Четвертый конверт. Второй месяц, как мы уже здесь. Моя премия с каждым днем все меньше и меньше. Я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что часть моей премии отдают Грицаю. Что будет дальше? Саркис изматывает. Скоро вообще лишит премии? А может, чтобы выдворить, убавит оклад? Но я пока держусь, не срываюсь. Правда, иногда Саркис выводит меня не на шутку, я бы даже сказал — провоцирует. Раз в начале дня прошмыгнул вслед за мной в раздевалку. Я осмелился указать ему на незакрытую за собой дверь — на улице не май месяц! Саркис глянул на меня из-под бровей и брякнул в нос: «Поди, закрой!»
— Кто последний входил? Я, что ли? Я за собой дверь всегда закрываю, — не дрогнув, внятно произнес я.
Дверь грохнула, прихлопнутая метелью, в раздевалке повисла тишина. Все посмотрели на меня, как на смертника. Не мог ничего промолвить в ответ и Саркис: сто процентов, он не ожидал от простого работяги такой дерзости.
Я с вызовом глянул ему глаза. Саркис отвернулся и быстро выскочил за дверь.
— Ну, ты, брат, и даешь, — Давыдов, обняв меня, одобрительно похлопал по плечу. — Теперь точно премии тебе не видать.
— Да пошел он! — бросил я вдогонку Саркису.
Переодеваясь в рабочее, никак не мог успокоиться и чувствовал — еще немного, и сорвусь. Нелегкий труд и бессонные ночи давали о себе знать.
«Надо, наверное, немного повременить с ночными похождениями, не то совсем свалюсь когда-нибудь в два счета», — думал я.
Гелила ждала меня почти каждую ночь, жадно набрасывалась, когда я украдкой проникал в ее комнату. Но сколько это могло продолжаться? Вот-вот из Эфиопии должен вернуться ее сожитель (она призналась мне, что жила не одна), оттого наши ночи с каждой следующей встречей становились все более ненасытными и изматывающими. Время не давало нам шансов, разлука приближалась неотвратимо. Каждый раз приходилось прибегать и к конспирации. Только теперь таиться приходилось не только от хозяйки с сыном, но и от Грицая. Договорились, что Гелила баночку с «бербере» в холодильнике будет ставить лицом вперед, если ночью будет меня ждать, и наоборот — лицом к стене, если ее дверь для меня вынуждено будет закрыта. Как еще перестраховаться? Сложнее было выскальзывать ночью за дверь из комнаты: Грицай мог в любую минуту проснуться и обнаружить мое отсутствие, но пока, слава богу, он спал, как убитый, а я у Гелилы не позволял себе долго задерживаться, — мне и самому при такой изматывающей работе надо было хоть часа два-три в сутки поспать. Так и летели у меня дни за днями, как во вращающейся панораме: утро, подъем, автобус, метро, раздевалка, глядящий злобно Саркис, пустая фура, очередная коробка в руках, полная фура, недовольный Саркис, новая фура, вечер, метро, автобус, кухня, хозяйка, ее сын в дверях, спящий Грицай, умопомрачительные объятья Гелилы, утро, подъем, автобус, метро, раздевалка, искоса глядящий Саркис, фуры, набиваемые на автомате, белый похудевший конверт, ухмыляющийся Саркис, метро, автобус, кухня, хозяйка, заваривающая чай, ее сын Егор за спиной, спящий Грицай, не то комната, не то наполненный до краев бассейн, обвивающая меня медуза Гелила, застывший в просвете комнаты Егор (Тебе чего? Иди спать!), утро, автобус, метро, раздевалка, Саркис, фура, автопилот, ночь, Гелила, Грицай:
— Ты был у нее?
Этот вопрос рано или поздно должен был возникнуть. Три утра. Еще часа три можно было бы поспать, но, видно, не придется.
— Тебе какая разница? Спи! — я уже не крадучись (вот все и прояснилось) прошел к своей кровати, повернулся спиной к Грицаю, стал отчего-то перед тем, как лечь, поправлять свою подушку, одеяло. Грицай, наоборот, поднялся, налил из графина воды, выпил, посмотрел на меня с вызовом. В свете уличного фонаря лицо его было освещено наполовину.
— Ну ты и дрянь! Сука! — процедил Грицай.
— Не понял? — я выпрямился, обернулся, взглянул прямо в горящее злобой лицо приятеля.
— Ты зачем это… с Гелилой? Сука! — Грицай бросился прямо на меня, но я предполагал подобное, легко отбил его руку и в свою очередь нанес ему удар в челюсть. Грицай, не ожидая отпора, хряпнулся на пол и понуро застыл. Я постоял еще несколько секунд в стойке, потом расслабился.
— Фу-ты, ну-ты! Ты это серьезно? Тебе-то какое дело? Ты ей кто: отец, брат, сват? Постой, постой, — усмехнулся я, — да ты, по ходу, на нее запал, втюрился — так ведь?
— Не твое дело.
— Да ладно. Как давно? А как же Нина?
— Что Нина?
— Что скажет Нина, если узнает?
От упоминания жены, Грицай смешался.
— А что скажет? Нихрена не скажет! Ты сюда Нинку не приплетывай.
— Я вообще никого не приплетаю, ты первый начал нести ахинею. Ложись лучше спать, нам как всегда — рано вставать, я и так устал, как собака.
Я лег в постель, накрылся одеялом, отвернулся к стенке. Наверное, я поступал слишком опрометчиво, но Грицай, видно, на самом деле поостыл, тоже лег в кровать, может даже, продолжая подогревать в себе желчь, но я уже проваливался в сон и мне было все равно, что дальше сделает Грицай, пусть хоть зарежет меня, я хочу спать… хочу спать… спать… спа…
Все последующие дни Грицай ходил темнее тучи, разговаривал со мной через губу. Вроде бы все как всегда: утром подъем, чай с бутербродом, одевание, ожидание автобуса, поезда в метро, — но все молча. Я спрашивал, Грицай кратко отвечал или не отвечал вовсе.
На четвертый день Грицай заявил:
— Я ухожу с квартиры. Саркис предложил ночевать на базе, там возле столовой есть комнатка, хозяин разрешил мне в ней жить, буду и грузчиком, и сторожем на выходные.
Я не удивился такому повороту: Грицай везде пристроится, у него в крови крестьянская жилка, но что остается мне? Один комнату я не потяну, — это очевидно. Или буду работать только на комнату и еду, — меня такая жизнь устроит? В конце концов, я приехал сюда подзаработать, а не время проводить. Слава богу, я хоть вырвал у Грицая долги за оплату первых месяцев. Но меня это не спасало. Очень жаль, в который раз придется собирать чемодан.
Определилось всё и с Гелилой. Стоило Грицаю уйти, заявился жених Гелилы, уезжавший на пару месяцев на родину. Теперь Гелила почти не выходила из своей комнаты, видимо, наши с ней пути перестали пересекаться. Все шло к тому, что я вынужден буду покинуть Питер. В который раз судьба испытывает меня. Но я все еще живу, все еще живу…
В одну из ночей во сне на меня кидался тигр, я убежал от него, спасшись на ветвях дерева, на которое взобрался с трудом. Проснулся опухший и чумной, в предчувствии скорых перемен. В свои сны я уже стал верить. Ждать пришлось недолго.
Саркис обнаглел вконец: на каждую новую фуру посылал исключительно меня и крепыша Давыдова, не давая порой между разгрузками даже перекурить. Это выводило из себя и Давыдова, он тоже стал часто огрызаться, то и дело бросать Саркису вслед: «Че дома-то не сиделось — приперлись к нам мошну набивать!» Несколько раз даже открыто послал Саркиса подальше, а когда Саркис обвинил его в хищении, просто пырнул того ножом в бок и был таков.
Рана оказалась неглубокой, Давыдова тоже брали с улицы, был ли он питерский, — никто не знал, искать не стали, но попросили уйти и меня как его ближайшего друга.
— Никакой он мне не друг, — попытался защититься перед хозяином я, — я его совсем не знаю. Да и вообще мы пришли к вам вдвоем с Генкой, разве вы не помните?
Но хозяин был неумолим. Саркис подтвердил тесное общение меня с Давыдовым. Грицай промолчал, развернулся и пошел кормить собак. Я получил конверт с расчетом. Вот всё и стало на свои места, определилось.
Не долго думая, я сразу же отправился на вокзал и купил обратный билет на родину — задерживаться на день или два, искать работу и оплачивать дальше жилье за двоих мне больше не по карману, пусть хоть останется то, что есть: моя живая синица в руке. Ну, не куплю я в этот раз себе компьютер, — не смертельно, куплю в следующий. Видно, родной дом давно соскучился по мне, а судьба готовит новое испытание.