Время культурного бешенства

О НАШЕСТВИИ ЖЕЛЕЗА НА ПЕТЕРБУРГ

Десятого октября года сто пятьдесят первого от сотворения «Черного квадрата» колонна старой бронетехники форсировала реку Сестру и, успешно преодолев линию Маннергейма, продолжила свой марш к Петербургу. Боевая обстановка активизировала старое железо, и скорость колонны возросла почти вдвое, примерно до сорока метров в час, что соответствовало перемещению на километр в сутки. Движение танков теперь было видно невооруженным взглядом, без всякой телеметрии.

От дальнейших агрессивных действий по отношению к танкам и, тем более, от проектов атомной атаки, военное командование благоразумно отказалось, и бронеколонна беспрепятственно вошла в Сестрорецк.

Местное население сперва затаилось, но увидев, что танки не задели ни одной постройки, и вообще, никому и ничему не причиняют вреда, люди стали выходить на улицы с приветствиями. Через каждые полкилометра машины встречали хлебом-солью. Впереди, разумеется, были коммунисты, с красными знаменами и лозунгами: «Наши пришли». Началось массовое братание с танками, оцепление было смято и восстановить его не удалось. Вслед за коммунистами потянулись «левые» всех мастей, а за ними кто ни попадя — местные поэты, художники, самодеятельные артисты и просто любители гульнуть. Создалась атмосфера всенародного гуляния.

На следующий день праздник набирал обороты. Понаехали люди из Петербурга и привезли разнообразные транспаранты и лозунги, от привычных «Картины, убирайтесь в музеи» до совсем новых текстов: «Танки — наши братья» и «Танк, мы одной крови, ты и я!». В толпе было много людей подвыпивших, и это вносило в общение людей оживление, иногда несколько излишнее. Какие-то шустрые люди инициировали якобы стихийные митинги, которые заканчивались распитием спиртного «по кругу» и хоровым пением. Звучали не только подходящие к случаю песни, как

но годилась и любая военная тематика, к примеру, «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…».

В это время как раз происходили российско-японские переговоры, и толпа на берегу Финского залива была азартно озабочена судьбой далеких дальневосточных островов — таковы законы бытия империи. Поэтому многократно повторялись лозунги: «Курилы не отдадим», «Японцам — фигу» и даже «Дойдем до Японии». А самой популярной песней дня была «Три танкиста, три веселых друга…», причем публика с особым воодушевлением горланила слова:

Вежливые молодые люди из японского консульства старательно снимали все это своими видеокамерами.

Полковник Квасников, вынужденно занявший позицию пассивного наблюдателя, в очередном рапорте писал: «Поскольку мои предложения относительно уничтожения колонны бронетехники не были приняты во внимание, появление танков в Петербурге теперь неизбежно. Во избежание паники и умственного разброда среди населения ситуацию следует позиционировать как санкционированный военно-исторический праздник. Его содержательно-развлекательная подоснова должна быть взята под контроль с учетом возможности нежелательного международного резонанса. Кроме этого, позволю себе добавить, что слухи о привлечении танков в Петербург не чем иным, как картиной Малевича «Черный квадрат», не только не утихли, но, наоборот, устоялись как общепринятое мнение, в связи с чем считаю полезным, независимо от наличия или отсутствия разумной составляющей в указанных слухах, в течение трех недель организовать в Петербурге живописную выставку или фестиваль, куда перевезти на время хранящийся в Третьяковской галерее экземпляр (вариант) «Черного квадрата» вышеупомянутого Малевича, чтобы в принципе исключить возможность каких-либо провокаций в отношении Москвы».

После двадцатого октября начались осенние дожди, прервавшие народные гуляния вокруг танков. Полковник вернулся к своему коньяку, а также к штудированию книжки об этом самом злополучном Малевиче. Кроме того, используя личные связи в аналитическом отделе, он продолжал собирать материалы о ныне живущих в России слепых художниках.

Помимо полковника, о взаимосвязи между танками и Малевичем усердно размышлял еще один человек — Виконт. Его ассистентом в этом многотрудном деле был Марат. В качестве инициирующей мысль субстанции они, в отличие от полковника, использовали не коньяк, а водку и не просыхали уже три дня. Их подружки, не выдержав напряжения мысли, сошли с пробега в середине вторых суток, и теперь мужчинам ничто не мешало обдумать проблему как следует.

Помня, что мудрый человек мало говорит, но много думает, они в основном пили молча. Время от времени Виконт вполголоса бормотал:

— Зря ты решил, Малевич, что, как сделаешь, так у тебя все и получится. Вот мы теперь и посмотрим, кто из нас будет смеяться.

Слушая его воркотню, Марат вздремнул, придерживая недопитую рюмку рукой. Не обращая на него внимания, Виконт продолжал:

— Ты, конечно, хитрый мужик. Только ты, сука, забыл, что на всякий газ есть противогаз.

Сочтя, что вразумил оппонента достаточно, он выпил свою рюмку и, следуя примеру собеседника, задремал, продолжая при этом бесшумно шевелить губами.

Так прошло с полчаса, и вдруг Виконт встрепенулся, будто к нему во сне пришло внезапное озарение.

— Эй, друг, хватит спать, — окликнул он товарища.

— Я не сплю, я задумался, — отозвался тот неожиданно бодрым голосом, — давай выпьем!

Выпив и закурив сигарету, Виконт прищурился, словно всматриваясь куда-то.

— Слушай, Марат… Я вот думаю, надо сделать что-то для Родины. Она ведь у нас хорошая, верно?

Марат поморщился — он не любил пафоса, да еще со словом «Родина».

— Для Родины… Ты бы для Родины сперва протрезвел.

— Протрезвел… это дело такое… А ты, вот что, прикажи мне!

— Как приказать?

— Очень просто: отдай приказ.

— Да? — Марат встал, слегка покачнулся, но все же нашел положение равновесия. — Слушай приказ! Приказываю тебе для Родины протрезветь.

— Слушаюсь! — рыкнул Виконт и мгновенно вскочил, а затем добавил спокойным тоном: — Ну что же, приказ есть приказ. Иду выполнять.

Он добрался до дивана и, едва найдя в себе силы снять башмаки, рухнул и тотчас захрапел.

А проснувшись на следующий день, он для ориентации во времени включил телевизор и угодил на выпуск местных новостей. Там показывали, как танки, в ряд по четыре, под дождем ползут через Сестрорецк. Хотя он и не совсем протрезвел, но все же достаточно, чтобы сообразить, что ему следует сделать для Родины.

Оставив приятеля отсыпаться, Виконт развил энергичную деятельность. Сперва он направился на судостроительный завод, где у него был знакомый хозяйственник. Тот, за бутылку коньяка и обещание в ближайшие дни вместе выпить, вывез для Виконта за пределы завода тонкий лист броневого проката размерами метр на метр и доставил его в мастерскую, где соученики Виконта по «Мухе» пробавлялись кузнечным делом. Он выпросил у них валявшийся в углу железный лом и попросил приварить его плашмя к своему стальному листу, параллельно двум сторонам квадрата. Затем он отвез полученное увесистое изделие к себе домой, поскольку мастерской у него пока еще не было, а точнее говоря — вообще не было.

Вычистив железный квадрат тонкой наждачной шкуркой, Виконт обезжирил его и тщательно загрунтовал.

Затем взял альбом Малевича и стал разглядывать так и сяк репродукцию «Черного квадрата», но ни малейшей пользы из этого занятия не извлек. Тогда он решил, что на сегодня потрудился достаточно, и позволил себе слегка опохмелиться, но в одиночку, с Маратом не связываясь.

Наутро он пришел в Эрмитаж к открытию и прямым путем направился к Малевичу. Но рассматривать «Черный квадрат» оказалось непросто и неприятно. Мешало стекло, отражения светильников, бесчисленные блики и какая-то муть, а больше всего мешал сам слой краски, грубой, тупой, непроницаемой. Хотелось ее соскоблить и посмотреть, что же там внутри на самом деле. Все это побудило Виконта к недовольному ворчанию:

— Да, мужичина ты хитрый, натура крестьянская, закрылся, как летучая мышь крылом, тебя не разглядишь, что ты там сделал. Только знаешь, это одним мудакам интересно. Ты думаешь, ты подлинник сделал? Нет, ты сделал копию, потому и ставишь дымовую завесу. А подлинник далеко, сам знаешь. Но ты видел подлинник, вот в чем дело. Что художник сделал — неважно, важно только одно — что он увидел. Ну давай же, колись, расскажи, что видел! Все равно ведь расскажешь, все в конце концов говорят. Это и ежу ясно, почему ты темнишь — чтобы полтораста лет все ахали — а что он этим хотел сказать? А вот это как раз — тьфу! Что художник хочет сказать — всегда херня, это я и по себе знаю. Это слушает только мудак, кому один путь — на помойку. А вот то, что ты видел — оно дорогого стоит. Расскажи — и станешь бессмертным, расскажи — будешь гений. Все равно докопаюсь, я тебя, как динозавра, по позвонку из жопы восстановлю, как Ивана Грозного по черепу! Ну, давай же, Малевич, колись, докажи, что ты гений!

Виконт добрых три часа обхаживал Малевича, то пытаясь его перехамить, то к нему подольститься, то взывая к его разуму. Слыша почти непрерывное невнятное бормотание странного посетителя, да еще время от времени скрип зубов, старушка смотрительница переставила свой стульчик, чтобы все время держать Виконта в поле зрения, и уже стала прикидывать, не пора ли вызвать охрану. Но Малевич к этому времени своим упрямством и гонором так допек Виконта, что тот решил с ним распрощаться:

— Ну и ладно, сиди в своей заднице, а мне ты уже надоел! Но ты не бзди, Малевич, я к тебе еще зайду!

Виконт вознамерился было сходить еще в Русский музей, поглядеть на тамошние варианты «Квадрата», но на следующий день рассудил, что на Малевича насмотрелся достаточно, а время, в танковом смысле, не ждет, — и приступил к работе. Прислонил свой железный квадрат к стене, зафиксировал его на всякий случай гвоздями, приладил освещение, и, чтобы вверх не тянуться, устроил помост.

Работалось хорошо, легко. Время от времени, пока подсыхала краска, Виконт пропускал одну или две рюмки водки и снова брался за кисть, по привычке бормоча что-нибудь:

— Не такой уж ты и вредный, Малевич… Только дури в тебе многовато. Не совался бы ты в черные дыры, не пилил бы сук, на котором сидишь. Новую Вселенную тебе захотелось! И чтобы в небесах парила вывеска: «Вселенная имени Казимира Малевича». А Вселенная будет устроена, как большая психушка, и ты будешь в ней главным врачом? Так вот, хер тебе. Не будет новой Вселенной. Во всякой Вселенной есть служба безопасности, и в нашей, будь спок, тоже.

Время от времени заходил Марат. Приносил сигареты, еду и водку. И Виконт позволял ему посидеть, посмотреть, как он работает, но недолго, потому как с Маратом легко запить.

— Вот ты считаешь, Малевич — безумный гений, — втолковывал Виконт другу. — А я не спорю, он и есть гений. Только безумие — не всегда удача, даже для гения. Если есть в тебе вибрация, назови, как хочешь, хоть космическая, надо знать, что и как на нее откликается. Думаешь, я крутой, вон какое создал прекрасное… — а людей блевать тянет. Так у него и с железом вышло, натуральнейшим образом наобум. Откликнулось, да по-дикому. Как слепой в канализационный колодец свалился. О душе железа он и понятия не имел. А железо — тварь сложная. Уважения требует, спешки не любит. Уважает силу и ей подчиняется, если с правильным подходом, а дурного силового наезда не терпит. И еще: железо — стихия нервная. Взбаламутил его твой Малевич, и вон что творится. Потому что он сделал копию. А мы попробуем создать подлинник.

Виконт вовремя взялся за ум, потому что танки были уже в черте города. Колонна шла вдоль правого берега Большой Невки. По указанию губернатора на две недели был заявлен грандиозный военно-исторический фестиваль и разведены все мосты на Невке. Население ничему не удивлялось — фестиваль на то и есть фестиваль, чтобы во время него происходили абсурдные вещи.

Танки же, не обращая внимания на разведенные мосты, шли и шли по Невке вверх по течению. Они вели себя уверенно так, будто отлично знали географию города. У правительства Петербурга забрезжила надежда — а вдруг эти машины так и пройдут вдоль Невы сквозь город, не заходя в центр?

Выйдя к Большой Неве, колонна продолжала движение по ее берегу и, дойдя до Литейного моста, свернула на него, хотя мост был разведен.

И тут произошло то, чего люди, имевшие опыт общения с этими безумными машинами, например, полковник Квасников, ожидали заранее. Литейный мост, не подчиняясь управляющим механизмам, начал самопроизвольно сводиться.

Решительные люди из технических служб предлагали подрезать газом несущие конструкции моста, чтобы танки посыпались в воду. Но губернатор делать это категорически запретила:

— Не забывайте, господа, в нашем городе праздничный фестиваль, — добавила она, но из окружающих мало кто оценил ее чувство юмора.

Перейдя Литейный мост, танки свернули на набережную и пошли теперь вниз по течению, в сторону Зимнего дворца. Расхожая народная версия, что машины идут на запах Малевича, вроде бы подтверждалась.

В окружении губернатора мгновенно сформировалось пораженческое крыло. Они предлагали немедленно отдать свихнувшимся машинам хоть один «Черный квадрат», а хоть и всего Малевича, чтобы они вместе с ним убрались восвояси. Да кто он такой, в конце концов? Не такой уж и великий художник. Стоит ли из-за какого-то чудака навлекать на город столь серьезные бедствия?

Губернатор держалась твердо. Что толку, если танки вместе с Малевичем застрянут по всей Неве? Нужно посмотреть, что к чему. Если машины вознамерятся штурмовать Зимний, конечно, им отдадут Малевича. Если с его помощью удастся вывести их из города, это будет сделано. Если им действительно нужен Малевич, нужно все организовать так, чтобы, следуя за ним, машины ушли из города, а не остались в нем навсегда.

В ночь на седьмое ноября голова колонны вышла на Дворцовую площадь, а остальные машины распределились по всему центральному району, сначала окружив Зимний дворец, эрмитажные здания и здания Русского музея. На Дворцовой площади они выстроились правильными рядами, оставив сквозные проходы, словно бы на случай необходимости в маневрах.

Настаивая на версии народного праздника, губернатор запретила устраивать оцепление и разгонять публику. Людей в армейской форме на площади также не было. Милиции была предписана лишь организация сквозного движения пешеходов через площадь.

Виконт решил доставить свое изделие к месту действия заранее, предвидя утром толкучку и возможные приставания милиции.

Ночь была сырая, но не холодная. По приказу губернатора армейское оцепление было снято, а милиция должна была принять территорию в десять утра, и всю ночь площадь пустовала. Танки пребывали в неподвижности.

Виконт с Маратом привезли «Железный квадрат» на рассвете. Нужно было его где-то спрятать до нужного момента, и они нашли простейшее решение: воткнули лом в землю в садике Зимнего дворца как можно ближе к площади, а «Черный квадрат» закамуфлировали содранным с ближайшей подставки рекламным щитом. Затем они удалились в Александровский сад, где и скоротали время, сидя на скамейке, попивая водку и куря сигареты.

Публика начала собираться к десяти. Одним из первых прибыл полковник Квасников с несколькими людьми. Все были в штатском, но на лбу у каждого было словно написано «ФСБ». Оценивая обстановку, он обратил внимание на двоих бодрых и, похоже, пребывающих в веселом настроении людей, не похожих на праздных зевак. Но беспокоить их без нужды не стал — мало ли здесь будет сегодня спецслужб всех сортов. Потом он выловил в толпе взглядом чокнутую студентку Еву, которая, конечно, не могла сюда не прийти, и поприветствовал ее кивком головы. К его удивлению, она оказалась знакома с заинтересовавшей его парочкой. Они оживленно общались, а затем принялись исподтишка по очереди прихлебывать из фляжки. Полковник им позавидовал — он-то не мог себе этого позволить. Про себя он отметил, что эта троица заслуживает пристального наблюдения.

Среди публики вертелось много иностранцев с видеокамерами, вообще говоря — слишком много для праздника регионального масштаба и такого времени, как десять утра.

Толпа людей становилась плотнее, а танки оставались неподвижными, будто чего-то ждали, и никто не мог предсказать, как будут развиваться события дальше — и будут ли события вообще. Полковник по опыту знал, что эти машины способны сколько угодно оставаться в неподвижности.

Во фляжке Марата к тому времени водка кончилась, и ребята стали совещаться, что делать: продолжать ли ждать незнамо чего или самим проявить какую-то инициативу.

Вдруг по толпе прошел общий вздох и легкое шевеление — головной танк одной из средних колонн пошел вперед, к фасаду дворца. Он двигался медленно, но вполне заметно для глаза. Все остальные — и люди, и танки продолжали выжидать. В толпе все наблюдали происходящее молча, лишь кое-где слышалось тихое перешептывание.

Примерно за десять минут танк преодолел расстояние метров в пятнадцать и почти вплотную приблизился к компании Виконта. И тут произошло нечто совершенно неожиданное.

Виконт стал вглядываться в приближающийся танк, и лицо у него было такое, будто он встретил кого-то из умерших родственников, у него самым натуральным образом отвисла челюсть. Он сделал несколько шагов вперед.

— Яп-понский городовой! Да это же… это мой танк! — он говорил тихо, но его реплику слышало много людей.

Полковник сделал знак своим людям оставаться на месте и стал перемещаться к месту события медленно и незаметно, чтобы не вызвать подвижки толпы.

А на лице Виконта появилась широкая, от уха до уха, улыбка, и он, совершенно счастливый, уже не думая, что и зачем делает, по привычке зверским голосом рявкнул:

— Молчать!

На площади и так было тихо, а теперь настала такая тишина, что скрип зубов сержанта был слышен далеко кругом.

И узнало старое боевое железо своего командира. Танк остановился и стал медленно поднимать пушку к небу, приветствуя сержанта. Примеру головного танка последовали все остальные, задрав кверху свои культяпки, у кого что было.

Виконт подошел к танку и похлопал его по броне:

— Эх, старый товарищ!

А затем легко, как в старое доброе время, вспрыгнул на броню и заорал:

— Железный квадрат сюда!

Марат выдернул лом из земли, расчехлил «Черный квадрат» и потащил его к танку. Ребята в камзолах из ДДЭ (Добровольные друзья Эрмитажа) бросились ему помогать, не задумываясь, санкционирована или нет эта странная копия — кто же будет требовать отчета от человека, способного приказывать мертвым танкам?

Виконт принял от них «Железный квадрат» и водрузил его на танке, вставив лом в гнездо, предназначенное для знамени.

— Слушай мою команду, — гаркнул Виконт, — кру-у-гом!

Его танк стал медленно разворачиваться на месте, и все остальные тоже.

Внизу, рядом, две музейные старушки, осмелев, стали переговариваться:

— Смотри, милочка, какая забавная копия!

— Это не копия, дорогуша, — поправил ее сверху Виконт, — это подлинник. Копии делал Малевич.

— Ах, милочка, что такое он говорит? — возмутилась вторая старушка.

Но сержант в этот момент громко заскрипел зубами, и старушки умолкли.

Танк закончил, наконец, разворот, и Виконт, набрав в легкие воздуха, зарычал максимально свирепым голосом:

— Слушай приказ! К месту постоянной дислокации… на Р-р-родину… шаго-ом… мырш!

Все танки вздрогнули разом и двинулись с площади прочь.

Виконт обнял пушку и прижался к ней щекой.

— Прощай, старый товарищ! — Он спрыгнул на землю и смахнул со щеки нечаянно выкатившуюся слезу.

Рядом два молодых человека хихикали неизвестно над чем, и один из них, глядя вслед танкам, решил блеснуть эрудицией:

— И пошли они, солнцем палимы, — оба опять захихикали.

— Зря смеешься, сынок, — оборвал его Виконт, впрочем без агрессивных интонаций, — это старое железо Родину защищало. А Родина ведь у нас хорошая, не так ли, сынок?

Парень со смехом заглянул в лицо чокнутому придурку, но, встретив серьезный взгляд цыганских угольных глаз, вдруг постиг, не умом, а утробой, какая тонкая причинно-следственная прослойка отделяет его от серьезнейших неприятностей.

— Извините… так точно… больше не буду, — залепетал он, и, как только Виконт отвернулся, оба юнца задали стрекача.

Виконту было не до них — люди из ФСБ явно к нему присматривались, и он вместе с Маратом поспешно удалился с площади, чтобы отметить военно-патриотический праздник в домашней обстановке.

Они хотели прихватить с собой Еву, но она куда-то исчезла.

— Ну и хорошо, — заявил Марат, — жизнь спокойнее будет. Она ведь со второй рюмки начнет стихи читать. На хрена нам такое звуковое сопровождение?

А события на площади развивались по привычному сценарию — появились люди с разными лозунгами, начались речи и споры, песни и крики, свары и драки. Когда на площади замелькали ребята в зеленых и красных беретах, милиционеры вызвали подкрепление, и десантники устроили с ними славную потасовку. Одним словом, праздник удался.

Западные газеты еще долго жевали военно-историческое танковое шоу. Технические специалисты утверждали, что несмотря на шутовской характер зрелища, в Петербурге Россия предъявила принципиально новые военные технологии, ничего адекватного которым у стран — членов НАТО нет. По-видимому, это и есть один из пресловутых русских асимметричных ответов, но на этот раз асимметрия зашла слишком далеко, и на эту тему придется проводить отдельные переговоры. Политические обозреватели считали, что карнавальный показ новых военных возможностей есть проявление неуважения по отношению к странам традиционной демократии и циничная демонстрация силы, проведенная с изощренным восточным коварством. А представители Латвии, Польши и Эстонии наперебой доказывали во всех европейских комитетах, что танковый демарш России предпринят с целью напугать именно их маленькие мирные страны, и умоляли серьезные государства защитить их от агрессивного соседа.