В истории отечественного хоккея значатся несколько превосходных атакующих звеньев. И открывает этот почётный реестр тройка Евгений Бабич — Виктор Шувалов — Всеволод Бобров. Сложилась она в таком составе в конце сезона 1950 года, когда после трагической гибели хоккеистов заново формировалась команда ВВС. Бабич получил разрешение на переход из ЦДКА и воссоединился с Бобровым. Шувалов в их звене занял место Тарасова.
Евгений Бабич вырос в спортивной семье. Его старший брат Николай был одним из сильнейших «русачей» в довоенные годы (он неожиданно скончался в 1944-м), играла в русский хоккей за «Буревестник» — клуб из Самарского переулка был родным для Бабичей — и сестра Надежда.
Изначально правый крайний в хоккее с мячом, Бабич в сезоне 1945 года поменял позицию. Как рассказывал автору книги одноклубник Евгения Александр Стриганов, тот сразу смекнул, какие шансы ему даёт непосредственное соседство с Бобровым. И с правого края перешёл на место левого полусреднего. Оказавшись рядом, Бабич предстал не только «подносчиком снарядов», но и ближним партнёром Боброва, с которым они могли постоянно взаимодействовать, чего пребывание на разных флангах не позволяло.
Бобров и Бабич отлично понимали друг друга не только на ледовом поле, они были близкими друзьями и за его пределами. Макарыч, так по отчеству звали Бабича в команде (друзья ещё короче — «Макар»), относился к Всеволоду с обожанием, старался делать с него жизнь. С открытой душой был расположен к закадычному другу и Бобров, ценил его и всегда поддерживал.
Владимир Пахомов близко знал обоих: «Бобров и Бабич вне спортивных арен оставались вместе — дружили семьями, к тому же жили недалеко друг от друга. Холостыми могли себе позволить, как принято говорить, грехи молодости. Но оба умели, даже будучи неженатыми, остановиться, дать возможность внутреннему голосу сказать “стоп!”, умели, что тот, что другой, тренироваться до исступления, а потом сыграть через “не могу” и все силы, без остатка положить на алтарь победы».
Верность дружбе Бобров и Бабич хранили всегда. Вот ещё одно воспоминание Владимира Пахомова, относящееся к уже более поздним временам: «Бабич, исключительно честный человек, в пылу иного спора мог в защиту Боброва наговорить оппоненту массу колкостей. Однажды, услышав, что Валентин Гранаткин, ответственный футбольный работник, распространяет про Боброва нелепый слух, Бабич сначала вскипел, а затем настолько расчувствовался (к пятидесяти годам у него пошаливали нервы), что на глазах едва не появились слёзы. “Да как смеет говорить о Севке такое...”
В футболе Бабич был игроком заурядным, в основном составе ЦЦКА он за несколько лет сыграл считаное число матчей и забил единственный гол. Однако этот факт Бобров счёл нужным упомянуть в зарисовке о своём друге в книге «Рыцари спорта»: «В матче с киевским “Динамо” Федотов и я вместе выбыли из строя. А впереди встреча с динамовцами Тбилиси, опережавшими нас на очко. Наш тренер Б. А. Аркадьев смело доверил ключевую позицию малоизвестному в футболе Бабичу. Южане потом говорили, что они готовы были видеть в линии нашего нападения кого угодно, но только не Бабича.
Дальновидно поступил Аркадьев! Бабич оказался героем важного матча, на 8-й минуте он открыл счёт».
В своей книге Всеволод Бобров отметил исключительную честность и порядочность друга, наградив того ярким эпитетом — «камертон поведения». Когда команда находилась вдали от дома, «Макар» любил петь для своих товарищей народные песни и романсы, читал стихи Лермонтова и Есенина. Но за этим романтическим флёром крылись боевой спортивный характер Бабича, его постоянное стремление совершенствовать свою игру, готовность истязать себя на тренировках.
Всеволод Бобров писал: «Думаю, что особо надо подчеркнуть ещё одно неоценимое, выделявшее его среди всех нас, качество — игровое мужество Бабича. Он никогда не боялся силовой борьбы, всегда был в кипении жарких схваток, оставаясь при этом большим спортсменом и честным бойцом».
Если в футболе Бабич не блистал, то в хоккее был большим мастером. Полностью он раскрылся в хоккее с шайбой. Его грозным оружием были кинжальные проходы вдоль борта. Е1а пару с Бобровым они могли, понимая друг друга с полувзгляда, закрутить настоящую карусель в зоне соперников, сбивая их с толку.
Именно в воображении Бабича родилась комбинация с оставлением шайбы партнёру, когда один игрок на полной скорости, сближаясь с защитником, лишь имитирует бросок, а затем идёт на столкновение, создавая коридор подхватившему шайбу партнёру. Стоит ли объяснять, как распределялись роли в этом атакующем манёвре. Бабич был готов на любую жертву, чтобы дать другу возможность поразить ворота.
Эффект от этой комбинации был велик, неоднократно она приносила результат и в сборной. Именно так была заброшена шайба в ворота сборной США на победной Олимпиаде 1956 года. За четыре минуты до конца матча счёт был 1:0 в пользу сборной СССР, но чаши весов колебались. Американский вратарь Айкола признался потом, что в тот миг, когда Бобров подхватил оставленную Бабичем шайбу, он испытал ужас. Оттого что почувствовал, будто Бобров знает, куда ему надо бросать.
Бобров и в самом деле знал, после его броска в верхний угол ворот счёт стал 2:0. А расстроенный Айкола пропустил в оставшееся время ещё две шайбы.
Евгений Бабич вошёл в историю отечественного хоккея и тем, что открыл счёт голам в официальных матчах сборной СССР на международной арене. Случилось это 29 января 1954 года в Тампере, где в рамках международного турнира советские хоккеисты выиграли у сборной Финляндии со счётом 8:1.
«Е1ервный, впечатлительный, “Макар” отдавался игре без остатка, — писал Анатолий Салуцкий, — и бывали случаи, когда от перевозбуждения он даже плакал после окончания матчей, продолжая переживать перипетии ледовых сражений. В пылу хоккейных схваток, сгоряча Бобров иногда позволял себе даже прикрикнуть на Бабича, если тот случайно разрушал задуманную комбинацию. Однако это ни разу не омрачило трогательной дружбы двух замечательных спортсменов, между которыми сразу, с первого знакомства, установились ясные и простые отношения, известные в авиации — оба несколько лет выступали за клуб ВВС — как отношения между ведущим и ведомым».
Елена Боброва вспоминала: «Когда они сходились вместе, за ними было очень интересно наблюдать. У Бабича характер тот ещё, и Сева заводился с пол-оборота. Они, наверно, вообще не могли разговаривать в нормальном тоне: шумели, спорили до хрипоты. Посторонние, впервые видя их “беседы”, опасались, что недалеко и до драки. Но это была лишь оболочка их отношений, глубоких, искренних, проверенных годами».
Бобров уверял, что внешне суровое, непроницаемое лицо «Макара» было всего лишь маской, защищающей житейски хрупкого товарища. Всеволод подмечал также в своём партнёре способность и тягу к тренерской работе.
К этим наблюдениям у нас ещё будет повод обратиться.
Центральный нападающий тройки Виктор Шувалов вырос на Урале, в Челябинске. Он хорошо проявил себя в местном «Дзержинце», был лучшим бомбардиром. В центре нападения действовал он и в футболе, где уральцы в отличие от хоккея с шайбой были только на подступах к высшему эшелону. Но не боги горшки обжигают. Шувалова и в Москву пригласили как футболиста. Перейдя в команду ВВС, он в первом же сезоне с шестнадцатью голами стал лучшим бомбардиром и был включён в список «33 лучших» футболистов страны.
В годы войны Виктор трудился на знаменитом Челябинском тракторном заводе (ЧТЗ), который был перепрофилирован на выпуск танков. Работал токарем, вытачивал детали для коробки скоростей тяжёлых танков. Но и после двенадцатичасового рабочего дня находил силы для футбола и хоккея.
Виктор Шувалов рассказывал: «Директор ЧТЗ Зальцман был страстным болельщиком и оказывал внимание футбольной и хоккейной командам. Сразу же по окончании войны на заводском стадионе была поставлена хоккейная “коробка”. В посёлке ЧТЗ наверху было футбольное поле, а внизу — тоже хоккейная “коробка”. Зрители сначала стояли прямо на снегу, затем сделали деревянные трибуны.
Перед играми мы жили на сборах — в заводском доме отдыха. Перед матчами с особо сильными командами Зальцман всю команду приглашал к себе в кабинет. Спрашивал у тренеров, ребят, что нужно для победы...
Он всё делал для существования команды, и материально отмечал. При встрече с нами говорил: “Когда вы выигрываете, у меня на заводе даже производительность повышается! По цехам идёшь, и рабочие радуются: ‘Как вчера наши играли! Как выиграли!’ А когда проигрываете — все приуныли и не выполняют норму...”
В то время в Челябинск пригласили московских игроков: Загрецкого, Протасова, Эпштейна. Для рекламы, наверное...
Зальцмана называли “танковым королём”, поскольку во время войны с его мнением, говорят, считался сам Иосиф Сталин. Неудивительно, что держался он в Челябинске независимо, а это не понравилось партийным руководителям города и области, и на одной конференции, когда началась борьба с “безродными космополитами”, они добились наказания директора ЧТЗ. Когда Зальцмана уволили, интерес к спорту на заводе упал.
Но, на моё счастье, однажды в Челябинск приехал судья Сергей Владимирович Руднев, работавший тогда в ВВС, и уговорил меня переехать в Москву. Так я оказался в команде Василия Сталина».
Названные Шуваловым футболисты были из известных, но по числу титулов всех их вместе взятых превосходил защитник московского «Спартака» довоенных лет Виктор Соколов. Да и в качестве тренеров приезжали в Челябинск авторитеты столичного футбола Фёдор Селин и Виктор Новиков.
Перейдя в ВВС, Виктор Шувалов поначалу был вольнонаёмным, но в мае 1950 года стал лейтенантом. Он отставал от партнёров в званиях, но не в игре. Всеволод Бобров высоко ценил игровые достоинства Виктора Шувалова. Считал, что в печати ему уделяется значительно меньше внимания, чем он того заслуживает. С обидой воспринимал, что его партнёра пытались представить как выполнявшего в тройке лишь «черновую» работу, приносившего пользу в основном в обороне.
В книге «Рыцари спорта» Бобров писал: «Хочу со всей ответственностью заявить, что Виктор был, прежде всего, нападающим, причём нападающим высокого класса, нападающим агрессивным, прекрасно оснащённым технически...
Высший класс его искусства бомбардира состоял в том, что Виктор не обрабатывал шайбу, не подлаживался под неё, а производил бросок мгновенно, с ходу, с передачи и, как правило, очень метко. Он всегда приводил этим в замешательство защиту и вратарей соперников».
Далее Бобров продолжал: «Да, мы умели и любили работать друг для друга. В этом был смысл существования нашей тройки, смысл нашей жизни на льду.
Вместе с тем, разумеется, у каждого из нас были свои особенности, своё творческое амплуа. Как Николай Сологубов был в нашем хоккее универсалом от обороны, так Виктор Шувалов — универсалом от нападения. Великолепный форвард, уралец отлично умел действовать в защите. Как только соперники перехватывали шайбу, Виктор неизменно занимал своё место у черты, почти в самом центре поля, грудью встречая накатывающийся на нас очередной наступательный вал...
Когда команда оказывалась на льду в меньшинстве, в неравном бою обязательно участвовал Виктор. Прежде всего Виктор, а потом уже назначались остальные».
Анатолий Салуцкий очень точно охарактеризовал натуру этого спортсмена: «Шувалов и по игре, и по характеру был ярко выраженным лидером — в “Дзержинце” он очень много забивал, выделялся среди других индивидуальным мастерством...
В одной тройке с Бобровым Шувалов оказался случайно — после авиакатастрофы, в которую попала команда ВВС. Сначала вместе с ними играл Анатолий Архипов, с которым Виктор легче нашёл общий язык, чем с маститым Бобровым, заставлявшим молодых партнёров снабжать его шайбой. Шувалов и Архипов очень часто отдавали ему пасы. Всеволод принимал шайбу на большой скорости, обводил одного-двух соперников и создавал опаснейшую ситуацию у чужих ворот, которая нередко заканчивалась голом.
Черновую работу Бобров не любил — это Шувалов понял сразу, в оборону, как правило, не откатывался. Поэтому тактика команды ВВС строилась таким образом, что защищались лётчики обычно вчетвером.
Но, как ни странно, забивали им очень редко. Вчетвером вполне удавалось справляться с нападающими противника.
Виктору Шувалову, прирождённому лидеру, любителю смелых прорывов, создавшаяся ситуация была не очень-то по душе, и он тяготился великим авторитетом Боброва, которому трудно было перечить. Всеволод без конца требовательно кричал на площадке: “Дай! Дай!” или выкрикивал своё знаменитое: “А!.. А!..”, которое означало, что он на полной скорости мчится к воротам соперников.
И однажды Шувалов не выдержал. В Ленинграде в матче с местным “Динамо” он вошёл в зону, всем своим видом показал защитнику, что собирается, как обычно, отдать шайбу Боброву, кричавшему своё: “А!.. А!..”, а сам легонько кинул её Архипову, который и забил гол. Когда звено ехало к центральному кругу, Всеволод сосредоточенно молчал, излишне пристально рассматривая свои коньки. Архипов шепнул Виктору: “Хорошо, что забил! Если б не забил... У-у, было бы разговоров!”
А спустя ещё несколько минут ситуация повторилась. Снова Шувалов пошёл на сближение с защитником Валентином Фёдоровым — да, да, с тем знаменитым, но уже погрузневшим, слегка отяжелевшим Валентином Фёдоровым, который ещё в тридцатые годы “положил глаз” на братьев Бобровых, — и снова Всеволод кричал: “Дай! Дай!” Шувалов опять имитировал пас Боброву на край, а сам с ходу обвёл Фёдорова, вышел на ворота по центру и сильно бросил шайбу. Увы, она попала в верхнюю штангу.
В перерыве Всеволод Бобров снял коньки и сказал начальнику команды Дмитрию Сергеевичу Теплякову:
— Играть больше не буду.
— Что такое? Почему? — взвился тот.
Бобров кивнул в сторону Шувалова:
— Или он пусть играет, или я. Шайбу он мне не отдаёт, что мне на льду делать?
Шувалов совсем упустил из виду, что матч проходит не где-нибудь, а в родном для Всеволода Ленинграде, и потому реакция Боброва была особенно обострённой: тысячи зрителей пришли именно “на него”. Впрочем, случись такое в любой другой игре, Бобров повёл бы себя точно так же.
Но кончилась размолвка благополучно: слегка поругались, а затем всё-таки вместе вышли на лёд и с блеском выиграли матч. Однако Шувалов в той игре старался больше не экспериментировать, скрывал своё недовольство.
Вот так шероховато, ершисто начиналось партнёрство этих двух замечательных игроков.
Но в дальнейшем, когда в звено пришёл Евгений Бабич, положение стало существенно меняться. Быстро взрослевший и набиравшийся опыта Шувалов однажды сделал для себя любопытное открытие. Команда пропускала мало шайб и прекрасно справлялась в защите вчетвером, потому что... потому что Бобров постоянно дежурил у центрального круга и не играл в обороне.
Этот факт, казавшийся поначалу парадоксальным, объяснялся очень просто: в такой ситуации противник, нападавший на ворота команды ВВС впятером, подвергался колоссальному риску. Если кто-то из лётчиков отбирал шайбу, то немедленно пасовал её Всеволоду Боброву, и тут уж гол был неминуем. Поэтому соперники предпочитали не рисковать и отряжали для персональной опеки форварда одного из защитников. Впрочем, Боброву достаточно было убежать от защитника всего лишь один-два раза за весь матч — и игра была “сделана”...
Если же речь шла о более слабых командах, то они вынуждены были держать поближе к Боброву и второго защитника, заметно уменьшая свою атакующую мощь. Иными словами, было гораздо легче играть в обороне, потому что один из защитников соперника наверняка был оттянут назад, да и второй постоянно оглядывался, нападая вполсилы...
Когда Виктор Шувалов полностью осознал этот “фактор Боброва”, его отношение к тактике игры команды ВВС заметно изменилось. К тому же он видел, что Всеволод без конца требует паса не потому, что считает себя “премьером”, “звездой”, а из-за ненасытной страсти забивать, забивать и забивать. В своей любви к атаке Всеволод Бобров был не волен распоряжаться чувствами, он рвался к воротам противника наперекор любым препятствиям. Николай Сологубов, который блестяще с приседом ловил на корпус нападающих и, распрямляясь, подбрасывал их так, что ноги у форвардов оказывались выше головы, не раз останавливал и Боброва. Но Всеволод даже в падении стремился достать шайбу и во что бы то ни стало ударить по воротам,забить гол.
В русском хоккее он отличался умением как гвоздь проходить сквозь “стенки” игроков, а в хоккее с шайбой всегда искал кратчайший путь к воротам, не любил забираться с шайбой в углы площадки, куда спокойно пропускают форвардов грамотные защитники. Но при таком стиле игры Бобров, естественно, зарабатывал немало синяков. Шувалов видел всё это и сумел по достоинству оценить мужество лидера своего звена...
Партнёры Всеволода Боброва в командах ВВС и ЦДКА отлично знали, что добиться такой феноменальной техники этому выдающемуся хоккеисту наряду с удивительными врождёнными качествами помог самозабвенный и радостный тренировочный труд. Окружённый морозным паром, выглядевший громадным на коньках и в хоккейных доспехах, как сказочный богатырь, Всеволод без устали кружил по льду и бросал, бросал, бросал. Шувалов видел, что Бобров вовсе не “хоккейный барин”, и на смену первоначальной ершистости приходило истинное уважение к великому игроку, глубокое понимание того, что “играть на Боброва” — в интересах всей команды.
В итоге “забойщик” Шувалов, обожавший брать игру на себя, превратился в очень умного и тонкого диспетчера, раздававшего шайбы крайним нападающим — Боброву и Бабичу. При этом он и сам забрасывал немало шайб своим знаменитым броском-щелчком, потому что замыкал атаку на дальнем “пятачке”. Благодаря своей огромной выносливости успевал вовремя откатываться назад, чтобы принять участие в обороне. А отобрав у противника шайбу, Шувалов только поднимал голову — и уже видел, что Бобров открывается, на полной скорости уходит от своего опекуна в расчёте на точный пас. Да, Всеволод, видимо, ни разу в своей хоккейной жизни не принял шайбу, стоя на месте. А скорость плюс удачно выбранная позиция означали верный гол — Бобров не промахивался, Виктор Шувалов это хорошо знал».
О том, как оттачивалась игра тройки, рассказывал в книге «Самый интересный матч» Всеволод Бобров: «В те годы много говорили о нашей тройке, в которой долгое время вместе со мной сражались Евгений Бабич и Виктор Шувалов. Многие объясняли её игру очень просто — удачным подбором от природы одарённых игроков. Нет ничего неправильнее и обиднее для нас такого мнения.
Сила тройки этой, как и многих других, определялась большой, очень большой и вдумчивой работой. Например, уже после окончания очередной тренировки мы обязательно оставались втроём на поле и учились бить по воротам. Мы совершали как минимум 300-400 бросков с различных мест площадки, из различных положений, под самыми различными углами. Товарищи, уходившие на отдых, частенько называли нас “фанатиками”. Но именно этот фанатизм, эта искренняя влюблённость каждого члена тройки в игру и помогали нам добиваться того, чего мы хотим».
Виктор Шувалов однажды так высказался о партнёрах по тройке: «Играли они виртуозно. Евгений Макарович любил повторять, что один финт не прокормит, поэтому постоянно что-то придумывал. Он и отрабатывал самостоятельно, и нас подключал к розыгрышу задуманных комбинаций.
Бобров вообще был гением. В любой игре стремился только к победе, и это у него почти всегда получалось. У Всеволода Михайловича был богатый набор всевозможных финтов, многие из них он выполнял настолько безукоризненно, что соперники, заранее зная об уловках Боброва, всё равно не могли остановить его».
Гениальность Всеволода Боброва в хоккее с шайбой признавалась всеми. Вот какими глазами воспринимали Боброва-хоккеиста его партнёры и соперники.
Виктор Шувалов: «Коронный финт Боброва так неповторимым и остался. Держа клюшку в левой руке, он всем видом показывал, что будет в левую же сторону идти, и когда защитник попадался на крючок — “Бобёр” клюшку в момент в правую руку перекладывал и справа проходил. И всё это на такой высокой скорости, что соперник только тогда понимал, что к чему, когда уже обыгранным оказывался».
В истории хоккея остался эффектный ход Боброва, который является не финтом, а технико-тактическим приёмом. Показав вратарю, что будет производить бросок, Всеволод устремлялся за ворота и, «вынырнув» с другой стороны, направлял шайбу в ближний угол.
Вратарь Борис Запрягаев на вопрос, кто из нападающих первого поколения доставлял ему наибольшие неприятности, ответил без долгих раздумий: «Бобров, несомненно. Чудо-форвард. Никогда он не играл по бортам, только подберёт шайбу и в центр, кратчайшим путём — по прямой — мчит на ворота.
Все знали его манеру, его знаменитый трюк с виражом за воротами, но никто ничего поделать с Севкой не мог. Я, естественно, знал, что Бобров любит показать бросок, а затем объехать ворота и забить в незащищённый угол, но всё происходило так быстро, что я просто не успевал переместиться».
Ему вторил защитник ЦДКА Владимир Меньшиков: «На сборах мы тренировали выезд из-за ворот с последующим броском. Но забивать шайбу в ближний угол, выкатившись из-за ворот, получалось в игре только у Боброва».
В своей книге «Мой друг хоккей» Николай Сологубов писал: «Сколько себя помню, Бобров всегда имел хорошую прессу. Правда, иной раз его упрекали в излишнем индивидуализме, забвении командной игры. Но в том-то и дело, что именно его редкое индивидуальное мастерство было главным козырем в действиях первой тройки. Бабич, Шувалов, а также Трегубов и я выполняли всю подготовительную работу, делали всё для удачного рывка-взрыва Боброва. И надо сказать, он почти всегда оправдывал и наши надежды, и наши коллективные усилия...
Многие, очевидно, помнят его коронный, чисто бобровский приём, когда Всеволод, приблизившись к воротам с фланга, заставлял вратаря закрывать ближний угол и, показав, что вот-вот сделает бросок либо передаст шайбу в центр, на “пятачок”, Виктору Шувалову, мгновенно объезжал ворота и забрасывал шайбу в противоположный угол, куда вратарь чаще всего не успевал переместиться. Что и говорить, это было очень эффектно! Приём всегда вызывал шумные аплодисменты, ликование трибун».
Удержать Боброва в рамках правил защитники не могли. Но от них этого требовали тренеры. Зачем нужны защитники, если они не способны остановить форварда, любой прорыв которого может привести к голу?
Спартаковец Анатолий Сеглин делился своими ощущениями защитника-оппонента: «Вот представьте: он идёт с шайбой, клюшка в левой руке. Ты под него подстраиваешься, под клюшку. Вдруг он в одно мгновение перекладывает клюшку из левой руки в правую, рывок вправо — и всё! У него же размах был огромный: от клюшки в левой руке до клюшки в правой — метров восемь, не меньше. К тому же он ещё и корпус наклонял очень сильно. Попробуй удержи! И уходил, конечно...»
В книге Анатолия Салуцкого приведены слова Анатолия Тарасова, всегда отстаивавшего взятые на вооружение принципы: «“Звезду” легко нейтрализовать. Когда Сологубов нейтрализовал Боброва, мы выиграли у ВВС». Однако случилось это лишь однажды — в сезоне 1952 года. В другом матче того же сезона итог был противоположным.
Будущий заслуженный тренер СССР, а тогда начинающий защитник ЦДСА Николай Карпов делился впечатлениями: «52-й год, в матче с ВВС Бобров один нас раскатал. Тарасов был играющим тренером и запутался совсем. Сологубову кричал: “Да убей ты Севку этого, курносого!” Колька стал за ним гоняться — но Боброва не поймаешь, он видит всё! В какой-то момент показал ему, что в одну сторону пойдёт, сам скользнул в другую, и Сологубов едва борт плечом не прошиб. А “Бобёр” тихонечко ворота объехал, да и положил нам третью шайбу».
О том матче Бобров отзывался так: «Поражение или даже ничья пагубны для нас. Только победа. Мы вырываем её со счётом 3:2. Вырываем, прежде всего, благодаря мастерству Мкртычана. В третьем периоде, в последней десятиминутке, он отбил несколько таких бросков, показал такое необыкновенное вратарское умение, что я до сих пор восхищаюсь, вспоминая это».
Восхищался он и Николаем Сологубовым. В книге «Рыцари спорта» Бобров отмечал: «Никогда я не встречал соперника более опасного, более трудного, более “вязкого”, чем Николай. Ему часто в матчах ЦДСА — ВВС поручали персонально опекать меня, и, признаюсь, это были самые трудные минуты моей хоккейной жизни».
Николай Сологубов в 1950-х был сильнейшим защитником не только советского, но и мирового «любительского» хоккея (без кавычек здесь не обойтись, хотя статус многие годы был именно таким). Сологубов первым в нашем хоккее ввёл в практику применение силовых приёмов, с его появлением ушло время бесконтактного хоккея.
О защитнике армейцев и сборной Виктор Шувалов говорил: «Опять же вспомню Сологубова. Он, бывало, так встретит в открытом бою, так, простите, “плюнет в душу”, как у нас иногда выражались, что уж больше с ним не хочется встречаться. Но всё по правилам и красиво».
Во времена Боброва не было «тафгаев». Это теперь у многих звёзд НХЛ появились телохранители, которые вступаются за них на площадке при первых же попытках соперников сыграть грубо.
Но и в ЦДКА послевоенных лет был хоккеист, который мог отбить у соперников желание запугивать Боброва грубыми приёмами. Это был Владимир Венёвцев.
Представляя его в своей книге, Анатолий Салуцкий писал: «У него было несколько длинноватое, зато весьма выразительное прозвище “пополам или вдребезги”.
В отличие от Владимира Никанорова и Александра Виноградова, обладавших могучим телосложением, защитник Володя Венёвцев был невысокого роста. Но он славился удивительным, редкостным бойцовским характером, играл очень смело, отважно. Достаточно сказать, что за время своей спортивной карьеры Венёвцев трижды проламывал телом хоккейные борта, сделанные из досок пятидесятимиллиметровой толщины, — с такой страстью врезался в них.
А однажды, когда кто-то из соперников в кровь разбил ему губы, Венёвцев применил против него такой силовой приём, что обидчик просто-напросто вылетел через борт за пределы хоккейной площадки. Армейца в тот раз наказали десятиминутным штрафом...
О бесстрашии Владимира Венёвцева свидетельствует поистине уникальный случай, произошедший во время второго чемпионата по хоккею с шайбой, когда московские армейцы встречались с сильной в то время командой рижского “Динамо”, уже обыгравшей своих московских одноклубников, а также спартаковцев и “Крылья Советов”.
Армейцы перенервничали накануне из-за неурядицы с гостиницей, и, возможно, по этой причине игра у них, как говорится, не пошла. Рижане повели со счётом 1:0. И вдобавок назревал второй гол. Хозяева поля непрерывно атаковали. Во время одной из атак им удалось уложить на лёд вратаря Григория Мкртычана и защитника Венёвцева, а шайба попала к известному в то время рижскому хоккеисту Роберту Шульманису, который сильно швырнул её в незащищённые ворота.
Венёвцев видел, что шайба летит в сетку, и принял мгновенное единственно возможное для спасения ворот решение: на руках приподнявшись со льда, подставил под стремительную шайбу... свой лоб.
Впрочем, в считаные доли секунды, отведённые ему на размышления и действия, Венёвцев успел мысленно “просчитать” все возможные последствия и сделал встречное движение головой, отбив шайбу к борту. Это спасло защитника от прямого попадания: удар получился скользящий и, хотя хлынула кровь, сотрясения мозга не произошло. К Венёвцеву бросились товарищи, но он успокоил их: “Всё в порядке!” И продолжил игру.
Вдохновлённые этим мужеством армейцы воспрянули духом. Всеволод Бобров закрутил на льду такую карусель, что рижане дрогнули, в их ворота посыпался град шайб. Правда, Бобров не смог доиграть этот матч до конца, за несколько минут до финальной сирены, когда игра была уже сделана, он вынужден был покинуть поле, потому что очень плохо себя почувствовал. В раздевалке выяснилось, что Всеволод играл с температурой тридцать девять градусов!
Вот таким был защитник ЦДКА Владимир Венёвцев. И когда противники пытались терроризировать Всеволода Боброва силовыми приёмами, он не отвечал на них, а лишь иногда подъезжал к Венёвцеву и говорил: “Володя, что же это делается! Уйми ты их!” И Венёвцев начинал встречать чужих нападающих с такой яростью, хотя и в пределах правил, что быстро срабатывала “обратная связь”: Боброва оставляли в покое».
Автору книги довелось услышать рассказ о матче в Риге из уст самого Владимира Георгиевича Венёвцева, поэтому возникла возможность дополнить и исправить изложенное Салуцким.
Это был сезон 1948 года. Обстановка на стадионе была сложная, с трибун раздавались крики: «Бей коммунистов!» Губы защитнику армейцев разбил локтем Роберт Шульманис. Его же и отправил Венёвцев через борт силовым приёмом, получив за это десяти минутный штраф без права замены (тогда предусматривалось такое наказание).
Понимая, что подвёл команду, оставив её в меньшинстве на полпериода, Венёвцев был готов на любую жертву. И такой случай представился сразу же, как только он вернулся на лёд. К воротам ЦДКА прорвался лидер рижан Альфонс Егерс. Он только примерялся к броску, как неожиданно вратарь Григорий Мкртычан упал на лёд и сбил с ног Венёвцева.
После описанного выше его геройского поступка вспыхнул фейерверк армейских атак, который завершился победой ЦДКА со счётом 8:1, а Бобров забил семь шайб. В знак уважения Шульманис подарил Владимиру Венёвцеву щитки, наплечники и клюшку.
Николай Пучков уже в наши дни рассказывал: «Мне посчастливилось около десяти лет пройти рядом с Всеволодом Бобровым по жизни. Он был, прежде всего, отличный мужик, рубашку последнюю отдаст тому, кого любит и уважает. Он был терпим, а нетерпим был с наглецами, только с ними этот необычайно внутренне деликатный человек мог позволить себе грубый жест. Помню, как он намеренно унизил одного ничтожного типа, смазав его по физиономии пачкой денег.
В общем, Бобров держался со всеми ровно как тренер. Как игрок постоянно требовал игры на себя, справедливо полагая, что ему по плечу то, что иным кажется недоступным. Тут он, правда, хватал порой и через край. К себе, в свой внутренний мир Бобров подпускал трудно, с большим разбором, хотя его постоянно окружала толпа приятелей и обожателей.
Всегда поражался его удивительным постижением любого игрового вида спорта. При мне, помнится, впервые взял в руки теннисную ракетку, и казалось, что на корте выступает разрядник. Играй Всеволод в волейбол, баскетбол — всё равно стал бы выдающимся спортсменом.
Говорят, будто Бобров не любил трудиться — ни на поле, ни на тренировках. Это совершенное заблуждение. На поле или на льду он не тратил себя на бесполезные метания туда-сюда для изображения интенсивной деятельности в матче. Он всегда готовил себя к решающему рывку, финту, прорыву, к результату, к голу. И делал это с непревзойдённым мастерством.
Но он и в трудолюбии, скажу, был талантлив. Помню, как нравилось ему дополнительно тренироваться с вратарём, со мной в частности. Вот, например, отрабатывает он свои кроссы. Пройдёт не 30 раз, а всего пятнадцать. Но как! С какой интенсивностью, с какой полной отдачей. Или набивал он свои “точки”, то есть отрабатывал броски с любимых позиций. Сделает не 50 раз, а всего 20. Но с какой тщательностью, в какой неподражаемой динамике. Вот это я и называю — быть талантливым и в трудолюбии. Безусловно, природная одарённость позволяла Боброву совершать то, что другим недоступно. Но по крайней мере легкомысленно считать, что он не шлифовал, не берег, не оттачивал свой огромный талант.
Но ещё важней в нём вот что. Спорт, футбол, хоккей не являлись для него лишь средством заработать на жизнь. Это теперь стал моден исключительно меркантильный взгляд на хоккей. Всеволод смотрел на спорт как художник, он жить не мог без футбола и хоккея...»
Всё вышесказанное вовсе не означает, что в первой тройке царила полная идиллия. Не будем забывать, что Бобров являлся играющим тренером в команде ВВС. При его-то импульсивном характере...
Нападающий Пётр Котов вспоминал, что как-то ему довелось провести несколько встреч на правом краю тройки вместе с Шуваловым и Бобровым при находящемся в строю Бабиче. Таким образом Всеволод наказал своего друга, который, по его мнению, неоправданно часто в одном из матчей брал игру на себя.
Если Бабич не роптал, то Шувалов вспыхивал многократно. «Не сразу он примирился с тем, что я и сам могу забить, — как-то ревниво припомнил центрфорвард. — Потом дело у нас наладилось. Но надо подчеркнуть, он ненасытен был на игру, на голы. Порой даже забывал о целесообразности, что ли».
Взаимоотношения Всеволода Боброва и Виктора Шувалова как на футбольных и хоккейных полях, так и за рамками спортивного партнёрства неоднократно становились предметом рассмотрения, не всегда добросовестного. В поздние времена, когда Боброва уже не было в живых, предпринимались даже попытки задним числом стравливать былых партнёров, провоцируя Шувалова на высказывания, имеющие целью бросить тень на Боброва. К чести Виктора Григорьевича, в большинстве интервью он умел вовремя остановиться в своих упрёках в адрес Боброва, говоря о тяге того к лидерству. Хотя собственные амбиции не единожды приводили его к «смелым» вызовам...
Нужно иметь в виду, что Боброва и Шувалова не связывала крепкая дружба, как Боброва с Бабичем. Их отношения были уважительными и доброжелательными, что позволяло плодотворно сотрудничать в игре. Что же помешало первой тройке поддерживать свой уровень, достигнутый в составе ВВС, в новой старой команде, которой ЦДСА являлась для Боброва и Бабича?
Конечно, начал сказываться возраст. К моменту прихода в ЦДСА Бабичу было 32 года, Боброву — 31, Шувалову — 30. Боброву стабильно играть весь сезон на прежнем уровне мешали травмы. Но была и ещё одна существенная причина снижения кондиций, ухудшения игры. Хоккеисты вновь оказались под началом Анатолия Тарасова, и не того Тарасова, который в игровом уровне уступал Боброву и Бабичу и делал первые шаги в организации учебно-тренировочного процесса, а уже бывалого тренера, чей авторитет в команде был непоколебим.
Анатолий Тарасов всегда ревниво относился к успехам этой тройки. И взгляды его с течением времени существенно менялись. По мере укрепления собственных позиций.
В феврале 1952 года Тарасов писал в «Советском спорте»: «По праву второй год подряд звание чемпиона страны завоевал сильный и дружный коллектив Военно-воздушных сил. Своими победами эта команда во многом обязана тренеру и игроку В. Боброву. Этот разносторонний, одарённый спортсмен все встречи провёл очень сильно. К положительным качествам Боброва, в частности к искусству обводки, прибавилось умение играть коллективно, действовать в течение длительного времени с большим напряжением сил. Не ущемляя своей яркой индивидуальностью творчества партнёров, Бобров способствовал развитию в каждом из них наиболее ценных качеств».
Но спустя полтора десятилетия оценки Тарасова изменились кардинально. В «Совершеннолетии» он излагал свои взгляды так: «Если принцип построения нападающей тройки 1+2 (один лидер — забивающий и два ему подыгрывающих) мы отвергаем, то как, на каком принципе строить тогда тройку нападения? Может быть, составить её из трёх асов — трёх Бобровых? Тем более что со временем игроков высокого класса стало больше. Но могут ли играть в одном звене три Бобровых, три замечательных, но совершенно похожих друг на друга по своей игровой атакующей манере мастера? Думаю, что нет. А вот три незаметных, классно подыгрывающих Бабича могут, если расширить их задачи и предоставить право на инициативу, творчество, в том числе на яркую индивидуальную игру. Да ещё как! Против такой тройки, уверен, не устояли бы самые сильные и опытные защитники мирового хоккея. Ибо подыгрывающий Бабич умел всё: и мастерски завершать атаки, и давать партнёрам неожиданные и коварные пасы, и играть, если нужно, в обороне.
Когда звено составляют три сильных, творчески разнообразных хоккеиста, которые понимают, что независимо от их силы они в команде и в тройке равны, то такое звено представляет собой значительно большую опасность для соперников, чем то звено, где играют тоже три таких же сильных мастера, но два из них при этом понимают, что они обязаны подчинять свою игру лидеру, играть на него».
С ответом Всеволод Бобров не задержался. В еженедельнике «Футбол-хоккей» (№ 36 за 1970 г.) он отразил нападки давнего оппонента, начав с проблем сборной: «Я всегда был и остаюсь сторонником высокого индивидуального мастерства... Неудачи на рубеже 50-х — 60-х годов, как и некоторые слабые матчи в чемпионатах, даже заканчивавшихся нашей общей победой, во многом объяснялись просчётами в формировании команды. При комплектовании состава предпочтение нередко отдавалось так называемым “подыгрывающим” хоккеистам.
Родилась даже теория, которая мелькала на страницах печати. В одном звене, мол, не могут играть три замечательных, но совершенно похожих друг на друга по своей игровой атакующей манере мастера. А вот три незаметных, классно подыгрывающих Бабича могут!
Бабич — подыгрывающий? На протяжении тринадцати лет я играл с ним бок о бок. Никакой это не незаметный, классно подыгрывающий хоккеист. Это великолепный игрок, умевший всё — забивать голы, обыгрывать с ходу двух-трёх соперников, с полуслова понимать партнёров, при необходимости уходить в оборону и грудью встречать противника.
Самые лучшие воспоминания сохранились у меня и о Шувалове — мужественном игроке, великолепном тактике, метком форварде. Что-то я не помню, чтобы из нас троих кто-то был подыгрывающим...»
К различию во взглядах, диаметрально противоположных, Боброва и Тарасова мы ещё вернёмся на этих страницах.