Вперед в прошлое 4

Глава 33 Делу время

Как же все легко и просто с валютчиком Павлом! Сдал ему кофе, получил деньги, перевел в доллары. Пообещал доставить пак через неделю.

И совсем другое — искать новые точки сбыта. Из тех, что я нашел в прошлый раз, взяли товар только в двух местах, и то по три упаковки. Спасибо, во время второй поездки в областной центр бабушка мирно сидела сзади и вязала свитер для Юрки.

Самое сложное — пересилить себя и первые три раза предложить товар. Натянуть на лицо улыбку, когда поджилки трясутся и спина от напряжения деревенеет, подойти к незнакомому человеку, ожидая от него чего угодно, и заговорить, лучась уверенностью и дружелюбием.

«Здравствуйте, меня зовут Павел. У меня для вас уникальное предложение! Натуральный бразильский кофе, который будет отлично смотреться на вашей витрине!» Нужно, чтобы голос звучал уверенно, и никто не догадался, что колени подгибаются и спина взмокла.

Взрослый я просто пришел бы, припечатал, надавил, и хочешь-не хочешь, купишь. Мне приходилось вживаться в роль взрослого.

«Пошел нафиг, мальчик» — восемь ответов из десяти. Иногда отказывали с улыбкой и отшучиваясь, и тогда настроение не портилось, иногда — равнодушно глядя в сторону: «Спасибо, не надо». С хамством я не столкнулся ни разу. Отжать товар или обокрасть меня тоже не пытались. Наверное, огромный Каналья, который взял в комиссионке ношеные, но бодрые брюки и черную футболку с пиратским логотипом, изгонял из голов потенциальных грабителей такие мысли.

Второе по сложности — не скиснуть, получив десять угрюмых отказов подряд, когда ощущаешь себя назойливой мухой, от которой все отмахиваются, и сам начинаешь верить, что это не уникальное предложение, а тупой питчинг никому не нужной ерунды.

В этот раз кофе брали в основном кафе, причем не булочные, а крупные рестораны, которые держат марку, но — брали мало, по одной-две пачки, на пробу.

Весь день мы мотались по городу, и только к пяти вечера продали пак, но оно того стоило! Сто долларов чистыми! Чтобы столько заработать, надо впахивать три месяца, а тут — день работы. Да, неприятной, не каждый так сможет, но ведь это только сейчас надо стучаться в закрытые двери, потом буду просто звонить клиентам, собирать заказы и развозить желающим.

Вечером узнаю у деда, получилось ли у него с торговыми точками, и если да, сделаю первый заказ фруктов Ивану Павловичу. Причем закажу товара на два дня, то есть больше центнера, и пусть стоит у бабушки. В Васильевку бригадиру все же быстрее ехать, чем куда бы то ни было, да и нам удобнее.

— Ты с тетей Таней говорила насчет товара в Москву? — обернулся я к бабушке, расположившейся на заднем сиденье.

— Да, все хорошо, — кивнула она. — Приедем, можешь сам ей позвонить, уточнить детали.

Ну и хорошо. Вроде ничего не забыл, фух.

Сегодня пятнадцатое августа, шестнадцать дней до сентября. То есть, чтобы подготовиться к школе, у нас остались без малого две недели. А готовились мы к ней, будто к войне. Впрочем, это и была для нас война, мы собирались заявить о том, что больше никто не посмеет над нами насмехаться.

А поскольку встречают по одежке, я планировал двадцатого сгонять в Москву — набрать шмоток себе и друзьям, но поскольку сомневался, что справлюсь сам, решил взять с собой Наташку, которая и рада стараться. Сегодня воскресенье, она продает колготки и трусы, которые дед прислал по моей просьбе вместе с кофе, Алиса — резинки и заколки для волос, Димоны — жвачки поштучно. И у всех были пакеты на продажу.

Сегодня — пробный выход друзей с мелочевкой на рынок, если все сложится, можно будет торговать каждые выходные, и ребята будут зарабатывать себе на необходимое. Сейчас же весь их доход, за вычетом вложенного, пойдет на одежду и канцелярию к школе.

Сейчас они, наверное, уже закончили и ждут меня на базе. Я тоже жду с ними встречи — не терпится узнать, как у них дела. Но вернусь я не раньше восьми: к бабушке — на машине, оттуда — на мопеде.

День рождения толстяка Тимофея накрылся медным тазом из-за дождя, и я подговорил ребят ничего ему не дарить, поздравить на словах, а подарок привезу из Москвы, пусть это будет что-то значимое.

Алиса, хоть вернулась к матери, и та вела себя хорошо, все равно большую часть времени проводила с нами, утром приходила на базу, как и Каюк, когда не надо было помогать бабушке, а уходили они последними. При этом у нее появились обновки — нерадивая мамаша пыталась загладить свою вину. По улице девочка старалась не ходить одна — боялась, что мальчишки будут насмехаться после того, как ее фотография мелькнула в статье о неудавшихся секс-рабынях.

Гаечка просто остервенела: она все свободное время отжималась, лупила грушу или звала кого-то на спарринг — готовилась к встрече с отмороженной Карасихой, которая, как я понял, грозилась нашу Сашку побить. С Гаечкой вместе зверствовал Борис. Он ненавидел свой класс, а коллектив ненавидел его. И только толковая классная руководительница спасала его от травли. Теперь же он вознамерился доказать, что перестал быть нюней-ментенышем.

Димонов лишь изредка пыталась развести на деньги шайка Руси и Зямы, но один сидит, а второй, как подсказывает память взрослого, уйдет из школы в ПТУ, и беда Димонов закончится. Вообще гопота в нашей школе училась до девятого класса, в десятом оставались только нормальные дети, а отморозки к старшим лезть побаивались. Так что год придется повоевать за место под солнцем.

Каналья покрутил радио, и заиграли песни бабушкиной молодости: голосил кто-то типа Кобзона, но ретро-музыка вкупе с ретро-салоном и Канальей, курящим в открытое окошко, казалась гармоничной.

Словно я попал лет на тридцать в прошлое, да не к нам, а куда-то в Америку, и Каналья, щурящийся на солнце, с длинными волосами, которые треплет ветер, уж очень напоминает Траволту, а выжженные солнцем поля — прерии. Сейчас из этой заброшенной заправки на нас выбегут вампиры. Или зомби. Или маньяки…

А ведь Каналья и правда отдаленно похож на Траволту, только русоволосого. С его лица сошел алкоголический отек, кожа побелела, заплывшие глаза открылись, и стало видно, что они ярко-зеленые.

Он улыбался своим мыслям, наслаждаясь ездой. Что удивительно, у него все зубы были целыми, словно не было десятилетия алкоголизма и не он месяц назад побирался по соседям и походил на взрослого домовенка Кузю. Молодой еще мужик, жить ему и жить!

Он и собирался жить. Брал у бабушки инструмент и чинил машины у себя во дворе, яма там имелась, начал зарабатывать, вещами разжился.

В Васильевке я оставил деньги у бабушки, пересел на мопед и рванул домой, подгоняемый желанием поскорее узнать, как дела у друзей. Постоянно приходилось себя тормозить, чтобы не разгоняться и не рисковать влететь в колдобину. Думал, меня разорвет от любопытства, еле дотерпел.

Приехав к Илюхиному дому, спустил мопед в подвал и рванул к нашим.

Наташка и Гаечка валялись на матах — боролись. Димоны, Рамиль и Каюк резались в карты. Тимофей навис над Ильей и Яном, играющими в шахматы. Алиса смотрела, как Борис что-то рисует.

— Народ! — крикнул я. — Как дела?

Наташка показала «ок», но вскоре до меня дошло, что этот жест — ее заработок, три тысячи.

— Дим? — обратился я к обоим Димонам.

— Две восемьсот чистыми, — улыбнулся Минаев и выпалил: — Круто! Я думал, ничего не получится, фигня же ведь: пакеты и жвачки!

— У меня две двести, — отчиталась Алиса. — Нормально! А вы когда в Москву?

Мы с Наташкой переглянулись.

— Когда? — спросила она.

Все зависело от деда, хотелось бы сопроводить товар и посмотреть, как оборудованы торговые точки, заодно и польза от нас будет. К тому же Гаечка должна отработать с пирожками, парни смогут крышевать детей до двадцатого августа.

Сирот я пристроил старикам, пообещав им давать деньги на еду — пятнадцать тысяч ежемесячно, и даже закупил картошки, круп, сахара, яиц.

— Не раньше двадцатого, — ответил я. — Продайте все прежде. Илья, я опять с наглой просьбой! — Друг посмотрел на меня, Ян так и лежал, подперев голову руками, думал над следующим ходом.

— Тебе нужно позвонить? Ну, идем. Ян, подождешь?

Он кивнул. Как только вышли из подвала, Илья проговорил:

— Родители скоро поедут узнавать насчет усыновления.

— Яну сказали? — спросил я.

Илья мотнул головой.

— Как станет ясно, что это возможно, скажут. Вот, со дня на день. Так что будет у меня брат.

— Тебя это напрягает? — Я остановился возле его подъезда.

— Я обеими руками за. Он наш. Если бы не ты, пропал бы пацан. И родители к нему привязались.

Мы начали подниматься по лестнице.

— Они дома? — спросил я.

— Прикинь, да! — улыбнулся друг. — Отпуск кончился, начались трудовые будни.

— Лето — это маленькая жизнь, — процитировал я слова, выплывшие из чужой-моей памяти.

— Быстро пролетело, — сказал Илья, останавливаясь на лестничном пролете между третьим этажом и четвертым. — Две недели — и в зону.

При мысли о школе он аж позеленел. Мы ее ненавидели и называли зоной, хотя Илью не трогали, а меня не то чтобы травили — посмеивались и считали чудаком.

— Таганка, все ночи темные огня, — пропел я. — Таганка, зачем сгубила ты меня! Я твой бессменный арестант, погибли юность и талант. И как-то так. Но ниче, мы уже не те, нас голыми руками не возьмешь. Кому угодно наваляем.

Илья скривился.

— Мне никогда не нравилось бить людей. Ну почему они такие дебилы и не понимают слов?

— Не везде так, — воспользовался я знаниями себя-взрослого. — Есть гимназии, где не дерутся, а договариваются, но и там кого-то травят, просто более изощренно.

Только в военке и, общаясь с людьми, я узнал, что учиться, оказывается, бывает интересно! И бывает так, что дети любят свою школу и не могут дождаться сентября. Нравится в школе или нет, зависит и от характера, и от того, насколько ты этой школе соответствуешь.

Некоторых обижают везде, в какую бы школу они ни перешли. Другие, наоборот, сменив место учебы, пользуются авторитетом в другом классе.

Теперь я понимал, что в моем случае сработало сразу два фактора: я и не соответствую школе, построенной в поселке, обслуживающем винзавод, и сам был противным товарищем, мне все, кроме Ильи, казались идиотами. А получилось, и Димоны нормальные, и даже Рамилька, Гаечка так вообще классная, кто бы мог подумать!

— Может, переведемся? — спросил Илья.

— Это не выход. Нельзя бросать наших. Да и тут будем нормально, посмотришь.

— Ладно, посмотрим.

Мы поднялись в квартиру, и из спальни вышел Леонид Эдуардович.

— Привет, Павел. — Он жестом пригласил меня на кухню, и я пошел за ним.

Мы не стали занимать стулья, я оперся о стену. Хозяин квартиры сказал:

— Думаем с Лорой пока оформить опекунство. К следующему году, если все пойдет так же, у Яна будет наша фамилия. Хороший он парень.

Я улыбнулся от уха до уха. Как же здорово все сложилось!

— Спасибо, Леонид Эдуардович!

— Это тебе спасибо, Паша. То, что ты делаешь… — Он мотнул головой. — У меня просто нет слов!

Помолчав немного, он добавил:

— Я рад, что у моего сына такой друг. Тебе нужно позвонить? Телефон в твоем распоряжении.

Я вернулся в прихожую и набрал деда, он тотчас ответил и отчитался, что планирует организовать две торговые точки под крышей ментов, по обе стороны подземного перехода возле станции Перово. Продавщицу нашел одну, платить ей обещал три тысячи, на второй точке пока будет стоять сам.

Пообещав перезвонить в скором времени, я набрал бригадира и заказал виноград разных сортов и красивых чуть недоспевших груш, сто двадцать килограммов всего, а сам задумался об орехах и инжире — благо он копеечный и есть в каждом саду. Правда, мелкий и не такой красивый, как был в прошлый раз. Но ничего.

А вот орехи можно в октябре запасти впрок. Да хоть среди школьников дать клич, что принимаем орехи, от 50 ₽ за килограмм. Нищие ученики, как саранча, все орехи в округе всосут и принесут нам. А потом можно организовать сбор фундука.

Вот же время какое дурацкое! Не будь у меня памяти взрослого, я думал бы — обычное время, теперь же понимал, что нет. Оно интересно и одновременно ужасно дефицитом всего, который через год-два закончится. А пока можно было продать даже гальку аквариумистам.

Иван Павлович пообещал привезти заказанное прямо к бабушке, груши по триста, виноград по двести, а я дал обязательство брать товар в таком объеме через день, чтобы бригадиру было не сильно напряжно ездить. Одна только была проблема: дополнительный поезд ходил до пятого октября, а потом останется только тот, где работает тетя Таня, а он идет через границу с Украиной, и большую партию товара не провезешь.

Но ничего, пока все идет по плану, а забегать вперед и нервничать о неслучившемся рано.

Едва повесив трубку, я набрал деда и пообещал товар через три дня. То есть восемнадцатого он может начинать торговлю, а мы стартуем двадцатого, и у него будем двадцать второго — сможем подстраховать. Двадцать третьего мы гостим в Москве, двадцать четвертого — назад. Двадцать шестого утром мы дома.

А двадцать восьмого толстяк Тим уезжает в свой Саранск. Надо его проводить, а накануне вручить подарок — такой, чтобы и нас помнил, и не бросал физкультуру, и следующим летом приехал худым и наглым. Он и так здорово похудел и более-менее научился общаться, уже не был приторно-навязчивым. Устроить ему репетицию, что ли? В ролях показать, что надо говорить, а что не надо?

— Парни, вы сейчас в подвал? — спросил Леонид Эдуардович. — Может, чаю выпьем?

— Спасибо, — поблагодарил я, — но нам толстого надо воспитывать. Учить, как правильно общаться, чтобы ему жилось легче.

— Ну бегите, — благословил он нас.

Толстый был на месте, подсказывал Яну, как обыграть Илью. Вскинул голову и замолчал. Мы молча подошли к нему и уставились в упор. Он поднялся, его глаза забегали.

— Я… ну… нельзя, да? — Руки толстяка скользили по бокам вверх-вниз, словно он вытирал ладони. — Извините.

Я взял его за руку и отвел в сторону — он поплелся, как на эшафот. Ян подорвался идти с нами, но Илья жестом остановил его и тоже подошел к толстяку.

— Ну кто так делает?

Он растерянно захлопал ресницами, не понимая, чего от него хотят.

— Можно тебя пнуть? — холодно спросил я, сделав свирепый взгляд. — Ну?! Подставляй зад.

Губы толстяка задрожали.

— Парни, вы чего, а? Что я такого сделал?

Мне и правда хотелось его пнуть — за то, что он такая размазня, но я сжал кулаки и спросил:

— Да, что ты сделал? — Он опять не понял, пришлось объяснить: — Ничего ведь, да?

— Ага, — радостно закивал он.

— Значит, и пинать тебя не за что, так?

— Так. — Толстяк переводил взгляд с меня на Илью, не понимая, чего от нас ожидать.

Я заорал:

— Тогда какого хрена ты позволяешь с собой так обращаться? На тебя несправедливо наехали, а ты вместо того, чтобы отстаивать себя, начал блеять.

— Но вы же… друзья.

Теперь я сказал уже спокойно:

— Мы — друзья, потому я сейчас пытаюсь тебе показать, как делать не надо. Друзья никогда не наедут просто так и не станут унижать, понял?

Он кивнул, потупившись и засопев. Илья спросил:

— А теперь вопрос: как нужно было поступить?

Я шагнул к нему и толкнул в грудь.

— Что надо сделать, а?

Толстяк попятился, усиленно соображая, что делать дальше.

— Жирная шваль! Опарыш. Что. Надо…

И тут до Тимофея дошло, он остановился, расправил плечи и гаркнул:

— Да иди ты нахрен!

— Вот! — обрадовался я, а Илья зааплодировал.

Я снова попытался толкнуть его, но толстяк толкнул меня так, что я чуть не улетел. Воодушевившись, он попер на меня, меча глазами молнии. Аж холодок по спине пробежал — в Тиме был центнер решимости!

— Все, Тим, хватит. Мы тебя провоцировали, — объяснил Илья. — В нашем клубе место только сильным. Каждый раз, когда кто-то наедет, вспоминай этот момент.

— Никто не имеет права с тобой так обращаться, — напомнил я. — Но они этого не знают, а ты должен объяснить. Пока я здесь, мы будем тебя провоцировать, чтобы у тебя выработалась правильная модель поведения, так что не обижайся.

— Спасибо, — кивнул толстяк и вдруг всхлипнул, перевел на меня преданный влажный взгляд и забормотал: — Спасибо! Вы настоящие друзья! Никто столько не делал для меня! Никогда.

Друзья затаив дыхание наблюдали за нами. Как только псевдоконфликт исчерпал себя, они отвернулись и занялись своими делами.

Завтра мне предстояла поездка в соседний приморский город с кофе, поиск новых точек сбыта и проверка старых. Если не очень повезет, то и послезавтра, но к тренировке я рассчитывал вернуться, ведь нам нужно быть готовыми отстаивать свое место под солнцем.

А сегодня у меня был прекрасный теплый летний вечер. Солнце готовилось ко сну, но камни еще хранили тепло, и безумно хотелось плюхнуться в море, смывая бесконечно хлопотный день.

— Народ! — крикнул я. — Айда со мной на море!