Всё летит в бездну

Глава 6. Ох, я проклят, что ли, или день не мой

Очень скоро впереди показывается пятно более яркого света. Значит, король не обманул, он направил нас к выходу.

Впрочем, прежде чем выйти наружу, мы встречаем ещё один тоннель, уходящий влево и вправо. Он очень широкий, у него гладкие, твёрдые стенки. Интересно всё же, как устроен инструмент Грызельды, при помощи которого она бурит почву.

— Нам остаётся обсудить ещё один важный вопрос, — говорит Гилберт, обращаясь ко мне.

— То, что я голоден? — оборачиваюсь к нему я.

— Нет, — отрезает он. — Есть проблема поважнее — мой наставник. Точнее, бывший наставник.

— Ах да, — говорю я. — Я-то считал, что он погиб при разрушении замка.

— Я тоже так полагал, — мрачнеет Гилберт. — Я и не знал, что он может проходить сквозь землю и камень, как…

— Как Грызельда, — подсказываю я.

— Знаешь, а ведь я там был, — признаётся он. — В разрушенном замке. Там ведь осталось немало сокровищ, а мне нужны были деньги, чтобы подкупить команду корабля.

— Вот оно что, а я-то ломал голову, как это ты так разбогател. Моряки, помню, говорили, что ты заплатил им больше, чем сам король Эрнесто.

— В конечном счёте они не взяли этих денег, — говорит Гилберт и пинает ногой небольшой камешек. — Но от замка и камня на камне не осталось. Я туда только птицей и смог долететь. Был уверен, что наставник точно не уцелел.

— Если верить разговорам рудокопов, он отправился добывать золото, начал с низов и стал кем-то главным, — припоминаю я.

— Да, благодаря своей способности он нашёл золотую жилу, потом ещё одну, так что быстро продвинулся. Он вкратце рассказал мне при встрече, — говорит Гилберт.

Между тем мы подходим совсем близко к выходу, ласковый ветерок овевает наши лица, снаружи даже слышится птичий щебет, качается высокая трава. Вдалеке синеет горная гряда.

— И чего ему не сиделось спокойно, — я пожимаю плечами. — Мог бы зажить богатой жизнью. Он уже и начал ею жить, судя по толщине боков.

— Это он-то, который в своих мечтах уже правил если не всем миром, то большей его частью? — хмыкает Гилберт. — После такого он не смог согласиться на просто богатую жизнь. В крушении своих надежд он обвинил не себя, а нас, и все эти годы лелеял свою ненависть и жажду мести. И наконец решился, тем более что ты так любезно позволил себя утащить.

— Как не стыдно, — говорю я, — упрекать этим друга. Страдающего, между прочим, и голодного. Ты лучше расскажи, как сам-то здесь очутился, вооружённый одним фонарём и, похоже, ни с кем не поделившись, куда направился.

— Это тоже из-за тебя, — ворчит Гилберт.

Мы выходим под огромное, светлое небо. Я блаженно жмурюсь и замираю, солнце ласкает лицо.

— Так в чём там я опять виноват? — поворачиваюсь я к Гилберту. — Продолжай.

— Я получил письмо, — он сдвигает густые брови. — Там говорилось, куда я должен прибыть, непременно один, чтобы узнать о твоей судьбе. Если бы я кого-то с собой привёл или сообщил о письме другим людям, тебя обещали…

Он мнётся. Что ж, я и так понимаю, что там мог пообещать колдун.

— Ты же мог оставить во дворце записку, — размышляю я. — А твой наставник…

— Бывший, — сурово вставляет Гилберт.

— Твой бывший наставник, — исправляюсь я, — мог соврать и убить меня ещё до того, как ты появишься.

— Возможно, но я надеялся на лучшее. А ещё… знаешь, я ведь не только плохое от Рэналфа прежде видел. Несмотря на свои стремления, в прошлом он очень много для меня сделал. Не раз спасал мне жизнь. Выслушивал мои жалобы, не отмахиваясь, а я тогда столько ныл, что был сам себе противен. То, что мои кости сейчас не лежат в болоте или что я не превратился в безумца, его заслуга. Даже если это было лишь потому, что я нужен был для его цели живым и здоровым, всё равно.

Мой друг печально вздыхает и качает головой.

— Всё-таки, несмотря на зло, которое Рэналф совершил в прошлом, я думал, может, в его отношении ко мне было что-то искреннее. Ведь он несколько лет заботился обо мне, не могло же всё быть чистым притворством. Хотя сейчас я уже не уверен.

— Вот именно, нашёл в ком искать добрые намерения! — говорю я, потирая руку, на которой всё ещё красуются кандалы. — Он тебя и прежде шпынял, как собачонку, это ты просто замечать не хотел. Ну а когда всё понял, зачем полез за мной в очевидную ловушку, а не наподдал Рэналфу как следует?

— Тогда я мог не успеть тебе помочь, а твоя жизнь для меня важнее мести.

Гилберт кладёт мне руку на плечо и, прищурившись, глядит в глаза сверху вниз. За те годы, что мы знакомы, он ещё немного подрос, а я нет, и это весьма несправедливо.

И что значит «мог не успеть помочь»? Будто он помог!

— Может быть, потому, что ты один так ко мне привязан, — продолжает он, — и готов был находиться рядом ещё тогда, когда колдунов сторонились, а я не стал ещё королевским племянником и сыном правителя. Может быть, потому, что ты поддерживал меня и становился плечом к плечу, невзирая на опасность, даже если я тебя гнал. Ну как я мог бросить тебя в беде или хотя бы не разделить её с тобой?

— И правда, — соглашаюсь я. — Я действительно очень хороший друг, где ты ещё такого встретишь!

Но в глубине души, конечно, я смущён.

Гилберт ещё некоторое время смотрит на меня, как будто чего-то ожидая, но затем убирает руку. Я, безусловно, мог бы сказать, что и он мой самый лучший друг, но считаю, что эти глупые слова ни к чему. Куда лучше доказывать всё делом. Вот, кстати, прямо сейчас есть одно важное дело.

— Не придумаешь ли ты, как снять эти штуки со столь дорогого тебе меня, — трясу я кандалами перед носом Гилберта, — или пора признать, что твой колдовской дар совсем бесполезен?

— Послушай, — вздохнув, говорит он, — погоди, у меня есть кое-какие соображения. Рэналф не говорил тебе, что он задумал?

— Кроме того, чтобы нас убить? Нет.

— Если я верно понял его намёки, он желает выйти из тени и отправиться для начала в Мёртвые земли. Ведь кроме нас с тобой, больше не осталось никого, кто мог бы его опознать. Моего отца Рэналф не считает — они виделись всего пару раз, к тому же очень давно, и вряд ли увидятся снова. В Мёртвых землях он может сочинить подходящую историю — например, что прежде боялся обнаружить свой дар, а сейчас, когда отношение к колдунам изменилось, готов учиться. Ему поверят, и он может через пару лет проявить успехи и отправиться ко двору любого из королей, втереться в доверие, получить должность. А там кто знает, какие интриги он начнёт плести. Боюсь, он может и втянуть королевства в войну, и сделать что похуже. Потому нам важно предупредить остальных, чтобы были готовы.

— Согласен, — киваю я.

— И эта задача на тебе, — говорит мне Гилберт.

— Погоди, как это — на мне? — возмущаюсь я. — А что тогда будешь делать ты?

— Ты слышал Рэналфа? — мой друг поднимает бровь. — Он вернётся за телами чуть позже. Ничего он, конечно, не обнаружит, а потому поймёт, что мы каким-то образом улизнули. Тогда он наверняка уйдёт в подполье и позже нанесёт новый удар. И во второй раз нам может повезти меньше. Потому я вернусь и сделаю так, чтобы он поверил в нашу гибель.

— И что ты сделаешь? — мрачно спрашиваю я. — Раскопаешь ход, ляжешь там и притворишься мёртвым?

— Я попробую упросить короля Скарри Третьего Могучего, чтобы он одолжил мне Грызельду. Не думаю, что Рэналф о ней что-нибудь знает. Пусть считает, что какая-то подземная тварь проела ход в том самом месте и заодно сожрала нас.

— Не думаю, что это хорошая идея, — с сомнением протягиваю я.

— Тогда посоветуйся с Нелой, когда окажешься дома, — говорит мне Гилберт. — Может, она придумает что получше. Но времени не очень много. Скорее всего, Рэналф отправится искать тела до прибытия новой партии рудокопов, чтобы не привлекать лишнего внимания, а это означает, что в запасе у нас лишь несколько часов, а то и меньше. Я проводил тебя до поверхности, лишь чтобы убедиться, что никакого подвоха точно нет, а теперь поспешу вернуться, только превращу тебя в птицу. Лети так быстро, как сможешь, и постарайся не принять настоящий облик при людях, способных разболтать о твоём возвращении. Нам пока выгоднее, чтобы Рэналф считал нас мёртвыми.

— Почему бы не отправить колдовское письмо? — предлагаю я. — И мне не нужно будет никуда лететь.

— В письме многого не напишешь, — не соглашается мой друг, — а сообщить нужно немало. Вдобавок оно может затеряться в пути, дойти не в тот момент, при ненужных свидетелях. Нет уж, быстрее и надёжнее отправить тебя вместо письма.

— Я тоже могу затеряться в пути, — бормочу я, но умолкаю под суровым взглядом Гилберта. — Но есть и ещё одно крошечное затрудненьице. Как мне рассказать о случившемся твоему отцу, чтобы он меня не убил? Ты ведь с ним пока ничем не делился, как я понимаю.

— А тебе и не придётся, — отмахивается Гилберт. — Он ведь остался дома, сказал, шумные праздники его утомляют. Передал наилучшие пожелания через меня. Надеюсь, никто не станет ничего ему сообщать насчёт этих событий, так как он хоть и выглядит в последнее время, гм… нормальным, а всё-таки ему лучше не волноваться.

— Хорошо, я всё понял, — киваю я. — Но если бы не было так важно предупредить остальных, я пошёл бы с тобой. Будь там осторожен, вернусь, как смогу.

И Гилберт читает заклинание превращения в птицу, после чего я наконец освобождаюсь от остатков цепей. Досадно, конечно, что я уже давно не питался как следует, а ведь предстоит неблизкий полёт.

Я взлетаю, оглядываюсь по сторонам, вижу невысокие горы, вижу озеро в другой стороне. Если мы всё ещё в Первом королевстве, то это должно быть озеро Глубь-Широкое, а за горами мои родные земли, туда мне и нужно.

— Удачи тебе! — машет снизу рукой Гилберт, и я вижу, как он вновь скрывается в подземном проходе. На всякий случай я пытаюсь запомнить, как выглядит это место, а затем беру курс на своё королевство.

Я добираюсь домой поздно вечером, когда на небе показывается надкушенная луна. Приветливо светятся окна нашего городка, будто кто-то обронил пригоршню звёзд среди лугов, а на холме над городом возвышается дворец, как большой кремовый торт, украшенный веточками дикого винограда.

В этот момент я мало думаю о тревоге родных, ещё меньше о Гилберте и совсем не вспоминаю о колдуне. Еда, вкусная еда, вот что занимает мои мысли. Ещё немного — и я смогу насладиться ею как следует! Душистый суп, аппетитное жаркое, паштеты, закуски! О, сколько всего, должно быть, наготовлено для свадебного пира! И всё это станет моим.

Эти приятные мысли прерывает ботинок, угодивший мне в спину, когда я пробираюсь по двору. От удивления я открываю клюв, и второй ботинок падает рядом.

— Это она! Она! — раздаётся визг советника Фланна, которому по какой-то причине не сидится во дворце. — Та самая мерзкая птица! Ох и получит она у меня!

Двое работников, оказавшихся неподалёку и привлечённых этими воплями, бросаются за мной в погоню. Я кричу, хлопаю крыльями и чудом успеваю проскользнуть между ними. Двор тесно заставлен экипажами, которые мешают мне взлететь, и остаётся лишь метаться, то пробегая между колёсами, то ныряя в узкие проходы. Кто-то умный уже догадался закрыть ворота.

От возмущения я не перестаю кричать. Я ведь был уже почти у цели! В это самое время я мог бы уже сидеть за столом!

— Щас мы ему шею-то скрутим, — обещает один из работников, почти ухвативший меня за крыло.

Теперь я кричу ещё и от страха.

Двери распахиваются, и на ступенях показывается кто-то, привлечённый шумом. Какое счастье, это Нела! Я тороплюсь к ней, пролетаю между ног советника Фланна, ныряю влево под колёса кареты, чтобы уйти от другого преследователя, пачкаюсь, теряю перья, молочу по ступеням и лапами, и крыльями, и наконец прячусь за спиной Нелы. Что, съели?

— Хватай её! — не успокаивается советник Фланн, торопясь к нам в одних носках.

— Бернард? — с лёгким удивлением в голосе произносит Нела, внимательно глядя на меня.

— Что, дорогая? — к нам выходит и отец. Как я рад его видеть!

— Возьми-ка эту птицу, — просит Нела. Удача, я спасён!

Отец неожиданно хватает меня за лапы и переворачивает вверх тормашками.

— Хо-хо, вот так добыча! — гордо заявляет он и трясёт рукой, в которой сжимает меня. В моих глазах, как в калейдоскопе, смешиваются огни двора, кареты, работники, Нела, советник Фланн и его зеленые носки.

— Бернард! — возмущённо ахает Нела. — Держи его аккуратно и неси наверх!

— Это моя птица, — пытается было спорить советник Фланн. — Она меня… я…

Нела глядит на него, слегка прищурившись, с таким выражением, что колени советника Фланна начинают жить своей жизнью.

— Ох, если вам так нравится эта птичка, конечно, — бормочет он. — Я что? Я так. Пойду отыщу свои ботинки, да.

Затем он оборачивается к работникам, которые с интересом следят за происходящим, и грубо рычит:

— Что пялитесь, болваны?

После этого советник Фланн бесцеремонно расталкивает их и озирает двор в поисках ботинок. Но насколько успешны эти поиски, я уже не вижу, потому что отец уносит меня. За ним по пятам следует Нела.

— И всё-таки я не понимаю, — басит отец, — зачем нам эта птица. Может, на кухню её?

— Бернард, это альбатрос, — поясняет Нела голосом, каким люди обычно на что-то намекают. — Альбатрос вдали от моря.

— И что, он несъедобный? — интересуется отец.

Ужасно, что некоторые люди могут думать только о еде.

— Нам нужно туда, где мы сможем говорить свободно, — нараспев произносит Нела сквозь зубы. При этом она улыбается проходящей даме и ласково ей кивает.

— Да говори прямо здесь, — гудит отец как труба. — Что такого-то?

На звук его голоса оборачиваются сразу трое, и они живо интересуются птицей. Ещё бы, нечасто король таскает по дворцу альбатросов. На лице Нелы мелькает страдальческое выражение, но она быстро берёт себя в руки.

— Простите, — с ласковой улыбкой говорит она, — мы спешим.

— На самом деле… — начинает было отец, не торопясь сдвигаться с места, но вдруг охает и совершенно невежливо покидает придворных. Я вижу на его лице одновременно и изумление, и гнев. Он удивительно быстро добирается до своих покоев и оборачивается к Неле, которая как раз запирает за нами дверь.

— Что это ты сделала? — возмущается он, спуская меня на пол и пытаясь заглянуть себе за спину. Я замечаю на его камзоле прожжённое пятнышко.

— Всего лишь прикоснулась пальцем, — с ангельской улыбкой поясняет Нела. — А то ты не торопился. Принеси-ка нам еды.

Если бы кто-то однажды собрался изваять статую Крайнего Недоумения, отец самым лучшим образом подошёл бы на роль модели. Он так и замирает с приоткрытым ртом в попытке разглядеть свою спину, бедняга. Нела, как всегда, не видит необходимости в пояснениях, и исключений не делает даже для него.

— Еды-ы? — наконец отмирает отец. — Если в том, что происходит сейчас, вообще есть какой-то смысл, то я бы очень хотел его уловить!

— О боги, Бернард, — вздыхает Нела. — Как думаешь, часто ли альбатросы оказываются вдали от моря?

— Да откуда мне знать, — возмущается отец и чешет щёку, покрытую густой щетиной.

— Хорошо. Помнишь, в какую птицу я тебя превращала?

— В гуся?

— Бернард! — Нела поднимает глаза к потолку и качает головой. — Ох, ладно. Готова спорить, это не обычная птица, а кто-то под действием заклинания. И как только он что-то съест, мы узнаем, кто.

— Понял! — кивает отец, светлея лицом, и скрывается за дверью.

Вскоре он возвращается с крошечным кусочком хлеба, который откуда-то отщипнул двумя пальцами. Я с укоризной гляжу на него. Вот она, королевская щедрость! А я-то уж вообразил поднос с едой.

Но делать нечего. Брезгливо беру измятый комочек в клюв, отхожу за ширму и там глотаю.

— Наконец-то, — сообщаю им я. — Теперь подайте мне какую-нибудь одежду, и главное…

— Сынок! — ревёт отец и бросается на меня, отбрасывая ширму в сторону. — Где же ты был? Что случилось? Да я тебе уши оборву!

В копилку неловких случаев с громким звоном падает ещё один, довольно крупный. Нела тактично интересуется узором двери, повернувшись к нам спиной.

— Уши у меня и сами от твоих воплей сейчас отвалятся, — морщусь я. — Потише, пожалуйста. Никто не должен знать, что я вернулся. Оставь свои попытки меня раздавить и дай мне принять приличный вид, а также накорми. И я всё расскажу.