Глава 6 За или против?

Друзья, в том числе Илья, молчали и ждали объяснений. В звенящей тишине слышалось лишь шумное дыхание возмущенного Рамиля. Я не спешил с ответом, и паузу заполнил Рамиль, указал на Яна пальцем.

— Этот с кошек шкуру спускал, я сам видел! Его тут быть не должно.

— Ты знал? — повторил вопрос Илья.

Мысли заметались. Что ответил бы взрослый?

— Знал, — сказал я неожиданно низким хриплым голосом.

— Пашка, ну ты даешь! — всплеснула руками Наташка.

— Да уж, — прошептала Гаечка.

Пока они не заполнили паузу своим недовольством, я попытался оправдать Яна.

— Да, я его привел. И убить Яна хотели из-за кота, это тоже… мне известно. У меня отец охотник, он убивает зайцев и сдирает с них шкуру, один раз и я пробовал. Я живодер?

— Сравнил тоже! — фыркнула Гайка.

— Правильно сравнил, — чуть повысил голос я. — Ян бил котов и сдавал узбекам, а те уж не знаю, что из них делали, плов или чебуреки.

Рамиль позеленел, потер горло.

— А-аха-ха! — Борис хлопнул себя по ляжкам. — Рамиль жрал кошачий плов! А-ха-ха!

— Ну и что, — прогудел Димон Чабанов, — убивал же, шкуру же спускал. Заяц — это заяц, кот — это кот!

Меня потряхивало от напряжения, я скосил глаза на Яна, который снова окаменел, готовый в любой момент отражать нападение. Взрослый на его месте сказал бы: «Вижу, не рады мне здесь, так что до свидания», мальчишка же просто растерялся.

Зато я нашел довод:

— Ладно, объясню по-другому. Вот смотрите: мент завалил бандита или садист кого-то замучил. Оба убийцы? Да. Но все-таки есть разница. В чем она?

— Мент — порядок и закон, бандит — беззаконие, — ответил Илья. — Не вижу логики. Ты сравниваешь убийство кота с убийством бандита?

Слов не хватало, фантазии не хватало, и пришлось объяснять чуть по-другому.

— Охотник убивает лисицу — и садист ловит ее, мучает и убивает. Теперь видите разницу?

Все молчали. Минаев тер переносицу, Рамиль продолжал негодовать:

— Коты убивать нельзя! Мы их любим, они наши друзья!

— А котят? — направил я его по нужному мне пути. — У тебя есть бабушка в деревне? Ну, или дед.

— Есть, а че? — ожидая подвох, Рамиль насторожился.

— В селе котят топят в ведре, и дед твой так же делал. Он садист-живодер? Нет. Потому что он не убивает ради удовольствия! Для них коты — такие же звери, как овцы и коровы. Сами заводятся, сами дохнут. Или деда твоего за такое надо побить камнями?

В направленных на меня глазах все еще читалось недоумение, потому я припечатал:

— Ян не убивал для удовольствия, он так зарабатывал на хлеб, потому что он детдомовский. В старину убивали зверей ради меха, так вот для Яна коты — те же промысловые звери! Поймите же вы!

— Не поймем, — набычился Рамиль, сжал кулаки, его глаза налились кровью.

Неожиданно на защиту Яна встала Гаечка:

— У него мать сука, он из-за нее чуть не погиб, а сестра сгорела!

— Да насрать! — уперся Рамиль. — И не топил дед котят, раздавал. Для меня, кто кот убил — убийца. Человек ведь тоже может… как там? Стать промысловый зверь. И что людоед — молодец, давай пожалеть? Ему кушать надо!

— Нельзя сравнивать человека и кота. — Доводы Ильи, как всегда, отличались здравомыслием.

Теперь ноздри раздул Ян и прошипел:

— А ты кого из огня вынес бы — человека или кота?

Рамиль сплюнул под ноги, прямо на пол, который девчонки отдраивают.

— Если такой человек, как ты — кота!

Ян дернулся к Рамилю, но я схватил его за плечо и сжал пальцы. Вот только драки сейчас не хватало!

— С такой, как он, я на поле не сел!

Илья прикрикнул на Рамиля:

— Да попустись ты!

— Ну и дурак ты, Рам, — покачала головой Алиса. — Он больше не будет, правда, Ян?

Вот теперь я не выдержал. Собственные мысли сплелись с мнением меня-взрослого, и я заорал:

— А тебе только дай, чтобы гнать и травить слабого, да? Оступился человек, так все — убить его? Будь на месте Яна взрослый, ты бы на него не рыпнулся, папу, дядей, братьев позвал? А тут — можно, никто не вступится, да? Вон, иди узбеков громи, которые кошачий плов делают. — Я набрал воздух в грудь и выпалил: — Потому что Ян больше не будет убивать, а они — продолжат. Слабо да? У них тоже дяди-братья есть!

Рамиль офигевал. Смотрел на меня и пятился.

— Так что заткни свой пасть! — Я невольно перешел на кавказский акцент, и девчонки не сговариваясь захохотали. — Он теперь наш, ясно? И никто его не обидит просто так!

Рамиль снова сплюнул, и Наташка метнулась в угол, где стояли ведро и швабра, швырнула ему тряпку.

— Взял и вытер!

Еще мокрая тряпка попала ему в грудь.

— Да пошли вы нах! — Он рванул прочь, а мы все как стояли, так и замерли.

Я разжал пальцы, стискивающие плечо Яна. Чтобы не было видно, как трясет руки, я убрал их за спину. Все как стояли, так и застыли. Только Ян побрел к выходу, поднял тряпку и, встав на четвереньки, принялся оттирать плевки Рамиля. За волосами было не разглядеть лица, но на полу появились две темные точки, и я понял, что он плачет — то ли от обиды, то ли — не веря, что за него вступилась целая толпа детей. Не погнала, как стая собак — зайца.

Воцарилось молчание. Настроение было испорчено. Алиса взяла со стола свою жвачку, развернутую, но не жеваную, подошла к Яну, который все тер, тер и тер пол. Села на корточки, протянула гостинец.

— Эй, хочешь?

Она проявила солидарность, потому что мамаша Яна еще хуже, чем ее, а что такое дрянная мать, ей известно лучше других. Ян сначала сжался, потом вскинул голову, уставился на жвачку и прошептал:

— Спасибо, у меня есть.

Вот кто его учил держаться с таким достоинством? Словно лишенный титула дворянин. Взрослый я видел таких людей и детей, причем выросли они в обычных семьях, где и не пахло хорошими манерами, потому я решил, что, скорее всего, он таким родился.

Что же из него вырастет?

Меня стало понемногу отпускать. И так жалко, ну просто до слез сделалось, что тот я, что был в моем теле, этого не увидит.

— Рамиль навсегда ушел? — подал голос Минаев.

Я пожал плечами.

— Это его выбор.

— Мы ж не проголосовали за новенького, как делали за остальных, — прогудел Чабанов.

— Ну так давайте, — сказала Наташка. — Я за малого, он прикольный.

И тут до меня дошло, что Димоны — против. Лучше Яну не видеть результаты, потому что Димоны могут смириться с ним, а вот он не факт, что простит.

— Ян, — обратился к нему я. — Мы сейчас будем голосовать за тебя. Подожди за дверью. Когда все закончится, мы тебя позовем.

— Хорошо.

Он поплелся к выходу, напрягшись и ссутулившись. Клацнула дверь. Я тоже поднял руку:

— За!

— Мы против, — прогудел Чабанов.

— Воздержался, — выдал Илья неожиданный результат, видимо, задело, что я приволок живодера в квартиру с котом.

— За! — воскликнул Борис.

Пока три против двух. Посмотрим, что Гайка выдаст. Хоть и понимал, что, скорее всего, Яна не прогонят, было волнительно. Гайка тоже повела себя непредсказуемо:

— Против. Из-за него Рамиль ушел.

Все посмотрели на Алису. Гаечка проговорила:

— Рам тебя любит, между прочим.

— Он на пол плюнул, — нашла довод Алиса, перевела на меня полный благоговения взгляд, аж в жар бросило. — За!

Ну конечно, надо быть совсем неблагодарной сволочью, чтобы подвести того, кто жизнь спас. Теперь еще и Яна спасем. Я, блин, Супермен! Но как же сложно им быть!

— Я его позову! — Алиса вприпрыжку отправилась за Яном.

Пока они не вернулись, я повернулся к сидящим на диване Димонам и развел руками:

— Большинством голосов Ян принимается в клан. Вот если бы Рам не психовал, может, и ваша бы взяла.

Димоны переглянулись с недовольным видом. Ощущение было, что они сейчас встанут и уйдут, и развалится мой клан, останемся мы с Ильей, девчонки и мелочью, но нет, как сидели, так и сидят. Не такой уж Рамилька им близкий друг. Вот только как бы они не попытались выжить Яна.

Не, Димоны — вряд ли. Они тихушники, побоятся. Вот Гайка — та да, может его провоцировать.

Вернулась Алиса, буквально за руку привела Яна, который снова одеревенел — не верил, что ему так повезло.

— Парни, — проговорил он, отворачиваясь, — он ведь был вашим другом? Мне жаль, что он из-за меня ушел. Правда. Если он вернется, то я готов…

— Да забей, — махнул рукой Илья, — так не делается. Это ж не его личный подвал, мы тебя в гости позвали, а он напал. Нельзя на гостей кидаться. Так что оставайся.

— Давайте продолжать, что ли, — предложила Алиса, — а то я совсем отощала и хилая стала.

И мы продолжили разминку. Потом повторили захваты. Немного повалялись на матах. Я косился на новенького, он пыхтел, сопел, но не сдавался. А вот Алиса, да, ослабла. Раньше с Наташкой можно было ее в пару ставить, а теперь она чуть ли не вдвое меньше. А с мальчишками — как-то неприлично. Разве что с Борисом, он вроде девчонками еще не интересуется, у него живопись на уме.

Ей бы витаминов и аминокислот!

Так что тренировку я провел достойно и успокоился. Выходит, если делать то, что мы уже делали, у меня получается нормально, а если усложнять… Не знаю. Так-то я все помню, но как отреагирует тело?

Как обычно после нагрузки, мы упали на маты, начали растяжку. Вздрогнули, когда клацнула входная дверь и донеслись шаги. Первая мысль была — Рамилька остыл и вернулся. Но нет, вроде цокали каблуки. Тетя Лора пришла проведать Илью? Она частенько заглядывала, приносила чай в термосе и сладости.

Каково же было мое удивление, когда в конце коридора показалась Микова-старшая. Мы вскочили, как по команде, сбились в кучу перед лицом угрозы. Только Ян не знал, что вот эта тетка — плохая, и продолжал валяться.

Алиса спряталась за нашими спинами и тонко крикнула:

— Я тебе сказала — проваливай! Не мать ты мне!

Вот посмотришь на Аллу, и сразу видно: вот она, гулящая женщина. Глаза накрашены черным, и линии аж до ушей, губы малиновые, белая кукольная пакля волос и джинсовая мини-юбка.

Микова старшая не стала пререкаться с дочерью, достала из кожано-лоскутной сумки кулек, высыпала на стол конфеты: «гусиные лапки», «снежок», «дюшес», «раковые шейки», «коровки», достала упаковку печенья «Буратино».

— Это вам. Алиса… я все поняла. Никого роднее, чем ты, у меня нет и не будет.

У меня волосы на затылке шевельнулись. Она повторила то, что я ей внушал! Возможно, ее отношение к дочери и правда поменялось.

Все так же из-за спин Алиса прокричала:

— И поэтому ты сказала журналистам, что я шлюха, и это все написали! В меня пальцем тычут! Засунь эти конфеты знаешь куда?

Алиса подбежала к столу, смахнула на пол конфеты вместе с развернутыми жвачками.

— Убирайся к своему армяну!

— Надеюсь, ты меня когда-нибудь простишь, — с тоской проговорила Алла, развернулась и зашагала к выходу, а ее дочь плюхнулась на диван и закрыла лицо руками.

Все мы бросились собирать конфеты, Димоны так сразу начали и есть.

— Не шакалить! — распорядился я. — Собираем и честно делим.

Ян стоял в стороне и глотал слюну. Он все еще не понимал, что и ему перепадут гостинцы, потому что он теперь — часть клана.

Распределением благ занялись Наташка и Гаечка. Алиса посидела немного, успокоилась, взяла «коровку» и понесла Яну. Нашла более несчастного, чем она сама, и опекает, тем более он помладше, и можно нянчиться и сюсюкать. Вообще вот так, с челкой, его ожога почти не видно, а с очками — и подавно. Он поблагодарил и остался стоять с зажатой в руке конфетой. Алиса отвела его к дивану и усадила, начала расспрашивать, как он жил.

Ян рассказал про кроликов, большой частный дом, про мать-швею, которая пропадала на работе, а пятилетняя сестра была на нем, как и кролики. Про пять котов, у которых была своя комната, тогда так он с сестрой спал в одной.

Говорил он связно, интересно, и наши заслушались, давай брать у него интервью. Илью особенно заинтересовало, что авиамоделист.

Потом Ян поведал, как лежал в больнице, и у него началось воспаление, тетки-медсестры его пожалели и скидывались на лекарства, иначе он умер бы от заражения крови.

Потом — детдом. Он туда попал лысым, перекошенным и, естественно, его начали дразнить. Он давал сдачи, но был мал, слаб, и стало ясно, что проще оттуда сбежать, чем это терпеть.

С конца мая по июль — полтора месяца скитаний, когда его не принимала ни одна малолетняя банда. Ян считал, это из-за ожога, но я понимал, что нет. Так ему и сказал:

— Это потому, что ты нормальный. Не воровал, не нюхал клей. Да и тебе с ними было дико.

Он пожал плечами, придвинул к себе кучку из десяти конфет, развернул «снежок», зажмурился от удовольствия и наконец расслабился, сидя на диване, качнул ногами.

— Я ж сказал, что он классный, — шепнул я Илье.

Он потупился и поджал губы — стыдно стало, что не поддержал меня, и из-за этого мальчишка снова чуть не очутился на улице.

А вот Димоны были еще более молчаливыми, чем обычно, и меня это настораживало. Гайкино же сердце оттаяло, и она щебетала с малым, как будто не голосовала против него.

— Ты плавать умеешь? — спросила она.

Ян покраснел и мотнул головой. Все удивленно на него уставились.

— Как? — не поверил своим ушам Борька. — Не уметь плавать в одиннадцать лет!

— Он не из нашего города, — сказал я.

— Мама нас один раз только на море возила, а так ей было некогда.

— Офигеть! — не выдержала Гайка. — Тут же два часа на электричке!

— А сам чего? — спросил Димон Минаев.

Ян потупился.

— Идем учить малого плавать! — вскочила Гайка, ссыпая конфеты в карман шорт. — Не ссать! Подстрахуем!

— Я и не… боюсь! — с вызовом бросил он.

Все принялись собираться, и мы наперегонки рванули к морю. Ян бежал с нами, стараясь обогнать, вырваться вперед: смотрите, я не балласт, я тоже так могу! Как будто и не было той ссоры, словно новенький всегда с нами так бегал.

А я сделал вывод, что он осторожен и попусту не рискует, просто боится показать эту свою предусмотрительность, потому что тогда точно конец, заклюют.

Уже на море, плюхнувшись в воду, я сравнил ощущения себя-взрослого с тем, что испытываю сейчас. Они были ярче в разы! Словно прикрутили яркость на телевизоре. Если радость, то взахлеб, если страх, то до трясучки. Интересно, почему так?

Ответа нет. Гормоны-то такие же, а все по-другому! Правда деревья выше, море — прохладнее. И сейчас я с огромным удовольствием поплавал бы с маской, половил бы крабов!

— Дельфины! — заорала Алиса, пританцовывая на месте, бронзовая в лучах закатного солнца.

Недалеко от берега, метрах в двадцати, прошла стая. Вспомнились те мужики, принявшие дельфинов за акул.

— В погоню! — скомандовал Чабанов и погреб к дельфинам, все, кроме Яна, ломанулись за ним, и я в том числе.

Понятно, что не догоним, но все равно прикольно же! Меня за ногу схватил Минаев и крикнул:

— Поймал дельфина!

Я плеснулся, обдавая его брызгами, вырвал ногу и плеснул уже двумя.

— Загоняй его! — скомандовал Чабанов и начал заходить с моря.

На миг я растерялся, разозлился, подумал, что они мстят за Рамиля и будут меня топить, но опыт взрослого подсказал, что нет, они так играют, не понимая, что это может не нравиться загоняемому. Но мне на выручку пришел, точнее приплыл Илья, нырнул, и голова Минаева пошла под воду.

Началась битва за скользкий камень, торчащий из воды, мы брызгались, хватали друг друга и орали до хрипоты, в итоге, устав, облепили камень вчетвером, а на вершину пустили Алису.

Наташка, Борька и Гаечка учили Яна плавать. На воде он держаться умел, греб по-собачьи, завывая и гавкая. Получалось смешно, и девчонки от хохота падали в воду.

Из воды мы вылезли, только когда солнце ушло. Постояли на берегу и снова в воду, легли у кромки прибоя, и небольшие волны катали нас по единственному гладкому плоскому, но очень скользкому камню.

Завтра нужно будет решать взрослые проблемы, ехать к бабушке, смотреть, как там машина и не запил ли Каналья, расплатиться с ним. Мне, пацану, — расплатиться с мужиком, которому ногу на войне оторвало!

Потом — продать кофе за доллары. Получится больше пятисот баксов! Жуть! В жизни таких денег в руках не держал!

Ладно, трястись и напрягаться буду завтра, сегодня пусть будет беззаботно и хо-ро-шо.

Перед сном я стащил чистую тетрадь в клеточку и начал туда записывать все, что помнил, и что не вошло в письмо, которое хранится у Ильи.

Память все-таки — странная вещь, некоторые события и целые периоды просто стираются, как ни пытайся их вспомнить. Например, та же реформа запомнилась только паникой, которая охватила маму и отца, потому что у них лежали деньги на телевизор. А обменять можно было небольшую сумму, конкретная цифра стерлась из памяти. Причем обменять быстро, в течение скольки-то дней. Потом я что-то об этом читал, и говорилось, что в правительстве, кажется, Чубайс, пересмотрел сроки и продлил хождение старых рублей то ли на месяц, то ли дольше. И вот об этом я помнил смутно. То ли было, то ли не было, и прочитать негде.

Павел Романович хотел все деньги обменять на доллары, закупить всякой ерунды типа мыла, щеток и носков, что мы привезли из Москвы, и продать втридорога за старые рубли, а уж на них жить и обменивать на новые. То есть все вливать в товар и набирать старые деньги он не рискнул бы.

Так над тетрадкой я чуть не уснул. Потом сунул ее под подушку, рассчитывая потом увезти к бабушке. Засыпать было страшно. А вдруг там в голове что-то нарушится, и я все забуду? Забуду, как спасал девочек, как отбивал Наташку у отца, как бабушка говорила, что я долго к ней шел…

Но усталость взяла свое.

А утром, разлепив веки, я с радостью осознал: память взрослого осталась при мне! Е-е-е!

Загрузка...