Вторжение

Глава 9. Богдан

Говоря про тысячу листов, Димов, конечно же, блефовал. Два дня назад работниками архива ратуши был сведён единый отчёт о произошедших событиях. Оригинал в тот же день отправили в Костовск. Но Лазарову было довольно и копии.

Всё началось двадцатого августа, на следующий день после похищения Петева. По эрзинским рабочим бригадам на всем протяжении тысячеверстного ичитьевского участка прошёл слух, что начальство утаило премию, полагавшуюся по случаю Дня Тёплой Зимы(1). С самого утра эрзины, пришедшие на свои участки пути, демонстративно отказывались работать. Где-то дошло до драк со склавийскими бригадирами и мастерами. Чтобы восстановить порядок, из Ичитьевска были отправлены две роты десятого драгунского полка, расквартированные в строящихся казармах к северу от Ичитьевска. Те же действия сделали и начальники других гарнизонов, находящихся на протяжении ичитьевского участка дороги. Спустя три часа неизвестные пустили новый слух про жестокие расправы военных над организовавшими стачку эрзинскими рабочими. Слухи не соответствовали реальности. Военные лишь взяли под охрану имущество дороги, предоставив руководству околотков самостоятельно уговаривать эрзинов выйти на работу. Но жившие в городе и окрестностях эрзины в эти слухи, конечно же, поверили. Уже к вечеру в центре города появилась громящая всё на своём пути толпа - непосредственно в Ичитьевске работало около десяти тысяч эрзинов. Да ещё несколько тысяч жило в деревнях вокруг города. Вся эта масса немедленно начала заниматься привычным для толпы делом - нападать на жандармов, грабить магазины и богатые дома, нападать на одиноких прохожих. Имели место и нападения на жандармов в самих эрзинских поселениях. Но лишь в одном из селений - Сагиле - жандарм был убит. В остальных дело ограничилось драками и бегством побитых жандармов. Димов с основным составом жандармов оказался заблокирован в ратуше - сквозь осаждающую здание толпу просто нельзя было пробиться без применения огнестрельного оружия. А открывать огонь начальник ичитьевских жандармов медлил, понимая, к каким серьезным последствиям это может привести.

Третья и четвертая роты драгунского полка пришли на выручку городу, спустя два часа после начала беспорядков. Драгуны топтали ошалевших эрзинов конями, стегали их нагайками и, не жалея сил, рубили их плашмя шашками, но и им понадобилось не менее часа, чтобы хотя бы выдавить толпу за пределы центра городка. Лишь на следующее утро, когда вернулись первая и вторая роты драгун, удалось окончательно очистить левый берег Ичита. И вот тогда начались аресты.

Ещё по прибытии к ичитьевским жандармам Лазаров заметил, что ратушная тюрьма была переполнена. При этом, по словам Димова, арестантов сплавляли в Костовск по Ичиту уже минимум два раза. В Костовске же и проводились основные следственные мероприятия. У ичитьевских жандармов на такое просто не было сейчас времени - весь личный состав был занят непрекращающимися арестами. О том, чтобы расследовать причины беспорядков, не могло быть и речи. Этим занимались сейчас в Костовске, но судя по тому, что следователи Особого Отдела полиции до сих пор не посетили Ичитьевск, занимались из рук вон плохо.

Из прочитанного Лазаровым отчёта ясно вытекало, что беспорядки были спланированы давно. За отдельными стачками, слившимися в итоге в жестокое городское восстание, явно стояли очень хорошие организаторы. Впрочем, такое сейчас творилось по всему государству. Слишком много крестьян покинуло свои замерзающие фермы в поисках лучшей доли. Слишком сурова была жизнь изгнанников, наводнивших в последние годы склавийские города. Неудивительно, что тайные общества и революционные кружки появлялись по всей Склавии как грибы после дождя. Теперь вот взялись бунтовать и эрзины.

Лазаров отложил бумаги и принялся за давно остывший ужин, принесенный несколько часов назад усталым жандармом. Тушеные овощи с жилистыми кусочками мяса, грустно влачившими своё бремя одиночества на разных концах тарелки, даже в горячем виде были съедобны весьма условно. Теперь же и вовсе есть их мог только умирающих от голода человек, да и то при условии, что он обладал огромной волей к жизни. Но Богдан не имел обыкновения отступать перед трудностями. Стараясь не смотреть на застывшие по краям тарелки желтые капли жира, Лазаров механически работал вилкой и двигал челюстями. Страшась почувствовать вкус еды, он пытался отвлечь себя, думая о предстоящем расследовании.

Мысли эти на вкус не сильно отличались от жандармского угощения. Коротко говоря, расследование пропажи Петева в нынешней ситуации было просто невозможно. У жандармов сейчас было не меньше сотни склавийцев, пропавших без вести во время эрзинских беспоряков. Пара из них по статусу была даже выше главного ревизора дороги. Лазарову по большому счёту было на них плевать. Не имея Гения, они не подпадали под зону его ответственности, но вот для жандармов все пропавшие были одинаково важны. То есть, вообще неважны. У ичитьевского управления сейчас были более важные дела, вроде рейдов в рабочие кварталы и пополнения ратушной тюрьмы.

Доев поздний ужин, Лазаров встал, чтобы размять спину. Где-то вдали загрохотало. В маленьких окошках подвала блеснула молния.

-Чёртов дождь, - пробормотал Богдан, - очередной чертов дождь.

Уже десять лет дожди были проклятьем для этого удаленного региона. Проклятые ливни начинались в июле и продолжались до первого октябрьского снега. Из-за дождей гибли урожаи, гнили деревья, а речные берега превращались в топкие болота. Дожди были первыми предвестниками похолодания, следом за ними шли заморозки, которые в последнее время наступали всё раньше и раньше. Лазаров ненавидел эти холодные летние дожди, но гораздо больше их ненавидели склавийские и эрзинские крестьяне. Из-за проклятой погоды пригодной для возделывания земли с каждым годом становилось всё меньше.

Не желая возвращаться за неудобный стул, Богдан пошёл вглубь архива, где круглосуточно за своим столом должен был сидеть дежурный унтер-офицер. Жандарм был на своём посту. Соорудив из каракулевой шапки что-то вроде подушки, служивый спал прямо за столом, накинув на плечи теплую шинель. Приглушенный свет настольной лампы бросал тревожные отблески на плечи унтера и его растрепанную светло-русую голову. Во сне жандарм что-то неразборчиво бормотал, его скрытые шапкой руки дергались в рваном ритме кошмара, судя по всему, снившегося этому парню.

-Шёл бы ты уже по-человечески спать, служивый, - громко произнёс Лазаров над самым ухом дежурного. Тот не проснулся. Только сильнее начали дёргаться его конечности, да бормотание стало более громким, более отчётливым.

-У меня жена, братцы, жена, - услышал Лазаров. - Не надо, братцы.

За окном снова загрохотало. Инспектор почувствовал духоту, которая всегда бывает перед дождём. Лазаров весь напрягся, прислушиваясь, но после грохотания за окнами всё стихло. Дождь не приходил.

-Что же вы, братцы, зачем?

Богдан, разменявший уже почитай шестой десяток, вдруг ощутил, что ему становится не по себе. Навалившаяся духота и скулящий жандарм, противоестественно спящий в присутствии грозного инспектора, порождали в душе какую-то смутную, глухую тревогу. Ожидание чего-то гнусного и страшного.

-Эй, служивый, - рявкнул Лазаров, - просыпайся, твою мать!

Бормотание отрезало, точно ножом. Осталось только неровное дыхание спящего, прерывающееся пронзительными вздохами-всхлипываниями. Последний раз Лазаров слышал такие звуки лет двадцать назад, ещё в войну. Так всхлипывал человек, когда ему перерезали горло.

-Дежурный! - заорал не помня себя Лазаров. - Подьём!

Обеими руками он вцепился в плечи жандарма, начав его трясти словно куклу.

Голова служивого несколько раз мотнулась вперёд-назад, после чего он открыл глаза.

-А ну, - рявкнул унтер, пытаясь сбить руки Лазарова резким ударом. Удар у него вышел так себе - затекшие за время сна руки перестали быть надежным оружием. - Отпусти гад, зарублю!

Жандарм грозно надвинулся на отскочившего Лазарова. Руки вяло блуждали по поясу, ища несуществующую шашку.

-Эх ты, дежурный, - вздохнул Богдан. - У стены твоя шашка, горе луковое, сам же перед сном, небось, поставил.

Жандарм уставился на инспектора мутными со сна карими глазами. Окончательно проснулся он только теперь.

-Ваше благородие, - проблеял унтер осевшим голосом, - простите меня, ваше благородие, третьи сутки на ногах! Не задремал, помер бы.

-Я уж и подумал, что ты помираешь, братец, - хмыкнул Лазаров. - Тебе чего снилось-то, что голосил во сне как девка? Тёща что ли привиделась?

-Дрянь какая-то, - смущенно ответил жандарм. На глазок стражу архива можно было дать не больше двадцати. В глазах Богдана почти ребёнок. - Спал, точно, простите, ваше благородие, с перепою, - унтер потёр лицо крепкими крестьянскими кулаками, отгоняя остатки сна.

-Но я не пил, ваше благородие, - тут же добавил он торопливо. - Мы тут с самой бузы эрзинской ничего крепче чая не пьём, Верховный в небесах мне свидетель! Капитан не велит!

-Да вижу я, как ты у капитана службу служишь, - рассмеялся Лазаров. Смех был каким-то жутким, неестественным. Богдан смеялся долго, почти минуту, и никак не мог остановиться. Тревога, скопившаяся внутри, требовала выхода. Жандарм всё это время стоял по стойке смирно, опустив от стыда голову и глядя исподлобья на развеселившегося инспектора.

- Утром-то домой пойдёшь? – спросил участливо Лазаров.

-Ага, - хмыкнул унтер-офицер, - пойти-то пойду, да вряд ли надолго. Послезавтра ж, ваше благородие, День Теплой Зимы - самый главный у эрзинов праздник. Даже и подумать боюсь, чего они устроят, когда перепьются все. Если уж они за неделю до этого такие ужасы вытворяли, - жандарм грустно вздохнул, - тут, ваше благородие, не надо семь пядей иметь, чтоб понять, что призовёт нас всех начальство в ружье, уже начиная с завтрашнего дня.

Часы на руке Лазарова показывали двадцать минут второго. Завтра, которого с ужасом ждал этот сонный обитатель архива, считай, уже наступило.

-Тебя как звать-то, братец?- спросил Лазаров.

-Симон Янчев, ваше благородие, - отозвался жандарм. - Я ж с вами давеча на том складу был, с эрзином. Помните, у меня ещё тетрадка была.

-Помню, как же, - кивнул Лазаров. - Ты у Димова за писаря служишь, выходит?

-Подменяю, скорее, ваше благородие. Писарь-то у нас того, запойный. А грамотных у нас раз, два и обчелся. Читать-то худо-бедно все могут, а вот пишу пристойно, считай, я один. Ну и офицеры, понятно дело. Но я ещё и на машинке шпарю, а вот офицеры наши стороной машинерию обходят, поломать бояться.

-Замучился поди на этой неделе протоколы-то калякать, а?

-Ох, как есть замучился, ваша правда.

Лазаров замолчал и сделал пару шагов в сторону архивных полок, сделав вид, что осматривает стоящие там папки. Янчев в это время приводил себя в порядок, пытаясь по-уставному зачесать взлохмаченные за время сна волосы. Парень, судя по всему, рад был избавиться от пристального внимания губернского инспектора.

В голове и на языке Лазарова крутился какой-то вопрос, ответ на который помог бы ему продвинуться в деле. Чутье подсказывало при этом, что парнишка-недописарь ответ на этот вопрос, скорее всего, знает. Впрочем, буквально десять минут назад расшалившееся чутье кричало о лютой страшной опасности, так что совсем уж сильно доверять ему, наверное, не стоило.

Итак, вопрос. Что нам нужно знать? Что поможет нам нащупать тропинку к пропавшему Петеву? Что может знать жандарм, отработавший львиную долю заявлений и обращений, пришедших в Управление после проклятых беспорядков. Вари, котелок, вари!

-Скажи, братец, в бумажке тут вашей говорится, что у вас за сотню человек на прошлой неделе пропало. А вы это каким образом выяснили? Родственники обращались?

-Так точно, - услышав голос инспектора, жандарм тут же снова стал «во фрунт», - нами принято девяносто семь заявлений о пропаже.

-А посмотреть я их могу?

-Так точно, ваше благородие!

-Неси их тогда сюда, а после ложись спать. По-человечески уже. Есть же в вашем подвале, куда упасть?

-Так точно, только…

-Если кто сюда придет, я их сам взашей вытолкаю. Давай, отдыхай, братец, а то навоюешь завтра с недосыпу, всей губернией не разгребём!

1)День Тёплой Зимы - праздник эрзинов, в котором племена провожают лето и просят зиму не быть жестокой. Праздник зачастую сопровождают безобидные жертвоприношения еды, ценностей и одежды для эрзинских богов. Конечно же, Синод с подозрением относиться к подобным праздникам, но пока позволяет туземцам их проводить.