Время культурного бешенства

О ФОТОГРАФИЧЕСКОЙ СМУТЕ

Приятной странностью времени культурного бешенства, вообще говоря, стимулировавшего окостенение искусства, был подъем художественной фотографии в Петербурге. Идеологом брожения в светописной среде и зачинщиком различных акций стал фотограф Каракатаев, мастерская которого сделалась чем-то вроде штаба фотографической фронды.

Как только начались пресловутые городские беспорядки, фотографы оказались в их первых рядах, и от непрерывного сверкания блицев не мог скрыться никто. По мере увеличения накала страстей и развития института уличного мордобоя, фотографы стали держаться вместе, образуя слитную массу, чтобы уменьшить шансы хулиганов и дружинников разбить фотографические объективы и головы. Только сейчас стало видно, как много фотографов в Петербурге. Людей, позиционирующих себя как фотохудожники, всегда было предостаточно, а тут еще разные факультеты фотожурналистики начали их плодить в огромном количестве. И теперь во всех уличных шествиях фотоотроковицы, сияя объективами камер и сверкая вспышками, наступали рядами, как термиты.

В марши протеста фотографов привлекала не только репортажная съемка — у них самих были причины протестовать. Пиктократы не соглашались признать равноправие фотографии по отношению к правящей триаде живопись-балет-музыка. В уголовном кодексе в статье «Враг искусства» были разделы «Враг живописи», «Враг балета», «Враг музыки», но, несмотря на все усилия светописцев, так и не появился вожделенный параграф «Враг фотографии». Эта обидная дискриминация развязывала руки недобросовестным издателям и торговцам.

Поэтому в уличных шествиях фотографы часто несли свои корпоративные лозунги. Самым популярным было любимое изречение Каракатаева: «Живопись — битая карта». Бытовали также тексты: «Все искусства равны», «Наше НЕТ живописному безобразию» и «Малевич — сбитый пилот».

Когда танки и самоходки начали свой машинный марш, тотчас около них засверкали блицы фотографов. Объектами съемки, понятно, были не танки, а люди рядом с ними. Довольно долго бронеколонна служила светописцам исключительно источником сюжетов. Но когда головной танк добрался до Белоострова, для многих фотографов стало главным вопросом — не как снимать «железный поход», а как его остановить. Тем более, что одному фотографу это уже удалось, хотя и ненадолго. Стоило попытаться — вот только бы знать, как это сделать?

И тогда Каракатаев, одержимый манией посрамить живопись, выдвинул идею — фотографам надо создать свой «Черный квадрат», антипод живописного. Созидательный фотоквадрат в отличие от деструктивного живописного.

Концепция проекта была основательно аргументирована и своими историческими корнями уходила в давнее прошлое, к моменту изобретения фотографии. В 1839 году новый вид искусства, едва успев родиться, стал мишенью известного парижского карикатуриста Шама. Он изобразил фотографа-ротозея, который в своей лаборатории мало того, что опрокинул склянку с проявителем, еще и засветил отпечаток, и отдельно, рядом — продукт его творчества, засвеченный снимок, черный квадрат. Показывая сей объект крупным планом, Шам старался объяснить читателям, что засвеченный снимок есть не отсутствие изображения, а уничтожение оного. Он намекал, что новый способ воспроизведения видимой реальности грозит убить изобразительное искусство как таковое, и, по сути, советовал задушить опасного младенца прямо в колыбели.

В полной мере разрушительную мощь черного квадрата через семьдесят с лишним лет показал Малевич. Его «Черный квадрат» являл собой уже вполне сознательное уничтожение видимой реальности, символическую ликвидацию нашей Вселенной ради возможности появления новой. Точь-в-точь, как в известной песенке: «разрушим до основанья, а затем…» Каким будет это «затем», никто угадать не мог.

Ликвидация неустраивающей художника действительности возможна не только с помощью черных красок, но и путем ее замены абстрактными объектами, изображениями некоего инобытия, каковое отчасти является прообразом пресловутого «а затем».

Надо полагать, не случайно распространение абстрактного искусства в начале прошлого века по времени совпало с размножением террористов и бомбометателей всех мастей. Сущность обоих явлений одна и та же — уничтожение неугодной реальности. А способ действия, если можно так выразиться, — орудия производства, у каждого свои, у террориста — бомба, у художника — кисть.

Идея Каракатаева была предельно проста — получить фотографический «Черный квадрат» не путем засвечивания фотоэмульсии, а в результате впечатывания на один и тот же лист множества снимков нашей привычной, родной реальности. Такой артефакт будет уже не моделью всеуничтожающей черной дыры, в каковую должна слиться наша Вселенная, а символическим изображением темного и теплого ночного запечья, где совершаются таинства зачатия, продолжения и накопления жизни.

Оставалось только подобрать подходящую технологию совмещения множества изображений в одном отпечатке. И тут, как по заказу, прикатил из Парижа весьма причудливый персонаж, бывший петербургский фотограф, а ныне — гражданин мира Хосе Мария Ренуар-Симонов де Киото. Даже в среде фотографов, людей по большей части со странностями, Хосе Мария умудрился снискать репутацию личности не вполне нормальной, и даже, как говорится, «не нашего мира».

Фотоработы Ренуара-Симонова отличались предельной оригинальностью и ставили в тупик неподготовленного зрителя. Казалось, объектив его камеры составлен из нарочито кривых линз, деформирующих объект съемки до полной неузнаваемости. Люди на его снимках выглядели то как белесые удлиненные амебоподобные фантомы, то как темные массивные обрубки. Публично комментируя свои фотографии, что он делал охотно и часто, Хосе Мария утверждал, что умеет показывать истинный, невидимый глазу, метафизический облик человеческих особей. А снимки его представляют собой санс-энергетические проекции души человека в трансцендентальные пространства, или отображение человеческой сущности в метафизическом подпространстве, или трансляцию метафизических проекций в специальное надпространство ибуки. Когда-то Хосе Мария успел поучиться на физическом факультете, и потому сыпал подобными терминами весьма непринужденно. Понятно, никто из зрителей не решался ни соглашаться с его теориями, ни, тем паче, вступать с ним в полемику, хотя многие считали его городским сумасшедшим. Но поскольку проект «Черный квадрат» был и сугубо метафизическим, и достаточно сумасшедшим, то Хосе Мария здесь в качестве теоретика оказался вполне уместен.

Наслаивать снимки один на другой, будь их хоть тысяча — на компьютере дело нехитрое, и сторонники цифровых технологий полагали, что «Черный фотоквадрат» будет легкой добычей. Но Хосе Мария решительно заявил:

— Нет, это не годится. Вы сами не понимаете, какое великое дело затеяли, и хотите его сразу угробить. Никакая цифра, никакие компьютеры, никакая бумага не держат санс-энергетики. Только серебро! Только оно способно к накоплению тонких энергий. Мы еще не знаем всех возможностей серебра, недаром у алхимиков к нему было особое отношение. Совершенно особое!

Какое именно, Хосе Мария не уточнил, но ему поверили. Ибо в каждом фотографе, хотя бы на самом донышке склянки его души, живет вера в мистические свойства солей серебра. И черно-белая бромосеребряная фотография была признанным петербургским брендом.

— Ты прав, — подтвердил Каракатаев и добавил с усмешкой: — Это будет наша серебряная пуля.

Иногда у него неожиданно прорезывалось чувство черного юмора. На какую дичь отливается эта пуля, вслух никто выяснять не стал, но всем было ясно, что имя этому зверю — живопись.

Как водится при начале всякой творческой масштабной затеи, подали заявку на грант и как следует выпили. К работе приступили немедленно, прямо в мастерской Каракатаева.

Стихийно возникший оргкомитет решил брать у каждого фотографа ровно по одному снимку — черно-белый негатив «шесть на шесть», либо квадратный бромосеребряный отпечаток. Относительно сюжетов регламента не было. Суммировали изображения не на фотобумаге, а на крупноформатной пленке — для удобства репродуцирования.

Поначалу работали не спеша. Первая сотня снимков поступила из привычной городской фототусовки, то есть от адептов петербургской фотографии и их учеников. Потом пошли фотофакультеты, фотошколы и факультеты журналистики. Начали прибывать карточки москвичей, прослышавших о выдумке коллег в Петербурге, и далее — из провинции, из далеких уголков России. Затем, набравшись смелости, стали появляться начинающие фотографы, а за ними — и фотолюбители.

«Фотолюбитель» — в среде фотографов слово почти ругательное, хотя отличить начинающего фотографа от фотолюбителя порой очень непросто. Мэтры, то бишь адепты фотоискусства, привыкли подходить к новичкам либерально, по принципу, как сам назовешься. Сказался начинающим фотографом, жаждущим просвещения, — заходи и набирайся от нас разума, сказался фотолюбителем — тебе у нас делать нечего. Поэтому первый претендент на участие в «Черном квадрате», в открытую заявивший, что он фотолюбитель (причем не юнец, а человек средних лет), вызвал в оргкомитете эмоциональную полемику.

Против ортодоксальной позиции — нужно «держать уровень» и установить «минимальную планку» — активно восстал Хосе Мария:

— Надо понять, что здесь мы имеем дело не с художественными произведениями, а с элементами энергетического слепка трансцендентальной сущности, перед которой все люди равны.

Его поддержал Каракатаев:

— Я согласен с Хосе, хоть он и разговаривает на птичьем языке. Мы вторглись в область метафизики, и к ней нельзя подходить с привычными мерками. И главное — мы должны решить, какой проект мы желаем реализовать — корпоративный фотографический или более широкий, общечеловеческий, но возглавляемый фотографами?

Против такой аргументации устоять было трудно, и фотолюбителю позволили впечататься в «Черный квадрат». В конце концов, чтобы явиться в фототусовку и объявить себя фотолюбителем, нужно иметь гражданское мужество.

Начало проекта казалось многим фотографам веселым приключением, но вскоре им пришлось осознать, что они взвалили на себя серьезную работу. Снимков появлялось все больше, и когда количество ежедневных поступлений перевалило за пятьдесят, пришлось перейти на круглосуточную вахту по специальному графику.

Ради наглядности процесса в целом, да и чтобы «не класть все яйца в одну корзину», то бишь на один негатив, суммирование изображений вели поэтапно. Сперва спроецировали на пленку сотню изображений, затем пленку проявили и экспонировали ее на следующий лист, и плюс к ней — еще сотню снимков, затем эту вторую пленку проявили и экспонировали на третью — и т. д.

Впитав в себя первую пару сотен изображений, квадратный кадр стал абсолютно черным с виду, и дальнейшее впечатывание снимков никаких визуально заметных эффектов не давало. Фотографы к этому были готовы и мужественно продолжали свою работу. Их решимость и боевой дух поддерживал Хосе Мария, он являлся почти каждый день и вещал об ибуки-энергиях и трансцендентных проекциях. Порой он впадал в священное безумие и становился похож на шамана во время камлания.

Однако примерно через месяц, когда число оприходованных снимков перевалило за полторы тысячи, фотографы начали скучать и задумываться. Квадрат уже черный, какого черней не бывает, чего же еще от него ожидать? И вообще, не пора ли прикрыть лавочку и хорошенько отпраздновать окончание акции? Ни кликушество Хосе Марии, ни разумные речи Каракатаева никого больше не вдохновляли.

Стимулы к продолжению проекта пришли не изнутри него, а снаружи. Был наконец получен вожделенный грант, и оргкомитет первым делом арендовал для проекта «Черный квадрат» просторную мастерскую. В ней, кроме лаборатории, была съемочная студия, комната отдыха и выставочный зал, где развешивались новые изображения, поступившие за истекшие сутки, а также последнее состояние «Черного квадрата». Впрочем, на глаз отличить «Черный квадрат» позавчерашний от послезавтрашнего не мог никто.

Проект стал привлекать внимание множества людей, к фотографии отношения не имеющих. В мастерскую зачастили съемочные бригады, журналисты и репортеры, политики городского масштаба и просто любопытствующие. Местные телевизионные новости с регулярностью сводок погоды сообщали о числе новых снимков, впечатанных в «Черный квадрат», и показывали на выбор пару кадров из последних поступлений.

Поток присылаемых фотографий рос, и теперь редкий день приносил их менее сотни, причем приходили они не только со всех концов России, но также из Европы, Америки и даже из азиатских стран.

Проект на ходу трансформировался — сперва из чисто фотографического он превратился в национальный, можно сказать — народный, а теперь становился транснациональным. Круг сюжетов был фантастически разнообразен. Люди присылали портреты близких и интерьеры своих жилищ, снимки любимых животных и автомобилей, репродукции картин, икон, книг и собственных рукописей, фотографии обнаженной натуры, небесных созвездий, внутриклеточных процессов растений и столкновения атомов, зафиксированные с помощью электронного микроскопа — всего не перечислить.

Были и попытки провокаций, заставившие оргкомитет выработать критерий пригодности материала. Он вылился в лаконичную формулу: «Мы принимаем любые бромосеребряные черно-белые фотографические изображения натуры». В силу этого принципа были приняты присланные несколькими шутниками порноснимки, но отвергнуты достаточно многочисленные неэкспонированные или засвеченные кадры, а также негативы, разрисованные вручную.

Какой-то любознательный концептуалист-экспериментатор прислал репродукцию «Черного квадрата» Малевича, и она не была забракована. Отвечая на удивленные вопросы прессы, Каракатаев сказал:

— Мы приняли эту карточку не как концепцию нашего проекта, а как одну из реалий нашего мира. Одну из десятков тысяч.

Журналистам ответ понравился, и один из них откомментировал его словами: «Это было масштабное заявление»

Популярность проекта быстро росла. После того как прислал свои снимки президент Парагвая, оказавшийся увлеченным фотолюбителем, свои фотоопусы стали предлагать политические деятели разных стран, не говоря уже о рок- кино- и порнозвездах. Затея русских фотографов широко обсуждалась во всей мировой прессе, причем наиболее оптимистичные комментаторы видели в «Черном квадрате» зародыш культурной интеграции человечества.

Каракатаев теперь проводил в Петербурге всего несколько дней в месяц, а остальное время разъезжал по европейским университетам и прочим культурным институтам, где читал лекции о русской фотографии и получал почетные ученые степени. В Англии ему даже вручили один из высших орденов Британской империи, дававший заодно право на рыцарское звание.

Вскоре фотографы, непосредственно работавшие с «Квадратом», начали подмечать кое-какие странности, возникшие после суммирования примерно двух десятков тысяч снимков. Во время экспонирования каждого очередного изображения пленка стала разогреваться. Чтобы дать ей остыть, приходилось в печати делать паузы, и все равно подложка коробилась, а эмульсия пузырилась. Тогда заказали партию давно вышедших из употребления стеклянных фотопластинок, с термостойкой эмульсией. Плюс к тому, под пластинкой установили систему охлаждения, и проблема разогрева, по крайней мере на время, отпала.

Вторым и еще более странным эффектом было непонятное свечение пластинок-сумматоров. Это явление было заметно только в полной темноте. Вокруг совершенно черного квадрата наблюдалась неровная кайма серебристого мерцания, наподобие солнечной короны во время затмения. Этот эффект в ослабленном виде был виден и на копиях, сделанных на фотобумаге. Многочисленные посетители ничего необычного не замечали, поскольку отпечатки промежуточных состояний «Черного квадрата» демонстрировались при ярком освещении.

Фотографам не хотелось выносить на обсуждение публики то, чего они сами не могли понять, и оргкомитет решил повременить с преданием гласности загадочных явлений.

Хосе Мария непринужденно объяснил, что ничего загадочного тут нет, это — всего лишь естественные проявления санс-энергетики и трансцендентальных излучений ибуки, относительно которых он столько времени просвещал непонятливых и маловерных. И все происходящее — только начало, дальше будет намного интереснее. Печать снимков необходимо продолжать, и нас ждут впереди замечательные открытия. Он сделался важен, и даже, казалось, слегка увеличился в объеме. Приходил в мастерскую почти каждый день и вещал без передышки.

Тем временем Каракатаев, путешествуя по Европе, не только читал лекции по истории русской фотографии, но и успевал во время пресс-конференций ненавязчиво ябедничать на пренебрежение к фотографам со стороны властей. В западной прессе стали появляться статьи об угнетении фотографии в России. Сия проблема стала предметом обсуждения в Европейском совете по культуре, который снарядил для исследования вопроса специальную делегацию. Ее выводы оказались неутешительными, и Европейский парламент задумался, не следует ли увязать членство России в каких-то комитетах по распределению продовольствия с ее отношением к фотографии.

В результате всей этой возни президент подписал указ о включении фотографии в число государственных видов искусства и обязал Думу внести соответствующие изменения в законодательство. В статье 159 Уголовного кодекса (Враг искусства) появилась часть четвертая (Враг фотографии), и хотя наказания по ней предусматривались издевательски мягкие (до двух лет условно), это была значимая победа. Фотографы отпраздновали ее весьма основательно.

Участники проекта «Черный квадрат» чувствовали себя важными персонами, не подозревая, что над ними сгущаются тучи, обусловленные именно широким успехом их дела. Как это часто случается в жизни, пусковую кнопку катастрофы нажал человек, желавший проекту максимального развития и благополучия.

Магистр Александер на культурологической конференции в Париже посвятил свое выступление методам трансляции творческой личности в бессмертие, причем в тексте доклада фотографию как таковую вообще не упоминал. Но вопросы, которые ему задавали, касались исключительно фотографического «Черного квадрата». Магистр подтвердил, что высоко ценит этот проект и что ценность его — в полнопрофильном срезе всей иерархии человеческих ценностей:

— В нем присутствует все, что живет в духе и умах человеческих — Аллах и Иегова, Христос, Конфуций и Будда. Но при этом и то, что живет в человеческом теле — простейшие зоологические реакции и биологические инстинкты. Именно проекты такого рода могут служить средством трансляции в бессмертие человечества в целом.

Далее магистр занялся подготовкой для Сорбонны лекции о философии нестяжательства и о культурологической конференции вскоре забыл. Ее же материалы были вывешены в Интернете и частично перепечатаны различными периодическими изданиями, в том числе и тиражными журналами популярного толка. И, по естественному ходу событий, стенограмма выступления магистра Александера однажды попалась на глаза радикально настроенным мусульманским обозревателям.

Недовольство мусульманской прессы поначалу было негромким — вот, моя, до чего докатились эти неверные. Уже само утверждение, что какой-то нелепый «Черный квадрат» может заключать в себе изображение Аллаха, есть величайшее кощунство. Не говоря о том, что этот квадрат сам по себе — объект непристойный и кощунственный, ибо никому не известно, что он содержит на самом деле.

Фанатично настроенный молодой журналист из Ирана сумел отыскать Каракатаева во время его очередного европейского турне и задал вопрос в лоб — правда ли, что русский «Черный квадрат» включает в себя снимок, который фотографы считают изображением Аллаха?

Не сразу поняв, с кем имеет дело, Каракатаев ответил с любезной улыбкой:

— Увы, нет. Но если нам предъявят натуру, мы исправим положение.

Сей «столь же циничный, сколь и богохульственный» ответ был напечатан крупным шрифтом на первых страницах всех радикальных газет исламского мира, и это было началом бури.

Арабские журналисты не поленились изучить тысячи фотографий на сайте «Черного квадрата» и опубликовать наиболее непристойные со своей точки зрения, доказывая, что весь проект — затея богопротивная и безнравственная. Наиболее вдумчивые мудрецы пришли к выводу, что всякая зачерненная картина есть объект богохульственный.

У российских посольств на Ближнем Востоке начались демонстрации, кое-где даже с метанием камней, а в Эмиратах наложили эмбарго на русские товары. В Лондоне арабские эмигранты устроили шумное шествие, на всякий случай сожгли пару десятков автомобилей и подали правительству петицию с требованием прекратить поддерживать и решительно осудить кощунственный проект. В ответ правительство объявило, что примет надлежащие меры, если будут предъявлены доказательства антиисламской сущности «Черного квадрата».

Европейский совет по культуре оказался более гибким. Реагируя на претензии мусульманских культурных организаций, он после пространных дебатов постановил, что независимо от того, содержит ли «Черный квадрат» изображения Аллаха или нет, проект, поскольку он оскорбляет религиозные чувства верующих, должен быть немедленно прекращен. Соответствующая рекомендация была официально отослана в Россию по дипломатическим каналам.

После массовых и отнюдь не мирных акций арабского населения Лондона, английский парламент принял решение присоединиться к общеевропейской резолюции, и палате лордов ничего не оставалось, как лишить Каракатаева рыцарского звания.

Художественно-промышленные корпорации нашли момент подходящим для атаки на фотографический проект изнутри страны. Государственный искусствовед первого ранга Квакшин опубликовал установочную статью об эклектичности и антинаучности фотографической авантюры. Вслед за ним мелкая сошка — искусствоведы второго и третьего ранга — принялись копаться в необъятном сайте проекта «Черный квадрат». В результате стали появляться одна за другой публикации, где доказывалась не только художественная несостоятельность проекта, но и шла речь о безнравственности и кощунственности. Ибо недопустимо впечатывать в один сатанински-черный объект репродукции изображений Христа и святых угодников наряду со всякой неприличной ерундой, обнаженной натурой и бессовестной омерзительной порнографией. Все это оскорбляло религиозные чувства верующих, только в данном случае уже не мусульман, а православных. Далее все шло по накатанной схеме. Собрания прихожан при храмах подали серию жалоб, они пошли по инстанциям, и церковная прокуратура нарядила свою комиссию для расследования инцидента. Как говорится, факты подтвердились, и карающая десница начала действовать.

Только тут художественные гиганты поняли, что, нападая на конкурентов, заодно подпилили и тот сук, на котором сидели сами. По всем церквям дьяконы утробными голосами выводили: «Черному квадрату — анафема!», и им печально вторили хористы. То, что за этим следовало «Ересиарху болярину Каракатаеву анафема», никак не проясняло широкой публике, какой именно «Черный квадрат» имеется в виду.

Живописные корпорации спохватились. Эмиссары Русского музея и Эрмитажа срочно проводили беседы с иерархами Церкви и настоятелями храмов, но натолкнулись на глухое сопротивление. Мало того, что коррекция формулы «анафемы» на ходу считалась невозможной, выяснилось, что большинство священников, да и прихожан тоже, пребывает в убеждении, что все «Черные квадраты» одним миром мазаны. Разъяснительные передачи по телевидению ничего не дали, и на всю эту затею пришлось махнуть рукой.

На всякий случай было учинено освящение имеющихся в музеях вариантов живописного «Черного квадрата», и злые языки распустили слух, что при кроплении картин святой водой было слышно негромкое шипение.

На фотографов и их предводителя описанные события не произвели ни малейшего впечатления, а только прибавили им популярности. В народной же памяти вся эта история отложилась под названием «фотографическая смута».

Тем временем исламские аналитики добрались в своих изысканиях до «Черного квадрата» Малевича и сочли его тоже сомнительным.

Когда ФСБ выловила несколько человек с «поясами шахидов» не только рядом с фотографической мастерской, но и на входе в Русский музей, последовала реакция на государственном уровне. Всем мусульманским странам был разослан меморандум, где гарантировалось, что ни «Черный квадрат» Малевича, ни одноименный фотографический артефакт изображений Аллаха не содержат, и вообще ни малейшим образом не затрагивают интересы ислама. Вслед за тем с аналогичными разъяснениями к мусульманским иерархам обратилась Православная церковь, и восточные страсти стали понемногу угасать.

Меморандум правительства, где и фотографический, и живописный «Черный квадрат» фигурировали на равных правах, окончательно закрепил статус фотографии как государственного вида искусства. Цель была достигнута, и проект себя исчерпал. Оргкомитет судил да рядил, как бы наилучшим образом организовать закрытие проекта, но он завершился сам собой. Ночью, во время экспонирования очередного изображения, с порядковым номером 32712, над фотопластинкой начало разгораться яркое белое свечение, вскоре ставшее нестерпимым для глаз, и стало нарастать неприятное для слуха низкочастотное гудение. Дежурный фотограф, повинуясь естественному инстинкту, отступил на несколько шагов, и это его спасло. Свечение приняло форму ослепительного светового столба, ударившего в потолок с треском и свистом, и фотограф остался в полной темноте.

На рассвете члены оргкомитета осмотрели место происшествия. От увеличителя и стола остались обломки, в потолке зияла дыра с обугленными краями. Дело происходило в мансарде, и, слава богу, наверху людей не было. Сквозь дыру в потолке был виден голубой пятачок неба — заряд санс-энергии пробил чердачное перекрытие и, разворотив кровельное железо, надо полагать, улетел на свидание с Великим Вакуумом.

Проект «Черный квадрат» был закрыт вполне убедительно, Каракатаев с помощью товарищей вывез накопившийся архив в свою личную мастерскую — и вовремя, потому что вечером того же дня мастерская проекта взлетела на воздух. На этот раз все произошло самым обыденным образом, без аномальных явлений. Специалисты из ФСБ собрали в полиэтиленовый мешочек остатки шахида и его пояса, и дело было закрыто.

Во время этого события фотографы в ближайшем кафе уже вовсю праздновали окончание проекта. Подвыпивший Хосе Мария провозглашал тосты в честь санс-энергетики и субстанций ибуки:

— Все получилось блестяще, это замечательный, небывалый успех! Я предвидел такую возможность, но не надеялся, что выйдет так здорово!

— Что же ты, засранец, нас не предупредил? — мрачно спросил Каракатаев.

— Я предупреждал! Все время предупреждал! — возопил Хосе Мария. — Но вы меня никогда не слушаете!

Оставался еще один вопрос, касаться которого никому не хотелось, но все же он в конце концов прозвучал:

— Будем ли мы предъявлять наш «Квадрат» танкам?

Каракатаев выпил рюмку водки и закурил. Пауза затянулась, но все упорно ждали ответа.

— По-моему, дохлый номер, — наконец проворчал Каракатаев. — Ждать от «Черного квадрата» чего-то разумного — глупо.

И все с ним согласились.