Время лохов [СИ]

13

Вечером Лепетову заступать на смену. Чтобы съездить на родину, он поменялся со сменщиком на несколько дней, теперь ему предстояло дежурить ночи четыре подряд, значит, я буду спокойно спать на его кровати. А пока мы взяли у хозяйки две огромные — «мечта оккупанта» — полипропиленовые сумки-баулы с обувью, добавили в них свою и отправились в Лух с третьей частью товара — в Иванове все-таки все уходило быстрее.

В Лух добираться часа два — два с половиной. Я прихватил с собой «Студмередиан», обнаруженный в комнате Лепетова, потому что там оказалась заинтересовавшая меня статья Ильина об исследовании русской сказки. Но очаровательная сказка была и за окном.

Едва выехали за пределы Иванова, как начались леса: огромные ельники вперемешку с березами, большинство из которых не успело еще сбросить листву, над которыми корабельными громадами возвышались мачтовые сосны. Все это лесное разнообразие утопало в ослепительном снегу и было припорошено снегом, все изгибалось, гнулось и провисало, радуясь или печалясь, радуя или печаля. И тут Ильин со своими сказками, и тут настоящая сказка в придачу к Ильину. Прочтешь — задумаешься, глянешь за окно — захочется прочесть, чтобы разгадать шараду благородных сосен и раскидистых елей.

Время от времени у меня возникало необоримое желание попросить водителя остановить автобус, выйти, пройти по усыпанному глубоким снегом лесу и, казалось, если бы не осенние туфли на один носок, не тоненькая курточка (приехал-то опрометчиво с юга), — вышел и побродил бы по огромным сугробам, спрятался под широкими ветвями елей, постучал по длинным голым столбам сосен, чтобы услышать, как отзовется на стук грустная крона, вздохом глухим, гулким, поскрипывающим.

Порадовало и внезапное появление затерянной деревеньки с древней, но, видно, недавно обновленной церковкой, вперившей свои позолоченные кресты в бездонно-чистое небо.

Лух оказался чуть большей деревенькой в типично русском стиле, в центре которого возвышалась некогда роскошная величественная полуразрушенная церковь. Вокруг нее — сеть магазинов в еще дореволюционной постройки торговых рядах, далее извилистые разветвления мощенных улочек и бесконечные ряды приземистых, старых, но еще крепких бревенчатых домов.

Маленькая, скорее напоминающая сарайчик, автостанция едва вмещала в себя с десяток человек (до кассы прямо рукой подать). Мы взяли билеты на обратную дорогу, а затем поднялись наверх, где на взгорке, в старом обветшалом двухэтажном домишке помещался местный Дом быта, директор которого (само собой разумеется не безвозмездно) предоставил «Роднику» одно из его помещений под магазин.

Лепетов открыл громоздкие, набухшие от плотно набитого поролона двери, и мы переступили через высокий порог (мне пришлось даже нагнуться, потому как притолока оказалась очень низкой) и попали в полутемный (свет едва просачивался сюда с верхнего этажа, куда вела массивная деревянная лестница) коридор со множеством дверей впереди, и еще одной под лестницей.

Дверь в комнату, отведенную под магазин, оказалась запертой, хотя вывеска, приколоченная гвоздями к потресканному дерматину, гласила, что время обеда вышло.

Лепетов заглянул в несколько соседних комнат, и в одной из них обнаружил продавщицу, довольно миловидную полную женщину средних лет со здоровым румянцем на лице и неглупыми добрыми глазами. Она поприветствовала нас оригинальным местным говором с его певуче растянутым последним слогом и краткой паузой в разрыве, затем открыла помещение магазина. Мы стали распаковывать свои сумки и вынимать привезенный товар.

Тут же изо всех клетей, закутов и теплушек здания набежало множество народа (где они только скрывались до этого?). Женщины безудержно рвались к нам посмотреть, пощупать, поохать, расспросить о цене. И даже несмотря на то, что мы объявили им о том, что цены еще окончательно не определены, женщины упорно топтались у входа в ожидании следующих представлений. С трудом их удалось убедить, что продаваться все будет только после сдачи-приема товара и наличной инкассации.

После того, как проход опустел, Лепетов переписал прибывший в его отсутствие товар и передал по накладной новый. Продавщица отдала ему выручку — кое-что за время отсутствия Лепетова продалось.

Первым финансовым поступлением оказались три тысячи рублей — невероятно! На них можно было закупить ивановского товара и ехать с ним на Украину хоть завтра. Но тут всплыл еще один подводный камень. Архистратег Лепетов!

— Надо отдать директору Дома быта аренду.

Конечно надо, кто спорит!

— Полторы тысячи в месяц, плюс НДС, плюс десять процентов от прибыли.

Я чуть дара речи не потерял.

— Володька, святый боже, кто на такую кабальную аренду подписался?

— Я, — как ни в чем не бывало ответил Лепетов. — Я же здесь курирую магазин, я тебе говорил. Думаю, выгода должна быть обоюдной.

Лепетов отправился к арендодателю. Я так и сел. Помилуй бог, Володька, ты и в «Роднике» опростоволосился, и в Лухе ярмо себе на шею навесил. «Какие еще айсберги ждут меня в дальнейшем?» — думал я с отчаянием, понимая, что ничего больше сделать не могу.

Однако это был еще не самый пренеприятный сюрприз за день. Вернувшись в Иваново не поздно — только начало темнеть, мы с Лепетовым решили не дожидаться утра, а сразу же проехать к Екатерине Семеновне, отчитаться о положении дел в Лухе и забрать у нее причитающееся. Не тут-то было! Узнав, что в Лухе кое-что продалось и аренда за предыдущий месяц выплачена, Екатерина Семеновна стала слезно умолять нас отдать ей оставшиеся деньги, так как у нее с месяц как не проплачено жилье и денег не то, что на жизнь, на самое необходимое не хватало. (То, что Лепетов и я сидели на мели, ее мало волновало.) «Я вам потом все полностью оплачу: и дорогу, и затраты», — убаюкивала она нас новыми обещаниями. Но я, разочарованный, больше ей не верил.

Не удивительно, что Лепетов, почти полгода мотаясь как угорелый по делам «Родника» в различные концы СНГ, ни разу еще ни копейки за это не получил, тратил только свои жалкие гроши, которые университетское руководство начисляло ему за ночные дежурства на кафедре, и экономил на желудке.

Долго задерживаться у Екатерины Семеновны мы не стали — Володьке надо было заступать на смену. Из подъезда вышли молча и также молча добрались до общаги.

Я не находил слов. Какая прелесть! Если и дальше так дело пойдет, мы очень много заработаем. Ну, о-чень много!

Только у входа в общежитие я спросил:

— Тебе к скольки на работу?

— К шести вечера.

— Ты с шести до шести?

— Нет, с шести до восьми, но выхожу раньше, хожу на работу и с работы пешком.

— Недалеко?

— С полчаса ходьбы. Может, минут сорок.

— Успеваешь?

— Еще успеваю.

— Перекусишь чего-нибудь?

— Не буду — времени и так в обрез, попью чаю на работе.

В комнате Лепетов быстро собрал в рюкзак необходимые вещи и выскочил, попрощавшись до утра, я остался один. Мальчишки-первокурсника не было, наверняка завис где-то у своих приятелей или у подруги. Это и к лучшему — я так устал (больше все-таки, наверное, психологически), что никого не хотел видеть, ни с кем не хотел общаться.

Я скинул куртку, присел на одну из свободных кроватей и только сейчас смог внимательнее рассмотреть комнатку, в которой жил Лепетов. Уютной эту студенческую комнатушку не назовешь: голые, наполовину синие стены (только у кровати Лепетова на стене узенький коврик с длинноногими ланями на фоне осеннего леса и снежных гор на горизонте), затертый деревянный пол, голая тусклая лампа на потолке, у входа ряд крючков для одежды, железные кровати с провисшими панцирными сетками, небольшой прямоугольный стол у окна. Окно затянуто полиэтиленом (но из него все равно дует), на подоконнике небольшая стопка книг, несколько ванночек для проявки фотографий, в которых на куске влажной марли прорастали пшеничные зерна. Как тут можно жить, да еще и учиться? Малолетки, очевидно, еще до конца не уяснили себе, что эта комната — их жилье, настоящее жилье, не на один день, и если они думают обитать в ней и дальше, создание уюта, комфорта — залог дальнейшей успешной учебы. Лепетова уют, как видно, давно уже мало интересовал. Он жил совершенно другим; комната для него была лишь непродолжительным пристанищем на ночь, местом для сна, как в обожаемой нами античности.

У меня засосало под ложечкой, надо было бы перекусить — мы же совсем без обеда. Володька говорил, что столовая в общежитии работает до восьми, можно будет наведаться, хватило бы только денег.

Я выудил из бокового кармана куртки кошелек, открыл его, пересчитал наличность. Да, ничего не скажешь — богатенький Буратино! Еще пару таких поездок в Лух, и у меня не останется средств доехать даже до Москвы, не то что вернуться обратно домой. Во предприниматель! Но, может, у ребят найдется что-нибудь из съестного: вермишель какая-нибудь или греча? Готовить недолго, опять же — экономия бюджета.

У входа в комнату, перед кроватью Лепетова, я увидел высокую — до самого потолка — закрытую нишу — кладовку. Обычно в них студенты, наряду с вещами, держали и сухие продукты. Я открыл небольшую дверку кладовки и остолбенел: на одной из пол-литровых банок сидела крупная мышь и во все глаза смотрела прямо на меня. «Ну и борзотá!» — подумал я. Мышами и крысами в общежитии меня не удивишь, но такими наглыми! Она даже не думала убегать, ни на секунду не спускала с меня своих бусинок, словно пыталась околдовать. Мышь гипнотизирует человека — во дела! Дать бы ей в лоб! Только чем? В руках ничего не было. Чем бы ее огреть?

Я поглазел по сторонам, но мышь не стала ждать дальнейшего развития событий, вильнула хвостом — только ее и видели!

«Вот студенты, — хмыкнул я, — совсем грызунов распустили!»

Среди пустых стеклянных банок и бутылок из-под пива круп не обнаружилось, а голод, как известно, не тетка, пирожка не поднесет.

Я спустился в столовую, но к ее закрытию почти все оказалось распродано, остались котлета в тесте и чай. Я не помнил, был ли у Лепетова чай. Пришлось купить и его. Веселая житуха: за полдня котлета в тесте и чай! Перейти, что ли, как Лепетов, на диету? Но с ним и не захочешь перейдешь.

Ночью я сильно замерз. Сосед-студент так и не появился. Я стянул с других кроватей одеяла и накинул поверх своего. Только после этого, согревшись, уснул.

Проснулся внезапно от болезненного укола в бок, перевернулся, почесал ужаленное место, попытался снова уснуть, но меня укусили пониже. Только этого мне не хватало — клопы! Я уже успел забыть, что это такое. В нашей студенческой общаге тоже были клопы, а я был особенно чувствителен ко всем подобным тварям.

Нет, я не ошибся. Встал, включил свет, откинул одеяла. Так и есть, вот они первые признаки наличия кровососов: маленькие красные точки на простыне.

Я стащил в ногах простынь, отвернул швы матраса на боковине, на углу. Куда я попал? В чистилище? Мало мне одного, получай еще и это. «Господи боже, — взмолился я, — я же не Симеон Столпник, к чему мне такие мучения?»

В свою студенческую бытность мы спасались от клопов разными способами, потом, казалось, к ним привыкли, хотя и продолжали давить, прижигать спичками, ставить под кроватные ножки посуду с водой, смеясь над теми, кто попадал в нелепые ситуации, связанные с клопами.

Однажды объектом насмешек стал и я сам, тот, который на дух их не переносил. Уж как смачно надо мной поиздевался случай!

На очередной дискотеке я «снял» девчонку. Между нами, как вспышка молнии, проскочила искра. «Останься на ночь, завтра выходной, я тебя провожу, Любава! Ты ведь Любава, признайся честно, я это чувствую: душа нараспашку, сердце вразлет!»

Ее бездонные карие глаза блестели, пухлые, совсем детские губки растягивались в улыбке, маленькая холодная ладонь ничуть не рвалась ускользнуть из моей горячей руки.

«Пойдем, найдем наш шалаш, нашу уединенную хижину».

Я сунулся в одну комнату, заглянул в другую — все занято, везде влюбленные парочки. Есть ли в этом доме хоть какое-нибудь пристанище для жаждущих любви?! Кто смилостивится над алчушими, уступит место хоть на коврике в прихожке?

Приятель сунул мне заветный ключ: «Комната пуста — ремонт, но кровати в вашем распоряжении». Чего еще голодному студенту надо? Я притащил свой матрас, подушку, простыню (лето было в самом разгаре). Прокувыркались полночи, луна устала на нас смотреть, а под утро десантура Дарт Вейдера с диким визгом атаковала с воздуха. Ложились в полумраке — покровительница Астарты притушила даже звезды, но когда я зажег свет, мы с Любавой от увиденного онемели: весь потолок был в черную крапинку! Паразиты только ждали удобного случая. Мы с Любавой бежали из комнаты без задних ног! Лицо той наяды давно растаяло в вечности, но пронзительный свист, с которым спускались с потолка десантники Дарт Вейдера, я помню до сих пор. И вот новая встреча. К чему там снятся клопы? К надоедливому, назойливому вампиру, который будет упорно сосать вашу кровь. Лепетов? Клопы во сне — к хлопотам в делах и безденежью. «Именно это со мной сейчас и происходит, — думалось мне, — пустые хлопоты, ни копейки денег, — связался на свою голову!» «И скучно, и грустно, и не кому руку подать», — как писал классик.

Я перебрался на другую кровать (может, хоть там клопов поменьше), завернулся, будто в кокон, в одеяла и сразу уснул. Может, какой клоп несколько раз и пырнул меня после этого своим острым ядовитым штыком, но я больше ничего не слышал — усталость все-таки дала о себе знать.