Время лохов [СИ]

35

Когда я вернулся с вокзала на Удальцова, Баскакова не застал. Рита была вся в слезах.

— Что случилось? — спросил я. — Где все?

— А ты не знаешь? Ты разве не с ними был?

— Сначала с ними, потом уехал за билетом.

— Их всех взяли. Прямо в переходе. Олег только отъезжал звонить, да вот и тебя, как оказывается, не было.

— А тебе кто сказал?

— Олег и сказал. Он заезжал, успокаивал, что ничего страшного. Раньше тоже, бывало, забирали, а потом выпускали.

— Бывало так. Куда их увезли? В какое отделение?

— Олег сказал, не в отделение, а к операм в Митино.

— Ладно, я поехал к ним, закрой за мной.

Я вышел из квартиры. Еще один звоночек того, что я все решил правильно. Больше в Москве лохотронщикам покоя не будет. Хорошо, если на этот раз все обойдется, но, говорят, уже есть первые ласточки: некоторым пророчат уголовное разбирательство.

Машины Еремы возле здания оперов не было. Я вошел, в двух словах объяснил дежурному, что мне нужно. Дежурный позвонил по внутреннему телефону, и через минуту ко мне вышел крепкого телосложения малый в штатском костюме. Взяв из рук дежурного мой паспорт, повел за собой.

Он ввел меня в широкий кабинет, в котором располагалось всего три стола и несколько набитых папками шкафов. За одним из столов сидел другой оперативник, повыше ростом, долговязый, с залысинами на голове, тоже в штатском. Первый протянул мой паспорт коллеге.

— Еще серпасто-молоткастый! Вы там что, на Украине, совсем не собираетесь менять паспорта на новые? У вас там, вроде, уже появились свои жовто-блакитные?

— С Украины, — стал заинтересованно перелистывать мой паспорт долговязый. — Не сидится вам, что ли, на месте?

— Было б где сидеть, не приехали, — спокойно ответил я.

— А к нам зачем пожаловал?

— Говорят, у вас наши ребята.

— А сам кто? Работаешь с ними или прикрываешь?

— Там есть мои друзья. Я приехал узнать, за что их задержали.

— Странно, что ты этого не знаешь, раз называешь себя их другом. И потом их продержат тут не более нескольких часов, хотя можем задержать и до трех суток. До выяснения всех обстоятельств и уточнения личностей каждого. Хочешь к ним присоединиться? Наверняка, ты не просто их друг. Сто процентов, ты с ними работаешь — нет?

— Я же вам сказал: там есть мои друзья. Я приехал узнать, в чем они провинились и скоро ли их выпустят.

Долговязый поднялся, подошел ко мне.

— А почему ты так уверен, что твои друзья именно у нас?

— Мне так сказали. Жена одного из моих друзей.

— Ну, жены редко когда ошибаются, — хмыкнул коренастый. — Моя вот тоже, как сыщик: никуда от нее не спрячешься.

— Так что? — спросил я. — Надолго они у вас?

— А ты переговорщик? — долговязый взглянул на меня. — Или уполномоченный?

— Не переговорщик и не уполномоченный. Я сам по себе. Просто беспокоюсь за друзей.

— Настоящая дружба — это хорошо, это здорово. И кто твои друзья?

— Баскаков Евгений. С ним должна быть еще Касаткина Элла, тоже наша землячка.

— Вот какая дружба, — ухмыльнулся долговязый. — И что, ты готов за друзей в огонь и воду, любую боль перенести?

— За друзей готов. Разве это зазорно? — Я посмотрел на долговязого в упор.

— Нет, не зазорно. Только остались ли еще в наше время такие понятия, как дружба, преданность, верность?

— У вас, может, и не остались, а я из старого мира — друзей предавать не привык.

Я не сдавался. Коренастый придвинулся ближе.

— Значит, говоришь, за друзьями пришел?

— Да, за друзьями.

— А хочешь, мы их отпустим? — улыбнулся коренастый и подмигнул долговязому. — Сколько их там у нас в кутузке? Человек семь? Выдержишь семь ударов по корпусу, отпустим. Как тебе?

— Бейте, — сжался я в комок.

Коренастый нанес мне резкий хук в живот. Первый удар я выдержал, но тут же получил удар кулаком в левый бок, затем в правый, прямой в грудь. Я сдвинулся назад, но выпрямился, снова собрался с силами:

— Лупи еще!

Подошел долговязый, саданул два раза в живот и снизу в челюсть. Я грохнулся на пол, почувствовал вкус крови во рту.

— Что ж вы делаете, сволочи? Фашисты, — пробормотал я, приподнимаясь на локте.

— Что ты сказал? — набычился коренастый.

— Фашисты вы, а не люди. Хуже фашистов. У вас других развлечений нет?

— Ты смотри, какой моралист выискался — не тебе, лохотронщику, вякать. А это за фашистов, — наклонился коренастый и шибанул меня в висок. Я плюхнулся на пол, затем опять приподнялся на локоть, задрал голову и снова бросил с вызовом:

— Фашист!

— Ну, ладно, хватит, — остановил коренастого долговязый.

Тут дверь отворилась и дежурный ввел в кабинет Еремеева.

— Товарищ капитан, еще один. Тоже, говорит, за лохотронщиками.

— Ладно, разберемся, — сказал долговязый. — Возвращайся на пост.

— Есть, — дежурный удалился.

Еремеев ошарашено взглянул на меня.

— Ну, давай, поднимайся, — долговязый поднял меня с пола, посадил на стул.

— Этот за друзьями, а ты за кем? — спросил Еремеева коренастый.

— Тоже за ними.

— Тогда забирай и этого, он за всех вас отработал. Паспорта пока останутся у нас, скажешь своим смотрящим, пусть за ними сами приезжают.

Я поднялся, пошатываясь подошел к Еремееву.

— Все нормально? — спросил Еремеев.

— Нормально.

Какое еще зло можно причинить рыбе, которая уже поймана, изжарена и подана на стол под соусом?

Мы вышли в коридор. Коренастый пошел за остальными, долговязый бросил мне и Еремееву: «За мной», — и направился к дежурному. Минут через пятнадцать Баскаков с товарищами вышли во двор, где мы с Еремеевым ждали их возле машины. Баскаков крепко обнял сначала Еремеева, потом меня.

— Уж думали не вырвемся, — сказал и улыбнулся.

— Скажите спасибо Диману, он за всех расплачивался.

— Да ладно тебе, Олежа, не говори ерунды, — пробормотал я с трудом — челюсть еще ныла.

Баскаков обернулся к подошедшим.

— Марин, все не влезем, лови такси, забирай оставшихся и дуйте к нам на Удальцова. Хома знает.

Дрыщ, Баскаков и Колян влезли в машину к Еремееву.

— Диман, ты идешь? — крикнул Баскаков, перед тем, как сесть.

— Да, сейчас.

Я остановился возле Эллы.

— Ты как?

— Живая.

— Тогда увидимся.

Я пошел к машине Еремеева. Через полчаса мы были на месте.

Ближе к полуночи сабантуй только развернулся. Все пребывали в каком-то пьянящем восторге, и не столько от алкоголя, сколько от ощущения освобождения, легкости, удачи.

— Я же говорил вам, — бормотал напившийся Баскаков. — С нами не пропадете, не хрен шастать по Москве, из бригады в бригаду. Там, где мы, там фортуна и успех. Да, и еще, я чуть не забыл про наше золотое правило: кто сегодня привел самого денежного клиента? Опять наш тихоня-Диман, благодаря ему мы все сегодня и с деньгами в кармане, и на белом коне. А значит, Диману положена, как у нас и заведено, премия: десять процентов от проигрыша лоха. Диман, получи, — Баскаков достал из кармана перетянутую резинкой пачку денег и вытащил из нее несколько купюр.

— Ура! — закричали присутствующие, захлопали в ладоши, замахали бутылками с пивом в воздухе, поддерживая меня.

Я не противился, принял премию из рук Баскакова, сказал спасибо и засунул деньги в карман спортивных брюк. Теперь я полностью закрою долг. Это радовало, мне не хотелось уезжать, не расплатившись со всеми своими кредиторами. Но дальше сидеть за столом больше не хотелось: я достаточно выпил, меня то и дело тянуло на сон, я подумывал завалиться в соседней комнате на кровать и уснуть.

Баскаков никого не отпускал. «Все останутся у нас. Гудим всю ночь. Завтра объявляю выходной. Разбежитесь утром». Отпросились только Марина (у нее была маленькая дочь) и Леся с Люсей (чтобы у матерей не сорвало крышу). Мужики никуда не спешили, алкоголя было — залейся. Ирма и Элла купались в мужском внимании.

Элла была в своем репертуаре. Я снова увидел ту самую Эллочку, которая на заводе укладывала мужиков пачками. И в этом окружении она про меня уже забыла. Тем, может быть, и лучше. Я больше не считал себя причастным к этому миру — завтра отдам долг Елене, Баскаков заберет паспорта, а послезавтра вечером сяду в поезд и навсегда постараюсь забыть все те горькие минуты, которые испытал с того самого дня, когда согласился остаться в бригаде Баскакова, когда вынужден был переступить через себя из-за безысходности, на многое закрыть глаза, делать то, что в душе всегда считал неправильным и несправедливым по отношению к другим. Очищусь ли я таким образом? Вряд ли. Но, по крайней мере, остановлюсь, попытаюсь вернуться к своему «я», к душевному комфорту и согласию с самим собой, вернуться к тем единственным ценностям, которые позволят мне в эту зыбкую пору перемен держаться на плаву.

Шум и гам, приглушенная музыка только усиливали мое желание спать.

— Я пошел валиться, — сказал я Баскакову и, услышав в ответ «давай», проковылял в спальню, где на полу уже были брошены матрасы и одеяла для гостей — кто хочет, падай, спи. Проснешься — присоединяйся снова к бражникам, пей, радуйся новому дню или дрыхни до вечера — никто тебя не потревожит: ты волен сам выбирать, куда плыть.

Я, раздевшись, плюхнулся на кровать. Когда придут хозяева, стащат меня на пол. Если придут.

Во сне я снова парил в облаках в образе дракона. Легко, непринужденно, безмятежно. Вокруг меня было сияющее голубое небо, внизу сквозь плывущие подо мной перистые облака проглядывала освещенная ярким солнцем земля. Я приподнимал одно крыло вверх, и потоком воздуха меня увлекало вправо, поднимал другое, — кренился влево. Мог перевернуться вокруг туловища; поймав поток, взмыть вверх и тут же камнем ринуться вниз; взмахнув пару раз крыльями, воспарить выше облаков, почувствовать себя счастливым. Только через несколько минут, дисгармоничный звук стал резать уши. «Дима, Дима, Дим», — прорывалось ко мне из ниоткуда. «Дима, Дим!» — вырвало меня из сна.

Еще не отойдя от завораживающих видений, я с трудом разлепил глаза и увидел перед собой взбудораженную, в слезах Эллу. Она часто теребила меня за плечи и безостановочно бормотала: «Дима, Дим!»

— Чего тебе? — спросонья я никак не мог понять, чего от меня хотят.

В дверях спальни кто-то что-то кричал (кажется, Дрыщ), рвался войти, его сдерживали. Элла чуть не вжалась в меня.

— Иди сюда, сука, выйди, я сказал! — ревел Дрыщ. Ерема и Баскаков оттягивали его от двери.

— Что опять? — приподнялся я на кровати.

— Дима, Дим! — продолжала рыдать Элла.

— Что? — я поднялся, вышел в прихожую. Дрыща утянули в другую комнату, но и там он продолжал разоряться. Я стал на пороге комнаты, в которой гульбанил народ, Элла спряталась у меня за спиной.

Дрыщ хрипел:

— Пусть вернет бабки, сука! Дать не дала, а бабки заныкала!

Элла стала из-за моего плеча выкрикивать:

— Ничего я не брала! Мне твои бабки на фиг не нужны!

Я, полусонный, ничего не мог понять: какие бабки, кто чего не поделил?

— Вы чё, сами не можете разобраться? Нафиг меня разбудили? — пробормотал я сквозь сон, развернулся и на автопилоте побрел в туалет. Элла стала препираться с Дрыщем. Присутствующим этот цирк был в радость.

Я, не открывая глаз, с блаженством облегчился. Спуская воду, заметил на полу сотку баксов. Выпала у кого-то? Его проблемы. Бросать клич по этому поводу я не собирался. Но куда запихнуть сотку — я ведь стою в одних трусах? Засунул за зеркало, вышел из туалета.

— Да что ты говоришь, цаца: не в ту степь стал рулить, что ты из себя девочку строишь! — доносилось в прихожую из комнаты. — Куда бабки тебе сунул? На лоб прицепил! — чуть ли не визжал Дрыщ.

А, вот в чем дело, — наконец-то дошло до меня. «Не в ту степь стал рулить». Эллочка заигралась с Дрыщом? Не знала, что у того мозги набекрень? Я-то знаю, на что падок Дрыщ, он и к нам на Удальцова, когда Баскак с Ритой были в гостях, привозил с Хомой бабочку с панели.

«Я как увидел эту попку, мне сразу крышу снесло», — чуть не захлебывался тогда слюной Дрыщ, уговаривая меня пустить их во вторую комнату. «Хочешь, присоединяйся к нам», — хлюпал он, не спуская глаз с миниатюрного зада проститутки. «Нет уж, увольте», — отнекался я тогда. Значит, Эллочка доигралась.

Я прошел в спальню, завалился обратно в постель и, казалось, провалился в сон, но меня опять затеребили: «Дима!»

Я открыл глаза, Эллочка снова испуганно жалась ко мне, а сзади на нее наседал разгневанный Дрыщ.

— Да иди ты! — отпихнул я его рукой.

Дрыща тут же подхватили под руки Баскаков с Хомой и утащили в соседнюю комнату.

— Дима, Дим, — юркнув под одеяло, стала ластиться ко мне Эллочка.

Эллочка, недоступная Эллочка, не ставящая меня на заводе ни во что, превращающая мужиков в кобелей, сучка-Эллочка теперь льнет ко мне и просит защиты. Но так ли она мне нужна теперь?

Я раздраженно гаркнул на нее: «Да спи уже!», отвернулся к стенке и опять погрузился в сон.