — мотнул головой я. — Их тут целая мафия. Если одного тронут, все слетятся и шапками закидают.

— А вон тот здоровяк с табличкой на шее что продает, интересно, — задумчиво протянул Иван.

— В самом деле, идем уже!

Гаечка резко развернулась и зашагала по набережной туда, откуда мы пришли, потом спустилась по ступеням на пляж, остановилась возле будки спасателей, повертела головой, словно искала кого-то. Двинулась южнее, снова встала.

Я за ней не спешил, потому что у меня был мопед, и если где и смогу расположиться, то лишь у опорной стены возле самой набережной.

— Тут! — Гаечка раскинула руки, поймала осуждающий взгляд мамаши с со спящим ребенком и прикрыла рот рукой, вернулась ко мне.

— Я бы отошел подальше от поста спасателей, — сказал я, ловя себя на мысли, что мне чертовски не хочется располагаться и начинать, пусть и не я буду бегать по пляжу и предлагать. Такой вид торговли виделся мне особенно постыдным.

— Женская интуиция, — объявила Гаечка, расстилая подстилку у опорной стены. — Жопа чует, что тут будет хорошо.

Я достал из рюкзака первую партию товара, отдал Светке и напомнил:

— Никому не хамить, ко взрослым обращаться только на вы. Поняла?

— Только на вы, как в школе, — кивнула Светка, хихикнула. — Как будто тут полный пляж учителей.

Иван рассмеялся с ее шутки.

— Ну, с богом!

Светка размашисто перекрестилась и направилась к кромке моря, звонко голося:

— Господа отдыхающие! Кукуруза! Только сваренная! Вкуснющая — жуть!

За ней плелся Иван и делал вид, что не при делах. И если Светка смотрелась совершенно нормальным ребенком, то Ваня выглядел неблагополучным заморышем, даже переодетый в вещи, которые я купил ему на «блошке».

Как ни прячь это, помотала его жизнь и наложила отпечаток: слегка вытянутый череп, приоткрытый рот, на лице выражение, словно он только что нюхнул клея.

— Тетенька, купите кукурузки! — Светка, одетая в голубое, под цвет глаз, кукольное платье, просяще заглянула в лицо даме с газетой — не прошла даром школа попрошайничества. — Вкусная, свежая! Помогите на босоножки!

— И сколько? — окликнул Свету толстый коротко стриженый мужик, стоящий ко мне полубоком, но даже отсюда было видно, что в черно-седых завитках волос на груди терялась толстая цепь.

Я прислонил мопед к стене и принялся раздеваться, наблюдая за подопечными.

— Двести штучка! — Девочка осмотрела бугая с ног до головы; наметанный взгляд определил богатенького Буратино, который может купить и не один початок, и она сказала: — Три за пятьсот!

Мужик тоже оглядел ее, вытащил тысячу из барсетки, приваленной одеждой.

— Давай три. Сдачу оставь себе. Молодец девочка, какая бойкая!

Светка сделала неловкий реверанс, крутнулась, подзывая Ваню.

— Спасибо, дяденька! Да поможет вам Бог!

— Во дает! — оценила Гаечка талант Светки.

— Иначе не выжить, — сказал я.

Светка достала из сумки три початка, кулек с солью, отдала это все толстяку, который сразу же спикировал к даме с газетой и принялся ее клеить, и пошлепала вдоль линии прибоя. Хоть ее распирало от азарта, она делала, как я ей говорил: осматривалась и начинала предлагать товар, только убедившись, что опасности нет.

Причем моя подопечная не просто шла и кричала, а подходила к каждой подстилке, нахваливая кукурузу, и через десять минут вернулась, все распродав, сияя глазищами. Заикаясь и захлебываясь от восторга, она принялась выгребать заработанное из кармашка:

— Смотрите, сколько много! У меня никогда столько не было! Столько дядька предлагал плохой, давно еще, но я к нему не поехала!

— Две пятьсот, — озвучил я пересчитанное и спрятал деньги в карман рюкзака.

Поймав взгляд Гаечки, которая до сих пор не верила своим глазам, я сказал:

— Вот так, Саша.

Подруга разделась, уселась на подстилку, подтянув ноги к животу, надела панамку и углубилась в размышления, перебирая камешки и раскладывая по двум кучкам.

Наверное, вспоминала свою стоптанную обувь, куртку с короткими рукавами, школьные брюки, которые тоже коротки, потому что летом девочка здорово вытянулась. Воображала эти весомые аргументы камешками и бросала их на чашу весов, а они все не могли перевесить лежащий на второй чаше единственный валун: ее стеснительность и гордость.

При всем желании у нее не получится так, как у Светы. А тут такой пример: пигалица-первоклашка деньги лопатой гребет!

Светка и Иван снова все распродали, вернулись за третьей партией, сдали мне еще две тысячи. Все получалось гораздо бодрее, чем я думал поначалу. Зыркнув на Свету, Гаечка пошла в море.

Света направилась в другой конец пляжа, завела пластинку про вкусную кукурузу, и тут ей навстречу вырулила пожилая растрепанная женщина с клетчатой сумкой, устремилась к девочке, как бегемотица — к нарушителю границ. Светка стояла спиной и распиналась, а бегемотица — хвать ее за руку.

— Кто тебе разрешил тут ходить?!

Девочка дернула руку на себя, но вырваться не смогла.

— Боженька разрешил, — огрызнулась Света. — Дал родиться, а кушать не дал! Иди, говорит, продавай. Вот и хожу. — Света еще раз рванулась и крикнула: — Помогите, люди добрые! Больно! Отпусти!

Я собрался рвануть на выручку, когда тетка поволокла девочку, приговаривая:

— Чтоб я тебя здесь больше…

Но на нее налетел Ваня, толкнул в спину.

— Отпусти ее!

Тетка всплеснула руками и упала на загорающего мужика. Его жена вскочила, заверещав.

Та же Гаечка на месте Светы побоялась бы продавать тут и ушла, а беспризорница, привыкшая выгрызать место под солнцем, оскалилась и бросила:

— И не подумаю уходить! Ты — старая! Тебе все равно скоро помирать. А мне кушать и одевать нечего. Мне нужнее. — Она прокричала: — Кукурузка горячая! Только сваренная! У злой бабки-ёжки не берите! У меня берите!

И стали брать! Конкурентка не сдалась, снова попыталась налететь на Свету, но поклажи у той не было, она принялась бегать по пляжу, корча рожи и показывая язык.

В конце концов бабка отстала и, угрожая милицией, поковыляла прочь. В этот момент из моря вернулась Гаечка, и я оставил пост, а сам направился за бабкой, чтобы узнать, почем она продает и насколько реальны ее угрозы. Оказалось, что продает по триста рублей, и за все это время она ни к кому не подошла на нас жаловаться и тем более не отправилась звонить.

Крышует ли ее кто-то? Вряд ли.

Если бы люди уже сообразили, какая денежная тема — пляж, тут этих продавцов ходило бы, как муравьев — и с рыбой, и с пивом, и с пирожками, и со сладостями. А пока все думают, что на такой ерунде не заработать.

Десять минут — и вернулась Света, забрала последнюю партию товара. Распродалась она до полудня, разделась и рванула в море, следом за ней вприпрыжку помчался Иван. Я мысленно пересчитал прибыль: восемь тысяч! За пару часов! И еще столько же будет!

Перед визитом к отцу освежиться решил и я но, только разделся, как заметил две тени, упавшие на загорающую Гаечку — к нам подошел небритый мужик, черный то ли от солнца, то ли от алкоголизма, в несвежей майке-алкоголичке, желтой подмышками, и коричневых штанах, пузырящихся на коленках. Второй такой кадр заходил с тыла. А чуть дальше, на набережной, я заметил толстую зловредную бабку. Ясно, она привела на разборки «крышу».

Судя по изрядной потрепанности, замызганности и загару «спичка», когда черные только голова и руки, эти двое — ее родственники-односельчане. К официалам, ответственным за пляж, они не имеют никакого отношения. Но лучше бы имели. Меня настораживало, что на их лицах, как на мордах одичалых псов, была алчность без тени сомнений. Вцепиться в глотку и рвать, рвать пока жертва не перестанет трепыхаться. И от этой злой звериной решимости холодело под ложечкой.

Гаечка сняла очки, возмущенно открыла и сразу же захлопнула рот, воззрилась на интервента. Я влез в шорты, где хранилась часть денег, пока не решив, что делать дальше. Драться с двумя взрослыми мужиками глупо, бросать мопед, на который с интересом поглядывал второй мужик, я тоже не собирался.

Ванька, который почти добежал до моря, остановился, уставился на незваных гостей. Молча поднял тяжелый камень — я покачал головой, не вздумай, мол. И, пересиливая волнение, выдавил первым:

— Чего вам надо?

— Проваливайте отсюда, — прорычал бык колхозный, и его глаза налились кровью.

Я встретился взглядом с вернувшейся еще мокрой Гаечкой, подвинул ей рюкзак. Надеюсь, сообразит, что надо валить с деньгами. Посчитав, что уйти всегда успею, я решил блефануть:

— Чего это уходить? Мы с Сашей договорились…

— Какой, нахрен, Саша? — рыкнул бык.

Я махнул на север, чувствуя, как сердце срывается в галоп:

— Который шезлонги…

— Срал я на него! Проваливай, давай!

Гаечка подхватила рюкзак и рванула прочь в одном купальнике, но второй бык схватил ее за волосы — она вскрикнула.

— Бабло оставь!

А дальше меня захлестнул гнев, и тело действовало само. Притворись мертвым, беги, бей… Бей! Колхозный бык был чуть ли не вдвое меня больше, но опасность грозит не мне — подруге. Девушке. Потому я метнулся сперва к своему быку, повалил его подсечкой, развернулся, чтобы помочь…

И понял, что Гаечке помощь не особо требуется. Она бросила рюкзак, а когда второй бык к нему склонился, подскочила и использовала запрещенный, но эффективный прием: по затылку руками и — мордой об коленку. Подбежавший я повалил Гайкиного колхозника, схватившегося за разбитый нос, — отдыхающие прыснули в стороны.

Мой противник как раз поднимался — кряхтя и скрипя сочленениями, изрыгая проклятья, смешанные с густым алкогольным духом. Я напрыгнул на него сзади, обхватив ногами спину, взял шею в захват и принялся сжимать рычаг, приговаривая:

— Уроды! Пляж же большой, всем хватит!

Взволнованны дракой отдыхающие вокруг начали подниматься, донесся женский голос, призывающий вызвать милицию. А потом бык ударился мной о бетонную опорную стену, перед глазами закружились звездочки, и стало ни до чего. Но я терпел, продолжал сжимать бычью шею, хрипя от натуги и понимая, что, если отпущу его, он меня по земле размажет. Наконец мой противник упал на подогнувшиеся колени. Его напарник с окровавленным лицом, растопырив руки, материл Гаечку, призывая ее к ответу.

К нему подкрадывался Иван, замахнувшись булыжником.

Все, что я успел крикнуть:

— Ваня, не смей!

А потом мой хрипящий бык перевернулся на спину и прижал меня к земле. Черт, сил не хватает, чтобы сжать рычаг и передавить рецепторы на его сонной артерии! Но больше меня волновал Ваня с булыжником. Так недолго и череп проломить, и загреметь на малолетку.

Заверещала Светка. Выругалась Гаечка. Я ничего не видел, силясь отвернуться от пятерни, тянущейся к лицу и старающейся выцарапать мне глаза.

Наконец противник в моих объятиях обмяк, но только я собрался его отпихнуть и выбраться из-под туши, как увидел две квадратные ряхи склонившихся над нами мордоворотов.

Это еще кто?! Забавно, но страха не было — видимо, из-за выброса адреналина. Взрослый я называл это состояние «боевой режим», мне оно было знакомо лишь из воспоминаний: боль исчезает, чувства отрубаются, остаются некоторые мысли, голые рефлексы, агрессия и азарт.

Разгоряченный схваткой, опускать лапки и позволять себя бить я не собирался, потому приготовился ставить блок и принимать бой.