Вперед в прошлое 4

Глава 2 Новые грани

Новые знания и ощущения существовали как бы отдельно от моих привычных. Вот мы едем в троллейбусе, забитом под завязку, и меня это не бесит — обычное ведь дело! В то время как я-взрослый всегда страдал в общественном транспорте. Но стоило захотеть вспомнить какой-то период его-моей жизни, и вот он. Как если берешь напрокат вещь, надеваешь, и она приходится в пору.

Сейчас я вспоминал, как гонял по трассе ночью. Дорога ровная, свет фар бьет далеко, мимо проносятся столбы, руки лежат на руле, который мягко поворачивается, потому что — гидроусилитель. Мотор не ревет, а шепчет, потому что — звукоизоляция салона. Это круче, чем самолет! Чистый кайф.

Все это у меня было. Еще был телефон, который как телевизор. И компьютер. Захотел кино — включил, и кассету в прокате брать не надо. А видики — мечту всей моей жизни… Видики, которые сейчас меняют на плохонькие однушки, просто выбрасывали или отдавали даром.

Еще такая штука появилась — интернет. Когда куча информации хранится… В общем, где-то хранится все обо всем. Эдакая невидимая библиотека. Фантастика! Будущее — такое прекрасное, и не сильно далекое.

Никому уже не нужны видики и наклейки из жвачек, а игры появились не такие, как сейчас, «Марио», «Пэкман», а там прямо настоящие люди, гномы, эльфы, будто в кино управляешь героем. А «Мортал Комбат» остался, но тоже стал, как кино, а не простенькие рисованные фигурки.

«Файтинг».

И почти у всех людей есть работа, на зарплату дворника можно купить телевизор, а не три месяца откладывать на ботинки.

Как за границей и даже круче! И тут во мне вскипела злость на того, кто стер из реальности и, по сути, убил меня-взрослого. Он был хорошим человеком и столько всего сделал! В пока еще далеком 2026 мы все должны умереть? Он захотел это изменить, и вот его нет.

Вы там рассчитываете, что я зассу и сдамся? А хрена вам! Вот назло буду делать, как он, и научусь двигать время на таймере. Но я-то тут по праву, и ничего вы мне не сделаете!

Захотелось показать средний палец тому, кто произвел изъятие, но я сдержался. Попытался представить себя сильным и взрослым, разбудил память о моем-чужом прошлом.

Вот это я был крутой! А Наташка умерла…

Я покосился на сестру, и жалко ее стало до слез. И мама умерла. И отца убили, а с такими классными бабушкой с дедом я не познакомился.

Выходит, теперь этого всего не случится? Наташка будет жить, и отец тоже. Борька вырастет другим, не тем гнилым человеком. Каюк превратился в Юрия, Алиса осталась здесь и не сгинет. Их судьбы, получается, все еще зависят от меня?

Из тралика мы вышли в районе рынка и отправились на конечную нашего автобуса. Волоча тяжелый рюкзак с двумя паками кофе, я воровато оглядывался, боясь увидеть Светку с Иваном и Бузю, потому что еще не придумал, как себя с ними вести и, вообще, стоит ли общаться дальше.

К счастью, они так и не встретились. Мы дождались автобуса, простились с порхающим от счастья Юркой и доехали домой.

У Наташки был ключ, она отперла дверь, и навстречу вышла мама — рыжая, а не русо-седая, с распущенными чуть вьющимися волосами, а не мышиным хвостом, и какая-то беленькая, свежая и молодая. Я с облегчением поставил рюкзак у двери.

— Дети! — улыбнулась мама. — Ничего себе вы пакетов принесли!

В обновки никто переодеваться в поезде не стал, чтобы их не испачкать, приехали мы в том, в чем были. Мама полезла обниматься к Наташке, но та выставила перед собой руки и скользнула в ванну с возгласом:

— Нет, я воняю!

Щелкнула щеколда, плеснула вода, и донесся возглас облегчения.

— Показывайте, что вы там набрали, — с азартом проговорила мама, и я понял, что это не моя мать.

Я совершенно не знаю эту женщину! Чтобы мать полезла к кому-то обниматься… И вела она себя как-то несолидно. Это, конечно, хорошо, но жить с мамой, от которой непонятно чего ожидать…

Во я-взрослый наворотил дел!

— Мы тебе подарок купили! — захлебываясь от восторга, проговорил Борис и полез в пакет.

В мае я ничего бы не сказал, да вообще не заметил бы, что он поступает неправильно, теперь же что-то во мне восстало и воскликнуло:

— Нет! — Борис замер, я уточнил: — Наташа выбирала, ей, наверное, хочется самой подарить.

Раньше я добавил бы: «А ты на рынке только ныл и просился домой, так что права не имеешь» — но сейчас понял, что это неправильно: Борис обидится. Когда есть возможность не обижать людей, нужно ею пользоваться. Если так разобраться, раз я дал деньги на подарок, это мой подарок! И дарить его могу только я один, чтобы благодарность досталась мне! Наташка только помогала, вот и пусть плещется.

Но почему-то от таких мыслей стало стыдно. Разве стоит оно того? Я стал заботиться о Натке и Борисе, и они быстро меня полюбили. Оказывается, чтобы любили, не надо быть особенным и самым крутым, а просто нужно немного думать о других.

Как так? Мои мысли стали взрослыми? Раньше мне такое в голову не пришло бы.

— А, ну да. — Брат замер с сарафаном, упакованным в целлофан.

У мамы заблестели глаза, как у девочки, которой подарили куклу.

— Но я же не просила… — прошептала она дрогнувшим голосом.

Я произнес то, что никогда не сказал бы раньше:

— Мы так решили.

В ванной плескалась Наташка, сопровождая процесс омовения возгласами. «Как при оргазме», — подумал я и покраснел от собственных мыслей.

— Борис, показывай обновки, — улыбнулась мама. — Или вы голодные? Чаю?

— Смотри, какие! — выпалил брат и достал тряпичные кеды, не советские, а крутые черно-желтые, с двумя красными полосками возле шнуровки.

Затем он вынул из целлофана брюки, приложил к себе. И рубашку. Не белую лоховскую, а в клеточку, модную.

— Ничего себе! Вы деда разорили? — удивилась мама.

— Нет, сами наторговали, — мотнул головой Борис, — там все дешевое!

Наконец из ванной вышла Наташка, подбежала вприпрыжку, глянула на меня.

— Дари, — дал добро я.

И она протянула маме подарок. Та взяла его и стала аккуратно вскрывать, чтобы не повредить целлофан, которые еще пригодится. Достала летний сарафан — чуть приталенный, белый с зелеными узорами, похожими на побеги папоротника.

— Господи, какая красота! — Она крутнулась на месте, как маленькая девочка. — Детки мои, такие взрослые! Спасибо!

Всхлипнув, она сгребла нас в кучу и зашмыгала носом. Я и сам хотел зашмыгать, так жалко ее стало! И главное непонятно почему.

Пока обновками хвасталась Наташка, я закрылся в ванной, скинул вещи и принялся зачерпывать воду из ведра ковшом и поливаться. О-о-о, вот оно, наслаждение! От удовольствия я ненадолго забыл обо всех заботах. Вымылся, вытираясь, глянул в висевшее на стене почерневшее зеркало…

Когда в последний раз смотрел на себя своими глазами, видел щекастого парня с намечающимся брюшком и плотными ляжками, теперь же… Я больше не был толстым! Пузо сошло, щеки ввалились, и я стал похож на покойного деда Николая, только темноволосого и кареглазого. Пусть теперь кто-нибудь попробует назвать меня жирным!

Я напряг бицепс. Н-да, качаться и качаться. Жир сходит быстрее, чем нарастает мясо.

Повел я себя, как девчонка: залип, рассматривая нового себя, а когда вышел, мама и Наташка переоделись и ломанулись в ванную к ростовому зеркалу.

— Я тоже помыться хочу! — возмущенно крикнул Борис, но уступать ему место не спешили.

Пока не начались вопросы, я достал шорты, футболку которые купил для Яна, повертел в руках очки, и меня спалил Борька.

— А это что?

Вопрос застал врасплох. Ничего говорить про Яна я им не собирался, потому что непонятно, как они отреагируют, потому просто буркнул:

— Это… Взятка!

Брат не стал расспрашивать, сменил маму и Наташку в ванной, а я сунул подарок Яна под подушку. Вот зачем я его в наш ДОТ притащил? Куда его теперь?

Это для взрослого меня Ян — бедный мальчик, а для меня — непонятный пацан, который лишь на три года младше. Причем я так и не понял, нормальный ли он, вдруг какой псих. Но раз я-взрослый за него подписался, надо доводить дело до конца. Правда до какого?

Когда все освежились, мы разделили «сникерсы» и жвачки. Часть отложили друзьям, каждому из нас досталось по два батончика. Я отгрыз кусок своего. Вкус казался мне обычным, хотя я нынешний «сникерс» и не ел, если не считать тот раз, когда мы его порезали, как торт. Тогда было не распробовать.

Потом мама выставила на стол тарелки с блинчиками и «хворостом», чай с чабрецом и подперла голову рукой, наблюдая, как мы едим. Столько любви в ее взгляде было, столько нежности. А на меня она смотрела с уважением, как раньше — на отца.

При мысли о нем кусок встал поперек горла. На меня обрушилась буря эмоций: страх, злость, благодарность… В детстве нам вбили в головы, что родители — святое, я и мысли не мог допустить о том, чтобы изгнать отца к любовнице, да и не знал про любовницу, мне было пофиг, лишь бы на меня поменьше орали.

А оказывается, без него так хорошо! Мама вон какая красивая стала! Наташка не ходит сычом, брат улыбается. Вообще здорово ходить по квартире свободно и не готовиться к тому, что в любую минуту может прилететь непонятно за что.

Просто за то, что отец маму не любил, да и нас не особо жаловал, зато мы путались под ногами и мешали — как тут сдержаться? У Лики Лялиной отдельная комната, он ее и не щемит.

Перекусив, мы расползлись по кроватям, а мама пошла на дачу.

Как же хорошо вот так просто взять и уснуть! Кофе и валютчик подождут до завтра, друзья — до вечера.

Вспомнилось, что я обещал Яну заскочить к нему утром, сразу, как приеду. Ничего, и он до вечера подождет, не хотелось нервничать, и так меня перетрясло.

Но стоило закрыть глаза, и возникал Ян. Он сидел возле ДОТа и ждал. Как чудище из «Аленького цветочка». Как Белый Бим. Вот и сейчас он ждет и думает, что его бросили.

Я перевернулся на другой бок, и во мне намертво сцепились долг и лень. Уже и Борька засопел на своей кровати, а у меня все не получалось уснуть, и я понял, что, пока не схожу к этому Яну, так и буду ворочаться и себя есть.

Перед выходом я захватил пару блинчиков с рисом и яйцом, другие все мы смели.

Может, Ян уже свалил? Пусть будет так, чтобы он ушел! Камень с плеч скатится.

Поднимаясь к ДОТу, я сбавил шаг, прислушался к стрекоту цикад, к далекому рокоту мотора и позвал:

— Ян! Эй, ты там?

Он не отозвался. Ну слава богу, нет его! Я приходил, обещание выполнил, совесть моя чиста…

— Привет! — донеслось откуда-то из кустов, и вскоре показался сам Ян.

Белобрысый, лохматый, с длинной челкой, закрывающей пол-лица. Но главное, он мне так обрадовался, что ему с трудом удавалось сдерживать улыбку. И снова стало стыдно за свои мысли. Я уселся прямо на подсохший чабрец, покрывающий склон пышным ковром. Ян сел рядом.

— Жрать хочешь? — Я протянул ему блинчики.

— Вау, спасибо!

Он сразу принялся есть. Видно, что голодный, но не запихивается, ест с достоинством.

— Как ты тут? — спросил я, просто чтобы не молчать. — Никто не гоняет?

Он мотнул головой и ответил, прожевав:

— Не, ваще не трогают. И море недалеко, и речка. Есть где постираться.

— Я тут тебе, вот, одежду привез. Примерь, подойдет ли.

Лицо у него было, как у мамы, когда она получала платье: он не верил своим глазам, потому переспросил:

— Мне?

— Ну, мне оно как бы мало.

Ян помолчал, косясь с подозрением.

— А за что? Оно же новое!

— Просто так. Мультик видел? Ну, где просто так и щенок с ромашками?

— Ага. Спасибо.

Ян провел рукой по целлофану, аккуратно раскрыл пакет, отложив его в сторону, развернул коричневую футболку с мультяшным футболистом, стянул свою подранную, надел новую и просиял:

— О! Ваще!

— Ага, — кивнул я.

Негодование и злость прошли, их место заняло теплое чувство, как… Раньше я такого не испытывал, а память себя-старшего того не передавала. Было чувство, будто я — Дед Мороз, который стоит на площади и раздает детям жвачки. И все радуются, благодарят.

— Там еще шорты есть.

Шорты тоже подошли. Старший я специально выбирал немаркую одежду, чтобы не было видно, когда она испачкается, учитывая образ жизни Яна. Вспомнив еще кое-что и придавив жабу, я снял очки, которые самому нравились, и тоже отдал, сказав:

— Ты стесняешься шрама, а так видно не будет. Крутые, как у Сталлоне. Ну-ка?

Очки были велики, но на то и расчет: они почти полностью скрыли ожог. Поджав губы, Ян помолчал немного и сказал, глядя в землю:

— Я знаю, что так не бывает. Если тебе нужно что-то сделать, то я готов.

У бабушки помощник уже есть. Копать на даче нужно будет нескоро… Дача! Там есть сарай. Не сарай, скорее — будка на деревянных ножках, но под крышей, дождь туда не затекает, и до октября можно жить. Там хоть вода есть и картошка в огороде.

Но прежде с мамой надо поговорить, без нее Яна приглашать нельзя. А вот делать заготовки товара для деда он вполне в силах. Например, может обдирать алычу, собирать абрикосы. Позже — таскать виноград с поля. Рабочие руки мне понадобятся. Да и сам он вполне может продавать на рынке подбитые ананаски, если, конечно, их сезон не прошел.

— Мне домой надо, — сказал я, — а то не спал нифига.

— Спасибо, — улыбнулся Ян, но погрустнел и добавил шепотом: — Ты еще придешь?

— Приду. Как же я теперь тебя брошу?

— Подожди-ка!

Он рванул в ДОТ, принес книги.

— Вот, все прочитал. Есть еще че?

— Ничего себе ты быстрый! Есть конечно. Но, наверное, уже завтра принесу.

Я засунул книги в рюкзак и побрел домой. У меня даже кота никогда не было, за которого я бы отвечал. Теперь, выходит, надо отвечать за всех, но как?

Спустившись с горы, я посмотрел на наш дом. Раньше жил себе и думал, что нормально все у нас, у других еще хуже, а теперь в голове лежали воспоминания, в каких хоромах жил я-взрослый, и наша квартира казалась сараем. Даже богатая квартира Ильи — сарай…

Причем те хоромы я считал обычной квартирой…

Илья! Я ему даже не позвонил, что приехал, и деду не сообщил, а он, наверное, переживает!

Потоптавшись на месте, я понял, что уснуть все равно не смогу. То, что случилось, давило неподъемным грузом. Если ни с кем не поделюсь, он меня сомнет. Только одному человеку можно доверять полностью, и я-старший это подтвердил. Илья! Еще будучи взрослым, я ему рассказал, что со мной случилось. Поверил ли он — другой вопрос. Но теперь я просто обязан ему доложить, что вернулся тот я, которого он знал.

Ноги сами понесли меня к Илье. Я поздоровался во дворе с бабками, изгонявшими Паруйра, взбежал на последний этаж и принялся звонить, но никто не вышел.

Илья и остальные могут быть в подвале, но идти туда я не готов. Ощущение было, как если в ров с крокодилами прыгнуть. Потому я решил идти на море один.

У меня появились взрослые мысли, которые всплывают в самый неожиданный момент. И с каждым часом они кажутся все более правильными, все более… своими. Скоро они…

Интегрируют в сознание.

Точно. Интегрируют. И я стану… Кем? Уже не собой, каким был в мае, но и не тем Павлом, что жил во мне. Он считал, что люди не меняются, просто шлифуют грани своего характера.

Застонав, я сжал голову руками. Только бы не сойти с ума!

За дверью соседней квартиры завозились, и я понял, что еще стою на месте и веду себя, как ненормальный. Потому взял себя в руки и начал спускаться по лестнице в безжалостный июльский зной. Неторопливо. Ступенька за ступенькой.

Как там? Бей, беги, притворись мертвым — знания меня-взрослого. А ведь я только и делаю, что бегу, или мой дурацкий организм, как сейчас, пытается притвориться мертвым; я, как зомби, ничего не чувствую, ни жары, ни жажды. Одно желание — забиться куда-нибудь в нору и замереть.

В подъезде я чуть ли не столкнулся с Ильей. Он отскочил от меня и воскликнул:

— О, ты уже тут. А чего не… — Илья прищурился, вглядываясь в мое лицо. — Что с тобой?

— А что?

— Ты зеленый, глаза ввалились…

— Устал с поезда, — зачем-то солгал я. — Духота, жара. Думал, сдохну.

— Я ща в туалет сгоняю — и к нашим. Ты как?

Представив, как захожу в подвал, все ликуют и просят провести тренировку, а как, когда я ни разу этого не делал? Захотелось воскликнуть: «Нет! Только не это!» — но я смолчал. Это мелочи по сравнению с тем, что мне предстоит. Но именно сегодня я не готов. Ну просто ни капельки не готов.

— У меня проблемы, — хрипнул я и потер горло.

Вот теперь и Илья позеленел, шагнул ко мне, словно пытался на моем лице прочесть ответ на свой незаданный вопрос.

— Идем к тебе. Не здесь, — шепнул я и начал подниматься на последний этаж.

Был… точнее будет такой фильм, «Бойцовский клуб». Вот если бы Илья его смотрел, сказал бы, что он про меня.