СО «СПАРТАКОМ» НА ВЕРШИНЕ


Оказавшись во главе хоккейного «Спартака», Бобров не форсировал события. Сумев встряхнуть команду на финише сезона 1964 года, он добился того, что её игра стала доставлять удовольствие зрителям, болельщики вновь начали заполнять трибуны под завязку. «Спартак» был близок к завоеванию второго места, но на одно очко отстал от московского «Динамо».

В двух следующих сезонах «Спартак» досрочно становился обладателем серебряных медалей, имея значительный отрыв от преследователей. В 1966 году спартаковцы во всех четырёх матчах победили «Динамо». Однако мало кто верил, что подопечные Боброва готовы бросить перчатку ЦСКА — отставание от армейцев составило 15 и 14 очков соответственно.

И всё же это свершилось — чемпионом СССР 1967 года стал ведомый Всеволодом Бобровым «Спартак»! На сей раз его команда оказалась впереди аж на пять очков. В четырёх матчах с ЦСКА спартаковцы дважды нанесли поражения грозному сопернику, и ещё одна встреча завершилась вничью.

Ключевым стал поединок с армейцами за шесть туров до конца первенства. Перед ним «Спартак» на очко опережал конкурентов и имел игру в запасе. Проигрывая в ходе первого периода 0:2, спартаковцы после перерыва прибавили в скорости и за четыре минуты забросили четыре шайбы! Третий период начался при счёте 5:2 в пользу «Спартака». Более чем убедительным оказался и окончательный счёт решающего матча — 7:3. В оставшихся встречах команда очков не теряла.


Владимир Пахомов подчёркивал: «Не счесть, сколько раз побеждали команды, которыми руководил Бобров. Но один победный матч в его тренерской карьере — самый-самый. 23 апреля 1967 года в Лужниках ведомые Бобровым спартаковцы выиграли у ЦСКА со счётом 7:3. Эта победа была значительной для Всеволода не только потому, что практически делала “Спартак” недосягаемым на пути к званию чемпиона СССР. Армейцев тогда тренировал Тарасов!

Нетрудно представить, какие чувства одолевали тогда Боброва. После матча он дождался, пока я передам отчёт об игре в “Правду”, и мы на его “Волге” отправились с жёнами и Казарминским в ресторан “Центральный”».

Выбор для празднования триумфа был понятен — та самая бывшая «Астория». Но была у Боброва и ещё одна верная питейная «точка».

«Всеволод Михайлович любил бывать в кафе “Сокол” на углу Ленинградского проспекта и улицы Вальтера Ульбрихта (ныне — Новопесчаная), — вспоминал Пахомов. — Его здесь хорошо знали все, начиная от подсобных рабочих до администраторов, а директором на протяжении десятков лет был Леонид Михайлович Казарминский, с которым Бобров дружил.

Нередко Бобров ещё не успеет сделать заказ, а перед ним уже — бутылочки импортного пива, запотевшие, прямо из холодильника. И почти сразу же, словно невзначай, в дверях показывались знакомые лица — Гринин, Лопатто, Никитин, Карасиди. Добродушный Бобров делал жест, означавший приглашение к столу».

Олег Лопатто, Герман Никитин и Пётр Карасиди — офицеры, служившие в ЦСКА, — входили в круг общения Всеволода Михайловича.

На кураже хоккеисты «Спартака» замахнулись и на завоевание Кубка. В четвертьфинале против «Крыльев Советов» и в полуфинале с ленинградским СКА красно-белые проигрывали — 1:3 и 1:4 соответственно. И каждый раз переламывали ход игры, добиваясь побед — 10:5 и 7:4! И только в финале уступили собравшему все силы ЦСКА — 0:2. «Золотого дубля» не получилось...

Но получилось главное — «Спартак» стал чемпионом СССР. Команда Всеволода Боброва оказалась сильнее команды Анатолия Тарасова.

В 1967 году «Спартак» был уже полноправным хозяином положения. В противоборстве с ЦСКА спартаковцы взяли пять очков из восьми, третьему призёру — московскому «Динамо» — они не отдали ни одного. В распоряжении Всеволода Боброва было уже не только грозное первое звено, где играли многократные чемпионы мира братья Борис и Евгений Майоровы и Вячеслав Старшинов, но и такие способные хоккеисты, как Виктор Блинов, Виктор Ярославцев, Александр Якушев, Евгений Зимин, Владимир Шадрин, которые либо уже дебютировали в сборной, либо значились в кандидатах.

Судя по всему, команда времён Боброва числится в истории «Спартака» на особом счету. Во всяком случае, в энциклопедии «Спартака» именно её фотография присутствует на обложке, хотя первую ступень пьедестала почёта спартаковцы занимали в четырёх чемпионатах: в 1962 году под руководством Александра Новокрещёнова, а в 1969 и 1976 годах — под началом Николая Карпова.


Всеволод Михайлович пришёлся ко двору в команде. Один из её лидеров, Вячеслав Старшинов, в книге «Чистое время», которую он посвятил Боброву, передал первые ощущения от знакомства: «На смену Новокрещёнову в команду пришёл Всеволод Бобров — прекрасный хоккеист, но неизвестно, какой тренер. Ничего особенного от него на новом поприще не ждали. И вёл он себя не как таинственный в своих полусекретных мыслях “главнокомандующий”, а как такой же член команды, как и другие, только постарше и наблюдающий игру со стороны...

Помню первый день Боброва в нашей команде. Он вошёл — высокий, стройный. Для начала произнёс обычные в таких случаях слова. Мы сидели молча, уставившись на него, ждали чего-то, сами не зная чего. И вдруг он, словно посмеиваясь над нашим и своим волнением, улыбнулся. Это была улыбка обаятельного, близкого, понятного человека. Ребята зашевелились, заулыбались, заговорили... Понравился».

Известный комментатор Владимир Писаревский делился своим наблюдением: «Помню, как Бобров начинал работать тренером в хоккейном “Спартаке”, и я помчался на первую его тренировку. И вот стоят в линейку спартаковцы: братья Майоровы, Старшинов, другие спартаковские асы 60-х годов. Бобров проехал вдоль строя, принюхался и остановился около Фоменкова:

— По-моему, вы сегодня себе позволили?

Фоменков в ответ:

— Так ведь, Всеволод Михайлович, вы тоже, говорят, не святой были.

— Да, но ведь я же играл! — воскликнул задетый за живое Бобров. — Ну, ладно, — предложил вдруг он, — давайте так. Зингер встаёт в ворота, и кто ему забьёт из десяти бросков хотя бы четыре гола, то, пожалуйста, я закрываю глаза, пусть такой игрок делает что хочет.

Если мне не изменяет память, четыре буллита забил только Старшинов. Остальные — кто два, кто — один. А кто и вовсе ни одного. А потом бросал Бобров и забил Зингеру семь голов. И говорит: “Так, видели? Все видели? Теперь, думаю, всем ясно, кто может пить в нашей команде?” Этот урок был лучше любой лекции и десятка нравоучений. И дисциплина в “Спартаке” сразу подтянулась, и контакт с игроками наладился. Вот в этом был весь Всеволод Михайлович...»

Александр Якушев к моменту прихода Боброва в «Спартак» был начинающим хоккеистом. В интервью для «Футбола-хоккея» (№ 26 за 1980 год) он вспоминал: «Пригласил меня великий Всеволод Бобров. Он принял “Спартак”, очень нуждавшийся в свежей струе. И за такое сложное дело тренер взялся живо, трудился в охотку, как-то по-доброму, душевно, он очень любил нас, хоккеистов. Буквально через год-два появились Зимин, Мигунько, я...

Он, Бобров, всегда был индивидуален в лучшем смысле этого слова. И всячески поощрял в нас желание обвести, перехитрить, запутать защитника. И сам не упускал возможности, чтобы выйти на поле. “Пороха” в нём было хоть отбавляй. Часто играл в зоне “три на три”, и Бобров забивал нашему второму вратарю одну за другой, тот за голову хватался. Покажет ему “туда — сюда”, клюшку спокойно держит, а тело ходуном ходит, причём мягко, пластично.

Его, как и первого моего тренера, нет более. Но след в моей жизни Всеволод Михайлович оставил яркий, времени неподвластный».

В своей книге с красноречивым названием «Я вспоминаю» Якушев отмечал: «“Старший” не частил с индивидуальными беседами. Обживался в новом коллективе, приглядываясь к игрокам, их игровым возможностям, их выкладке на тренировках и самоотдаче в матчах, их поведению и взаимоотношениям.

Несмотря на работу в предыдущие годы в футболе, чувствовалось, что он в курсе дел хоккейных. По-видимому, держал руку на пульсе, особенно зимой, в пору футбольного межсезонья. И даже по первым занятиям на льду нельзя было себе представить, что этот специалист находился вне конкретной деятельности в хоккее целых семь лет и что проводит первые в своей карьере занятия в хоккейной команде мастеров. Так всё ладилось у Боброва».

Якушев был прав в своём предположении. Вот что писал Всеволод Бобров в книге «Рыцари спорта»: «Есть у меня одна слабость: где бы я ни был, какой бы работой ни занимался, внимательно слежу за всем, что происходит в хоккее. И особенно пристально — за молодёжью. Вот почему, уезжая в Одессу, к футбольной команде “Черноморец”, я увозил с собой блокнот, в котором было много хоккейных фамилий. И среди них, подчёркнутая красным карандашом, фамилия Вити».

Речь идёт о Викторе Зингере. Ранее говорилось, что этого вратаря пригласил в команду Борис Афанасьев. Но и Боброву он был знаком: «Витю Зингера я как-то увидел ещё в начале 60-х годов на одной из двусторонних тренировок ЦСКА. Был он ещё совсем мальчиком, но чем-то сразу понравился мне. Его манера игры, его природное чутьё выбора места заставляли обратить на него внимание. Я в душе искренне порадовался за армейских тренеров, за их находку.

Но оказалось, что новичок не понравился Анатолию Владимировичу Тарасову, который определил его как бесперспективного. Что ж, и с хорошими педагогами случаются подобные просчёты».

Это и в самом деле был просчёт Тарасова. Ещё при находившемся в расцвете сил Николае Пучкове тренер армейцев искал ему преемника. В 1959-м он пытался призвать под знамёна ЦСКА Виктора Коноваленко, но талантливого горьковчанина отстояли профсоюзные руководители. В результате в воротах армейцев на многие годы утвердился Виктор Толмачёв. Этот вратарь был в числе кандидатов на поездку в Тампере, где проводился чемпионат мира 1965 года. Но отправился туда в качестве дублёра Коноваленко Виктор Зингер — всего лишь год проведший в воротах «Спартака».

«Как человек, тренировавший эту команду в течение нескольких лет, — отмечал Бобров, — могу свидетельствовать, что в её становлении, в её росте, в укреплении её наступательной психологии Виктор Зингер сыграл немалую роль».


Капитан «Спартака» Борис Майоров в разговоре с Анатолием Мурадовым подчеркнул: «У него был дар селекционера: безошибочно определял в молодом игроке будущего мастера. Зингер, Блинов, Зимин, Мартынюк, Мигунько — его открытия. Он не гонялся за именами, его не интересовали “звёзды” сегодняшние. Он безошибочным взглядом оценивал, на что способен никому не известный мальчишка, и приглашал подходящего в команду. При этом он ни разу не промахнулся».

Важно акцентировать внимание и на том, что Бобров, пригласив в «Спартак» сразу нескольких игроков со стороны, сломал стереотип клубного патриотизма, когда ставка делается исключительно на собственных воспитанников.

Вслед за Зингером в команде появился приглашённый из Омска защитник Виктор Блинов. Со времён войны у Всеволода Михайловича остались связи с этим сибирским городом. Получив сигнал о том, что в местной команде играет 19-летний защитник, обладающий феноменальной силы броском, Бобров послал посмотреть на него своего нового помощника Юрия Глухова, а затем уже и сам отправился в Омск. Как отмечал Анатолий Салуцкий, Бобров «вовсе не приписывал себе лавры “первооткрывателя”, а говорил, что присмотреться к Блинову ему советовали некоторые омские любители хоккея, а также его омский друг военной поры тренер Фёдор Павлович Марчук».

Несколько матчей в третьей пятёрке — и состоялся перевод новичка в первое звено, где он встал в пару к Алексею Макарову. В победном сезоне каждый из них забросил по 17 шайб! В следующем сезоне — 1968 года — Блинов и Макаров являлись претендентами на поездку в олимпийский Гренобль, но тренеры сборной выбрали только Виктора Блинова.

Александр Якушев в своей книге вспоминал: «В сборной Чернышёв с Тарасовым не случайно поставили Блинова в пару с самим Рагулиным. Оба защитника владели бесценным и редким умением дать острый первый пас, а выходили они обычно с блистательной армейской тройкой Викулов — Полупанов — Фирсов. Что они творили! Связка “праворуких” Фирсов — Блинов на левом краю была устрашающей даже для самых грозных соперников. При розыгрыше большинства Анатолий своими финтами устраивал суматоху у чужих ворот, а затем точнёхонько скидывал шайбу Виктору под убойный бросок. Отработано у них всё было безупречно. Блинов внёс немалый вклад в олимпийскую победу 1968 года в Гренобле.

Он, нисколько не сомневаюсь, стал бы звездой мирового хоккея. Предположу, что если бы Виктор играл в 1972-м в Суперсерии СССР — Канада, встал бы в один ряд с её главными действующими лицами».

Бобров высоко ценил сибирского самородка. В книге «Рыцари спорта» он писал: «Вспоминаю, приедем на тренировку, я начну объяснять молодёжи какой-нибудь новый приём и поглядываю на ребят. В первое время Блинов порождал во мне тревогу: всё во взгляде, в выражении лица, в предельно расслабленной его фигуре как бы говорило: “Ничего не понимаю”. Но вот начиналась практика, и Блинов выполнял всё показанное лучше всех. Именно так, как я хотел...

Я утверждаю, что точней и сильней броска не было ни у одного защитника в мире. Из всех, кого мне удалось видеть».

Интересное уточнение можно прочитать у Якушева: «Витя клюшки не выбирал и не обтачивал крючок. Какую выдавали, с той и шёл на лёд. Не столько щёлкал по шайбе, сколько бросал. Но с какой силой! Бросал сильнее, чем сейчас щёлкают клюшками из композитных материалов».

Виктор Блинов ушёл из жизни в неполные 23 года. Случилось это на первой тренировке послеолимпийского сезона, он упал, играя в баскетбол, сражённый сердечным приступом.

С горестным чувством Бобров отмечал: «Виктор Блинов был блестящим хоккеистом, но очень плохим спортсменом. Он чурался дисциплины. Несмотря на все наши усилия, он нередко искал “отдохновения” в бутылке, водка, в конце концов, и погубила его...»

В сезоне 1966 года стали спартаковцами нападающие Александр Мартынюк, Евгений Зимин и защитник Владимир Мигунько. Все они внесли заметный вклад в чемпионство. Въедливые болельщики «Спартака», от которых Бобров не прятался, не могли взять в толк, чего ради он пригласил из «Крыльев Советов» не хватавшего звёзд с неба Александра Мартынюка.

Но Бобров знал, что делает: «Он из тех, кто не бросается в глаза. Не из тех, кого признаешь сразу. Но разобравшись в игре этого хоккеиста, нельзя не восхищаться ею. Это очень своеобразный, очень интересный и, что самое главное, очень неожиданный нападающий. Неожиданность приёмов, паса, неожиданность отдельных ходов и целых тактических решений в целом — главное его оружие».

Александр Якушев отмечал: «Не лез напролом и не пытался выйти на первый план. Специализировался на подыгрыше. Он не имел высокой стартовой скорости, движения были какие-то нарочито неторопливые, откровенно избегал силовых единоборств, а когда попадал в них и получал синяки да шишки, зачастую давал волю эмоциям, получая удаления. Но постоянная готовность придумать что-нибудь хитроумное и техническая оснащённость позволяли ему приносить много пользы звену и команде. Мы с Шадриным много голов забивали с передач Мартынюка».

Евгений Зимин и Владимир Мигунько начинали в московском «Локомотиве».

Зимин был одним из любимых учеников Боброва. Зная о его недостатках, Всеволод Михайлович писал: «Евгений Зимин, безусловно, отличный хоккеист. Он может стать ещё более сильным и зрелым мастером. И я верю, станет им: “грехи” молодости исчезнут, талант получит оправу опыта, мудрости, рациональности. Конечно, к этому надо идти через огромную черновую работу. И хотя Женя её не очень любит, у него хватит для неё сил».

Бобров ошибся лишь отчасти. Александр Якушев отзывался о Евгении Зимине так: «Всё было при нём. Высокое индивидуальное мастерство, светлая голова, весьма высокая результативность. Ну чего ещё желать? Не будучи с виду силачом, спокойно выдерживал силовую борьбу, а если требовала обстановка, мог и навязать её. Азарт сочетался у него с хладнокровием, что очень помогало в поединках с грозными соперниками...

Искренне сожалею, что маловато времени провёл с ним в одном звене и в “Спартаке”, и в сборной. Почти в двадцать семь лет, буквально “на флажке”, его призвали в армию, после чего на карьере Зимина можно было поставить крест...

По своим недюжинным возможностям, по своему потенциалу Евгений Зимин реализовал себя на пятьдесят процентов. И это в лучшем случае».

Владимира Мигунько вряд ли можно отнести к числу богато одарённых хоккеистов, но пользу команде он, несомненно, приносил. Александр Якушев высказался о нём так: «Статный, смелый, самоотверженный, с хорошим броском от синей линии, он до появления в “Спартаке” слыл надёжным, добротным защитником. Но и не более того. А у Всеволода Михайловича стал резко прогрессировать, дойдя до уровня игрока второй сборной».

Были в пору работы Боброва в «Спартаке» и выдвиженцы из собственных резервов. В первую очередь это Александр Якушев и Владимир Шадрин.

Обратимся к книге Александра Якушева: «С Всеволодом Михайловичем Бобровым мне несказанно повезло. Сказать об этом хочу и обязан. Сам факт появления на спартаковском мостике этой легендарной фигуры явился подлинной сенсацией...

Ко мне относился доброжелательно, внешне никак это не проявляя. Я это кожей ощущал. Послаблений мне не делал. Явные промашки и огрехи не прощал. И в запас меня сажал, и на собраниях команды во время разборов матчей пропесочивал так, что мало не казалось...

Я ни на йоту не сомневался в том, что “центр” — моё амплуа, что оно подходит мне и по обшей манере, и по моей жажде забивать, и по моему телосложению...

А Всеволод Михайлович придерживался иного мнения. Видя, как мы мучаемся сами и мучаем его, видя, что сдвигов к лучшему нет, он в один день, который прекрасным отнюдь не показался, взял да перевёл меня на левый край... Перечить Боброву, разумеется, не стал. Подчинился. Без всякого энтузиазма. В центр поставил Шадрина, который был на год моложе меня... Жизнь показала, насколько же прозорлив оказался Всеволод Михайлович. Связка Шадрин — Якушев долго выступала в “Спартаке” и в сборной Союза...»

Владимир Шадрин попал в команду мастеров из спартаковской школы, когда ему было всего 16 лет. А в чемпионский сезон его тройка, где по краям располагались Виктор Ярославцев и Александр Якушев, была уже полноценной боевой единицей.

На вопрос, кто в своё время оказал на него особое влияние, Шадрин ответил: «Бесспорно — легендарный Всеволод Бобров, который привёл спартаковский клуб к золотым медалям с отрывом от ЦСКА в пять очков. В том чемпионском сезоне я провёл все матчи в сочетании с Сашей Якушевым и Витей Ярославцевым и огорчал голкиперов около двадцати раз. За что регулярно выслушивал в свой адрес приклеившуюся кличку — “везун”».

По поводу предъявлявшихся к нему требований по игре Шадрин сказал: «Мне как центрфорварду запрещалось ездить в углы и за ворота в чужой зоне. В обязанности вменялось подчищать огрехи обороны, снабжать выверенными передачами крайних и регулировать направление атаки. То есть Бобров хотел сделать для команды стержневого игрока.

Его тренировки протекали весьма интересно. Каждая заканчивалась игрой в зоне “три на три”, а Бобров был нейтральным. Так вот, возвращаясь к разговору о нём, отмечу, что по жизни он — добрейшей души человек, по отношению к делу — максималист. Представьте себе, находясь уже в солидном возрасте, сам выходил на лёд. Умел не только объяснить, но и показать. И ничуть не уступал молодым.

Всеволод Михайлович поражал своим неподдельным знанием и видением хоккея. Редко прибегал к помощи методической литературы. По-моему, секрет любого гения — в простоте».


В книге «Чистое время» Вячеслав Старшинов писал: «Бобров терпеть не мог шаблонов. То, что он советовал нам, руководя хоккейным сражением, теоретически часто казалось нелогичным. Но на практике, на площадке, почти всегда оборачивалось удачей. “Почему? — оглядывались мы с радостным удивлением на скамейку. — Почему получилось?” А он лишь улыбался и подмигивал хитро в ответ. А чему тут, собственно, было удивляться? Огромная интуиция позволяла ему угадывать то, что, казалось бы, угадать нельзя...

Он говорил, что для создания настоящего коллектива нужно не менее трёх лет. На третий год его работы в “Спартаке”, в 1967 году, мы снова стали чемпионами страны.

Но дело не только в том, что спартаковцы получили золотые медали, хотя это, конечно, серьёзное завоевание. Дело ещё и в том, что на этот раз никаких элементов случайности в победе не было. В 1962 году наше чемпионство скорее было счастливой случайностью. Теперь же победа стала объективной закономерностью.

В эти три года постепенно менялся облик команды. Резко повысилась дисциплина. Сколько раз до той поры писалось и говорилось о чуть ли не хулиганских выходках спартаковских хоккеистов на площадке! С приходом Всеволода Михайловича молодые спартаковцы стали сдерживать свои порывы.

До прихода Боброва в “Спартак” наши успехи во встречах с ЦСКА были в общем-то случайны. Всё-таки до 1967 года и тактическая зрелость, и техническая оснащённость, и физическая подготовка “Спартака” были, конечно, ниже армейского уровня.

Всеволод Михайлович настойчиво и планомерно строил новый ансамбль. И он создал вторую команду экстракласса — поднял “Спартак” на уровень ЦСКА.

Наша команда достигла пика формы в 1967 году. Монолитный коллектив, руководимый Бобровым, играл без сбоев.

Вообще, как хоккейный тренер Бобров сформировался стремительно и ярко, что свойственно его редкостному спортивному таланту. За три года он вырос в одного из ведущих тренеров страны».

При Боброве в «Спартаке» увеличился объём тренировок, особенно со штангой. Спартаковцы, правда, по показателям в общефизической подготовке не превзошли хоккеистов ЦСКА. Но прежнего преимущества армейцы уже не имели. Это было весьма важно, поскольку в скорости и морально-волевых качествах спартаковцы и раньше не уступали армейцам.

Бобров не мог не видеть, что в середине сезона у хоккеистов проявляется апатия, и им надоедают коньки, клюшки, шайбы. Вот почему зимой 1967 года спартаковцы больше обычного ходили на лыжах, играли в футбол как на снегу, так и в зале, в баскетбол, занимались плаванием, не забывали и о тяжёлой атлетике. Иногда на протяжении недели они не выходили на лёд. Словом, Бобров делал всё, чтобы отвлечь спартаковцев от хоккея.

В одном из интервью Вячеслав Старшинов на вопрос о причинах ухода Александра Новокрещёнова ответил: «У каждого наставника есть своя, так скажем, продолжительность тренерской жизни. Так вот Новокрещёнову в следующем сезоне нужно было удерживать чемпионское звание, что всегда гораздо труднее, чем завоевать его. Для этого надо было расти. А у него профессиональных качеств для этого не было. Всё, что он знал, он нам передал. И команда его просто переросла».

В своей книге «Я смотрю хоккей» другой лидер «Спартака», Борис Майоров, повествовал: «По доброте Бобров не уступал своему предшественнику. Он мог расшибиться в лепёшку, обить пороги всех учреждений, всех инстанций, если надо помочь игроку — обеспечить его ребёнка детским садом, или самого — путёвкой в дом отдыха, или квартирой, если тот нуждается в улучшении жилищных условий. Попроси у него взаймы любую сумму денег, и можешь не сомневаться — отказа не будет. Он и не напомнит никогда о долге. Однако в доброте своей он отличался от Новокрещёнова. Интересы команды в целом были для него превыше всего, и тут он готов встать на горло своей доброте...

В те годы мы трудились изо всех сил и на летних предсезонных сборах, и зимой на льду. И никто не мог пожаловаться на усталость или сфилонить — стыдно было: Бобров везде был с нами — и во время кроссов, и на гимнастических снарядах, и на льду. Играть с ним на тренировках было необычайно интересно. Тут он был во всех отношениях наравне с нами...

Вот тогда, на тренировках, я понял, откуда бралась его феноменальная результативность. Он обладал каким-то сверхъестественным чувством гола. После его удара шайба или футбольный мяч вроде и летят-то не очень шибко, но обязательно попадают в незащищённый угол ворот. Всякий раз кажется, что ему просто везёт...

За годы тесного общения с ним, сначала как действующий хоккеист, а впоследствии и как тренер, я составил о Боброве твёрдое мнение как о человеке незаурядном, как о личности. Я бы выделил следующие черты, характерные для него. Во-первых, человечность, то, что был он необыкновенно добр и отзывчив. И вместе с тем — его требовательность. Мы всегда чувствовали его твёрдую руку, даже жёсткость в управлении коллективом. Сочетал он эти две свои особенности классически. Во-вторых, умение сплотить коллектив, собрать волю коллектива в кулак для достижения цели. В те годы в команде царили дружба и товарищество. И заслуга в этом Боброва. В-третьих, его умение решать организационные вопросы. И, в-четвёртых, умение последовательно подвести игрока, команду к пику спортивной формы».

Борис Майоров был поражён умением Боброва забивать: «Голы все какие-то странные Всеволод Михайлович забивает — то посередине ворот, хотя там вратарь, то в ближний от голкипера, вроде бы прикрытый угол. Спросил его, в чём всё же секрет. Он ответил: “Я смотрю, как вратарь перемещается. Как увижу, что у него центр тяжести сместился, так бросаю под ту ногу, на какую он опирается в данный момент. Вот и весь секрет”».

Глубоко осмыслил работу Боброва и Александр Якушев: «Всеволод Михайлович являлся совершенно замечательным режиссёром. По этой части, как, впрочем, и по многим другим, Бобров в моём представлении — тренер номер один.

При анализе многогранной тренерской деятельности обсуждается масса аспектов: “физика”, тактика, психология, работа с молодыми игроками, селекция и тому подобное. Но при этом часто упускается, быть может, самое главное — то, как тренер управляет командой во время хоккейного спектакля, как реагирует на резкую смену декораций, как держит удар при явном превосходстве противника — как ведёт игру...

Хоккейный режиссёр Бобров не был ни на кого похож. Стоял на лавке такой внешне хладнокровный и сосредоточенный, будто по ту сторону борта не извергался ледовый вулкан, а происходило что-нибудь занимательное и вполне себе размеренное...»

О работе Боброва в «Спартаке» писал и Семён Вайханский в «Золотой книге сборной СССР»: «В годы “неукоснительного исполнения” Бобров открыто пошёл против тарасовских директив “голого” атлетизма, потому что понимал, что хоккей, прежде всего, ИГРА, хотя и имел за пропаганду таких идей немало неприятностей. Но как же он был прав, если, возглавив “Спартак”, поднял его на вторую ступень всесоюзного пьедестала и “красно-белые” не опускались ниже целых шесть лет, дважды за этот период став чемпионами...»


Расставшись с большим спортом, Всеволод Бобров регулярно выступал за команды ветеранов. И в футболе, и в хоккее.

Капитан сборной СССР Борис Михайлов в одном из интервью вспоминал о встрече с Бобровым в 1962 году: «По всем статьям превзошёл меня Бобров. Он тогда играл за сборную ветеранов, а я — за молодёжную. Конечно, я был неопытен, но ведь и Бобров играл с нами не в расцвете своих сил. В той игре он всё, по-моему, делал своеобразно: скажем, подкатываюсь к нему с одной стороны, а он неожиданно перебрасывает шайбу в другую сторону и уходит от меня. Никак не мог я отнять у него шайбу, ничего подобного я позднее никогда не испытывал — полная беспомощность.

Шутка ли, шесть шайб Бобров забил нам, молодым. После мы расспрашивали его, как же ему это удаётся. Он не стал объяснять, сказал, что в каких-то принципиальных вещах нельзя подражать даже самым лучшим образцам. Надо искать свою, оригинальную игру».

Форвард хоккейного «Спартака» Юрий Борисов рассказывал, как его команда, находясь на летнем сборе в Алуште, нередко ездила по крымским городам, проводя там футбольные матчи с местными командами. Расклеивались афиши, гонорар выдавался фруктами.

«Где-то минут за двадцать до окончания игры публика начинала скандировать “Бобров, Бобров”, — продолжал Борисов. — Долго уговаривать Всеволода Михайловича нужды не было. Он появлялся на поле неизменно в полосатой майке ВВС... Он выходил на поле, вскидывал призывно руку и провозглашал: “Ну, чемпиончики, так вашу да раз-этак, играй сюда, на ВВС”.

Воротами на поле служили барьеры для бега с препятствиями — стипль-чеза. Но Боброву это обстоятельство помехой не было. Бегать он, конечно, уже не мог, как раньше, да и как бегать? На колени его было страшно смотреть — все в шрамах, какие-то вывернутые. Но бил неподражаемо: и с ходу, и с лёту, и с места. Прицельно, смачно, хлёстко. И забивал голы. Публика неистовствовала. Мы балдели от счастья, от радостного чувства общения с гениальным игроком, от того, что мы вот так запросто гоняем мяч с необыкновенным самородком, державшимся с нами по-свойски, по-товарищески, и преподносившим нам уроки спортивного мастерства».

Будучи старшим тренером «Спартака», Бобров неоднократно выходил на площадку в товарищеских матчах. В марте 1965 года «Спартак» без игроков сборной принимал участие в розыгрыше «Кубка Женевского автосалона». После этого сыграл два матча с местной командой. В первом из них наставник «Спартака» забросил три шайбы.

В сезоне 1967 года 44-летний Всеволод Бобров в Москве выходил на лёд в матче с болгарской командой, а в турне по Италии участвовал в двух матчах. В разгроме «Торино» (24:0) он отметился пятью шайбами. В более упорной встрече с «Больцано» (8:2), когда против спартаковцев играла фактически сборная Италии, усиленная канадцами из местных клубов, одна из шайб влетела в ворота хозяев от клюшки Боброва.

Об этом упоминает Александр Якушев: «Однажды он надел спартаковскую форму и вышел на лёд в товарищеском матче против болгарской команды. И выглядел чудо как хорошо! А ещё спартаковцы как-то были в турне по Италии — без “сборников”, поэтому сам я не был свидетелем, — так вот “старший” вдруг сам себя включил в состав и пяток шайб отвёз хозяевам. Игроки наши по ходу матча едва в обморок не попадали!»

А вот Юрий Борисов был участником «дерзаний» Всеволода Михайловича. «В него мы все были влюблены, — рассказывал Борисов. — Это был человек огромного обаяния, с большим достоинством, знавший себе цену, в то же время необыкновенно доступный и простой в общении. Авторитет его был в команде непререкаем.

Он мог и в свои 45 “кудесничать” на площадке. Когда мы ездили за рубеж — в Швейцарию и Италию, Всеволод Михайлович любил иной раз сыграть и сам. И всё больше — в нашем звене (с Борисовым и Валерием Фоменковым. — М. Щ.). Без голов не уходил и, бывало, выговаривал нам: “Ну, что, чемпиончики, что, растяпы, забивать-то когда начнёте, а?! Играть ни хрена не умеете. Я, что ли, за вас шайбы должен забрасывать?” И забрасывал, радуясь, как пацан. Гол для него был моментом высочайшего счастья, превыше всего».

О мастерстве Боброва-ветерана с восхищением писал в книге «Хоккейные “звёзды” Бориса Павловича» один из игроков Бориса Кулагина Владимир Репнёв: «Как-то на раскатке, когда ещё вместе с Кулагиным сборную тренировал, под занавес тренировки он буллиты стал пробивать. Это было нечто. Владик ничего не мог поделать.

Тут Бобров к нам обращается: “Ну что, молодёжь, на водичку побросаем?” То есть кто больше на спор из пяти буллитов забросит Третьяку. А на кону — вода минеральная или фруктовая, чтобы интерес хоть какой-то был, азарт. “А что, давайте, Всеволод Михайлович, давайте!”

И он нас, молодых, действующих хоккеистов первой сборной Союза, перебросал, причём прилично! Руки у него какие-то были невероятные! Фантастика. Слов просто нет, гений...»

О том, как следует реализовывать буллиты, Бобров рассказывал в еженедельнике «Футбол-хоккей» (№ 9 за 1971 год): «Шайбу нельзя от себя отпускать. Её надо вести в среднем темпе и двигаться не по прямой, а всё время вправо-влево, чтобы амплитуда движения шайбы была полтора-два метра. Тогда и вратарь с первого же мгновения должен начинать трудиться — и двигаться, и думать, чем всё это кончится. Ему приходится гадать, какой угол закрывать. Или, может, пойти навстречу? Тут уж нападающий хозяин положения...

Я ведь и выходы один на один в игре почти всегда реализовывал. А это труднее. В игре за тобой обязательно противник гонится. В игре надо спешить. Там средний темп и долгие финты — недопустимая роскошь. Не успеешь и глазом моргнуть, как выбьют шайбу из-под клюшки».

Владимир Репнёв завершил свой рассказ так: «И вот мы несём ему бутылки с минеральной, с пепси. А он сидит довольный донельзя, улыбка во всё лицо: “Борис, Борис, смотри-ка, дань несут!” Кулагин: “А что такое, Сева?” — “Да это я их в буллиты обыграл!”

Они с Кулагиным приятелями были...»

История их знакомства восходит к 1945 году, когда в матче по русскому хоккею в городском первенстве Кулагин, играя за «Спартак», принёс своей команде победу над ЦДКА. Счёт был 2:1. Единственный ответный гол провёл Бобров. «Забил я и чувствовал себя в тот момент на седьмом небе», — вспоминал Кулагин.

Всё бы хорошо, вот только спустя без малого 30 лет после знакомства дрогнул Борис Павлович, когда над Бобровым тучи сгустились.

Хронология событий приведёт читателей к этой истории.


Юный в ту пору Владимир Шадрин наматывал на ус: «Знаменитые мастера — братья Майоровы, Старшинов удивлялись, когда их заставляли шлифовать технику часами. Бобров настойчиво обучал искусству паса: на какой высоте послать шайбу надо льдом партнёру в зависимости от игровой ситуации. Призывал бросать по воротам низом и тотчас идти на добивание. Многие сперва этой простоты не понимали и тихонько посмеивались. А позже стали прислушиваться».

Не единожды возникали на тренировках ситуации, когда Бобров демонстрировал своё умение в назидание игрокам. Классической стала история, которую поведал Вячеслав Старшинов: «Однажды, вернувшись с очередного победного чемпионата мира, наши “асы” почувствовали себя вправе быть усталыми и тренировались не в полную силу.

Бобров хмурился, но молчал. Потом принёс откуда-то лист фанеры и поставил его вместо вратаря в ворота, наглухо закрыл их. Затем отодвинул фанерный лист от стойки на толщину шайбы. Не на ширину, а на толщину — примерно на два пальца. Потом отъехал к синей линии и попросил одного из нас: “Набрасывай!”

Ему набрасывали, и он с ходу бил по воротам. Шайбы влетали в них, не коснувшись фанеры. Ребром! Одна за другой.

Набросавшись вдоволь, уложив все тренировочные шайбы в ворота, он как бы невзначай сказал:

— Ну, чемпионы, асы... Давайте, повторите упражнение.

Пот лил по нашим лицам, грозил растопить лёд, но то, что удавалось Боброву с неповторимой лёгкостью, не удавалось больше никому».

Александр Якушев привёл и другой пример: «На занятиях по отработке броска спартаковцы пользовались иногда приспособлением под названием “щит Бажанова”: на перекладину ворот вешался деревянный щит с вырезанными небольшими дырками на месте “девятки” и “шестёрки” слева и справа, куда и следовало попасть.

И кто, как думаете, отличился в этом не самом простом упражнении на точность броска? Старшинов? Майоровы? Зимин? Фоменков? Мартынюк? Шадрин? Якушев? Кое-кто из перечисленных форвардов действительно оказывался самым метким, когда “старший” стоял в сторонке и наблюдал за происходящим. Но что поразительно — Всеволод Михайлович неоднократно побеждал в этом азартном конкурсе! Утирал нос всем перечисленным хоккеистам, находившимся в расцвете сил. Больше скажу, побеждал ровно столько раз, сколько решался вспомнить свою лихую спортивную молодость...»

Став уже зрелым хоккеистом, Владимир Шадрин вспоминал: «Когда-то Всеволод Михайлович Бобров, в бытность старшим тренером “Спартака”, наставлял нас примерно так: “Большим мастером способен стать только тот, кто поймёт, что хоккей — не забава, что его нельзя делить с другими занятиями на равных, что это — главное дело, дело жизни”. Он не призывал нас отвлечься от всего мирского, дав хоккею монашеский обет. Но всё это мирское должно быть в сознании спортсмена на втором, на третьем, на десятом месте».

Александр Якушев о своём любимом тренере рассказывал: «Когда Бобров тренировал “Спартак”, после тренировки мог побросать, обвести, буллит исполнить — мы стояли и смотрели во все глаза. Но ни разу за всё время он не говорил даже самому среднему игроку: мол, ты не можешь, да я в твои годы... Своё “я” как великого игрока он вообще убрал. С точки зрения педагогики это было очень хорошо».

Знаменитый вратарь Николай Пучков начинал спортивную карьеру в ВВС под руководством играющего тренера Боброва. Спустя годы он дал такую оценку своему наставнику: «Думаю, свои тренерские способности он подтвердил и в дальнейшем. В частности, работая в “Спартаке”. Совершенно ясно, что Всеволод — это дар божий. Он, например, как-то сказал: “При выходе двоих против одного надо стремиться немедленно отдать пас, едва войдёшь в зону. Не тащи шайбу, не вызывай огонь на себя, а отдай, а там рвани — и всё будет в порядке”.

Для любого, кто хотя бы когда-то играл в хоккей, всё предельно понятно. И ведь даже Тарасов, который тоже очень хорошо понимал хоккей, не мог объяснить игроку задачу так доступно, как Бобров».

О работе Боброва со «Спартаком» Александр Нилин писал: «Нельзя сказать, чтобы он пришёл в совсем разрушенный “Спартак”. Его предшественник Александр Новокрещёнов поднял команду за два года с семнадцатого места на первое и передал Боброву бронзовым призёром.

Бобров, однако, шагнул на качественно новую ступень. Новокрещёнов одолел ЦСКА в сезоне, когда команда переживала спад, размагнитившись под нетвёрдой тренерской рукой.

Бобров же намеревался бить суперклуб, не знающий изъянов (разве что вратарь недотягивал до уровня сборной), и в шестьдесят седьмом году нашёл козыри для победы в равной борьбе, выиграв, кстати, в трёх из четырёх очных состязаний.

Бобров не привлекался к работе в сборной, он не был председателем тренерского совета, как Чернышёв, или заместителем председателя, как Тарасов. Но на заседаниях совета Всеволод Михайлович держался по-хозяйски и манерами своими подавлял, не стесняясь в выражениях.

Бывшему — даже великому — игроку в качестве новоявленного тренера недолго и заробеть, подпав под дедовщину тех, кто в тренерском цехе сезоны и сезоны провёл. Бобров же вёл себя как “старослужащий”. Его несдержанного языка (он единственный, кто вслух называл Тарасова Троцким) побаивались...

На тренировках Бобров любил вдохновлять личным примером. Если упрекал за слабую результативность, то тут же ставил в ворота Зингера и сам откатывался к синей линии. “Витя, ты готов?” — бросал по диагонали, и шайба влетала в ближний угол. Старшинов потом задерживался после тренировки на два часа: лупил с этого же ракурса, но получалось много хуже. Зингеру надоедало — и он ставил вместо себя доску...

Бобров нашёл для старшиновского звена идеального третьего партнёра: Евгения Зимина — юного, более богемно-легкомысленного, но и более активно антитарасовского (что гарантировало от дедовщины в клубе: не забоявшийся Тарасова кого же испугается?) игрока, чей талант никто из разбирающихся в хоккее не оспаривал...

Бобров привил “Спартаку” игровую элитарность. И в самом понимании игры спартаковцы ставили себя никак не ниже несокрушимых бойцов из ЦСКА. При любом раскладе они не ощущали перед ними робости, что дорогого во все хоккейные времена стоило. «Этот “Спартак” Бобров создал, уникальный тренер, — отмечал Евгений Зимин в интервью «Спорт-экспрессу» (от 19 января 2018 года). — В 1967-м при Боброве мы ЦСКА на пять очков обошли, а в 1969-м уже без него золото взяли. Но его командой. Если б Бобров не расстался со “Спартаком”, лет пять мы точно никому чемпионство не отдавали бы».


Игроки «Спартака» были благодарны своему тренеру, но... в разной степени — от сдержанности до пылкости.

Вячеслав Старшинов, размышляя над природой чемпионских званий «Спартака», выделил успех Боброва: «Благодаря его работе со “Спартаком” мы и в 1969-м с Карповым во главе выиграли первенство как бы по накату. Но, как это ни парадоксально звучит, при всей своей гениальности великим тренером Бобров не стал. Однако игровая интуиция у него была просто удивительной. Какого бы хоккеиста он ни брал — всё в “десятку”! Ну и показать любой технический приём мог на поле».

Александр Якушев не скрывал восторженности и годы спустя. В своей книге он задался вопросом, на который сам же и ответил: «Вправе ли мы считать Боброва победителем в дуэли с Тарасовым? По-моему, безусловно, так и есть на самом деле. Дуэль длилась три года. Объективно состав “Спартака”, когда был приглашён Всеволод Михайлович, был слабее армейского. Добрая половина хоккеистов ЦСКА выступала за сборную, которая год за годом завоёвывала золотые медали на мировых чемпионатах и Олимпийских играх.

В этот период спартаковцы Виктор Зингер и Виктор Блинов закрепились в сборной, составив компанию Вячеславу Старшинову и Борису Майорову, мы с Виктором Ярославцевым стали игроками главной команды страны. Динамика выступлений “Спартака” была впечатляющей, мы прогрессировали во всех компонентах хоккея. И как закономерный итог — золото 1967 года...

Так вот, в сезоне 1967 года при Всеволоде Михайловиче мы стабильно набирали очки, борясь за лидерство в чемпионате страны; демонстрировали классный хоккей, который импонировал публике и от которого мы сами получали удовольствие. Это был вообще самый красивый хоккей в исполнении “Спартака” за все семнадцать лет выступлений в родном клубе! Допускаю, что преувеличиваю, но именно таким запомнилось то спартаковское чемпионство.

Повезло ли нам с Бобровым? Несказанно! Тут двух мнений быть не может. Три года он трудился в клубе вдумчиво и кропотливо, требуя от нас и от себя максимум, цель наметил — привести “Спартак” к золотым медалям, одолев ЦСКА. И добился желаемого, причём убедительно. Сами армейцы из числа моих добрых знакомых признавали в 67-м, что мы превзошли ЦСКА и чемпионами стали по праву.

При Боброве мы полностью поверили в себя. Сплотились в единый коллектив. Явно слабых звеньев в командном механизме не было. Тренер сохранил и приумножил сильные стороны каждого и команды в целом, подтянул те компоненты, которые мешали прогрессировать. При нём мы чувствовали себя как за каменной стеной и одновременно находились под благотворным влиянием личности Всеволода Михайловича... Умел дирижировать мужским коллективом. Природа и в этом щедро одарила его».

Но вслед за панегириком последовало обескураживающее продолжение: «А вскоре после этого триумфа Всеволод Михайлович покинул спартаковский клуб. Это была даже не сенсация. Это было чрезвычайное происшествие!

Казалось, ничто не предвещало такого резкого поворота событий. Тренер радовался общему успеху не меньше нашего. Отчётливо просматривалась перспектива дальнейшей работы в клубе...

На фоне абсолютно ясного неба в майский погожий день внезапно разразилась гроза с молнией и градом, обдавшая нас, спартаковцев, ледяным холодом. Что же в действительности произошло? Какая была подоплёка в его переходе из хоккейного “Спартака” в футбольный ЦСКА, обходившийся год за годом без медалей?..

В майские дни 67-го в городском обществе “Спартака” на Красносельской улице нас чествовали и награждали ценными подарками. Бобров был с нами. И вдруг во время церемонии, когда все присутствовавшие светились от радости, мы увидели, как по лицу Всеволода Михайловича потекли слёзы. Такие крупные мужские слёзы скатывались по щекам. Это был его последний рабочий день в “Спартаке”...»

Остро переживали расставание с тренером и ветераны.

«Его уход был для нас трагедией, — рассказывал Борис Майоров. — И главное, винить-то нам было некого, кроме самого своего кумира. Его не уволили, он ушёл сам, по собственному желанию без всяких кавычек. И мы были обижены страшно...»

Вячеслав Старшинов вспоминал: «В 1967 году, после окончания сезона, прощаясь с командой, Всеволод Михайлович очень долго молчал, а после молчания выговорил:

— Мне тяжело покидать коллектив...

Он стоял, опустив голову.

— Я вас очень полюбил...

Дальше он говорить не мог».

Версий на тему ухода Боброва возникло несколько. И все они, так или иначе, были связаны с соблазнами, которые побудили тренера вернуться в альма-матер. «Спартаковские» же причины ухода долгое время не озвучивались. Молчал и Бобров.

О причинах расставания Всеволода Михайловича со «Спартаком» поведал в интервью еженедельнику «Хоккей» в декабре 1995 года Евгений Зимин: «Тогда за победу в чемпионате игроки получали от Федерации премии. Но, кроме этого, хоккеистов поддерживали и другие организации. Профсоюзы, Моссовет, некоторые предприятия обещали Боброву поощрить спартаковцев, если команда возьмёт золото. Но слова остались словами.

Всеволод Михайлович тогда сказал, что сделал всё, что в его силах, а почему обманули — не знал. Это, полагаю, и подвигло его на мысль об уходе, и Бобров принял футбольный ЦСКА. Ему было просто неудобно перед нами, игроками...»

Совестливый человек, Бобров почувствовал себя жестоко обманутым, игрушкой в чьих-то руках. Им обещанное не было выполнено, а никак повлиять на события он не мог. И это в момент триумфа...


Как обычно глубоко философский взгляд на эту ситуацию изложил в своей книге «Красная машина» Александр Нилин: «Тарасов знал, чем можно соблазнить Боброва — он тщательно изучал соперника, всегда смотревшего на него свысока, и отлично разобрался в человеческих слабостях Михалыча.

Это Анатолий Владимирович внушил руководству армейского клуба (а уже они тем, кто повыше) мысль пригласить Боброва тренером футбольного ЦСКА, и не просто тренером, но тренером-полковником. Интересно, что к середине семидесятых, оставшись не у дел в хоккее, Тарасов сам возьмётся тренировать футболистов, и ничего у него не выйдет.

Расчёт был на вынужденный прагматизм и на неизжитую детскую мечтательность. Первое сегодня понять попроще: Бобров насмотрелся на бедствия сошедших с круга спортивных знаменитостей и, хотя вряд ли допускал для себя повторения несчастливых судеб коллег, не возражал против гарантии материального благополучия до конца жизни, обещанного полковничьей пенсией.

Второго, при нынешнем отношении к армии, многим уже не понять: подумаешь, полковник — не велика птица. Но тогда-то полковничья папаха для человека, заставшего войну, значила весьма многое. Знаменитость футбольная, как убеждала на каждом шагу жизнь, на мгновение, а чин полковника означал приобщение — и надолго — к “истеблишменту”. К тому же чин полковника и великим тренерам присваивался крайне неохотно. Тарасова, например, кто-то из военных министров никак не соглашался сделать полковником — рука не поднималась подписать приказ...

В общем, Анатолий Владимирович устранил конкурента наиболее приятным для того способом».

Сия конспирологическая версия представляется умозрительной. К тому же обладателем полковничьей папахи Бобров стал только летом 1970 года, когда он уже не был тренером ЦСКА.

По мнению автора, причиной ухода Боброва наряду с глубокой обидой явилось его стремление быть футбольным тренером.

Загрузка...