Глава 4 Новенький

Из подвала я вышел радостный, бодрый и уверенный в своих силах, но, чем дальше уходил, тем меньше оставалось уверенности. Будто там стены подпитывали, а тут я снова один тащу неподъемный груз. Разозлившись на себя самого, я пнул попавшийся под ноги камень.

Ссыкло! Тебе в руки, считай, волшебная палочка попала, а ты трясешься.

Страшно? А ты возьми и сделай.

Не хочется напрягаться? Так все равно возьми и сделай! И увидишь, какой это кайф — мочь и уметь.

Сперва — домой немного вздремнуть, потом — к Яну. Забрать его и привести в подвал. Спрашивается, нафига, когда он совсем мелкий, даже младше Борьки? Что с ним делать? А что делать, когда школа начнется, его ж туда могут и не взять. Если все-таки возьмут, учиться он будет в классе с Борькой, хотя на год его младше. Да на какой год — на полтора. Борис декабрьский и в школу пошел в без четырех месяцев восемь, Ян — в шесть, потому что умный, а кога у него день рождения, я не знаю.

Но не пойти в школу ему нельзя.

Опыт Павла Романовича подсказал, что кто-то из взрослых должен оформить опекунство. Но кто? Маме нас троих хватает, а других взрослых я и не знаю. Каретниковы? Так это им незачем, их собственный сын уже взрослый, и они вон как весело живут: гости, походы, курорты.

Когда я вернулся домой, Борька уже проснулся и на кухне наворачивал мамины блины, а Наташка еще спала. Часы показывали ровно двенадцать. Желудок зарычал, извещая о том, что он пуст, потому я тоже цапнул блин, налил себе компот из банки в холодильнике. Холодненький, из алычи, смородины и абрикос, ка-айф!

— Ты где был? — спросил Борис с набитым ртом.

— Где надо, — огрызнулся я, но сам себя остановил и сказал: — Сегодня к нам на тренировку придет новенький. Он… у него ожог на пол-лица, и ему одиннадцать лет.

Борька аж взвыл:

— Ну нафига нам мелочь?

Начинается. Что ж, придется объяснять и убеждать:

— Для нас с Ильей мелочь — ты, но мы ж тебя взяли. А это сирота, ему жить негде и есть нечего. И никто его ничему не учит. Если мы его не примем, его на улице убьют. Будь человеком.

Наш разговор подслушала Наташка и встала на сторону Борьки.

— Опять ты тащишь в компанию всякий мусор. То Каюка в дом приволок, теперь вообще непонятно кого.

Я не нашелся, что ответить. Точнее, старый я впал в ступор и разозлился, что она мешает моим планам, а новый попытался найти доводы:

— Если бы не Юрка, бабушке пришлось бы очень тяжело. Кстати, ты заметила, что он становится человеком? А то помер бы под забором, как Вичка.

— Ну знаешь… Сколько тех бездомных помирает, что их, в дом тащить? Это может быть опасно.

Она, конечно, права, но Ян — теперь моя, моя…

Зона ответственности.

— А если ты узнаешь, что конкретно этот человек из-за тебя умер, каково тебе будет? — припечатал я, довольный собой: во какой мощный аргумент нашел!

Сестра фыркнула, но ничего не сказала. Спасибо, в позу не встала «или он, или я». Ненадолго воцарилось молчание, я похрустел «хворостом», сев напротив брата за стол, еще похрустел. И еще. Рука сама к тарелке потянулась, и я поймал себя на том, что сожрал уже половину.

Заедаю стресс.

Вот поэтому я и жирный. Был жирным. Ел всякое неполезное килотоннами и опять начал. Стоп! Я убрал руку. Ненасытные рот и желудок будто бы восстали против мозга и хотели еще немного вкусненького, ну чуточку…

Лимбическая система компенсирует недостаток радости.

Чуждые слишком умные для меня мысли заставили остановиться. «Павел, хватит! Выпей еще компота и иди спать, — велел я себе. — Жирным быть плохо и тяжело. Без вкусного вполне можно обойтись, ты ведь сытый!»

Господи, сколько ограничений! Надо все время себя заставлять! Опыт Павла Романовича говорил, что, если хочешь увидеть результат — двигайся, трудись. Иначе получится не жизнь, а прожигание времени. Ошибся и упал — нестрашно. Зализывай раны — и в путь. Даже руку нестрашно сломать или голову разбить, страшнее всю жизнь плавать, как говно в проруби.

Усилием воли я встал из-за стола, в спальне завел будильник на два дня и брякнулся на кровать, накрыв голову подушкой. Борис сел рисовать, Наташка зазвенела посудой в кухне.

Темнота завертелось водоворотом и увлекла меня. Больше всего на свете я хотел попасть в тот белый куб, где смещается дата начала ядерных ударов, но, конечно, мне приснилось другое: привычный бытовой кошмар. За мной гонялись санитары из дурдома. Где бы ни спрятался, они всюду меня находили, а их отстреливал Ян из отцовского дробовика.

Проснулся я по будильнику липкий и потный. Хотелось пить, язык превратился в наждачку. Из распахнутого окна тянуло не прохладой, а горячей сыростью, такой плотной, что, казалось, и далекий собачий лай, и звон цикад тянутся, как жгуты.

Может, мне не было бы так жарко, если бы я не знал, что такое кондиционеры. Вот бы сюда такую волшебную штуку!

Итак, мне предстоит первое испытание: тренировка, когда надо познакомить Яна с типа друзьями. Только представил — и тоска взяла, как утром понедельника, когда надо в школу, и ясно, что это мучение продлится шесть дней. Не друзья они мне, не о чем с ними дружить, они примитивные, а Гайка — злобная, как и Алиска.

Что в них нашел Павел Романович, а?

Я-взрослый не считал, что путь одиночки — путь достойных и избранных. Он убедился в обратном: в любом деле важны люди. Если помогать им, они помогут тебе, потому что самому невозможно уметь все. А еще ему было жаль «детей» — таковыми он считал моих одноклассников и хотел стать их наставником.

Похоже, получилось: Наташка, вон, посуду моет без пинков и затрещин. И необязательно бить и орать, чтобы кто-то тебе помог. Еще он понимал, что и в поселке, и в городе промышляют подростковые банды, и тут либо примкнуть, либо прятаться, как это делал я. А можно сколотить свою банду. То есть клан. И развивать его. Тогда, если интересы пересекутся с гопниками, им легко дать отпор, потому что нас больше и мы сильнее.

Что ж, пойду развивать клан. Но сперва Яна познакомлю с Ильей, а потом представлю остальным, самому так спокойнее, ведь Илье я доверяю, и он поддержит, если что.

— Опять сваливаешь? — спросила Наташка, когда я начал собирать рюкзак, положил туда сборник рассказов, в котором Каюк и Борис прочли единственную повесть, отсчитал жвачек каждому по паре.

— Тренировка-то хоть будет? — уточнила сестра.

— Будет, — кивнул я. — В шесть.

Из детской высунулся Борис.

— На море, да? А нас чего не зовешь? Я бы тоже пошел.

— Не на море. По делам.

Уточнять, что за дела, никто не стал, я их приучил к тому, что решаю взрослые проблемы в одиночку. Нацепив рюкзак, я выполз в июльский зной и первым делом отправился к ДОТу. Поднялся на холм и на разбитой бетонной плите, посеченной осколками, обнаружил постиранное рванье Яна, сохнувшее на солнце.

— Эй, ты тут? Я вернулся.

На мой зов из ДОТа вылез голый по пояс Ян.

— Я тебе книжку принес. И это… жвачки хочешь? Ниндзя-черепашки, с наклейками.

— Мне? — округлил глаза он.

— Все тебе. — Я отдал ему сборник рассказов, две жвачки.

Яна аж затрясло от возбуждения, мир перестал существовать, он уселся прямо на траву, развернул первую жвачку и радостно воскликнул:

— Донателло! А во второй — Сплинтер! Спасибо! Вот это да!

Он разделил жвачку на две части, одну сунул в рот, вторую припрятал в кармане Борькиных штанов, которые я ему принес перед отъездом в Москву.

— Пойдем, познакомлю тебя со своими друзьями, — сказал я.

Этот момент хотелось отсрочить, но правильнее было все решить сейчас. Ян погрустнел, мотнул головой и распределил челку по обожженной части лица.

— Я им не понравлюсь.

— Нормально все будет. Мы собираемся на базе. Ну, в подвале. Там учимся драться, играем, болтаем. Они нормальные, а не бомжи какие.

Он еще раз мотнул головой и попятился, словно это я собирался его ударить. И опять мне одновременно захотелось психануть (я с тобой вожусь, а ты еще и нервы треплешь!) и пожалеть Яна (выходит, последние полгода его так часто били и гоняли, что он совершенно разучился доверять людям). Разум, который теперь можно назвать коллективным, велел позаботиться о мальчишке, ведь, возможно, это из-за него катастрофа отодвинулась на целый месяц.

— Короче, или ты идешь со мной и знакомишься с моими друзьями, или… До свидания. Я ж помочь тебе, дураку, хочу!

Ян потупился, свесив голову. Он ее все время свешивал, чтобы волосы прятали лицо.

— Они будут дразнить меня Крюгером.

— Кто вякнет, тому в рожу дам, — пообещал я. — Идешь?

— Я терпеть не буду! — предупредил Ян. — Буду драться.

— Сказал же, что я за тебя. Ну?

Я развернулся и начал спуск, Ян смотрел мне в спину, но с места не двигался. Уже когда я прошел метров двадцать, он меня окликнул:

— Подожди, вещи соберу!

Я сел на камень в тени фисташки, вытер потный лоб. Ян спустился с пакетом, где лежали вещи, книга и угадывалась зубная щетка и трусы с носками, и в очках. Переоделся он в мои подарки. Вид парнишка имел такой, словно…

Шел на эшафот.

Все пятнадцать минут пути мы топали молча, я на него косился и думал, что сейчас он кажется мне мелким и бесполезным, но, когда вырастем, эта разница сгладится и не будет чувствоваться.

Интересно, о чем он думает? Что я веду его для того, чтобы мои друзья над ним потешались, как в старину — над цирковым уродцем?

— Это здесь, — сказал я, и мы свернули к Илюхиному дому. — Сейчас к другу моему зайдем, я тебя представлю…

Мы подошли к подъезду, и я заметил, что Ян напрягся до дрожи в руках, сжал кулаки. Что бы я ни сказал, он не поверит просто потому, что разучился кому бы то ни было доверять.

Что же с ним стало бы, не отбей я его тогда?

— Ладно, стой здесь, раз боишься…

— Не боюсь, — процедил он, и я со скрежетом распахнул дверь подъезда.

Поднимался он все медленнее и медленнее, я чувствовал себя неловко, что подвергаю его этому испытанию, но иначе как? На лестничном пролете между третьим и четвертым этажом он остановился, и я сказал то, что и самого тревожило, и помогло бы Яну:

— Я понимаю, что тебе страшно. Когда все гонят и насмехаются, нормальное отношение кажется подозрительным. Я б на твоем месте вообще не пошел, зассал.

— Правда? — дрогнувшим голосом спросил Ян.

И я ответил словами взрослого:

— Конечно. Страх — это нормально, он помогает нам выжить. Но иногда совсем некстати включается. Ничего плохого не будет, обещаю. Илья — классный и не злой.

Вроде Яна отпустило, он снял очки, поправил челку и зашагал бодрее. Я позвонил в квартиру, и Илья открыл дверь — пахнуло жареным, вкусным, у Яна аж ноздри затрепетали.

— Привет, — улыбнулся Илья, — проходите.

Ян переступил с ноги на ногу, посмотрел в квартиру с тоской, но шагнуть вперед не решился.

— Я Илья, — друг протянул руку.

Гость представился, пожал ее и наконец вошел. Он был как будто деревянный, остановился напротив зеркала, отвернулся от своего отражения и опустил голову.

И тут случилось то, что я совершенно упустил из виду: из зала вышел Илюхин кот Маклауд и уставился на гостя грустными глазами. Гость уставился на него. Кот подошел и потерся о его ногу.

У меня сердце замерло — сейчас как пнет кота! Но нет, Ян сел на корточки и погладил Маклушу. Фу-ух!

— Хочешь чаю с конфетами? — спросил Илья.

Я не стал рассказывать Илье о том, что Яна чуть не убили за то, что он охотился на котов — мало ли как он отреагирует. Пусть это останется в тайне.

Во мне проснулся взрослый, я захотел сказать: «Ему бы борща или котлет» — но произнес другое:

— А у тебя есть что поплотнее? Сам бы пожрал с удовольствием. — И подмигнул.

Илья кивнул — понял, мол.

— Пельмени можно сварить. Есть котлеты с макаронами. Ян, ты что будешь?

Он жалобно посмотрел на меня, типа, а можно, да? Реши за меня!

— Котлетки, класс! — сделал выбор я и погладил себя по животу, прошел в кухню. — Они готовые?

— Ага, только одна, родители одну оставили мне на обед, но на жаре просто буэ-э!

Ян уселся за стол и окаменел. Пока в сковородке разогревалась еда, мы с Ильей обсудили мамашу Алиски, он поделился хорошими новостями, что Костаки все-таки забрали в СИЗО. Мне бы радоваться, что теперь отцу ничего не угрожает, но опыт взрослого говорил, что у бандита наверняка есть партнеры, которые захотят поквитаться с несговорчивым ментом.

Вот кого видеть не хотелось, так это его. Во-первых, было чувство вины перед ним, во-вторых, я его боялся. Только сейчас понял, как же он нас зашугал, в том числе мать, и как здорово, что он свалил! После случившегося с моих глаз будто сорвали пленку, и все, что казалось нормальным, например, рукоприкладство отца, теперь выглядело диким.

Илья положил свою порцию на тарелку и поставил ее перед Яном. Нам положил немного макарон, чтобы гость не так напрягался.

— Вот, приятного аппетита.

Ян так и сидел, будто лом проглотил, ковырял котлету, зыркая по сторонам и ожидая подвох.

— Ты фильмы какие любишь? — спросил я, пытаясь Яна разговорить. — Мы с Илюхой по «Терминатору» фанатеем. Смотрел?

— Не.

— И «Чужих» не смотрел? — удивился Илья. — Ну а что тогда?

— Мама не разрешала, — ответил он. — Говорила, что страшное нельзя. Я только «Двойной удар» видел, когда она как-то ушла. И «Ниндзя-черепах», их мы смотрели в детдоме, в воскресенье по телеку крутили, но пускали не всех. Кто плохо себя вел, тех закрывали в туалете.

Мы с Ильей переглянулись, потом вместе посмотрели на часы: до тренировки оставалось полтора часа.

— У меня есть черепахи. В смысле видеокассета. Будешь смотреть?

Ян вообще остолбенел с открытым ртом, скосил на меня глаза и молча кивнул. Какой же он забитый, а ведь сразу не было заметно! И никак не объяснишь, что мы не желаем ему зла! Нет, в компанию его брать точно пока нельзя.

Илья включил видик, он зажжужал, заглатывая кассету. Ян сел на диван столбом, не касаясь спинки, и замер, вперившись в экран, а мы остались на кухне. Из комнаты донеслось: «Мы не жалкие букашки…»

— Он совсем дикий, — прошептал Илья, — его приручать надо. Как ты понял, что он нормальный? Он же не говорит!

— Говорил. И утром нормально болтал, а сейчас… Может, думает, что мы его хотим съесть. Зря я его привел. Но он правда нормальный.

— Не мы хотим съесть, а я, тебе-то он доверяет.

— Не стоит его на тренировку тащить, — сказал я, — надо приручать.

— Ага, будет у нас сын полка.

Из зала доносились возгласы, бахи и бумы. Я встал и осторожно заглянул туда: Ян развалился на диване, поджав ногу, и грыз ноготь, а второй рукой гладил Маклауда, который будто бы проверку ему устроил.

Илья сказал:

— Мои часов в семь должны прийти, тут его оставлять нельзя. Мы пойдем на тренировку, он пусть — в свое убежище. Не обидится же?

— Только рад будет.

— А то еще наши чего ляпнут… Вот как он себя поведет? Вдруг бросится? Их подготовить надо.

Заботы о Яне вытеснили из головы мысли о том, как я встречусь с одноклассниками, которые мне никогда не нравились, но внезапно стали моими друзьями. И не разгонишь их теперь!

Илья засобирался на тренировку, налил из чайника кипяченую воду в двухлитровую банку — чтобы пить, когда захочется.

— А в будущем питьевая вода будет продаваться в пластиковых бутылках, — сказал я, когда он вернулся переодетый. — Из-под крана никто пить не будет.

— Почему?

— Типа грязная.

— Чушь какая. — Илья повел плечами, заглянул к Яну и сказал: — Досматривай серию, и мы идем на тренировку, а ты — как хочешь.

— Я с вами, — вызвался Ян, и мы с Ильей переглянулись.

— Там будет сложно. Семь потов сойдет, — предостерег его Илья.

Яна сложности не пугали, и он пожал плечами:

— Ну и что?

— Ладно, — согласился я и подумал, что ситуация усугубилась.

Загрузка...