ЖИЗНЬ ДВИЖЕТСЯ ПО СИНУСОИДЕ


В 1957 году Бобров завершил выступления в хоккее и учёбу и стал начальником футбольной команды ЦСК МО. В конце октября армейцы отправились в турне по Англии, где сыграли три матча. Уступив в первых двух, они с блеском в присутствии шестидесяти тысяч зрителей обыграли «Челси» — 4:1. Правда, этот знаменитый клуб переживал тогда не лучшие времена, но такая победа в Лондоне делает честь любой команде.

Всеволод Бобров был включён в состав делегации. Нужно ли говорить о том, какой эмоциональный подъём он испытал, оказавшись спустя много лет там, где взошла его футбольная звезда!

В своей книге он описывал те события так: «На одной из афиш я увидел улыбающееся лицо Стэнли Мэтьюза. Теперь он играл за клуб “Блэкпул” и должен был выступить в очередном матче против “Челси”. Конечно, я пошёл посмотреть эту игру. Несмотря на свой довольно солидный для футболиста возраст — ему уже тогда исполнилось 42 года, — Стэнли продолжал выступать, и, по-моему, блеск его игры не погас.

После матча я зашёл в раздевалку и застал Стэнли под душем. Мы сразу узнали друг друга, хотя со времени первой встречи прошло уже двенадцать лет. Он скоро вышел и подал ещё мокрую руку. Потом мы ушли в комнату отдыха и долго разговаривали. Оказалось, со дня нашей первой встречи Мэтьюз внимательно следит за советским футболом, выписывает “Советский спорт” и хранит фотографии наших ребят, завоевавших звание олимпийских чемпионов...»

С трудом, конечно, верится в то, что прославленный английский форвард (неувядаемый правый крайний играл на высшем уровне до пятидесяти лет!), не владея русским языком, выписывал «Советский спорт». Скорее всего, это очередная «находка» литзаписчика Леонида Горянова. Ведь фотография сборной СССР, ставшей олимпийским чемпионом в 1956 году, публиковалась в газетах многих стран.


Если Бобров пережил в Лондоне приятное волнение, то работавший тренером команды Григорий Федотов испытал противоположные эмоции. Вместо Англии он был отправлен в Тбилиси, где проходили заключительные встречи чемпионата страны и турнир команд класса «Б», с целью просмотра потенциальных новичков.

Естественно, Федотов был обижен и начал искать утешение в выпивке. Срывы подобного рода были у него, к сожалению, нередки. Игравший под его началом в дубле армейцев будущий бомбардир ростовского СКА Олег Копаев вспоминал о своём тренере: «Редчайшей скромности был человек, хотя мастер несравненный. С лёта бил — кино надо было снимать, по заказу мог положить мяч в любой угол ворот. А для нас, салаг, как отец родной. Мы его боготворили, в поездках даже старались отвлекать от всяких соблазнов, свойственных истинно русской душе. И всё же они его сгубили. Вся команда тяжело переживала смерть Григория Ивановича в декабре 1957 года».

Возвращаясь из Тбилиси на поезде, Федотов к тому же серьёзно заболел. Его попутчики Николай и Андрей Старостины доставили Григория Ивановича домой, где он через несколько часов скончался в возрасте 41 года...

Свидетель последних дней Федотова Андрей Старостин описал их в своей книге «Повесть о футболе»: «Долгие годы мне не пришлось встречаться с Федотовым. И вдруг в Тбилиси, беседуя возле трибун стадиона с Борисом Пайчадзе и Владимиром Маргания, вижу в офицерском мундире Григория Федотова.

Та же добродушно-застенчивая улыбка, та же неторопливая и немногословная речь... Нам было по дороге в гостиницу, и Володя Маргания любезно предложил свои услуги: подвезти нас на машине. Мог ли я тогда предположить, что оба этих жизнерадостных человека, в расцвете сил, полные надежд, доживают считаные дни.

Сидя в машине за спиной Володи, мы вели беседу о буднях футбольной жизни. Мне почудились нотки неудовлетворённости, нервозности в суждениях Григория о его тренерской работе. Может быть, мне это показалось. Ведь я знал его по футбольным полям и раздевалкам, знал как партнёра-футболиста, уравновешенного и уверенного в своём мастерстве. Теперь же должность была беспокойной. Игроки знают, что играть легче, чем смотреть. На поле переживания поглощаются действием. А на лавке запасных действуют только нервы. Тем более тяжки переживания тренера.

В буфете гостиницы мы выпили с ним по стакану вина и расстались. Встретились опять только через несколько дней в спартаковском автобусе, отвозящем команду, которая возвращалась в Москву, на железнодорожный вокзал.

В вагоне Григорий почувствовал некоторое недомогание. Врач команды Николай Алексеев и все мы сочли это естественной усталостью от нервных перегрузок, которые испытывает тренер за длительный футбольный сезон.

Ранним ноябрьским утром, прибыв в Москву, Николай Старостин, Григорий Федотов и я поехали с Курского вокзала домой. Нам было по пути, в район Сокола. Проезжая мимо “Метрополя”, Григорий, к этому времени заметно физически ослабевший, предложил: “Может, в ‘Центральные’?” Спортсмены верят, и не напрасно, в целебные свойства бань.

Но было рано, бани ещё не открывались. Я отложил парилку до лучших дней. К сожалению, они не наступили. В сумерки этого же воскресного дня мне позвонил по телефону Николай и как обухом ударил по голове: “Умер Григорий Федотов!”

Через несколько минут мы с Николаем стояли в столовой у дивана, на котором бездыханно лежал великий футболист. Фоном этой безмерно горестной картины были серебряные призы и кубки, завоёванные их обладателем на бесчисленных стадионах, на которых он дарил столько счастья и радости людям».


За давностью лет Андрей Петрович неверно обозначил тот скорбный день ноябрьским, на календаре было 8 декабря. Но при этом он безошибочно угадал нервозность в поведении давнего товарища, хотя вряд ли ему были известны настоящие её причины. К тому же книга вышла в 1973 году, а в ту пору многие важные подробности опускались.

Их назвала в интервью «Спорт-экспрессу» вдова Валентина Ивановна Федотова: «В 57-м в Тбилиси Николай Старостин специально поехал за Григорием — звать его в “Спартак” главным. А Гришу после неудачной поездки ЦДСА в Англию отправили в столицу Грузии для просмотра молодых футболистов. И вдруг туда же вслед за ним пришла телеграмма о снятии его с поста второго тренера армейского клуба. После его смерти я искала авторов этой телеграммы, но не смогла найти. Более того, начальник политуправления сказал мне, что уже готовился приказ о назначении Григория Федотова главным тренером ЦДСА.

Старостин приехал в Тбилиси: “Где Федотов?” — “Да уже три дня его не видно”. Он — в гостиницу. Взломали дверь — Гриша лежит на полу. Вызвали врача, который поставил диагноз: “Грипп”. Обычный грипп. Взяли Федотова в поезд, положили на верхнюю полку, дали выпить, чтобы пропотел, ну, в общем, сделали всё, что делают в таких случаях. А это, оказывается, для него смертельно было. Грипп-то у него был вирусный. Он им, видимо, ещё в Москве заразился, когда я с детьми им болела, а Гриша за нами ухаживал.

Привезли, значит, его в Москву, завезли к нам на квартиру. Гриша-то мой чистюля был, сразу в ванну полез мыться. Стал раздеваться, а на теле у него, смотрю, какие-то пятна. Стала горло у него смотреть. А там — ужас — на горле, на языке лошадиные налёты. Я бегом за “неотложкой”. Пока она приехала, где-то через час, Гриша уже умер.

Меня потом к себе Гречко приглашал, говорил, что надо было снимать его с поезда в Ростове, делать операцию там, отрезать лёгкое — оно всё уже было поражено. Но всё равно мало вероятности оставалось, чтобы Гриша дальше жил, уж больно большая у него была мышечная масса, одно лёгкое бы не вытянуло.

Мой младший брат был на вскрытии, видел его сердце. Огромное такое, говорят, такому бы сердцу ещё сто лет работать...»

Нет оснований не доверять словам Валентины Ивановны. Но кое-что всё же вызывает сомнение. Николай Петрович Старостин оказался в Тбилиси не в поисках Федотова. Он приехал вместе со «Спартаком», которому предстояло провести два матча чемпионата страны. «Спартак» в те годы был на подъёме. В 1956-м он стал чемпионом, и хотя через год опустился на третью строчку в таблице, в 1958-м вернул себе чемпионское звание. С какой бы стати Старостин стал искать замену Николаю Гуляеву? Тем более в лице Федотова, который был вторым тренером армейцев.

Равно как не представляется логичным, что Федотова собирались назначить старшим тренером в своей команде, учитывая его поведенческие особенности. Да и телеграмма о снятии с должности второго тренера свидетельствует об обратном. Более того, армейские руководители уже давно уговаривали вернуться к родным пенатам Бориса Андреевича Аркадьева.

Уход из жизни Григория Федотова сильной болью отозвался в сердцах соратников и любителей футбола.

Николай Старостин вспоминал: «Федотов прожил всего сорок один год. За месяц до внезапной кончины московские болельщики видели последний незабываемый федотовский гол. Он забил его в игре ветеранов в Лужниках. Мяч, посланный могучим ударом, смачно влетел под верхнюю штангу».


В книге о Всеволоде Боброве нельзя пройти мимо ещё одного эпизода, связанного со смертью Григория Федотова.

Известие о его безвременной кончине послужило поводом для негативного высказывания о Боброве со стороны великого композитора Дмитрия Шостаковича, искреннего футбольного болельщика с большим стажем.

«К сожалению, покойный был несколько аполитичен, в отличие от продолжающего жить В. Боброва. Не могу я забыть, как он (Бобров) обозвал тов. Башашкина титовским прихвостнем, когда, из-за ошибки тов. Башашкина, югославы забили гол в наши ворота на Олимпиаде в Хельсинки в 1952 году», — писал Шостакович 10 декабря 1957 года своему другу Исааку Гликману.

«Спортивная общественность до сих пор высоко оценивает этот патриотический порыв В. Боброва, — продолжал композитор. — Но, к сожалению, покойный Федотов лишь забивал голы. Поэтому о его смерти сообщила лишь специальная пресса (“Советский спорт”). В. Бобров благополучно здравствует и занимает высокое положение: он тренер и политрук футбольной команды. Башашкин ещё с 1952 года уволен. Он был лишь хорошим центром защиты. Но политически подкован был недостаточно хорошо. Зато Бобров хорошо подкован. А покойный Федотов лишь забивал голы, занятие, как известно, аполитичное».

Это письмо было опубликовано в 1993 году в книге «Письма к другу. Дмитрий Шостакович — Исааку Гликману». Книга содержит 288 писем Шостаковича, написанных в 1941—1974 годах. Многолетний близкий друг Шостаковича профессор Ленинградской консерватории Гликман в своём комментарии к приведённому выше письму называет Боброва «мракобесом», а его высказывание о партнёре — «провокаторской выходкой».

Скажем сразу: того, в чём Шостакович обвиняет Боброва, по нашему мнению, не могло быть в принципе. И дело не в том, что нет ни одного свидетельства, будто Бобров публично или в частном разговоре бросил своему товарищу по команде — не важно, Башашкину или кому-то другому — обвинения с политическим ярлыком. Главное — органическая невозможность совершения подобного поступка таким человеком, каким был Бобров.

Мы убеждены, что Дмитрий Дмитриевич поверил неизвестно откуда возникшему слуху и принял его близко к сердцу — такие случаи нередко происходили в ту пору в художественной и музыкальной среде.

Что касается спортивной судьбы Анатолия Башашкина, то за пять лет, прошедших с 1952 года, он стал заслуженным мастером спорта, олимпийским чемпионом, чемпионом страны и обладателем Кубка СССР, капитаном команды ЦДСА. В некрологе Григория Федотова, опубликованном в газете «Красная звезда» 11 декабря, подписи Башашкина и Боброва стояли рядом.

Остановиться на этом эпизоде автор книги решил исключительно из-за авторитета и репутации Дмитрия Шостаковича, в противном случае это безосновательное обвинение, на наш взгляд, не было бы достойно упоминания.


Борис Аркадьев в том сезоне привёл столичный «Локомотив» к победе в розыгрыше Кубка СССР. Тем не менее Борис Андреевич согласился сменить клубные цвета. Вот как он объяснял своё решение покинуть «Локомотив»: «Не видел перспективы в отношении комплектования команды. Мы достигли многого, но мне хотелось добраться до самых вершин, а, как мне казалось, перспектива роста у того ансамбля была уже исчерпана. Самое мучительное было для меня, после того как я решил вернуться в ЦДСА, — это прийти в Министерство путей сообщения и сказать об этом».

Дочь Бориса Аркадьева Светлана Борисовна в интервью «Футбольной правде» рассказывала: «Ему казалось, что он мог уберечь Федотова от преждевременной смерти. Часто вспоминал о случившемся. В конце сезона 1957 года было известно, правда, ещё немногим, что Аркадьев из “Локомотива” возвращается в ЦДСА. Вторым тренером он собирался пригласить Федотова.

В ноябре, кажется, в Тбилиси они оказались вместе: проходил там какой-то турнир. Но папа о предстоящей работе Григорию Ивановичу не сказал. Решил отложить разговор до Москвы. А Федотов и в Тбилиси, и в поезде по дороге домой сильно пил. И спустя несколько дней, вернувшись в Москву, скончался.

Раньше папе с этим федотовским пороком удавалось справляться. Он очень жалел, что не поговорил с Федотовым в Тбилиси. Был уверен, что перспектива вместе тренировать ЦДСА помогла бы Григорию Ивановичу взять себя в руки. Для папы это было тяжёлое воспоминание».

В истории, изложенной далёким от футбола человеком, чем объясняются некоторые фактологические и смысловые погрешности, важны не они, а факт беспокойства Бориса Андреевича о судьбе своего ученика. Можно предположить, как был бы он счастлив, если бы в тренерском штабе присутствовали оба его лучших воспитанника. Но жизнь распорядилась иначе...


Возрождённая в 1954 году команда ЦДСА практически сразу вернулась в число сильнейших. В первый сезон она заняла шестое место, а затем дважды подряд становилась бронзовым призёром. В те годы в центре внимания была дуэль московских «Динамо» и «Спартака», которые, сменяя друг друга, завоёвывали чемпионское звание, и турнирные достижения армейцев широко не комментировались.

В поисках откликов на игру армейцев устами футболистов того состава автор наткнулся на интервью наставника команды Григория Пинаичева в книге «Московский футбол», в котором тот поведал Константину Есенину: «Я работал рука об руку с Григорием Ивановичем Федотовым. У нас было очень хорошее, продуктивное сотрудничество. Мы были с ним очень дружны, а в коллективе всегда была атмосфера дружбы и товарищества.

Помнится, как однажды в 1956 году Федотов, глядя на игру команды, воскликнул: “Уж на что наша команда была сильна, а эта играет лучше!” Он сравнивал игру знаменитого ЦДКА конца 40-х годов с нашим, нами выпестованным коллективом».

Что и говорить, весьма неожиданное заявление, в справедливость которого при всём желании трудно поверить...


В сезоне 1958 года Всеволод Бобров из начальника команды превратился в тренера, став помощником Аркадьева. Это был верный выбор, поскольку тренерская деятельность была Боброву ближе, нежели административная. Словосочетание «начальник команды» убедительно звучит только для непосвящённых. Круг обязанностей на этой должности сугубо административный — помимо организационных вопросов на начальнике команды лежат и все бытовые: выбивание квартир и прочих материальных благ для футболистов, контроль за их учёбой, устройство детей в ясли и детские сады и тому подобное, а в русле требований тех лет ещё и политико-воспитательная работа.

Два сезона под руководством Аркадьева не добавили славы ни тренеру, ни команде. Правда, в 1958 году армейцы стали бронзовыми призёрами, но в следующем заняли девятое место. И хотя определённые перспективы в составе намечались (появились защитники Дмитрий Багрич, Эдуард Дубинский и Виктор Дородных, полузащитник Николай Линяев, нападающие Алексей Мамыкин и Владимир Стрешний), комбинационная игра не ладилась.

В книге «Московский футбол» Борис Андреевич признавался: «Я пришёл, когда у команды не было выдающихся игроков и, к сожалению, мне не удалось найти новых Федотовых. От команды же требовали наращивания успехов. А откуда их было взять? Успехи — это игроки, а для подбора игроков у меня не хватило времени. Два года — это очень небольшой срок для тренера.

Кроме того, у тренера всегда складываются какие-то отношения с командой. Они могут быть лучше, могут быть хуже. Могут быть основаны на доверии, на взаимных симпатиях и наоборот. Когда я в 1958—1959 годах работал с армейской командой, у нас отношения не сложились. Не было единства чувств, усилий, мыслей, а без этого дальнейшая работа была бесперспективной».

Вот фрагмент из книги Татьяны Любецкой «Братья Аркадьевы»: «Мы создавали команду заново, — вспоминал весной 79-го Всеволод Михайлович, — и дело это было трудное. В том же году мы заняли в первенстве страны третье место, что в руководящих сферах посчитали успехом. Ведь в предыдущем сезоне у команды было пятое, а выиграть чемпионат — такая задача перед нами не ставилась: её невозможно решить в один-два года. Нужно было хоть как-то в перспективе возродить былую славу ЦДКА. Вот, до сих пор возрождаем...»


Борис Андреевич Аркадьев рано постарел. К шестидесяти годам, а именно столько ему было к моменту второй отставки из армейского клуба, Аркадьеву уже не хватало жизненной энергии. Груз тяжких испытаний, выпавших на долю этого блестящего специалиста и достойнейшего человека, не позволял ему вершить делами команды, как это положено старшему тренеру. И хотя он ещё целое десятилетие им являлся, возглавляя различные клубы, в том числе и в высшей лиге, это скорее походило на работу тренера-консультанта, а не старшего тренера.

В 1961-м Борис Андреевич принял бакинский «Нефтяник», получивший за год до этого место в футбольной элите. Как рассказывал автору книги ведущий игрок той команды заслуженный мастер спорта Юрий Кузнецов, поначалу футболисты ловили каждое слово Аркадьева, но постепенно пришло разочарование. Тренер поражал своих подопечных вежливостью и тактичностью, широкой эрудицией, знанием поэзии, нередко его видели с мольбертом, любующимся окружающими красотами, но целенаправленной тренировочной работы в команде не велось. К тому же в кавказских командах много своих особенностей, а национальный «колорит» был Борису Андреевичу неведом.

Аркадьев до конца дней оставался романтиком, нередко витал в эмпиреях. Как рассказывала его дочь, в начале 1960-х годов Бориса Андреевича приглашали на работу в Ереван: «В конце разговора он привёл в замешательство собеседников, сказав, что у него есть одно обязательное условие. Высокие начальники замерли в ожидании: чего же потребует от них знаменитый тренер? А папа попросил, чтобы окна его гостиничного номера выходили на Арарат...»

Занятна, на наш взгляд, и другая история, которую поведала Светлана Борисовна: «Как-то, уже в последний период его жизни, попросила папу сходить в магазин и купить хек для кота, которого он обожал. А папа купил минтай. Я в раздражении наговорила лишнего. И тогда он сказал: “Я воспитан на трагедиях Софокла, и трагедия по поводу хека мне непонятна”. Расправил плечи, выпрямился и гордо вышел из кухни».

Всеволод Бобров остался вторым тренером ЦСКА, став помощником Григория Марковича Пинаичева. Но шестое место в 1960 году не устроило армейское руководство. Пинаичев вновь получил отставку, а на его место заступил Бобров.


Всеволод Михайлович рьяно взялся за усиление состава. Он вознамерился заполучить в свою команду двух игроков сборной СССР, победителей Кубка Европы 1960 года — Валентина Бубукина из московского «Локомотива» и Виктора Понедельника из ростовского СКА. Покинуть свои команды они могли только под сильным воздействием.

В своих мемуарах Валентин Бубукин вспоминал: «Я уже отслужил срочную службу в ВВС, но всё равно меня всеми средствами пытались “заставить захотеть” пойти на сверхсрочную. В “Локомотиве” меня прятали: то я в санатории, то ещё где-нибудь. Так продолжалось до тех пор, пока не позвонил сам Всеволод Михайлович Бобров: “Валентин, когда-то вы мальчишками пришли ко мне с Исаевым. Я очень рад, что ты вырос в хорошего футболиста. Не буду долго тянуть резину, я принимаю команду. Помоги и ты мне. Руководство предложило и просило, чтобы мы дали результат. Чтобы команда прозвучала так, как она звучала в сороковые—пятидесятые годы. Для этого все условия есть. Если нужно жильё или что другое — всё будет. Сделаем тебя офицером, льготы дадим. Будешь получать ещё и за погоны”...

Отдали Боброву паспорта, и через несколько дней меня сделали сержантом сверхсрочной службы — сразу из солдат в офицеры произвести не могли. А Витя Понедельник что-то замешкался. Он решал вопрос с жильём. Пока ему показывали квартиру здесь, у посёлка “Сокол”, пришло шокирующее сообщение. Всеволода Михайловича сняли и тренером назначили Константина Ивановича Бескова. А за что да почему — не знаю.

Мы уже люди военные. Довели до нас приказ Главного политического управления об освобождении Боброва и назначении его главным тренером Вооружённых сил. А дальше извольте исполнять приказ — играть под руководством Бескова».

Валентин Бубукин отыграл за армейцев сезон и вернулся в «Локомотив». Отношения с Бесковым у него не сложились.

Что касается Виктора Понедельника, то он вовсе не замешкался, решая вопрос с жильём, как обозначил ситуацию Бубукин. Автор «золотого гола» в финале Кубка Европы рассказывал: «В 1961 году меня забрали под конвоем, погрузили в военный самолёт, привезли в Москву, вручили ключи от трёхкомнатной квартиры в знаменитом “генеральском” доме на Соколе, требуя взамен согласия играть за ЦСКА.

Помогло знакомство отца с Михаилом Шолоховым, который позвонил члену ЦК Екатерине Фурцевой. Она приняла меня и дала указание вернуть домой. А в это время люди в Ростове бесстрашно вышли на демонстрацию в центре города. Когда же я сошёл с поезда, меня подняли на руки и донесли до дома. И когда ЦСКА приехал на матч в Ростов, во избежание эксцессов расположился не в гостинице, а на территории воинской части».


После завершения чемпионата страны Бобров повёз команду в месячное турне по странам Юго-Восточной Азии, а по возвращении выяснилось, что Главпур его кандидатуру не утвердил, и ЦСКА принял Константин Бесков.

Причина отвода была отнюдь не спортивной. У пребывавшего в холостяках Боброва возникла связь с женой маршала артиллерии Василия Ивановича Казакова. Настойчивость в любовной интрижке проявила сама Светлана Павловна.

В один из вечеров произошло событие, которое развивалось по всем правилам театрального адюльтера. Прознав, что маршал отправился на манёвры, его супруга вытребовала любовника к себе. Это свидание на маршальской даче в Серебряном Бору могло дорого обойтись Боброву. Всему виной стал звонок бдительной домработницы.

В кульминационный момент свидания дверь распахнулась, и на пороге предстал маршал Казаков. Разгневанный военачальник выхватил пистолет и выстрелил в потолок. Всего несколько секунд потребовалось Боброву, чтобы подхватить свои пожитки и прошмыгнуть в дверь, захлопнув её за собой. Пока маршал рылся в карманах в поисках ключа, а потом возился с непростым замком, Бобров столь же стремительно преодолел другое препятствие — высокий забор и устремился к Минскому шоссе.

В очередной раз судьба хранила Всеволода. Но, по словам Боброва, его не просто холодный пот прошиб, а охватил ужас при мысли, что маршалу в состоянии аффекта ничего не стоило произвести и второй выстрел.

Странное, однако, совпадение. Вновь Серебряный Бор. В 1957-м задета была честь Боброва, а на этот раз «провинился» он сам...

Этот случай послужил основанием не только для санкций со стороны Главпура, но и стал причиной увольнения Боброва из армии. Отстранённый от работы с командой, Всеволод Михайлович поначалу был перемещён на должность главного тренера Вооружённых сил, а затем стал старшим тренером клубного коллектива ЦСКА, выступавшего в городском первенстве.

Притязания любвеобильной Светланы Павловны на этом не закончились. Она чуть ли не во всём старалась подражать Боброву. У того в начале 1960-х была двухцветная «Волга»: верх — цвета слоновой кости, а нижняя часть — бордовая. Потом такая же появилась в семье маршала Казакова. Погасить страсти удалось второй жене Боброва Елене Николаевне, которая по телефону сообщила маршалу о настойчивых звонках его супруги.

Жизнь движется по синусоиде, любил говаривать Всеволод Бобров...

Загрузка...